Текст книги "Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2"

Русско-шведский «пра-Петербург» [19]19
  Швеция и Санкт-Петербург. Первый научный семинар 30 сентября 1995 года. Эрмитажный театр: тексты докладов / Редактор Б. В. Останин. СПб., 1995. С. 14–23.


[Закрыть]

Одновременно с образованием географических и историко-культурных понятий «Европа» и «Азия» в VII–V вв. до н. э. в рамках античной традиции формируется понятие «Скифия» (позднее Сарматия + Скифия), обозначающее огромную территорию на северо-востоке Евразии, ограниченную на западе дельтой Дуная, Восточными Карпатами, Вислой и восточным побережьем Балтики, а на юге – Черным морем, Кавказом, среднеазиатскими пустынями, горами Тянь-Шань и Великой Китайской стеной (Мачинский, Мачинская 1988). Поначалу вся известная эллинам Скифия до гор Алтая (Рипеев) была отнесена к Европе (Геродот), но позднее возобладало мнение, что река Танаис (Дон) делит ее на европейскую и азиатскую Скифию.

Много позднее полным политическим соответствием природному единству евразийской Скифии становится Российская империя со сто-лицей в Санкт-Петербурге, сформировавшаяся на базе политико-культурного и религиозного наследия Древней Руси, первой столицей которой был Альдейгьюборг/Ладога. При этом «идея Петербурга», «функция Петербурга» как своеобразных «ворот», точки преломления импульсов между собственно Европой и Скифией безмерно древнее самого Санкт-Петербурга.

На территории Европейской Скифии в сходных географических условиях двукратно возникает особый политико-экономический и культурный организм, своего рода «пра-Петербург», служащий основными «воротами» между Скифией и ведущими центрами Европы. Первым таким организмом было Боспорское царство на берегах Керченского пролива и особенно его столица Пантикапей (позднее Боспор, ныне Керчь), связанная в V–III вв. до н. э. тесными отношениями с главным центром средиземноморской Европы Афинами и со скифским царством между Дунаем и Доном. В X–XI вв., в эпоху христианизации Руси, Тмутаракань на берегу Керченского пролива становится ее главным морским форпостом в контактах с Византийской империей. В начале своего правления Петр Великий пытается покончить с изоляцией России и выйти на морские просторы именно через территорию древнего Боспорского царства («Азовские походы»).

Существенно, что герулы и готы (германские племена, имевшие скандинавские корни) при своем первом проникновении на территорию Скифии также использовали Боспор как основные «ворота в Европу», начав оттуда свои военные экспедиции в Средиземноморье в 256–270 гг. Видимо, эти исторические воспоминания и контакты с оставшимися в Крыму готами сыграли определенную роль в том, что, когда в VIII–IX вв. скандинавы вновь начинают активно проникать в Скифию и осваивать Черное море, они обозначают часть Скифии от Балтики до Урала новым названием «Великая Швеция» (Svíþjо́ð in mikla), в то время как собственно Швеция именуется Швецией (Svíþjо́ð) или «Малой Швецией». Области, прилегающие к нижнему Дону и Азовскому морю, признаются в «Хеймскрингле» прародиной богов, в том числе Одина, Великая Швеция именуется «Жилищем богов» (Goðheim), а собственно Швеция – «Жилищем людей» (Mannheim). За этой терминологией чувствуется осознание огромности осваиваемой территории, смутное ощущение значительности деяний, к которым она призывает, и «сакрального приоритета» Великой Швеции, ее особой соотнесенности с областью божественного[20]20
  Интересную гипотезу предложил в частной беседе Б. В. Останин, который возводит к названию «Великая Швеция» известное выражение «Великая (mikla) и святая (Svíþjо́ð) Русь», т. е. фактически этимологизирует его как «Великая Шведская Русь». Свою гипотезу он мотивирует упомянутой в данной статье «особой соотнесенностью Великой Швеции с областью божественного». После христианизации Руси эта соотнесенность, поддержанная фонетической близостью слов Svíþjо́ð и «святой», вполне могла закрепиться в самоназвании «Святая Русь».


[Закрыть]. В пределах Великой Швеции (иногда рядом с ней) скандинавские саги помещают Гардарики/Русию (Gardariki/Rusia), т. е. Русь.

