Текст книги "Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи"

Переписка Георгия Димитрова с советскими органами по вопросам пересмотра дел репрессированных, собранная воедино и дополненная сопутствующими материалами, могла бы составить поучительный документ эпохи. Едва ли есть другой пример такого рода. Даже если усилия Димитрова привели к освобождению каждого четвёртого или пятого из тех, кто числился в его списках, их судьбы, несомненно, являются весомым аргументом на беспристрастном суде истории.

Тридцать седьмой год стал тем рубежом, когда наш герой вынужден был полностью подчиниться чужой воле. Теперь он уже не смог бы, как в 1934 году, изложить в письме к Сталину свои нестандартные суждения по вопросам партийной политики, вступить с ним в прямой диалог. Однако никто не мог запретить ему думать, размышлять о муках рождения нового мира, искать ответы на опасные вопросы и оправдание своих поступков. Мы не можем знать, что происходило в его душе, какие конфликты приходилось ему усмирять в себе, не знаем, каково это – переписывать шестьдесят страниц фантасмагорических признаний и унизительных самооговоров польских коммунистов, помня при этом, что сам отправил их «к Ежову». Мы можем лишь догадываться об этом, вчитываясь в строки дневника и писем в защиту репрессированных, находя красноречивые намеки и параллели в наспех выписанных цитатах, размышляя над подчёркнутыми строчками в полученных письмах и прочитанных книгах. Не случайно он обратил внимание на чью-то фразу и записал её: «Меры самые крайние бывают полезными, но лишь на время».

Димитров искал объяснение всему происходящему (или оправдание неизбежности революционного террора?) и в событиях прошлого. Следы его вдумчивого чтения остались на страницах монографий А. Олара «Политическая история Французской революции» и А. Ефимова «Французская буржуазная революция XVIII века», но больше всего их разбросано по тексту пьесы Ромена Роллана «Робеспьер», вышедшей в Москве отдельным изданием в 1937 году.

Герои пьесы Роллана – беззаветные республиканцы. Они произносят зажигательные речи в защиту отечества, пекутся об интересах народа, исповедуют идеалы равенства и справедливости. Но, словно повинуясь неведомой и неодолимой силе, отступают от провозглашаемых ими гуманных принципов и погружаются в пучину террора.

Вот Робеспьер наблюдает из окна, как толпа улюлюканьем и свистом провожает на гильотину Дантона и его товарищей. Димитров подчёркивает пророческий возглас Дантона: «Робеспьер! Я первый схожу в могилу. Ты последуешь за мной!»

Вот члены Комитета общественного спасения Баррер, Карно и Билло жалуются друг другу на засилье врагов, прячущихся под личиной ярых якобинцев.

Вот подлый Фуше провозглашает, что ценой нескольких загубленных жизней можно подготовить счастье потомства.

Вот пылкий Леба восклицает: «Неужели такова плачевная судьба Революции, что она должна пожирать одного за другим своих сыновей?»

Подчёркиваниями отмечен также следующий диалог:

«Робеспьер. Не очень дружи со мной, Леба, а то будешь на подозрении.

Леба. Почему ты не порвёшь с людьми, которые завидуют тебе и порочат тебя?

Робеспьер. Ещё не время. Революция требует нашего единения. Ты ведь сейчас сам это проповедовал. […] Я знаю, на меня возлагают ответственность за все решения Комитета, и долг заставляет меня подтверждать их все, ни единым словом не осуждая их. Счастливое время, когда я был один, один сопротивлялся вражде всего Конвента. А теперь, когда власть в моих руках, я не менее одинок, но гораздо менее свободен в своих действиях».

И вот финальная сцена. Потрясённый своим арестом Робеспьер осознает, что надежды на силу разума, на союз всех честных людей рухнули, что история – не более чем трусливая прислужница успеха немногих.

Перед казнью его посещают видения, и среди них призрак самой Республики. Её лик становится всё более грозным и страшным, она вздымает окровавленный меч, а по краям дороги, словно вехи на её пути, вырастают могилы: король, жирондисты, Эбер, Дантон…

Под занавес 1937 года в СССР впервые прошли выборы в Верховный Совет СССР – высший представительный и законодательный орган, пришедший на смену прежнему ЦИК – Центральному Исполнительному комитету СССР. Избирательная система претерпела кардинальные изменения: выборы стали прямыми, всеобщими, равными и тайными. Задолго до дня выборов газеты стали печатать сообщения о выдвижении кандидатов в депутаты; первыми повсюду называли Сталина, Молотова, Ворошилова, Калинина и других руководящих деятелей. Во многих округах кандидатом в депутаты был выдвинут Георгий Михайлович Димитров.

