Текст книги "Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи"

Двадцать два года спустя

Шестого ноября Георгий Димитров приехал в Народный театр на торжественное собрание по случаю 28-й годовщины Октябрьской революции. Эффект его появления в министерской ложе театра превзошёл все мыслимые ожидания. Димо Казасов, беспартийный общественный деятель и журналист, пишет: «Какая-то молниеносная сила в один миг подняла всех на ноги. Зал превратился в бурлящее, кипящее от возгласов и рукоплесканий пространство. Имя Димитрова звучало из уст и светилось на лицах. Воодушевлению и овациям не было конца. И кто знает, сколько бы они продолжались, если бы несколько голосов не стали выкрикивать хором: „На сцену! На сцену! На сцену!“»

Большинство присутствующих впервые увидели знаменитого на весь мир болгарина, покинувшего страну двадцать два года назад. Показательно, что наблюдатели по-разному описывают его внешний облик: сказываются политические пристрастия. По словам британской журналистки Элизабет Бэркер, это был «невысокий немощный человек с густыми поседевшими усами, волнистыми поседевшими волосами, восковыми щеками, румянцем на выпирающих скулах и немигающими чёрными глазами». Те, кого можно причислить к почитателям Димитрова, упоминают его «рослую плотную фигуру», «высокий лоб с зачёсанными назад длинными волосами», «белое лицо с румянцем на щеках», а также веявшую от него «энергию и силу». Наблюдательный Димо Казасов заметил, что когда Димитров начал говорить, «с его лица и фигуры слетела, как по волшебству, печать усталости, и он произнёс емкую, часто прерываемую бурными одобрениями речь»³⁰⁰. В том-то и заключался «секрет» нашего героя: стихия политической борьбы, ощущение живого дыхания масс преображали его, давали энергию и силу.

Первая на родине агитационная речь Димитрова представляла собой в значительной степени экспромт. Но в ней есть не только призывы к «сокрушительной победе Отечественного фронта» и гневные инвективы, обращённые к «распоясавшейся оппозиции», но и важные политические положения. Димитров подчеркнул, что установившийся в Болгарии режим – это режим народной демократии, а не советская власть, что только коллективные усилия всех патриотических партий и движений обеспечат «спасение Болгарии», и что законодательные выборы будут проведены нынешним составом правительства.

В речи на предвыборном митинге в том же Народном театре 15 ноября Димитров оценил результаты деятельности Отечественного фронта и его правительства за период после Девятого сентября, представил избирательную платформу ОФ, описал черты «эры Отечественного фронта» и выдвинул государственные задачи в области внутренней и внешней политики³⁰¹. Митинг транслировался по проводам на улицу, где его слушали тысячи человек. Шёл дождь, но люди не расходились в течение трёх часов.

Две речи Димитрова, разумеется, повлияли на выбор многих избирателей в пользу Отечественного фронта. Но главную роль сыграли меры оздоровления политической обстановки в стране, предпринятые после августовской встречи Димитрова и Сталина. Из лагерей было освобождено более тысячи заключённых, в том числе бывшие министры правительства Муравиева, девять тысяч осуждённых были помилованы; возобновилось издание оппозиционных газет; избирательный закон стал более демократичным; отколовшуюся от Радикальной партии часть во главе со Стояном Костурковым приняли в Отечественный фронт; было приостановлено безоглядное создание сельскохозяйственных кооперативов.

Парламентские выборы, проведённые 18 ноября, принесли убедительную победу Отечественному фронту. Явка избирателей составила 84,8 процента, за список ОФ проголосовали больше 88 процентов. Не добившись удовлетворения своих требований об изменении состава правительства, оппозиция бойкотировала выборы, лишив себя тем самым парламентской трибуны. Те, кто не голосовал и голосовал недействительными бюллетенями, представляли собой её упущенный электорат – шанс, которым она не воспользовалась.

Согласно заранее распределённой квоте, партии ОФ получили следующее количество депутатских мандатов: коммунисты и земледельцы – по 94, «Звено» – 45, социал-демократы – 31, радикалы – 11, независимый депутат – 1.

Димитров тоже стал депутатом XXVI Обыкновенного народного собрания Болгарии. Сам он проголосовал на 16-м избирательном участке, где всегда голосовал до эмиграции. После этого объехал вместе с Костовым ряд избирательных участков в рабочих кварталах, встретив повсюду горячий прием. (Сегодня такое поведение было бы сочтено оказанием давления на избирателей, но в те годы об этом ещё не догадывались.) «Самое важное – выборы прошли в полном порядке и спокойствии, – написал Димитров в дневнике. – Никаких инцидентов и происшествий. Такого не было никогда в Болгарии»[110]110
  После возвращения на родину Георгий Димитров продолжал вести дневник на болгарском зыке. Далее дневник цитируется в переводе автора настоящей работы по изданию: Димитров Г. Дневник (9 март 1933 – б февруари 1949). С., 1997. С. 510–652.