В 1995 г. исполнилось 150 лет со времени выхода книги А. А. Куника, одно время исполнявшего обязанности директора Императорского Эрмитажа, в которой он подвел солидную научную базу под высказывавшуюся и ранее гипотезу о происхождении имени «русь» от финского названия шведов «Ruotsi», в свою очередь восходящего к целому комплексу однокоренных слов и топонимов в древнесеверогерманском и древнешведском языках, в том числе к названию приморского округа севернее Стокгольма и прямо на запад от Петербурга – Рослаген (Kunik 1844; 1845). Этому юбилею была посвящена в мае 1995 г. научная конференция в Старой Ладоге – первой столице Руси, игравшей для нее и для всей Великой Швеции роль «пра-Петербурга».

В раннем Средневековье процесс «европеизации», выраженный в христианизации и распространении европейских историко-культурных представлений и социально-экономических институтов, охватывает побережья Северного и Балтийского морей. С момента зарождения в VIII–IX вв. нового этносоциума «русь» (сначала полиэтничного, а позднее славянизирующегося) возникают новые главные ворота между собственно Европой и Скифией – город Альдейгья/Ладога/Альдейгьюборг – место встречи на земле финноязычных племен двигающихся с юга славянских и с запада – скандинавских поселенцев. Финский топоним со значением «нижняя река» (Alode-jogi) преобразовался в скандинавское название Альдейгья (Aldeigja), от которого, в свою очередь, происходит славянское – Ладога. С возникновением не позднее начала X в. крепости город получает имя Альдейгьюборг (Aldeigjuborg), образованное по той же модели, что имя Петербург, где borg = бург.

Как и Петербург, Альдейгьюборг находился у крайней восточной части Скандинавского Средиземноморья, состоящего из Северного моря и Балтики и включающего на западе Ла-Манш, а на востоке – озеро Нево (Ладожское озеро), которое, по представлениям IX–XII вв., было частью моря, соединенного с ним широким устьем – ныне Невой. Небольшая осадка морских судов позволяла им беспрепятственно проходить до опасных волховских порогов: Ладога/Альдейгьюборг была в VIII–XII вв. крупнейшим морским портом Волго-Балтийского речного пути и центром кораблестроения, так как именно здесь проходила перегрузка товаров с морских судов на речные, на сухопутный транспорт и обратно. С увеличением глубины осадки судов и с возвращением России на берега Балтики в начале XVIII в. подобный порт мог возникнуть лишь на Неве, ниже Ивановских порогов, что и выразилось в основании Санкт-Петербурга (и его шведских предшественников – Ландскроны и Ниеншанца).

Раскопки Е. А. Рябинина в Старой Ладоге в 1973–1985 гг. позволили на основе дендрохронологии (подтвержденной данными нумизматики) определить время основания здесь первого средневекового поселения. Бревна для первых построек были срублены в 753 г., и эта дата считается датой основания Альдейгьи. Таким образом, в 2003 г., когда Санкт-Петербургу исполнится 300 лет, его предшественнику Ладоге-Альдейгьюборгу будет 1250 лет (Рябинин, Черных 1988).

Надо отметить, что древнейший погребальный памятник Ладоги – нижнее погребение по обряду кремации в знаменитой «сопке» № 140, раскопанной в 1883–1884 гг. Н. Е. Бранденбургом – на основании найденных в нем деталей так называемого неволинского поясного набора датируется в пределах середины VII – начала VIII в. н. э. Эти поясные наборы происходят из Приуралья в бассейне Камы и встречаются также на Оке, в Юго-Западной Финляндии, в Эстонии и однажды – в Швеции. Таким образом, весьма вероятно, что начало непрерывной жизни в Поволховье того этносоциального организма, который с какого-то момента стал называться русь/рос, относится к еще более раннему времени. И несомненно, что этот организм возник в важной точке того сакрально-торгово-даннического пути, который вел из Балтики в глубины Великой Швеции вплоть до Урала (Мачинский, Мачинская 1988; Волковицкий 1995; Мачинский 1995).

Ладога в VIII–XII вв. исполняла – в разное время и в разной степени – те же основные функции, которые были присущи Петербургу в XVIII–XX вв. Остановимся лишь на некоторых.