Когда-то, участвуя в избирательной кампании в Болгарии, Димитров ожесточенно боролся с конкурентами за депутатский мандат. В СССР же получалось наоборот – одного и того же человека выдвигали в десятках округов, и ему оставалось лишь выбирать. Димитров дал согласие баллотироваться по Костромскому избирательному округу, входившему в Ярославскую область. Его выбор не имел никаких личных мотивов: таков был результат «распределения» высших партийных и государственных деятелей по округам.

Встреча кандидата с избирателями состоялась 8 декабря. Димитров пробыл в Костроме неполный день. Утром его приветствовали десятки тысяч человек, пришедших на митинг на Советской площади. Стоял сильный мороз, а Георгий Михайлович был простужен и берёг голос для предстоящей вечером встречи с избирателями. Он вышел на балкон здания горкома партии в пальто с поднятым воротником, закутанный в шарф, и лишь слушал приветственные речи, улыбался и махал рукой костромичам.

На предвыборном собрании в драмтеатре имени А.Н. Островского снова звучали речи, в которых Димитрова именовали «кандидатом блока коммунистов и беспартийных», и в этой формуле слышалось что-то похожее на единый фронт, народный фронт. Потом слово предоставили Димитрову. Он говорил об осложнившейся международной обстановке, Антикоминтерновском пакте, успехах социалистического строительства в СССР, происках врагов народа и бдительности органов НКВД, а в заключение выразил уверенность в том, что «под руководством вождя народов, мудрого стального Сталина социализм победит во всём мире».

Через четыре дня Георгий Михайлович Димитров был избран депутатом Верховного Совета СССР.

Пароль «Испания»

«До тех пор, пока можно будет обойтись без непосредственного участия коммунистов в правительстве, целесообразно не входить в правительство, так как таким образом легче сохранить единство Народного фронта, – советовал Димитров испанским товарищам. – Участвовать в правительстве только в крайнем случае, если это абсолютно необходимо в целях подавления мятежа»²⁰⁵. Такой момент наступил осенью 1936 года, когда угроза падения Мадрида стала реальной. Ларго Кабальеро, занявший в начале сентября пост премьера и военного министра, заявил: если коммунисты не войдут в правительство, поражение республики станет неизбежным. С благословения ИККИ два члена Политбюро ЦК КПП получили министерские портфели: Висенте Урибе стал министром сельского хозяйства, Хесус Эрнандес – министром народного образования.

Рассмотрев в середине сентября положение в Испании, Секретариат ИККИ поддержал курс компартии на защиту демократической республики, военный разгром мятежников и национализацию крупной собственности и земли у участников мятежа. Резолюция обязывала партию бороться против авантюристических проектов «создания нового общества», ускорить преобразование отрядов рабочей милиции в регулярную армию с единым командованием.

Шестого ноября, когда войска Франко находились в предместьях Мадрида, республиканское правительство перебазировалось в Валенсию. Но военный парад, который Франко планировал провести в Мадриде 7 ноября, не состоялся. Зато здесь прошел грандиозный митинг, на котором Пассионария – член Политбюро ЦК КПП Долорес Ибаррури – провозгласила: «No pasaran! – Они не пройдут!» И многотысячная масса людей повторила его, как клятву.

Из незаконченной работы Ф. Энгельса «Роль насилия в истории» (она была издана в Москве в 1937 году) Димитров сделал выписку: «В политике только две силы имеют решающее значение: организованная сила государства, армия, и неорганизованная, стихийная сила масс»²⁰⁶. События в Испании показали, что между двумя этими силами нет непреодолимой преграды, что стихийная сила масс возрастает десятикратно при организующей роли государства. В кровопролитных боях на мадридском направлении 11-я и 12-я интербригады и части республиканской армии понесли огромные потери, но их героизм значил для защиты столицы не меньше, чем советские танки и самолеты.

