Текст книги "Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи"

В состав следующей группы была включена руководящая тройка – Марцелий Новотко, Павел Финдер и Болеслав Молоец. Димитров обсудил с ними платформу будущей Польской рабочей партии (ППР). Имелось в виду, что она будет иметь коммунистическую программу, но в Коминтерн не вступит, фактически же ИККИ возьмет её под свой патронаж. Группа высадилась на территории Польши в ночь на 29 октября. В январе 1942 года в Польшу было переброшено ещё две группы.

В Варшаве удалось нелегально провести собрание коммунистических групп и утвердить план восстановления партии. Секретарем ЦК ППР стал Марцелий Новотко. К середине 1942 года в ППР состояло уже более четырёх тысяч человек, а к концу года в Гвардии Людовой, находящейся под контролем коммунистов, числилось 52 отряда.

Ведущую роль во французском Сопротивлении играли возглавляемое генералом Шарлем де Голлем движение «Свободная Франция» (впоследствии «Сражающаяся Франция»), штаб-квартира которого находилась в Лондоне, и нелегальная Французская компартия. Но взаимодействия между ними не было. Де Голль, заручившись поддержкой Черчилля, собирал силы во французских колониях в Северной Африке, а ФКП приступила к организации диверсионных акций на оккупированной территории страны. Деятельность ФКП координировал секретарь ЦК Жак Дюкло. Он постоянно находился на связи с ИККИ, откуда получал указания и советы Георгия Димитрова, Мориса Тореза и Андре Марти. ИККИ выдвинул перед партией задачу установить контакты с движением «Свободная Франция» и сформулировал платформу будущего сотрудничества: совместная борьба за национальное освобождение против общего врага – оккупантов и коллаборационистов.

В Греции, Югославии и Албании партизанское движение быстро переросло в настоящую войну против оккупантов и их прислужников-коллаборационистов.

В Греции сложился Национально-освободительный фронт (ЭАМ) – антифашистская организация коммунистов, социалистов, аграриев и представителей других партий левого фланга. Началось создание партизанских отрядов, вскоре объединившихся в Национально-освободительную армию (ЭЛАС). Своей целью ЭЛАС провозгласила изгнание из страны оккупантов, защиту свободы, справедливости и демократических завоеваний народа. В освобождённых от оккупантов районах формировались органы народной власти. Параллельно с ЭЛАС в стране действовали партизанские отряды, созданные Национально-республиканской греческой лигой (ЭДЕС) – объединением антикоммунистической направленности, которое поддерживали англичане. Между двумя этими вооруженными формированиями вскоре начались стычки, переросшие в боевые действия. Георгий Димитров долгое время не имел возможности получать полную и достоверную информацию о национально-освободительной борьбе в Греции.

В конце июня 1941 года через пункт связи Коминтерна в Загребе пришло известие о создании Главного штаба партизанских отрядов Югославии во главе с Тито. Началось объединение боевых групп Сербии, Черногории, Хорватии и других регионов под командованием Главного штаба. Радиограмма заканчивалась словами: «Мы готовим народное восстание против оккупантов, так как народ проявляет большое желание к борьбе. Сообщите нам ваше мнение по этому поводу. У нас довольно мало оружия. Есть ли возможность вскоре получить его? Вальтер». В ответной телеграмме Димитров рекомендовал всячески расширять диверсионные действия и партизанскую войну, но о поддержке «всенародного восстания» не упомянул²³⁶. Тем не менее ЦК КПЮ выпустил воззвание с призывом к восстанию.

Энтузиазм югославских коммунистов, так же как и их болгарских соседей, во многом опирался на уверенность в скорой победе Советского Союза над фашистскими захватчиками. Завышенной оценкой партизанами реальных возможностей Красной армии объясняются и требования Вальтера срочно прислать самолёты с вооружением и боеприпасами. Обращения Димитрова по этому поводу к Сталину и Молотову наталкивались на отказ, мотивированный нехваткой вооружения и невозможностью его доставки через линию фронта в оккупированную страну. Тито и сам сознавал, что помощь из СССР маловероятна. Но как объяснить это рядовым бойцам, которые были уверены, что 1300 километров под огнём противника – не преграда для советских лётчиков?..