[Закрыть]. Справедливость последнего утверждения он мог бы подтвердить примерами из собственного опыта прежних лет.

США и Великобритания, в отличие от СССР, не признали результаты выборов. Дальнейшие действия американской миссии в Болгарии трудно считать соответствующими нормам демократии: она оспорила результаты выборов из-за неучастия в них оппозиции и вновь потребовала реконструировать правительство.

Итальянский мыслитель Никколо Макиавелли, живший на рубеже XV и XVI веков, вряд ли предполагал, что его идеи, изложенные в трактате «Государь», переживут автора на много столетий. В XX веке макиавеллизм, понимаемый как пренебрежение нормами морали и права в угоду глобальным государственным интересам или идеологическим программам, стал рутиной политической практики. Свойственные ему приёмы охотно использовали правые и левые, консерваторы и либералы, монархисты и республиканцы; не чужды были они и советскому вождю.

Когда Сталин принимал в Кремле партийную делегацию БРП(к), он упрекнул болгар в том, что декларация Национального комитета Отечественного фронта о переносе выборов плохо составлена, «по-домашнему». По его словам, не следовало заявлять об англо-американском натиске и ругать Николу Петкова, а сказать, что, мол, прислушались к мнению оппозиции и перенесли выборы. Надо было использовать аргумент, что в демократическом обществе нельзя обойтись без оппозиции. Но оппозицию надо легализовать, чтобы держать в руках, сделать лояльной. Даже выгодно иметь 50–60 оппозиционеров, чтобы похваляться перед Бевином (министром иностранных дел Великобритании. – А.П.). Оппозиция будет как кнут, не даст распускаться, ведь иногда она лучше, нежели те, кто находится у власти, замечает недовольство масс. В Болгарии даже можно расширить многопартийную систему, разрешить существование некоторых партий вне рамок Отечественного фронта. Далее Сталин снова напомнил, что «развитие советской системы может пойти через парламент. Этот путь медленнее, но он также приведёт к цели».

Так руководящие деятели Болгарской компартии получили от Сталина впечатляющий урок политической гибкости. После выборов Димитров продолжил тактическую линию на формирование лояльной оппозиции и провёл с участием членов Политбюро встречи с руководителями Земледельческого союза и Социал-демократической партии. Теперь это были партии, очищенные от непримиримых оппозиционных элементов, и согласовывать с ними первые мероприятия Народного собрания стало значительно легче.

Заседание XXVI Обыкновенного народного собрания Болгарии открылось 15 декабря тронной речью, молитвой и словом экзарха Болгарской православной церкви Стефана. Подавляющим большинством голосов Басил Коларов был избран председателем Народного собрания на весь срок его работы.

Первой речью, которую Димитров произнёс 25 декабря перед членами новоизбранного парламента, стал ответ на тронную речь от имени БРП(к). Он снова оказался на знакомой с давних лет трибуне. Но какой контраст, какой зигзаг судьбы! Когда-то его появление на этой трибуне и первые же фразы вызывали негодующие крики и топот политических противников, теперь же весь зал, включая президиум, встал и устроил ему продолжительную овацию. Так встречают национального лидера.

Димитров говорил о коренных переменах, произошедших в стране после Девятого сентября, об итогах первых демократических выборов и предстоящих задачах Народного собрания. Это были исторические задачи: проведение выборов в Великое Народное собрание, референдум по вопросу о ликвидации института монархии, провозглашение Болгарии парламентской народной республикой и принятие новой конституции³⁰².

В декабре 1945 года на Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании обсуждалась подготовка мирных договоров с Италией, Румынией, Венгрией, Болгарией и Финляндией. Двадцать третьего декабря Сталин сообщил Димитрову по ВЧ о своей беседе с государственным секретарем США Джеймсом Бирнсом. Бирнс предложил признание болгарского правительства в обмен на включение в него двух представителей оппозиции. Димитров не преминул занести в дневник рассказ Иосифа Виссарионовича: «Я ему ответил, что для меня вопрос о реорганизации болгарского] правительства недискутабельный. Это правительство после выборов зависит от Народного собрания. Дело Н[ародного] с[обрания] составление болгарского] пр-ва. Мы считаем ненужным вмешиваться во внутренние дела Болгарии». Но Сталин не был бы самим собой, если бы ограничился таким заявлением. Решив подловить Бирнса, он продолжил: «Что касается оппозиции, как известно, имеется лояльная и нелояльная оппозиция. Болгарская оппозиция нелояльная. Она бойкотировала выборы. В Америке имеется тоже оппозиция – республиканская]. Но после её поражения на выборах её руководитель заявил, что поддерживает ваше правительство. Болгарская] оппозиция поступила наоборот. Есть и у вас нелояльная оппозиция. Включили бы вы в ваше правительство представителей этой оппозиции? (Он начал смеяться…). Почему же надо требовать это от болгар?»