В Ладоге изначально и на протяжении второй половины VIII–IX в. жило полиэтничное славяно-скандинаво-балто-финское население, однако в первые полтора десятилетия ее существования, как показали исследования Е. А. Рябинина, С. Л. Кузьмина и А. Д. Мачинской, доминировал скандинавский компонент. В дальнейшем, вплоть до начала XII в., последовательно сменяют друг друга периоды доминирования скан-динавов и славян, постепенно вырабатывающих общие формы быта и культуры. Археологически и исторически прослеживаются западные импульсы из Фрисландии, с Готланда и Аландов, из Центральной Швеции и Вестеръётланда (Рябинин 1985; 1994; Мачинский, Кузьмин, Мачинская 1986; Мачинский, Мачинская 1988; Кузьмин 1989).

Ладога и тяготеющее к ней нижнее и верхнее Поволховье в 750–860-х гг. становятся областью обитания ряда поколений местных родов, живущих в неукрепленных или слабо укрепленных поселениях, практикующих прогрессивное пашенное земледелие и совершающих захоронения после сожжения в огромных курганах-«сопках». Сама Ладога становится местом концентрации дружин, вооруженных «рейнскими» мечами, центром сбора дани в таежной зоне и торговли от Фрисландии до Багдада, центром кораблестроения и оружейного дела, политическим и религиозным центром. Именно Поволховье начинает обозначаться в IX в. именем Garđar («огражденные хутора», или, учитывая славянские языковые ассоциации, – «городки»). И именно в Поволховье и в Приильменье в VIII–IX вв. складывается новый полиэтничный этносоциум русь/рос с центром сначала в Ладоге, а с последней трети IX в., как показывает сопоставление результатов исследований Е. Н. Носова и Е. А. Рябинина, и на «Рюриковом городище» у истоков Волхова (Носов 1990). С конца IX в. главным центром Руси становится Киев. При смещении центров на юг происходила ее славянизация, однако, как следует из сообщений императора Константина Багрянородного, еще в 950-х гг. основным языком росов/русинов был древнесеверогерманский (или древнешведский?), хотя при сборе дани в пределах Руси и торговле за ее пределами они пользовались более распространенным и понятным славянским. Вероятно, подобная языковая ситуация сохранялась до 970-х гг.

По зафиксированному летописью русскому преданию, основатель великокняжеской династии Рюрик «сидел» в Ладоге только два года (условно 862–864 гг.). Однако едва ли можно сомневаться, что Рюрик лишь продолжил существовавшую до него традицию. Весьма вероятно, что «хакан» народа «Rhos», пославший в 838–839 гг. послов в Византийскую и Франкскую империи, имел резиденцию в Альдейгье. Его послы оказались «свеонами», т. е. шведами, а титул «хакан» говорит об ориентации на волжско-донскую торговлю, контролируемую хаканом хазар, и о зарождении смутных «имперских амбиций» (Мачинский, Мачинская 1988: 47–48). Об Альдейгьюборге как резиденции конунгов говорят исландские «саги о древних временах» (Джаксон, Мачинский 1989а; Мачинский, Панкратова 1996). Смутные воспоминания о существовании Ладоги до Рюрика улавливаются и в русском летописании (Мачинский 1995).

Именно на Волхове, где зона распространения древнейших «сопок» и поселений Руси ограничена с юга святилищем Перынь, а с севера деревнями Велеша и Вельсы, сложилась на базе славяно-балтских верований новая русская языческая религия, основанная на диалектическом противопоставлении и «сотрудничестве» двух главных богов – Перуна и Веласа/Волоса. Эта религия зафиксирована уже как сложившаяся система в рассказе о русско-византийских договорах 907 и 911 гг. после похода на Константинополь князя-воеводы Олега, чьи последние походы связаны с Ладогой, где по летописи и находится его могила. Одновременно на севере Руси, по данным письменных источников и археологии, происходит первое знакомство русинов с христианством и предметами христианского культа.

Суммируя все письменные и археологические источники, можно сказать, что Ладога/Альдейгья в 750–860-х гг. была главным центром этносоциума русь/рос, а с 860-х гг. до начала X в. – одним из трех главных центров державы Рюриковичей. Ладога оказалась местом проникновения в Европейскую Скифию многих европейских ремесел (Минасян 1996), ряда европейских социальных достижений и религиозных представлений. Ладога и Приладожье были важным местом на путях торговли Северной Европы с Арабским халифатом. Ладога была центром развитого кузнечного ремесла, токарного дела, стеклоделия и т. д., морским и речным портом, верфью, местом концентрации дружин. С конца IX в. здесь возникают крепость и деревянный княжеский дворец. Вокруг Ладоги располагались грандиозные «сопки» – погребальные памятники Руси, рядом с ней появился около 860-х гг. единственный на Руси чисто скандинавский могильник в урочище Плакун. Наконец, Ладога тесно связана с формированием древнейших «государственных» преданий и мифов языческой Руси – предания о призвании варягов и мифа о вещем Олеге.