По всей видимости, возможность десантирования оружия всё-таки прорабатывалась. Из Разведуправления Генштаба РККА поступила просьба выяснить у «товарища Вальтера», имеются ли безопасные места для приёма самолёта между 15 и 20 ноября. Тито сообщил, что «на освобождённой территории Югославии есть три хороших аэродрома и около 3 миллионов литров бензина», и даже предложил способ сигнализации ракетами. Операция по каким-то причинам не состоялась, однако Димитров не прекращал попытки организовать переброску советского оружия югославским бойцам.

Заявления политэмигрантов с просьбой отправить их на фронт стали поступать в Исполком Коминтерна практически сразу после нападения Германии на СССР. Особенно много просьб было от участников гражданской войны в Испании и испанских республиканцев. Но военкоматы удовлетворяли далеко не все, даже самые эмоциональные, заявления из-за традиционного недоверия к иностранцам. После строгой

проверки Коминтерн направлял испанцев, болгар, немцев, австрийцев, чехов и других иностранных коммунистов в Отдельную бригаду особого назначения НКВД (ОМСБОН). Добровольцы прошли боевое крещение в битве под Москвой, а впоследствии выполняли специальные задания в тылу врага.

Некоторых политэмигрантов готовили для работы за рубежом. «Кроме наших людей, которых отбираем и отдаём т. Судоплатову[88]88
  П.А. Судоплатов возглавил Особую группу НКГБ, которая занималась организацией разведывательно-диверсионной работы и партизанского движения на оккупированной территории СССР.


[Закрыть] и V-му Управлению РККА[89]89
  Имеется в виду Разведывательное управление (с февраля 1942 г. – Главное разведывательное управление, ГРУ) Генерального штаба РККА. Ранее оно именовалось V управлением Наркомата обороны.


[Закрыть] [88]88
  П.А. Судоплатов возглавил Особую группу НКГБ, которая занималась организацией разведывательно-диверсионной работы и партизанского движения на оккупированной территории СССР.


[Закрыть], мы подобрали, проверили и подготовили группы иностранных коммунистов для партийно-политической работы и организации партизанского движения в Германии, Польше, Венгрии, Прикарпатской Украине и Болгарии, – пишет Димитров Берии 11 июля. – Списки и справки на эти группы первой очереди отправили сегодня т. Меркулову[90]90
  С 3 февраля по 20 июля 1941 г. В.Н. Меркулов был наркомом государственной безопасности СССР. В связи с начавшейся войной НКГБ был воссоединён с НКВД СССР. Меркулов стал первым заместителем наркома Берии, курирующим вопросы разведки, а в апреле 1943 г., когда вновь был образован Наркомат госбезопасности СССР, возвращён на должность наркома.


[Закрыть]. Немецкая группа – 11 человек, польская – 12 человек, венгерская – 12 человек, прикарпатско-украинская – 7 человек и болгарская – 11 человек. Одновременно проверяем и подготовляем людей для групп второй очереди, а также для групп в другие страны». В формируемые национальные группы, в зависимости от их назначения, включались партийно-политические работники, военные специалисты, радисты, подрывники, разведчики.

Болгарские диверсионно-разведывательные группы стали готовить к заброске в первую очередь; имелось в виду опробовать наиболее безопасный маршрут через Черное море. Среди болгарских политэмигрантов, нашедших пристанище в СССР, многие имели военную подготовку. Одни сражались в Испании, другие служили в Красной армии, третьи работали в специальных подразделениях Коминтерна. Полковник Иван Винаров, хорошо известный Георгию Димитрову ещё со времени венской эмиграции, пишет в мемуарной книге «Бойцы тихого фронта»: «Некоторых, кто не имел необходимого опыта работы во вражеском тылу, мы не вызывали, но каким-то образом они узнали, что наши группы готовятся к отправке туда, в Болгарию, и приходили сами, – настаивали, просили зачислить их в ряды первых, кто отправится сражаться на родную землю. Все они с трогательным волнением высказывали свои просьбы. А ведь просили только о том, чтобы им разрешили сражаться»²³⁷.

