Текст книги "Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2"

После викингских ударов западных скандинавов и последовавшей междоусобицы (850–860-е гг.), приведших к разрушению предшествующей системы, в середине 860–870-х гг. появляются новые пришельцы из Швеции, приглашенные остаточной русью, чудью, словенами и кривичами и вступившие с ними в договорные отношения. Однако новая «вся русь» (столица в Ладоге, затем в Невогарде) ведет себя первоначально довольно жестко, захватывая пленных у ас-сакалиба и продавая их как рабов, но при этом рассматривая ас-сакалиба как свою экономическую сельскохозяйственную базу. Позднее, перенеся столицу на Средний Днепр (Киев) и оказавшись в окружении большого массива чисто славянских княжений и племен, способных к упорному сопротивлению (древляне) или к выбору между Русью и хазарами (северяне и др.), росы/русь и возглавлявшие их Рюриковичи вырабатывают сложную систему отношений со славянами, сочетающую зимние поборы (иногда жесткие) во время «полюдий» и сотрудничество и партнерство весной, при подготовке ежегодных торговых поездок в Константинополь. Вероятно, подобная система существовала и в Северной Руси.

Третий этап начинается с попытки Ольги в 947 – начале 960-х гг. установить приемлемые и постоянные «уставы и уроки», «погосты и дани и… оброки» и на юге, и на севере, в Новгородчине, а также через принятие христианства включить Русь в систему государств Европы. Совпадение во времени этой деятельности Ольги с археологическими и дендрохронологическими датами начала бурного строительства на территории будущего Новгорода позволяет полагать, что Ольга способствовала появлению на севере нового центра власти и торгово-ремесленной деятельности, наряду с трудноуправляемым древним Невогардом, мужское военно-торговое население которого (потомки рюриковой «руси») помнило о столичном статусе Невогарда.

Когда же совершился переход экономического и социально-политического лидерства от Невогарда к собственно Новгороду? Если опираться на сохраненную В. Н. Татищевым дату смерти Вышеслава (1010 г.) и на то, что первый княжеский двор (garðr) в Новгороде принадлежал Ярославу (Ярославово дворище), а не Вышеславу или Владимиру, можно предполагать, что это произошло после 1010 г. Но это не так. Дата самой поздней арабской монеты на Городище (в Невогарде) – 960 г., в то время как в Новгороде имеются монеты и клады 970–980-х гг., а в словенском Поозерье арабские монеты закрывают весь X в. (Гайдуков и др. 2007). Некий перелом произошел около 970–971 гг., когда Владимир с Добрыней отправились в Новгород. Видимо, они перенесли главную княжескую резиденцию в другое место и, продолжая традицию Ольги, сделали акцент на развитии торгово-ремесленной деятельности в собственно Новгороде.

В связи с этим возникает следующий вопрос: где Добрыня поставил идол Перуна в 980 г. и где в 989 г. его низвергли в Волхов? Разнообразные соображения (Васильев 2000) не позволяют согласиться с доминирующей версией, о том что Перун стоял на Перыни. Предложу альтернативу. На торговой стороне Новгорода, в юго-восточной части его, именуемой Славно, находилась местность, называемая Холм. На этом Холме регулярно строились и сгорали церкви пророка Ильи и апостолов Петра и Павла (1105, 1134, 1144, 1146 гг.). В 1146 г. поставили церковь «святую апостолу Петра и Павла на Хълме». В 1192 г. «съгоре црькы на Хълме святых апостол, зажжена от грома», а в 1194 г. «сърубиша церковь святую апостолу на Хълме Живогложю» (НПЛс). Не могла церковь верховных апостолов Петра и Павла просто так называться «Живогложей», если только то место, где она была построена, не называлось ранее «Хълм Живогложь». Но это народное название попало в писанную монахами летопись лишь однажды. Возможно, позднее название это было перенесено и на церковь.

Часть Новгорода, называвшаяся гордым именем Славно, вероятно, изначально была местом проживания «мужей» той военной организации новгородцев, которая в летописи называется «славна тысяча» и которая в 1016 г. сначала изрубила приглашенных Ярославом и насильничавших варягов, потом сама (вероятно, верхушка ее) была порублена дружиной Ярослава в Ракоме и, наконец, вновь оказала поддержку князю в борьбе со Святополком после смерти Владимира. А Холм Живогложь на Славне мог называться так, только если на нем стоял некогда идол «Живоглода»: так могли называть идол Перуна, которому, как и идолу Перуна в Киеве, несомненно, приносили человеческие жертвы. Вспомним знаменитые слова горшечника-пидьблянина, оттолкнувшего шестом от берега приплывший свергнутый идол Перуна: «ты, рече, Перушице, досыти пилъ и ялъ, а ныне поплови прочь» (НПЛм). Вокруг Перуна должны были стоять изображения других богов, как это было в Киеве и у русов в Булгарии (Ибн Фадлан). И нейтрализовать это нечистое место после принятия христианства было поручено «огненному пророку» Илье, позднее соотносимому с Перуном, и двум главным апостолам (есть все основания полагать, что Илья – это имя Добрыни после крещения, ср. Elias, дядя Вальдемара в «Саге о Тидреке Бернском» и др.). Все это аналогично действиям Владимира в Киеве, который «постави церковь святого Василия (христианское имя Владимира. – Д. М.) на холме, идеже стояша кумиры Перун и прочии» (НПЛс).