Для понимания этнокультурной и политической обстановки, в которой жила Ладога, нужно помнить, что к востоку от нее в Юго-Восточном Приладожье в 870–930 гг. происходит формирование приладожской курганной культуры, сложение которой стимулировалось появлением в этих местах переселенцев из Скандинавии. Существенно, что расселение здесь скандинавов хронологически совпадает с колонизацией Исландии и, возможно, вызвано сходными причинами. Только, в отличие от незаселенной (если не считать нескольких ирландских монахов) Исландии, в Приладожье пришельцы встречались с местным финноязычным населением, а на Сяси, вдоль и по которой пролегал кратчайший путь на Волгу, и с полиэтничной «русью», поскольку здесь уже не позднее середины IX в. существовал политически связанный с Ладогой городок Алаборг (Мачинский, Мачинская 1988: 38; Джаксон, Мачинский 1989а: 129–135; Богуславский, Мачинская 1993: 121; Мачинский, Панкратова 1996: 47–51).

На базе этих этнокомпонентов в Приладожье складывается своеобразный этносоциум, который убедительно соотносится с кюльфингар (кюльфингами) скандинавских, колбягами русских, кулпингами византийских и келябиями арабских источников. Колбяги в конце IX–XI в. ходили за данью вплоть до Кольского полуострова на севере, торговали в Новгороде, служили в наемных войсках Византии и, видимо, находились в сложных и достойных отдельного исследования отношениях с Русским государством в целом и с Ладогой в частности. Эта северная пограничная полиэтничная (но имевшая скандинавское имя) хорошо вооруженная вольница сохраняла свое имя до рубежа XII–XIII вв. (Мачинский 1988).

Сумма историко-археологических данных убеждает в том, что и после переноса столицы Руси на Рюриково городище и в Киев Ладога и тяготеющая к ней область остаются наследственным доменом великих князей, которым они распоряжаются по собственному усмотрению вплоть до начала XI в. Взаимодействию собственно городской, княжеской и религиозной сфер жизни Ладоги в это время посвящены интересные исследования Г. С. Лебедева (Лебедев 1985).

Историки обычно забывают, что эпохе вооруженного (и по-своему плодотворного для обеих стран) соперничества Швеции и Руси-России за преобладание на Балтике, в Приладожье и Финляндии в 1142–1809 гг. предшествует эпоха преимущественно мирного и плодотворного русско-шведского сотрудничества примерно в 750–1130 гг.

Великий взрыв энергии эпохи викингов предопределил особую роль скандинавов как катализатора процессов образования самого морского и самого континентального из государств Европы (точнее, Европейской христианской цивилизации) – Англии и Руси, дочерними образованиями которых являются Соединенные Штаты и Российская Империя. При этом действия шведов и гаутов на востоке в качестве колонистов (первичная русь) или членов наемных дружин (варяги) были, по-видимому, менее кровавыми, чем действия англов, датчан и норвежцев на западе. Все достоверно известные набеги на район Ладоги до середины XII в. совершались норвежцами, а не шведами.

С 1019 г. наступило совершенно особое столетие интенсивного взаимодействия и сотрудничества Руси и Швеции. В этом году был заключен брак между Ингигерд – дочерью первого шведского конунга-христианина Олофа Шётконунга и Ярославом Мудрым. В виде свадебного дара Ингигерд был отдан «Альдейгьюборг и то ярлство, которое к нему относится», а ярлом-воеводой Ладоги она избирает своего родственника Рёгнвальда (Рагвальда), до того – ярла Вестеръётланда, обязанного выплачивать дань Ярославу и защищать север Руси от «язычников». Как мы знаем из позднейших источников, Ладога контролировала на западе Неву, Карельский перешеек, Ижорскую землю и остров Котлин, а на северо-востоке в XI в. усилиями ярла Рёгнвальда, его наследников и ладожан облагаемая данью территория достигла побережий Северного Ледовитого океана.