В августе две группы болгарских политэмигрантов, прошедших непродолжительную подготовку, были доставлены на базу разведки Черноморского флота в Севастополе. Димитров отметил 4 сентября в дневнике: «Получил сообщение из Севастополя, что болгарская] группа прибыла». Первая группа высадилась с подводной лодки в устье реки Камчии, южнее Варны, через несколько дней таким же образом десантировалась вторая.

О дальнейшей судьбе «подводников» в дневнике ничего нет, поскольку радиосвязь с ЦК БРП надолго прервалась из-за ареста болгарских радистов. Впоследствии Димитров узнал из отрывочного сообщения агента советской военной разведки, что обе группы понесли большие потери. Болгарские спецслужбы провели против них успешную боевую операцию при поддержке немцев. (Не исключено, что распространившиеся среди болгарской эмиграции в Москве слухи о предстоящей секретной миссии, о чём писал Винаров, стали известны не только тем, кто желал сражаться с фашизмом.) Из двадцати трёх добровольцев трое были убиты, девять пленены. Уцелевшие одиннадцать сумели разными путями добраться до мест назначения.

Командиру первой группы «подводников», полковнику Красной армии и герою испанской войны Цвятко Радойнову вместе с двумя спутниками удалось добраться до Софии. Но Димитрову стало известно об этом только в марте 1942 года, когда Антон Иванов сумел сообщить, что Радойнов включён в состав ЦК и что «основные члены ЦК партии сохранились», продолжают работу. Он имел в виду последствия репрессий против активных коммунистов и ремсистов[91]91
  Ремсисты – члены болгарского комсомола (от аббревиатуры РМС – Рабочий молодежный союз).


[Закрыть], начавшихся в июле 1941 года после принятия в Болгарии чрезвычайных законов. В концлагерь «Бонда вода» близ Асеновграда была водворена вся парламентская группа БРП, в другие лагеря – 120 активистов партии.

В конце августа Димитров обсудил с начальником Разведуправления Военно-Морского Флота контр-адмиралом Н.И. Зуйковым и его заместителем возможности десантирования остальных болгарских групп. Избрали воздушный путь. В течение сентября самолётами морской авиации были отправлены из Крыма пять групп. Результаты оказались ещё хуже: семнадцать «парашютистов» погибли, девятеро попали в руки полиции и только пятеро смогли уйти от преследования. Последняя группа из-за ошибки пилота была сброшена на греческую территорию. Все добровольцы погибли в бою, в том числе и бывший сотоварищ Георгия Димитрова по Лейпцигскому процессу Васил Танев.

Боевые действия болгарских партизан и подпольщиков начались с мелких диверсий и актов саботажа. Первые партизанские отряды были невелики и действовали разрозненно. Цвятко Радойнов, возглавивший Военную комиссию ЦК, предложил разбить страну на оперативные зоны, чтобы координировать и направлять действия партизан. По запросам советской военной разведки, пересылаемым через службу связи ИККИ, Радойнов проводил также сбор информации о численности, структуре и вооружении болгарских и германских воинских частей.

На Дальнем Востоке пока не полыхало, однако после вторжения Гитлера в Советский Союз от Японии можно было ожидать самого худшего, несмотря на подписанный весной 1941 года советско-японский пакт о взаимном нейтралитете. За четыре года японцы прочно обосновались в Северном Китае, создали там укреплённые базы, оснастили армию новым вооружением. Но если бы они всё-таки решились напасть на СССР, то в тылу у них оказались бы объединённые вооружённые силы Чан Кайши и Мао Цзэдуна. Отсюда следовало, сколь важен был этот, пусть и хрупкий, совместный фронт. Исходя из таких соображений, Димитров направил 23 июня 1941 года китайскому ЦК телеграмму, в которой поставил триединую задачу – «крепить единый антияпонский национальный фронт, крепить сотрудничество Гоминьдана и Коммунистической партии, гнать японских империалистов из Китая и этим оказывать помощь Советскому Союзу». Развёрнутый ответ Мао Цзэдуна вселял надежду на то, что всё возможное для решения поставленных задач будет сделано²³⁸.