Таким образом, Новгород уже к 980 г. был еще и религиозным центром Поволховья и Приильменья. А собственно «княжий двор» и «стол» Владимира, Вышеслава и Ярослава в 970–1016-е гг. мог находиться не в Невогарде и не в новом Новгороде, а, возможно, в Ракоме, в Поозерье, и лишь позднее был перенесен на Торговую сторону.

Известное равенство Киева и Новгорода в конце X – начале XI в. выражено определенно. С помощью приглашенных варягов Владимир, двигаясь из Новгорода, в 978–980 гг. захватывает Полоцк и Киев, а после этого сажает в Новгороде своего «уя» Добрыню, который был ему «во отца место» и обладал властью не меньшей, чем Владимир (так же, как Олег при Игоре, Свенельд при Святославе и Ярополке). Языческий пантеон создается одновременно в двух городах. После принятия христианства в Киеве строится Десятинная церковь, зато в Новгороде – деревянная София с тринадцатью верхами. Полиэтничный север остается для Владимира источником военной силы: в 988 г. для обороны от печенегов он набрал там лучших мужей «от словенъ, и от кривичь, и от чюди» и посадил их по построенным им пограничным городкам. В момент противостояния с отцом в 1014–1015 гг., грозившим перейти в войну, Ярослав начинает чеканить в Новгороде, как и ранее Владимир в Киеве, собственную монету. В 1023–1036 гг., во время противостояния, а потом соправительства с братом Мстиславом Ярослав отмечается летописью чаще в Новгороде, чем в Киеве. В 1036 г. (или в 1034 г.) после смерти Мстислава Ярослав сажает «на стол» в Новгороде старшего сына Владимира и ставит там епископом Луку Жидяту. Особое значение Новгорода и Северной Руси в это время состоит еще и в том, что Ладога, свадебный дар Ярослава жене Ингигерд-Ирине в 1019 г., эта «дверь в Европу», является ее доменом и управляется ее родичами – Рёгнвальдом, затем Эйливом. В 1043 г. последний поход Руси на Царьград начинается, как и первый, в 860 г., с севера. Его возглавляют Владимир и новгородский воевода Вышата; участвуют в походе и варяги, преимущественно ладожские, которым до смерти Ярослава выплачивалась определенная сумма за охрану северных ворот из Балтики на Русь.

Окончательное оформление этой «двуглавой» конструкции Русского государства происходит в 1044–1045 гг., когда Владимир начинает строительство детинца и закладывает собор Св. Софии. После строительства Софии Киевской это – знаковое событие, благословляющее уже реальное существование в Новгороде второго «стола», почти равного киевскому. В 1050 г. собор завершен, но в этом же году (или в начале 1051 г.) умирает Ирина-Ингигерд, по церковному преданию, похороненная в Новгородской Софии. В 1052 г. умирает Владимир, уже достоверно погребен-ный там же. На новгородском столе оказывается его 14-летний сын Ростислав-Михаил (Татищев 1963: 78, 81; 1964: 423; подробнее обо всех событиях 1052–1066 гг. см.: Мачинский 2003а: 217–277, а также Куза 1968; Цыб 1995: 94). В 1054 г. умирает «благоверный каган» Ярослав, и после этого происходит полное разрушение сложившейся киевско-новгородской конструкции Русского государства. У постели умирающего находится лишь его сын Всеволод, а Изяслав, старший после Владимира, сидит в это время в «почетной ссылке» в Полесье, в Турове – там же, где некогда сидел Святополк перед смертью Владимира, рядом с которым в Киеве находился лишь Борис, в последний момент отправленный отцом в поход на печенегов.

Многие редактированные летописи стараются скрыть подозрительное сидение Изяслава в Турове в 1054 г. В достоверных списках ПВЛ (И, Х) имеем: «Изяславу тогда сущоу в Турове княжачи», а в Л и НПЛм фраза стыдливо оборвана: «Изяславу тогда сущу…», – а далее пустота, скрывающая опасную для Изяслава тайну. Особенно трогательна запись в Новгородской карамзинской: «Изяславу сущу тогда Ту…» – и дальше не хватило сил написать правду (ПСРЛ 2002: стб. 65). Зато в поздних новгородских летописях (Софийская I и др.) имеем уже: «Изяславу сущу тогда в Новегороде», хотя ниже сообщается: «и приде Изяслав к Новугороду», что нелогично. Налицо попытки обосновать отсутствовавшие у Изяслава права на новгородский стол, который он вопреки воле отца и матери захватил в 1055 г. (рис. 11).