Известно, что Ладога дала России династию Рюриковичей, при которой христианство стало государственной религией. Менее известно, что Альдейгьюборг сыграл важнейшую роль в утверждении в Швеции той династии, которая сделала необратимой христианизацию страны. Сыновьями Рёгнвальда от первого брака с Ингеборг, сестрой норвежского конунга Олава Трюгвасона, были Ульв и Эйлив. Последний после смерти отца становится ярлом Ладоги и одним из главных воевод Ярослава. Очень вероятно, что третьим сыном Рёгнвальда от второго брака с норвежкой Астрид был Стенкиль, как считал выдающийся шведский историк Гейер (Geijer 1832: 130–135) и как подтверждается современными исследованиями (Казанский, Мачинский 1996). Стенкиль сначала становится первым ярлом Свитьода, т. е. вторым лицом в государстве, а затем, после смерти брата Ингигерд короля Эмунда Старого, провозглашается королем Швеции. Стенкиль был примерным христианином и проводил политику осторожной христианизации страны. После его смерти около 1066 г. в Швеции начинается борьба за власть и наступает языческая реакция, поразительно совпадающая по времени с языческими восстаниями волхвов на севере Руси, что говорит о тесной связи между двумя странами на всех уровнях.

В 1080-е гг. королем Швеции становится сын Стенкиля Инге Старший, до того проживавший какое-то время на Руси (Geijer 1832: 132). Вероятно, подобный успех в борьбе за власть вестеръётландской династии, политически и родственно связанной с династией Рюриковичей, был невозможен без поддержки из Руси, и в частности из Ладоги. Когда в 1090-е гг. Инге закрепляется на престоле, первым его известным политическим актом становится брак в 1095 г. его дочери Кристин (правнучки Рёгнвальда Ладожского) с Мстиславом-Харальдом (сыном Владимира Мономаха, правнуком Ярослава и Ингигерд). Этот брак закрепил союз между Русью и Швецией и, возможно, разрешил некоторые трудности, связанные с политическим статусом Ладоги и «ярлством Альдейгьюборга» (Мачинская, Мачинский 1995: 8–9; Казанский, Мачинский 1996: 67). Мстислав и Кристин живут, по словам Мстислава в передаче В. Н. Татищева, «в совершенной любви», а Инге Старший неуклонно продолжает христианизацию Швеции и умирает около 1112 г. И хотя в Швеции остаются на престоле его племянники, все же, видимо, опасаясь перемен в русско-шведских отношениях, ладожский посадник Павел, по инициативе Мстислава, в 1114–1116 гг. строит в Ладоге каменную крепость. Кристин умирает в 1122 г., а Мстислав Великий – в 1132 г., являясь к этому времени главой Русского государства.

В 1120-х гг. в Швеции прерывается «ладожская династия» Стенкиля, а с 1140-х гг. появляются первые осложнения в русско-шведских отношениях: шведский флот, возглавляемый князем и епископом, нападает в 1142 г. на суда новгородских «гостей». Наличие епископа говорит о начале политики шведской христианизации прибалтийских финнов. В 1147 г. Генрих Лев предпринимает Первый крестовый поход не против мусульман, а против прибалтийских славян-язычников. К 1155–1157 гг. относится поход шведского короля Эрика Святого в Южную Финляндию, который, несмотря на вторичность сообщающих о нем источников, все же имел некоторый «крестоносный» оттенок. В итоге шведские политические интересы приходят в непосредственное соприкосновение с интересами Руси, которая прочно включает к этому времени в свой состав земли корелы на Карельском перешейке.

Однако даже обостряющееся соперничество дает, как это присуще человеческой истории, и свои «прогрессивные» результаты. Как бы стремясь предотвратить возможные осложнения, новгородский епископ Нифонт строит в 1153 г. в Ладоге церковь Святого Климента, римского папы, равно чтимого и на Руси, и в Скандинавии (в церкви Святого Климента в Норвегии покоились мощи Святого Олафа). В том же 1153 г. Швецию посетил легат папы Николаус Альбано (Pirinen 1952; Шаскольский 1978). Возможно, Нифонт и не знал об этом, но совпадение этих фактов показательно. Новгородское государство и церковь начинают интенсивное строительство в Ладоге, первом городе на пути от Балтики на Русь со сложным славяно-скандинаво-финским этническим составом населения и города, и округи. Это строительство, вероятно, не ограничивалось церквями, хотя сохранились только они. После церкви Святого Климента строится храм Успения Богородицы (Гусева, Воинова 1995), и именно в Ладоге завершается формирование того типа храма, который станет определяющим в новгородско-псковской архитектуре XII–XIII вв. В 1164 г. происходит нападение шведского флота на Ладогу, окончившееся его разгромом. Бурное строительство в Ладоге и ее окрестностях продолжается, и среди ряда других церквей строится сохранившаяся церковь Святого Георгия, шедевр новгородско-ладожской архитектуры и греко-русской фресковой живописи; возникают монастыри, разрастается посад.