Но кто мог дать гарантию, что гоминьдановские генералы не пойдут на сделку с японцами? Да и Мао Цзэдун жаловался: «Людские, материальные силы, районы действия, боеприпасы истощаются, и положение становится изо дня в день труднее». Предупреждал: «В случае если Япония совершит нападение на СССР, то значение, в смысле сочетания военных действий, не будет велико». Пояснял: «Если же мы будем действовать, несмотря ни на какие жертвы, тогда не исключена возможность, что мы будем разбиты». И в заключение телеграммы – вежливая просьба: «В случае если мы будем подкреплены боеприпасами, пулемётами, орудиями и взрывчатыми веществами, то эффективность наших действий будет значительно крупнее»²³⁹.

Решение Политбюро о выделении ЦК Компартии Китая одного миллиона долларов в виде помощи, принятое перед гитлеровским вторжением, оказалось своевременным. Этот миллион посылался адресату несколькими порциями, о чём Димитров всякий раз уведомлял Мао Цзэдуна. А в помощи вооружением Молотов отказал категорически.

Институт № 305

«Надо уезжать уже сегодня!»– объявил Сталин Димитрову 15 октября. В тот день Государственный комитет обороны принял решение о немедленной эвакуации в Куйбышев[92]92
  Ныне Самара.


[Закрыть] правительственных учреждений, не связанных непосредственно с обороной Москвы, и всех иностранных миссий. Областной город на великой русской реке временно принял функции столицы. Помимо Димитрова, в Куйбышев выехали Мануильский, Торез и небольшой штат сотрудников Исполкома Коминтерна. Местом пребывания аппарата ИККИ была назначена Уфа.

Семья Димитрова и женская часть семейства Флейшманов находились в Куйбышеве с 26 июля. «После множества мытарств и неприятностей наконец сносно устроились, – отметил Георгий Михайлович в дневнике 18 августа. – Рози болела, теперь уже лучше. Митя болеет – дизентерия. Получил также письмо от Рози. Бедняжка! Волнения, огорчения, Sehnsucht[93]93
  Тоска (нем.)


[Закрыть]…» Очень тронула фраза в другом письме, написанном Розой Юльевной от имени Мити: «Дорогой папа, когда ты приезжаешь с работы, тебе не с кем говорить, нам очень жаль это». В конце стоял неумелый автограф сына: «МЫТЯ».

Утром 16 октября Димитров отправил из Горького[94]94
  Ныне Нижний Новгород.


[Закрыть] в ИККИ распоряжение о выезде в Уфу сотрудников аппарата и подведомственных учреждений с необходимым для работы имуществом и оборудованием. В Москве на случай взятия города оставалась небольшая законспирированная группа с радистом и шифровальщиком.

В тот день по Москве распространился слух, что город сдают немцам. Начавшаяся паника захватила и «пятёрку», которой Димитров поручил организацию переезда Исполкома. Торопясь покинуть Москву, «пятёрка» (в её составе были Соркин и Червенков) оставила в помещениях Исполкома секретные документы и другие материалы. Впоследствии этот факт стал предметом строгого разбирательства в Секретариате ИККИ.

По прибытии в Куйбышев Димитров обсудил с секретарем ЦК ВКП(б) Андреем Андреевичем Андреевым в его салон-вагоне организацию работы ИККИ в эвакуации и связь с ЦК. Позвонили в Уфу, первому секретарю обкома партии И.С. Аношину, которому было поручено создать условия для бесперебойной работы Коминтерна. Аношин обещал сделать всё возможное.

Первые месяцы эвакуации Димитров курировал работу ИККИ на расстоянии. Торопиться в Уфу не имело смысла, потому что в Куйбышеве, где находились члены правительства во главе с Молотовым и руководители центральных ведомств, было проще решать вопросы, связанные с налаживанием работы в медлительной российской глубинке столь специфического учреждения, каковым являлся Исполком Коминтерна.