На том и закончился разговор с американцем. Однако Сталин всё-таки посоветовал Димитрову предложить оппозиционерам два места в правительственном кабинете. Пригласить, разумеется, не Петкова, а кого-нибудь из тех, кто не очень известен. Дать им какие-нибудь незначительные министерства и тем самым выбить козырь, которым размахивает оппозиция.

Вилла в Княжеве первое время служила Димитрову и квартирой, и дачей, и рабочим кабинетом. Это был двухэтажный дом в болгарском стиле, с видом на Витошу. Наверху располагались три спальни, а на первом этаже, опоясанном увитой зеленью террасой, – холл, небольшой кабинет, гостиная и столовая. В холле Димитров распорядился повесить портреты родителей.

Дом, окружённый садом с фруктовыми и декоративными деревьями, не просматривался со стороны шоссе, однако оттуда время от времени доносился скрип крестьянских бричек и скрежет трамвая пятого маршрута – самого длинного в Софии. Скоро в доме стало тесно из-за появления помощников и технических сотрудников, и для размещения кабинета и канцелярии подобрали здание в центре города, на тихой улочке Велико-Тырново. Однако туда Димитров наезжал лишь по необходимости, предпочитая работать в Княжеве.

Димитровы побывали на Ополченской, 66, и на Центральном кладбище. Поклонились отцу Георгия Михайловича – Димитру Михайлову и брату Тодору, а также Димитру Благоеву и Георгию Киркову. Потом съездили в Самоков, на могилу матушки Парашкевы[111]111
  В апреле 1946 г. останки Парашкевы Димитровой были перенесены в Софию и захоронены в могиле её мужа.


[Закрыть].

На родине наш герой обрёл определённую степень свободы, которой был лишён в Москве. Там его поведение диктовалось жёстким служебным распорядком и неписаными правилами и традициями, господствующими в высшем советском руководстве. Даже география повседневной жизни Димитрова была предопределена: рабочий кабинет – квартира – дача – Кремль. Выход за пределы этого четырёхугольника случался редко. В Болгарии же он стал сам регулировать свои занятия. Разумеется, заседания, бумаги и деловые переговоры и здесь съедали большую часть времени, однако с первых дней Димитров взял за правило встречаться с людьми из разных сфер общества и напитываться впечатлениями о жизни страны. Ему нравилось бывать в массах, ощущать пульс народной жизни. Приветствовали его повсюду радушно и даже восторженно, и это особенно трогало. В шахтёрском Пернике ещё помнили его приезды к бастующим рабочим в начале века; улицы и площади Софии будили воспоминания о молодых годах.

Вереница делегаций и отдельных визитёров к Димитрову была поистине бесконечна. Отказать в приёме выглядело, согласно неписаному правилу, недемократично, послать же ходоков к Димитрову по любой надобности считалось законным правом. Делегацию, приехавшую из какого-нибудь горного села, невозможно было выслушать за 10 минут и отправить обратно, нередко разговор затягивался на час-полтора. Постоянно поступали приглашения выступить с речью или с воспоминаниями, и Димитров по возможности старался хотя бы два-три раза в месяц откликнуться.

Васил Коларов однажды даже посетовал: «Человек, который меньше всех говорит в СССР, – это Сталин, а человек, который больше всех говорит в Болгарии, – это Димитров. Он не пропускает ни одного случая, чтобы не взять слово. И когда надо, и когда не надо»³⁰³. Видимо, ближайший соратник Георгия Димитрова, склонный к кабинетной работе, считал, что крупному политическому деятелю неуместно размениваться на мелочи.