Весной 1937 года Испанская республика праздновала успех своей армии под Гвадалахарой. Итальянский экспедиционный корпус потерял там почти 10 тысяч человек ранеными, убитыми, пленными и пропавшими без вести. На поле боя остались брошенными сотни пушек, миномётов, броневиков, танков, автомобилей, тысячи пулемётов и винтовок. Потери республиканцев оказались почти на порядок меньше. Но пространные донесения Стояна Минева, которые получал из Испании Димитров, были далеко не радужными. Минев считал положение в республике серьёзным, даже критическим. В правительстве раздоры, несогласованность решений, в чём большая вина премьера Ларго Кабальеро, склонного к диктаторству. Полномочия государственной власти поделены между правительствами провинций; управление экономикой раздроблено и передано профсоюзам. Чтобы выиграть войну, нужно принять радикальные и спешные меры – очистить армию, в особенности штабы, от изменников и бездарностей, организовать выпуск вооружения, обеспечить транспорт и продовольствие для фронта, ввести обязательную воинскую повинность и заменить Кабальеро если не на посту премьера, то хотя бы на посту военного министра.

Судя по записи в дневнике Димитрова от 14 марта, в Кремле подобные резкие формулировки и выводы находили понимание, но в целом перспективы республиканцев оценивались как обнадёживающие. В тот день Димитрова, Марти и Тольятти принял Сталин, присутствовали также Ворошилов, Молотов и Каганович. Сталин высказал мнение, что требовать отставки Кабальеро не нужно, поскольку более подходящей кандидатуры на пост премьера всё равно нет, однако следует настаивать на его замене другой фигурой на посту военного министра. Лозунг «Они не пройдут!» уже устарел, надо заменить его наступательным, более соответствующим моменту. Надо подумать об объединении коммунистической и социалистической партий в одну партию, которая не входила бы ни в Коммунистический, ни в Социалистический Интернационал (лет пять назад даже постановка такого вопроса была немыслимой). Столь же принципиальным решением мог бы стать роспуск интербригад при условии вывода из страны всех иностранных вооружённых формирований.

Но мобилизация добровольцев-антифашистов не прекращалась, поскольку не появлялось никаких признаков прекращения германоитальянской интервенции. По словам болгарского интербригадовца Кирилла Видинского, «Испания была темой человечества. „Испания“ было любимое, магическое слово. Оно было паролем, по которому распознавали людей, оно разделило мир на два лагеря»²⁰⁷. После сталинской шутки о поисках болгар среди бойцов интербригад с помощью Академии наук Георгий Димитров стал с особым пристрастием собирать сведения о воевавших в Испании соотечественниках. Болгарские политэмигранты, которые пробирались в Альбасете не только из СССР, но и из Франции, Чехословакии, Бельгии, Канады, достойно проявили себя. Особенно ценились в Испании военные и гражданские специалисты, получившие образование и опыт работы в Советском Союзе.

Димитров обычно встречался с добровольцами перед их отъездом в Испанию. Среди них было много тех, кого он знал лично, – Карло Луканов, Фердинанд Козовский, Цвятко Радойнов, Антон Недялков, оба сына Басила Коларова – врач Пётр и инженер Никола, и другие. «Борьба предстоит тяжёлая – будут проигранные сражения, неизбежны потери, – напутствовал он одну из групп. – Но не это главное. Вот если потеряете веру, во имя которой мы боремся, – тогда потеряете всё».

Большинство соотечественников эту веру подтвердили. Болгарские добровольцы храбро сражались в частях регулярной армии и в партизанских отрядах, участвовали в диверсионных и разведывательных операциях, налаживали производство вооружений. Три болгарских лётчика защищали небо Мадрида, один из них, Захарий Захариев, был удостоен звания Героя Советского Союза.

Республиканская армия, окрылённая победой под Гвадалахарой, развернула наступление в Кастилии и Арагоне. Вместо прежнего лозунга «Они не пройдут!» их вдохновлял теперь новый призыв – «Мы пройдём!» Планировалось в скором времени разрезать франкистский фронт и выйти к португальской границе. Однако наступательная операция, длившаяся три недели, захлебнулась.