Тольятти, назначенный руководителем аппарата ИККИ в Уфе, выехал на место 20 октября, а уже через два дня туда прибыл эшелон с сотрудниками Исполкома. В «уфимский филиал» Коминтерна переместились Андре Марти, Клемент Готвальд, Вильгельм Пик, Вильгельм Флорин, Долорес Ибаррури, Матьяш Ракоши, Анна Паукер, Васил Коларов, Вальтер Ульбрихт, Иоганн Коплениг и другие руководящие работники ИККИ и компартий. Многие приехали с семьями.

В столице Башкирии, в ту пору небольшом городе, предстояло найти здание для размещения служб Исполкома Коминтерна, обеспечить людей жильём и всем необходимым для работы на новом месте. Тольятти доложил Димитрову по телефону: трудности громадные, попросил содействия. Пришлось поднажать на секретаря обкома. В итоге Коминтерну отдали Дворец пионеров, а партийной школе, где предстояло готовить иностранных коммунистов для работы в тылу врага, предоставили здание техникума в посёлке Кушнаренково. Сотрудников разместили в квартирах и общежитии в Уфе, а также в частных домах в окрестных селениях. Комиссия под руководством Тольятти утвердила 3 ноября штатное расписание аппарата, и вскоре из Управления делами ЦК ВКП(б) поступили 200 тысяч рублей для обеспечения работы «филиала».

С самого начала были приняты меры, обеспечивающие секретность. Разглашать новый адрес Исполкома Коминтерна запрещалось категорически. Димитров поручил руководителю телеграфного агентства ИККИ Ф.Глаубауфу организовать телеграфную службу в Уфе таким образом, как будто она продолжает действовать в Москве. Соответствующим образом должны были оформляться исходящие телеграммы. В хозяйственных документах и переписке с местными учреждениями Исполком Коминтерна фигурировал под псевдонимом «Институт № 305».

В отличие от советских руководителей, встроенных во властную вертикаль, Димитров не занимал официальных постов ни в партийных, ни в государственных, ни в военных структурах. Вступать же в контакт с различными ведомствами приходилось почти ежедневно. Разумеется, совместная работа шла в рамках планов и задач, утверждённых свыше, однако не меньшую роль играли при этом хорошо известные в советском обществе признаки принадлежности того или иного лица к высшему правящему кругу. Выступления и упоминания в печати, появление на трибуне Мавзолея и на торжественных заседаниях, избрание в состав почётных президиумов, портреты над рядами демонстрантов или на фасадах зданий были важными знаками, подтверждавшими высокий статус генерального секретаря ИККИ. И хотя сам он был неравнодушен к разнообразным прославлениям (недаром тщательно переписывал в дневник полученные приветственные и поздравительные письма, похвалы и высокие оценки), более важным было то, как они служат интересам дела. «Не был, как и вчера, на сегодняшнем параде, – записывает Димитров 7 ноября и объясняет причину: – Не нужно Коминтерн выпячивать!». «Вчера» – это о торжественном заседании по случаю 24-й годовщины Октября, где он также отсутствовал. «На заседании в Куйбышеве выбрали в почётный президиум; в Москве – нет» – что ж, и это вполне объяснимо.

В Куйбышеве Димитров постоянно приглашал к себе руководителей различных учреждений, проводил с ними совещания, ставил задачи, давал поручения, выслушивал доклады, и они не видели в этом ничего выходящего за пределы советских правил. С заместителем наркома связи Фортушенко и группой специалистов обсуждал меры по расширению радиовещания на оккупированные Германией страны; с генералом Бурцевым из Политуправления РККА – работу представителей Коминтерна по разложению войск противника; с сотрудником НКВД Блиндерманом – обеспечение стабильной телеграфной и телефонной связи с Уфой; с полковником Большаковым из Разведуправления армии – кандидатуры венгров, намеченных к переброске в страну…

Война потребовала экономии денежных средств, но на содержание аппарата ИККИ, даже значительно сокращённого, и на обеспечение его текущей деятельности требовались постоянные субсидии, а на финансирование нелегальных компартий, содержание пунктов связи за границей, командировки нелегалов, издание литературы за рубежом – ещё и инвалюта. Опись отправленных Димитровым из Куйбышева в Уфу денежных средств выверена до мелочей: советские рубли – 200 000; американские доллары – 210 000; голландские гульдены – 239,75; норвежские кроны – 20; греческие драхмы – 3 445,46 и т. д. Выделенных для Коминтерна на 1941 год двухсот тысяч долларов оказалось недостаточно, пришлось тратить резервы. Валютный ручеёк становился всё тоньше и прерывистей; в конце концов ИККИ был переведён на скромное помесячное финансирование.