После сожжения в 1187 г. Сигтуны карелами, входившими в состав и Новгородской земли, и Ладожской области, шведы, дабы защитить вход в озеро Меларен, строят укрепление, на базе которого и возникает Стокгольм.

Знаменитая Невская битва (1240 г.), в которой участвовали ладожане и новгородцы, несмотря на ее незначительные масштабы (Лурье 1995: 24–27), показывает, сколь важной артерией для Новгорода и Ладоги была Нева, по которой проходила ганзейская торговля. Именно эта битва позволила внести важные для русского самосознания черты в образ князя Александра Ярославича: уже в начале XIV в. он признается святым, в XVI в. при Иоанне Грозном официально канонизируется, а в начале XVIII в., с основанием Александро-Невской лавры становится одним из святых патронов Петербурга. В начале XX в. русский мыслитель В. В. Розанов писал: «В „Петербургском периоде“ (славянофилы) – все строят храмы Александру Невскому, этому Аресу и вместе Ромулу Руси, отодвинув в сторону киевских подвижников» (Розанов 1990: 518). Александр, твердой и жесткой рукой введший Северную Русь в состав Монгольской империи и тем определивший ее судьбу, получил все же прозвище «Невского», а не «Татарского», чем была акцентирована насущная для России необходимость отстаивания невских «ворот в Европу» от любых посягательств и даже известная «святость» этого дела[21]21
  Политический и религиозный контекст Невской битвы недавно, в 1990–1991 гг., заново рассмотрен в работах шведской исследовательницы Г. Нордстранд и датского ученого Й. Линда (Nordstrandh 1990; Lind 1991).


[Закрыть].

В рамках темы «пра-Петербурга» значимым событием представляется строительство шведами в 1300 г. крепости Ландскроны (Landskrona) у впадения Охты в Неву. И масштаб предприятия, и размах походов, предпринятых в первый год из Ландскроны, показывают, что она была задумана как центр, контролирующий всю западную часть той области, которую до того контролировала Ладога. Ландскрона могла стать зародышем первого города на территории будущего Санкт-Петербурга. Первая попытка взять штурмом Ландскрону была предпринята в 1300 г. ладожанами, но была отбита. В 1301 г. крепость взята и разрушена новгородцами во главе с князем Андреем. Попытка шведов закрепиться на Неве с помощью Ландскроны, а также их набег на Ладогу в 1313 г. заставили русских в 1323 г. основать наконец свою крепость на Неве, на Ореховом острове, где тогда же и был заключен первый «вечный мир» со шведами.

Несомненно, начиная с конца X в., часть функций, присущих «пра-Петербургу», берет на себя Новгород Великий, как бы разделяя их с Ладогой. Тем не менее в 1333 г., в период первых посягательств московского великого князя Ивана Калиты на свободы Новгорода, новгородцы делают последнюю попытку переложить обязанности охранителя «ворот в Европу» на Ладогу, в известной мере повторяя историю с «призванием» Рюрика и Рёгнвальда. На этот раз призывается литовский князь Наримонт-Глеб, сын Гедимина, великого князя Литвы, столицей его избирается Ладога, а в управление ему и для «кормления» дается бо́льшая часть Ладожской области с Ореховцем, Корельской землей, городком Корелой и половиной Копорья. Свою задачу – надежно защищать торгово-военный путь по Неве, Ладожскому озеру и Волхову – Наримонт выполняет плохо, отсутствуя в Ладоге в тот момент, когда в 1348 г. шведский король Магнус Эриксон, вдохновленный пророчествами святой Биргитты, предпринимает последний шведский Крестовый поход на восток, требуя от новгородцев принять католичество. Магнусу удается взять Ореховец (Nöteborg) и оставить в нем гарнизон, но на обратном пути он терпит большой урон от нападения русских и от бури. «Вся волость Новгородская» (то есть все войска) собираются в Ладоге, откуда атакуют Ореховец и берут его приступом. В 1350 г. в Юрьеве вновь заключается мир, а поход Магнуса становится основой для создания в Новгороде фиктивного «Рукописания Магнуша», в котором король якобы кается за нападение на Русь и нарушение крестного целования и завещает своим потомкам: «Не наступаитеся на Русь на крестном целовании».