В числе причин поражений на фронтах и неурядиц в тылу информаторы Димитрова указывали на подрывную деятельность ПОУМ – Рабочей партии марксистского единства. Сигналы о том, что ПОУМ стала «филиалом шпионского аппарата генерального штаба Франко, организацией агентов гестапо и агентов Муссолини», шли также от посланцев советских спецслужб, обосновавшихся в Альбасете. На самом деле левоэкстремистская организация ПОУМ, выступающая за немедленное установление в Испании диктатуры пролетариата и советской республики, не была фашистской. Но контакты с Троцким поддерживала и, так же как и он, считала советский строй в СССР «бюрократическим режимом ядовитого диктатора». ПОУМ обвиняла КПП в измене делу освобождения пролетариата, а Хосе Диас называл ПОУМ «бандой, находящейся на службе международного фашизма».

Красочное описание Барселоны, где реальная власть принадлежала поумистам и анархистам, дал в книге «Памяти Каталонии» Джордж Оруэлл. «Я впервые находился в городе, власть в котором перешла в руки рабочих, – пишет он. – Почти все крупные здания были реквизированы рабочими и украшены красными знамёнами либо красно-чёрными флагами анархистов, на всех стенах были намалёваны серп и молот и названия революционных партий; все церкви были разорены, а изображения святых брошены в огонь. То и дело встречались рабочие бригады, занимавшиеся систематическим сносом церквей. На всех магазинах и кафе были вывешены надписи, извещавшие, что предприятие обобществлено, даже чистильщики сапог, покрасившие свои ящики в красно-чёрный цвет, стали общественной собственностью».

Именно в Барселоне в начале мая 1937 года ПОУМ подняла вооружённый мятеж против Компартии Испании, закончившийся через три дня полным разгромом мятежников. Известны две конспирологические версии барселонских событий. Согласно первой, это была провокация, спланированная резидентом НКВД Александром Орловым (Львом Фельдбиным, впоследствии невозвращенцем), с целью разгрома «испанских троцкистов». Согласно другой – мятеж разожгли агенты Франко. В пользу второй версии говорят многочисленные свидетельства деятельности «пятой колонны» при очевидной слабости республиканских спецслужб.

Ларго Кабальеро отказался запрещать деятельность взбунтовавшейся партии. Тогда коммунисты инициировали правительственный кризис и отставку премьера. Пост председателя правительства занял другой социалист – Хуан Негрин, поспешивший выполнить требование КПИ о роспуске ПОУМ. В Социалистическом Рабочем Интернационале, как и следовало ожидать, негативно восприняли запрещение ПОУМ и развернувшиеся вслед за этим аресты и убийства её активистов, что создало неблагоприятный фон для контактов двух Интернационалов.

Когда фашистская артиллерия подвергла разрушительной бомбардировке мирный приморский городок Альмерию, Георгий Димитров предложил Социнтерну спешно провести переговоры, чтобы совместно осудить фашистские злодеяния (а до Альмерии была ещё трагедия Герники), выработать меры помощи испанскому народу и создать постоянный контактный комитет. Де Брукер вежливо согласился на «обмен мнениями». Однако предварительные контакты представителей Коминтерна и Социнтерна не привели к значимым результатам. За период с сентября 1935 по сентябрь 1938 года Димитров направил руководству Социнтерна 13 посланий с конкретными предложениями о совместных антифашистских акциях, но ни одно из них не получило адекватного ответа²⁰⁸. Нежелание сотрудничать с коммунистами было в значительной степени следствием кровавых чисток – не только в СССР, но и в Испании.

После года боевых действий в Испании стало ясно, что война принимает затяжной характер. На Центральном, Южном и Восточном фронтах республика успешно отразила атаки противника в направлении Мадрида, но полностью потеряла Басконию, а также крупные портовые города Сантандер и Хихон на Бискайском побережье, Малагу на Средиземном море. Это позволило франкистам установить морскую блокаду республики.

Регулярные доклады представителей Коминтерна, несмотря на оптимистичные выводы, доставляли Димитрову немало поводов для беспокойства. Сообщалось о возросших трудностях переброски добровольцев, ошибках военного руководства и правительства, больших потерях личного состава интербригад. Параллельно поступали просьбы руководства КПП «дать советы» (иными словами – принять на себя ответственность) по тактическим и стратегическим вопросам.

Нужен был авторитетный политик, который мог бы на месте разобраться в ситуации, сформулировать компетентное мнение и предложить план действий. Таким требованиям на сто процентов отвечал Пальмиро Тольятти. Впервые идея его командировки в Испанию возникла осенью 1936 года, когда Димитров находился в Кисловодске. Но тогда он высказался категорически против: «Поездка моего заместителя туда в нынешних условиях мало поможет, а опасность его потерять очень большая»²⁰⁹.