Но Димитров уверовал в преобразующую и мобилизующую силу слова ещё в ту пору, когда самостоятельно осваивал книжную премудрость и агитировал рабочих голосовать за тесняков, поэтому и теперь охотно произносил речи, посылал приветствия, отвечал на вопросы, призывал, наставлял, разъяснял. И убеждал своих товарищей-коммунистов не жалеть усилий, чтобы доводить до рядовых рабочих, крестьян, ремесленников суть политики правительства и правящих партий, а также внимательно прислушиваться к мнению населения о работе партийного руководства, местной администрации и милиции. Многие люди, считал он, поддерживают оппозицию по непониманию или по личным причинам, но они непременно примкнут к Отечественному фронту, если им всё толково объяснить, вникнуть в их обиды и недоразумения.

Целый день 31 декабря Георгий Михайлович работал, а в 11 часов вечера вместе с Розой Юльевной встретил Новый год по московскому времени в Доме Красной армии. Потом они приняли участие в официальной встрече Нового года по-болгарски – в 12 часов ночи в Военном клубе. Оттуда отправились в отель «Болгария», где отмечали праздник сотрудники Национального комитета Отечественного фронта. И уже под утро заехали на вечеринку к сотрудникам аппарата ЦК партии.

По случаю Нового года Димитровы устроили праздничный ужин для родственников. В Княжево приехали Магдалина и Стефан Барымовы с дочкой Христиной, братья – Любомир с женой Марией, сыном Георгием и дочерью Лиляной и Борис с женой Гиной, сестра Елена с Вылко и детьми Ирой и Володей.

По воспоминаниям Ирины Червенковой и Лиляны Димитровой, на таких встречах всё было просто, по-семейному. Подавали национальные блюда и напитки, как бывало в доме на Ополченской, пели песни. Стоя поминали умерших и погибших. Георгий на правах старшего брата и хозяина вёл застолье, никого не обходя вниманием. Разъезжались по домам обычно далеко за полночь.

В коммюнике Московского совещания министров иностранных дел, опубликованном 28 декабря, было зафиксировано, что Советское правительство берёт на себя обязанность дать дружеский совет правительству Болгарии о желательности включения в формируемое правительство Отечественного фронта двух представителей демократических групп, не входящих в ОФ, которые будут лояльно работать вместе с правительством. Как только будет выполнено это условие, правительства США и Великобритании признают правительство Болгарии, то есть восстановят с Болгарией дипломатические отношения, и её международное положение нормализуется.

Но благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. «Разговоры с оппозиционными группами не дали результата», – записал Димитров 6 января 1946 года. Оппозиция потребовала распустить Народное собрание, провести новые выборы и сформировать новое правительство с другим распределением портфелей. Тем самым она не только подтвердила свою нелояльность, что было ожидаемо, но и не подчинилась решению Московского совещания, а самое главное – полагала возможным пренебречь волеизъявлением сотен тысяч избирателей. Болгарская правительственная делегация во главе с премьером Кимоном Георгиевым по собственной инициативе отправилась в Москву искать совета и содействия у Сталина. (Надо заметить, что некоммунистические партии Отечественного фронта, несмотря на имеющиеся между ними разногласия, были едины в том, что покровительство СССР является решающим для дальнейшего успешного развития Болгарии.) Подводя итоги переговоров с делегацией, Сталин заявил, что оппозиция, отвергая решения Московского совещания, фактически спорит не с болгарским правительством, а с Советским Союзом. Но СССР Болгарию не оставит в беде, не даст сделать её инструментом антисоветской агрессии.

Последнюю попытку договориться с Петковым и его союзниками предпринял специально приехавший в Софию А.Я. Вышинский, но и она не удалась. В течение двух последующих месяцев продолжался «бег на месте». СССР и западные союзники обменивались обвинениями в невыполнении взаимных обязательств; работа парламента и правительства по реализации предвыборной программы буксовала; экономическое положение населения вследствие засухи неуклонно ухудшалось, Политбюро ЦК БРП(к) и Национальный комитет ОФ пытались найти выход из создавшегося положения. Димитров, потеряв терпение, назвал происходящее «политическим бардаком» и заявил, что хочет «чистого воздуха, морали, искренности и честности».

В архивном фонде БКП, ныне составляющем часть Центрального государственного архива Болгарии, сохранился документ с грифом «Секретно» под названием «Об акциях оппозиции», датированный 16 января 1946 года³⁰⁴. Документ не имеет подписи автора, однако внимательное прочтение текста позволяет довольно точно его охарактеризовать. Этот автор:

а) подробно осведомлён обо всём, что касается нелояльной оппозиции, вплоть до инцидентов с её участием в провинции;

б) предлагает тщательно продуманный комплекс политических, административных и судебных мер для «прекращения этих безобразий, которые вредят национальным интересам Болгарии»;

в) даёт установку министру внутренних дел Антону Югову сделать в Национальном комитете ОФ доклад об итогах визита правительственной делегации в Москву (на следующий день Югов действительно выступил с докладом);

г) имеет возможность ставить задачи Совету министров, Национальному комитету ОФ, органам внутренних дел, коммунистической печати и давать указания руководящим деятелям БРП(к), включая секретаря Трайчо Костова.