С конца XIV в. основным содержанием русской истории становится возвышение Москвы, собирание русских земель вокруг нее, поэтапная утрата Новгородом своей самостоятельности и успешное распространение владений Московской Руси на восток, в пределы древней Азиатской Скифии. При попытках закрепиться на Балтике акцент делается не на невскую, а на куда менее перспективную для России нарвскую торговлю, и предпринимаются малоуспешные попытки овладеть течением реки Наровы (для чего строится Ивангород). Затем в начале XVII в. наступает Смутное время, когда все приневские земли на 90 лет отходят во вла-дения Швеции, и на территории древней Ландскроны, в пределах будущего Петербурга, возникает крепость и город Ниеншанц (Nyenskans), который становится административным и экономическим центром шведской Ингрии. Развивается финско-шведская колонизация приневских земель. Ореховец переименовывается в Нотеборг. А после Смутного времени, при первых Романовых, Россия устремляется в свой таинственный «поход на Восток», осваивая за короткий срок земли всей Скифии вплоть до Тихого океана. И лишь когда освоение земель в восточном направлении достигает своих географических пределов – океана и Амура, Россия, заключив в 1689 г. Нерчинский договор с Китаем, волей судеб в этом же году избирает своим единоличным правителем Петра I, что и выражает назревшую потребность вновь вернуться в Европу.

Первые попытки Петра выйти на морские просторы носят полуинстинктивный характер – Азовские походы в направлении Боспора (первого «пра-Петербурга») и поход под Нарву. И лишь после плодотворного шока, пережитого после поражения под Нарвой от Карла XII, Петр осознает необходимость заново проложить древнейший и важнейший для России путь в Европу по Ладожскому озеру и Неве. В 1702 г. войска и флот Петра концентрируются в первой столице Руси – Ладоге и ее окрестностях, откуда и предпринимается поход на Нотеборг, взятый штурмом. Вслед за этим капитулирует Ниеншанц, и в 1703 г. Петр закладывает крепость и основывает Санкт-Петербург, одновременно становясь кавалером ордена Святого Андрея Первозванного, апостола, который, по русской легенде, прошел через Киев, Новгород и Неву в Рим. В 1704 г. Петр упраздняет Ладогу как город (видимо, не ведая, что это первая столица Руси) и переносит город ближе к озеру (Новая Ладога), после чего древняя Ладога принимает имя Старой Ладоги. В этом же году Петр в письме Меншикову впервые называет Петербург столицей: упразднение первой «приморской» столицы Руси совпадает по времени с возникновением новой.

Итак, столица России после длительного странствования вновь вернулась к исходной точке, а Россия снова вошла в систему объединяющей земной шар европейской цивилизации. Вернулась, приведя с собой в Европу целую гигантскую «Скифию». С этого момента Россия со столицей в Санкт-Петербурге играет в системе европейской и мировой цивилизации особую, труднопостижимую, нуждающуюся в новом осмыслении, великую и отчасти трагическую роль.

Вся предыстория Санкт-Петербурга, этого детища древней истории России и важнейшего центра ее новой истории, обнаруживает огромную роль скандинавских народов и государств, особенно Швеции, в процессах вовлечения и сохранения Скифии, Руси, России в системе европейской цивилизации. Россия же, победив Швецию в Северной войне, избавила ее от обременительной и непосильной роли циркумбалтийской империи, обеспечив этим ее последующее процветание. Имея в виду все вышеизложенное, было бы вполне естественным включить в программу празднования 300-летия Санкт-Петербурга в 2003 г. и 1250-летний юбилей его исторического предшественника Ладоги/Альдейгьюборга, изыскав средства для исследования и восстановления его разрушающихся исторических памятников (сопок, курганов, церквей). Представляется, что спасение и сохранение этого уникального историко-культурного и религиозного комплекса важно не только для России, но и для всех стран Скандинавского Средиземноморья, в первую же очередь – для Швеции.