Летом 1937 года, когда переговоры Тольятти во Франции с представителями Социнтерна по Альмерии не дали результата, Димитров счёл необходимым направить его в Валенсию. Миссия Эрколи была нелегальной, он не получил официального статуса. В шифровке, адресованной Хосе Диасу, Викторио Кодовилье и Стояну Миневу, Димитров попросил: «Передайте нашему итальянскому другу, что он должен остаться у вас и политически вам помогать более продолжительное время, пока мы его не вызовем сюда. Просим, чтобы он обратил особое внимание также на положение в edition Blasko. Пусть регулярно нас информирует»²¹⁰. (Термин edition Blasko применялся в шифровках для обозначения базы интербригад в Альбасете.)

Уже первый доклад «итальянского друга» содержал точную и беспристрастную картину междоусобного напряжения в стане республиканцев. Эрколи не скрывал, что в деятельности КПП «много беспорядков и импровизации», представители Коминтерна, особенно Луис (Кодовилья), считают себя «хозяевами» и, желая «сделать лучше и быстрее», подменяют испанских товарищей. Возникло мнение, что партия должна «открыто бороться за гегемонию в правительстве и в стране вообще». Эрколи предложил начать политическую кампанию, чтобы исправить тактическую линию партии, отстранить сектантов, повести борьбу за усиление и расширение Народного фронта, закрепить позиции партии в профсоюзах.

В Исполкоме Коминтерна на основе нескольких аналитических докладов Эрколи и других информаторов был составлен обстоятельный документ, озаглавленный «Важнейшие задачи КПИ». Этот документ Димитров послал 16 сентября Сталину, сопроводив его традиционной просьбой «дать свои замечания и поправки», чтобы послать окончательный текст испанскому ЦК. В документе содержится немало актуальных и реалистических рекомендаций; наряду с ними ставится явно несвоевременная задача проведения выборов в парламент. Но поскольку автором предложения о выборах был Сталин, оно вошло в директивный документ ИККИ, и руководство КПИ обсуждало его с премьер-министром Негрином. Столь же надуманной выглядит другая идея, выдвинутая Сталиным, – форсировать слияние коммунистической и социалистической партий в «Объединенную социалистическую и коммунистическую партию», которая бы поддерживала связь одновременно с двумя Интернационалами.

Весной 1938 года положение Испанской республики продолжало ухудшаться, несмотря на растущий боевой опыт её защитников. Франкисты развивали наступление на Каталонию. Эрколи сообщал о нарастании конфликта между премьером и министром обороны, росте капитулянтских настроений в верхних эшелонах власти, деморализованности руководства Социалистической партии. Сталин, ознакомившись с его донесениями, выдвинул радикальное предложение. «Испанские коммунисты должны выйти из правительства, – заявил он Димитрову и Мануильскому 17 февраля. – Они имеют два второстепенных поста. Если выйдут из правительства, усилится разложение фронта Франко, облегчится в некоторой степени международное положение Испанской республики. Выход должен быть не демонстративный, не вследствие недовольства правительством, а в целях облегчения задач правительства».

Соответствующие инструкции ИККИ вызвали недоумение в ЦК КПИ. На самом деле значимость компартии определялась не статусом министров, а её растущим влиянием на премьера и принципиальной политикой.

Через месяц Эрколи сообщил о предложенной коммунистами правительству программе, предусматривающей перевод всей страны на военные рельсы. Переслав Сталину это сообщение, Димитров поинтересовался, не следует ли отменить прежнюю директиву из-за того, что «уход коммунистов из правительства в нынешней обстановке мог быть массами истолкован как бегство». Никакой реакции на этот запрос не последовало. Пришлось ограничиться полумерами: из двух коммунистов в составе кабинета остался один.

Призрачной оказалась и надежда на «разложение фронта Франко». Наоборот, в результате успешных операций в Арагоне франкисты вышли к Средиземному морю, отрезав Каталонию от основной территории, контролируемой правительством. Линия фронта опасно приблизилась к Валенсии.