Понятно, что человеком с такими характеристиками мог быть только Георгий Димитров. По всей видимости, безымянный документ – это его диктовка секретарю, который напечатал расшифровку стенографической записи на пишущей машинке, исправив по ходу опечатки. Почти полное совпадение отдельных фраз этого документа с текстом решения Политбюро ЦК от 16 января 1946 года показывает, для какой цели он был предназначен.

Рассматриваемый документ – ещё не сигнал к наступлению на оппозиционные группы, нелояльные к власти, но психологическая подготовка предстоящей атаки. Автор утверждает, что наблюдаемые в последние дни акции оппозиции по неподчинению органам власти являются звеньями одной цепи и направляются из одного центра, находящегося в руках внутренних и внешних врагов. Народная милиция не должна пассивно наблюдать за ними: «Если необходимо арестовать Петкова, мы его арестуем, пусть кто угодно поднимает крик хоть до небес». Надо строго действовать по двум линиям – против провокаторов и подстрекателей и одновременно против тех, кто по собственному разумению расправляется с оппозиционерами. Виновников бессудных расправ следует самих отдавать под суд.

Автора документа тревожит и то, что оппозиционеры пытаются посеять раздоры в правительстве и в партиях-союзницах. В Отечественном фронте действительно стали усиливаться трения между руководством партий по поводу состава нового правительства, которое предстояло утвердить Народному собранию.

Об угрозе раскола в Отечественном фронте стало известно в Москве из сообщений советских дипломатов. В процесс консультаций по поводу нового правительства тотчас вмешался Молотов, приславший Димитрову обширную телеграмму с многочисленными предложениями о конфигурации и составе будущего кабинета. (Эта телеграмма была отправлена на следующий день после публикации в «Правде» резкой отповеди Сталина Черчиллю в связи с его речью в Фултоне, что является наглядным свидетельством беспокойства Кремля по поводу надёжности своих позиций на Балканах.) Молотов предлагал изменить распределение портфелей, учредить должности двух вице-премьеров, назначить заместителей министров в основные министерства из числа коммунистов, вместо «звенаря» Стайнова («мы ему не доверяем») выдвинуть на пост министра иностранных дел другого человека.

После консультаций с премьером Димитров ответил согласием на все предложения, кроме одного – отставки Стайнова. В ответе из Москвы требование отставки министра иностранных дел было повторено в сопровождении небольшой нотации: «Соотношение партийных сил в болгарском парламенте позволяет Рабочей партии иметь четыре – пять основных портфелей. Нас удивляет ваша скромность и безынициативность в этой работе. Югославские коммунисты действуют куда лучше и напористее вас». На сей раз шифровку, кроме Алексеева (Молотова), подписал также Дружков, то есть Сталин.

Правительство подало в отставку 21 марта, и в тот же день парламент поручил формирование нового кабинета прежнему премьеру. Кимон Георгиев провёл переговоры с руководством партий Отечественного фронта и представителями оппозиции. «Как группа Петкова, так и группа Лулчева предъявили снова ряд совершенно неприемлемых условий… – сообщил Димитров Молотову. – Таким образом, и на этот раз невозможно реализовать московское решение. Завтра Кимон Георгиев приступает к формированию правительства только из представителей партий ОФ». Поздно вечером Молотов сообщил, что Сталин одобрил это решение. Аналогичное сообщение по дипломатическим каналам получил Кимон Георгиев.

Дальнейшую тактическую линию в отношении оппозиции Молотов изложил в очередной шифровке:

«1. Всяческим образом игнорируйте оппозицию, не ведите с ней больше никаких переговоров.

2. Предпримите ряд обдуманных и умело организованных мер, чтобы подавить оппозицию.

3. Дайте понять Барнсу путем прозрачных намёков в печати, что болгары считают его виновником провала решений Московского совещания по Болгарии и держитесь в отношениях с Барнсом строго протокольно и холодно».

Во втором правительстве Отечественного фронта коммунисты получили пять портфелей: заместителя председателя (им стал Трайчо Костов – по совместительству министр электрификации), министров внутренних дел, финансов, здравоохранения и пост председателя Высшего экономического совета. БЗНС и «Звено» получили по четыре портфеля, БРСДП – два, «независимые» – один.