«Решил все текущие вопросы в Куйбышеве», – подводит Димитров 20 декабря итог первых месяцев эвакуации.

Новый год Георгий Михайлович, Роза Юльевна и Митя встретили в Уфе, в предоставленном семье особнячке, вместе с Еленой и Вылко. Получилось почти как в Москве, только не было с ними Фани, Иры и Володи – из-за школьных занятий они смогли приехать из Куйбышева на каникулы только 2 января. «Новый год начался очень хорошо», —

отметил в дневнике Георгий Михайлович. После успешных сражений Красной Армии под Москвой верилось, что наступит перелом в ходе войны. «1942 год – год победы, – с оптимизмом заявил Димитров на одном из совещаний в ИККИ. – Это надо перевести на все языки».

В Уфе пришлось заниматься не только политической, но и административной работой. Димитров приглашает к себе заместителя председателя Совнаркома Башкирии, наркома торговли республики, председателя Уфимского горсовета и другое местное начальство. Обсуждается одна тема – создание необходимых условий для работы Исполкома и его сотрудников: ремонт помещений, транспорт, склад, горючее, снабжение продуктами и прочее. Выносятся оценки, выдвигаются требования, намечаются сроки. По выработанной с молодости привычке он вникает во все мелочи и раздражается, встретив небрежение обязанностями. Однажды заехал без предупреждения в типографию «Красная Башкирия», где печатался журнал «Коммунистический Интернационал», и не смог сдержать возмущения беспорядком и бесхозяйственностью. Своими впечатлениями, разумеется, поделился по телефону с секретарём обкома партии, который поспешил заверить Димитрова, что примет меры.

Война порой толкает людей, пребывающих под постоянным психологическим напряжением, на неожиданные поступки. Одних она делает суровыми фанатиками, у других ослабляет сдерживающие моральные путы, особенно когда впереди – неизвестность, сопряжённая со смертельной опасностью. Димитров убедился в этом, получая сигналы о ЧП в спецшколах ИККИ. У румынской девушки, которую в Кушнаренково готовили к заброске в тыл врага, обнаружилась столь несвоевременная беременность. Димитрову пришлось привлекать к тайному обследованию неудавшейся подпольщицы врача и определять её дальнейшую судьбу. В другой раз он дал поручение Тольятти расследовать, почему курсисты часто пьют водку и почему среди них «немало случаев половой распущенности», в то время как «задачей специальной школы является, наряду с хорошей технической подготовкой, давать сильных в моральном и политическом отношении сотрудников для нелегальной работы, людей здорового коммунистического быта».

Помимо журнала «Коммунистический Интернационал», ИККИ выпускал в годы войны огромное количество листовок и небольших брошюр, предназначенных для разбрасывания с самолёта над расположением вражеских войск и в тылу противника. Но ведущую роль в пропаганде и контрпропаганде стало играть радио, доносившее живой голос политического деятеля, известного писателя или умелого ведущего туда, куда не могли проникнуть печатные издания. Именно в годы Второй мировой войны политические функционеры пришли к заключению, что постоянное пропагандистское воздействие на военнослужащих и гражданское население страны-противника должно стать обязательным аккомпанементом артиллерийских обстрелов и воздушных налётов. Технический прогресс и потребности момента вызвали к жизни столь изощрённые способы воздействия на сознание и волю человека, что впоследствии их стали именовать психологической войной.

В СССР вещанием на зарубежные страны занималась специальная структура – Инорадио. Вдобавок к ней по инициативе Димитрова, поддержанной Молотовым и Берией, была организована радиоредакция Коминтерна для ведения антифашистской пропаганды на немецком, румынском, финском, венгерском, болгарском и других языках. Из Уфы, где находилась мощная радиостанция, шло вещание на шестнадцати языках.