Другой важной темой, обсуждавшейся в переписке Эрколи с Димитровым, были интернациональные бригады. «Итальянский друг» сигнализировал о том, что положение в интербригадах в целом не может быть признано хорошим. Они всегда рассматривались как ударные войска, их посылали на самые важные операции, после чего не давали возможности отдохнуть, перестроиться. Поэтому в бригадах чувствуется усталость. Многие добровольцы предполагали, что пробудут в Испании полгода или чуть больше, поэтому теперь очень озабочены своей судьбой. Эрколи назвал потери интербригад по состоянию на лето 1938 года: из 18 216 прибывших за период войны добровольцев 2658 погибли, около 5,5 тысячи были эвакуированы, выбыли по ранению или по другим причинам.

Двадцать седьмого августа Димитров записал в дневнике: «Интернациональные бригады официально освободить. (Марти и ЦК КП Испании поручить организованное проведение эвакуации и устройство в дальнейшем добровольцев)». Москвин подробно информировал Димитрова о разработке мероприятий по выводу добровольцев из Испании. Бойцов планировали проводить организованно и торжественно, наградить каждого медалью «За независимость Испании», а особо отличившихся – орденом «Свобода». Дальнейшая судьба добровольцев, которых предполагалось переправить во Францию и разместить там в охраняемых лагерях, выглядела туманно.

В январе 1939 года войска Франко овладели Барселоной. Народная армия отступила к французской границе. В конце февраля Эрколи сообщил Димитрову из Валенсии: Негрин спрашивает, можно ли рассчитывать на советскую помощь в случае продолжения войны. Димитров задал этот вопрос по телефону маршалу Ворошилову. «Вряд ли будет практически возможно оказать такую помощь», – ответил нарком.

В ночь на 6 марта в Мадриде произошёл военный переворот. В дипломатическом сообщении, прочитанном Димитровым в «красном ТАССе», вещи были названы своими именами: переворот в Мадриде означает конец республики. Мадридская хунта резко антикоммунистическая, что равносильно капитуляции перед Франко. Эрколи подтвердил, что антикоммунистическая кампания мятежников имеет успех по причине «глубокой усталости самих масс, желающих, прежде всего, мира и считающих партию врагом мира и виновником новой гражданской войны».

Первого апреля Франко объявил об окончании гражданской войны.

Пальмиро Тольятти покинул Испанию в последний момент вместе с членом партийного руководства Педро Чека. Лишь по счастливой случайности они не погибли. Задержавшим их полицейским не удалось установить, кто они на самом деле. На маленьком самолётике буквально из-под носа франкистов им удалось 24 марта улететь в Алжир – в то время французскую колонию, а уже оттуда через Париж добраться до Москвы. Руководство КПП эмигрировало раньше.

Седьмого апреля состоялась беседа Сталина с генсеком КПП Хосе Диасом, в которой участвовали также Димитров и Мануильский. «Испанцы храбрые, но беззаботные люди, – заявил советский вождь без обиняков. – Мадрид был как будто в руках коммунистов, а вдруг – другие захватили власть и начали убивать коммунистов. Неясно, как это получилось. Выглядит так, как будто коммунисты смылись бесшумно, оставили массы одних, без руководства». В осуждающих словах Сталина, с которых он начал беседу, бегло спросив гостя о здоровье (Диас перенёс в СССР тяжёлую операцию), слышалась скрытая угроза. Не уготован ли Испанской партии «польский вариант»? Но нет, дальше Сталин пустился в воспоминания о революции 1905 года и гражданской войне. Да, поражения случаются, партия не обязана безоглядно наступать. Но она должна сказать массам, что надо делать, а не оставаться в стороне. Испанские коммунисты хорошо показали, как надо вести борьбу против врага, но не сумели показать, как следует отдавать власть, отступать. «Надо созвать совещание испанских коммунистов и выяснить все эти вопросы – вывести уроки и для других партий», – записал Димитров поручение Сталина.

Летом во французских концентрационных лагерях оказались на положении интернированных 6 400 добровольцев. Секретариат ИККИ поручил компартиям добиваться их экстрадиции из Франции и легализации в демократических государствах. Но многие не имели возможности возвратиться в свои страны из-за тамошних режимов. Это не могли сделать не только немцы или итальянцы – даже МИД Болгарии дал указание своим консульствам не выдавать разрешение на въезд в страну бывшим добровольцам, поскольку они «крайне опасны для общественного порядка».

По просьбе Димитрова Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о приёме в СССР трёхсот интербригадовцев. Всё лето он встречался с испанцами и коминтерновцами, возвратившимися в Москву. Ему хотелось выяснить подробности событий последних месяцев республики и причины поражения. Предварительные итоги гражданской войны были подведены 5 августа 1939 года. В принятой Секретариатом ИККИ резолюции перечислены «слабые места и ошибки» Компартии Испании: недооценка Народного фронта, пораженческая и разлагающая деятельность социалистов-троцкистов, излишнее доверие к правительству Негрина, слабое влияние министров-коммунистов на политику правительства и другие.

По понятным причинам в этом перечне не даётся оценка деятельности главного комиссара интербригад Андре Марти, наводившего «порядок и дисциплину» спешными расстрелами, и тайных операций советских спецслужб, выявлявших и уничтожавших троцкистов среди защитников республики. Неподходящим фоном для достижения подлинного единства стали также московские судебные процессы. Честные люди мира, интеллектуалы и антифашисты буквально разрывались между симпатией к Советскому Союзу и нравственным неприятием расправ с инакомыслящими. «Московский процесс[79]79
  Имеется в виду процесс «Антисоветского правотроцкистского блока», где главными подсудимыми были Н.И. Бухарин и А.И. Рыков.


[Закрыть] для меня терзание, – писал Ромен Роллан Жан-Ришару Блоку в марте 1938 года. – Не думают ли лучшие друзья СССР, что надо было бы самым быстрым способом отправить советским властям письмо (закрытое, не предназначенное для печати), заклинающее их подумать о том, какие плачевные последствия для Народного фронта, для сотрудничества коммунистической и социалистической партий, для совместной защиты Испании будет иметь решение, приговаривающее осуждённых к смертной казни?»²¹¹

Самое пронзительное художественное произведение о гражданской войне в Испании – роман Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол», изданный в 1939 году. Первые строчки авторского вступления к роману звучат как реквием павшим республиканцам: «Этой ночью мёртвые спят в холодной земле в Испании. Снег метёт по оливковым рощам, забивается между корнями деревьев. Снег заносит холмики с дощечкой вместо надгробья. (Там, где успели поставить дощечки.) Оливковые деревья стоят оголённые на холодном ветру, потому что нижние ветви были обрублены для укрытия танков, и мёртвые спят в холодной земле среди невысоких холмов над Харамой. Было холодно в феврале, когда они погибли, а с тех пор они не замечают смены времён года».

Преследование «красных испанцев» режимом Франко продолжалось до 1941 года. Сотни тысяч были осуждены на смерть, тюремное заключение, ссылки, принудительные работы. Именно политзаключенные за 18 лет вырубили в горах Гуадаррамы, близ Сеговии, колоссальный мавзолей и католический крест, считающиеся ныне символом примирения бывших непримиримых противников.

Французы составляли самый крупный контингент бойцов интернациональных бригад. Из Франции морем и сушей переправлялись в Испанию добровольцы, шла тайная поставка вооружения и боеприпасов. Энергичная поддержка борющейся Испании вызвала рост авторитета компартии, и в 1937 году она в полтора раза превысила по численности Социалистическую партию. В пользу Испании работали левые социалисты и Всеобщая конфедерация труда. Но французское правительство упорно продолжало политику невмешательства в испанские дела, что фактически играло на руку франкистам. Отношение к гражданской войне в Испании стало главным водоразделом внутри Народного фронта Франции.

Коминтерновские установки для Французской компартии оставались прежними: в правительство не входить, продолжать давление на Блюма, критиковать его, но не доводить дело до отставки. Своё отношение к французскому премьеру Сталин выразил краткой оценкой, зафиксированной Димитровым: «Блюм – шарлатан. Это не Кабальеро». Тем не менее с пребыванием этого «шарлатана» во главе антифашистского правительства приходилось считаться, исходя из соображений меньшего зла. Осторожность Сталина была продиктована опасением прихода к власти во Франции правых сил, что похоронило бы надежды на франко-советское сближение.

В июне 1937 года правительство Леона Блюма ушло в отставку. Новый кабинет министров во главе с радикалом Шотаном отказался от социальных завоеваний Народного фронта и продолжил политику невмешательства и умиротворения агрессора, начатую Блюмом.