Контакты Димитров с редакторами и обозревателями национальных редакций не сводились к постановке общих задач. Он просматривал и редактировал материалы, запрашивал зарубежные пункты связи о качестве приёма радиопередач. Благодаря советским радиоинженерам ведущие радиопрограмм Коминтерна получили возможность «встраиваться» в зарубежную радиопередачу; перебивая тамошнего диктора или оратора, подавали реплики, вели антифашистскую агитацию. «Совещание с Копленигом, Фюрнбергом, Аккерманом и Келлером о радиоконтрпропаганде на волнах немецкого, австрийского и польского радио в Германии, – записывает Димитров 6 октября. – (Результаты до сих пор очень хорошие. Во время речи Гитлера реплики и собственные аргументы и факты удачно переданы.)» Остроумно и умело вёл полемику с государственным болгарским вещанием Марек по радио «Народен глас» из Тбилиси. Сохранились донесения болгарской полиции о том, что крестьяне специально собирались в корчмах, чтобы послушать его словесные атаки.

Болгарская национальная радиостанция называлась «Христо Ботев». В штате редакции, возглавляемой Вылко Червенковым, состояли так называемые «слухачи», которые прослушивали и конспектировали всевозможные «вражьи голоса» и поставляли материал редакторам для составления острых комментариев и политических обзоров. Подобная практика существовала и в других редакциях.

«Вызвал Супроненко (начальник лагерей военнопленных), – записал Димитров 17 ноября 1941 года, – чтобы договориться о работе в этих лагерях и о посылке новой делегации в Спасозаводский лагерь (Караганда)». Группы сотрудников ИККИ и политэмигрантов-коммунистов выезжали в лагеря военнопленных для бесед и сбора информации о моральном состоянии армий противника. После своей первой поездки в лагерь военнопленных Вильгельм Пик рассказал Димитрову о пережитом потрясении. Нацисты столь преуспели в психологической обработке военнослужащих, особенно

офицеров, что никакие доводы разума на них не действуют. Они слепо верят Гитлеру, убеждены в своем расовом превосходстве и праве покорять и истреблять другие народы. И этим людям, заражённым бациллой нацизма, предстояло возвращать нравственное здоровье!

По предложению Димитрова осенью 1941 года при Исполкоме Коминтерна была образована комиссия по работе среди военнопленных. Её возглавил немецкий коммунист Вальтер Ульбрихт. Комиссия сотрудничала с Главным управлением по делам военнопленных и интернированных НКВД и Бюро военно-политической пропаганды ЦК ВКП(б). Иностранные коммунисты были востребованы и в специальных подразделениях Главного политуправления Красной Армии, созданных для морального разложения войск противника. На фронт выезжали немцы Иоганнес Бехер, Вилли Бредель, Эрих Вайнерт, Альфред Курелла, Фридрих Вольф, венгр Дьюла Ийеш, румыны Петреску и Редибойм, итальянец Джерманетто, чех Олднер, финн Эйкийя. Димитрову пришлось побороться за многих немецких, австрийских, итальянских и венгерских коммунистов, в том числе и сотрудников аппарата ИККИ, когда лиц «неудобных национальностей» по распоряжению правительства стали высылать в глубокий тыл.

В январе 1942 года начальник Разведуправления НКВД Фитин сообщил Димитрову, что арестованный в Токио советский разведчик, «некто Зорге (Хорхе)» на допросе показал, что является членом Компартии Германии и с 1926 года работал в ИККИ. Фитин просил сообщить, насколько правдоподобны данные сведения. Отдел кадров Исполкома Коминтерна подтвердил этот факт. Возможно, подписывая справку на Рихарда Зорге, Димитров обратил внимание на совпадение дат: Зорге работал в ИККИ в период «московских каникул» Димитрова и жил, как и он, в «Люксе». Возможно, они даже были знакомы, но вряд ли рассказывали друг другу о себе, соблюдая правила конспирации. А потом их пути-дороги разошлись: Димитров уехал в Вену, а Зорге перешёл на службу в военную разведку и вскоре отправился в Китай…²⁴⁰