О том, как это воспринималось в Новгороде даже близкими Изяславу людьми, о том, как тщательно построенная конструкция государства, обращенного и к «Скандинавскому», и к «Эллинскому» Средиземноморьям, была разрушена, – имеется определенное свидетельство:

«Изяславу же князю тогда придержащу обе власти, и отца своего Ярослава и брата своего Владимира. Сам же Изяслав князь правляаше стол отца своего в Кыеве, а брата своего стол поручи правити близоку своему Остромиру Новеграде» (приписка дьяка Григория, написавшего в 1056–1057 гг. «Остромирово Евангелие» для Остромира, родственника и Изяслава, и Ростислава).

Два «стола» – две «власти». Изяслав, с согласия двух других старших братьев, захватывает Новгород, изгоняет Ростислава и поручает город родичу своему Остромиру, что зыбко и компромиссно, поскольку сын Остромира Вышата был воеводой Владимира, а позднее – сторонником и соратником Ростислава.

Но не грозила ли эта неосуществленная «двуглавая» конструкция распадом Руси на два государства? В пользу этого, пожалуй, свидетельствует начало НПЛм: «Временникъ, еже есть нарицается летописание князей и земля Руския, и како избра Бог страну нашу на последнее время, и грады почаша бывати по местом, преже Новгородчкая волость и потом Киевская». Речь идет о двух волостях, но явный приоритет отдан Новгородской по существенному признаку: более раннему созданию «градов». Несомненно, возможность распада на два государства учитывалась и нейтрализовалась такими дальновидными политиками, как Ярослав и Ингигерд. Но об их конкретных планах дальнейшего обустройства Руси и сохранения ее единства при правлении следующего поколения мы не знаем почти ничего. Неожиданные смерти 50-летней Ингигерд и 32-летнего Владимира разрушили эти планы. Этот старший внук Ярослава, княживший в Новгороде после смерти отца (Мачинский 2003а), подозрительно не упомянут в знаменитом «завещании» Ярослава, что явно говорит о том, что оно было отредактировано. (Отмечу, что в 1066 г. по заказу Изяслава или Святослава был отравлен 28-летний Ростислав.)

Видимо, Ярослав и Ингигерд связывали некие надежды с умным, образованным и талантливым «русином» митрополитом Иларионом, знакомым, судя по его «Слову» и деятельности, и с византийской, и с западноевропейской церковной и богословской традицией и способным на очень самостоятельные действия и свободные и оригинальные трактовки как Священного Писания, так и истории и предназначения Руси. Но этим надеждам тоже не суждено было сбыться.

Произведенный переворот коснулся многого. Русь получила три столицы – и все на юге. «И преставися Ярослав, и осташася 3 сынове его <…> И разделиша землю, и взя болший Изяславъ Кыевъ и Новъгород и иныи городы многы кыевьския в пределех, а Святославъ Черниговъ и всю страну въсточную до Мурома, а Всеволод Переяславль, Ростов, Суздаль, Белоозеро, Поволжье» (НПЛм) (рис. 11).

В 1054–1055 гг. с новгородского «стола» был смещен Ростислав. Одновременно пост главы Русской церкви покидает (явно смещенный) митрополит Иларион, поставленный в 1051 г. Ярославом и собором русских епископов, а его место в 1055 г. занимает митрополит-грек Ефрем, присланный константинопольским патриархом. В связи с этим событием надо помнить, что 1054 г. – это год окончательного и бесповоротного расхождения Западной (Римско-католической) и Восточной (Греко-кафолической, ортодоксальной) церквей. Неизвестно, как бы повели себя при этом расколе Ярослав и Иларион. При первой «репетиции» раскола в 863–869 гг. святые Константин (Кирилл) и Мефодий, просветители славян, позднее включенные в число святых сопокровителей Европы, своими действиями показали, что они не приемлют нарушения единства христианской церкви, и, будучи подчинены константинопольскому патриарху, интенсивно общались с папой и ездили в Рим. Многие предки и старшие родичи Ярослава (Ольга, Ярополк, Владимир) тоже интенсивно общались с Западной христианской церковью, возглавляемой папой. Прочные династические брачные связи с Западом были у Владимира и особенно у Ярослава, у которого складывались непростые отношения с Византией, выразившиеся в походе 1043 г. «Мних и пресвитер Иларион» был несомненно поставлен главой Русской церкви в 1051 г. не по инициативе константинопольского патриарха, а волей Ярослава и исполнявшим ее собором епископов. Смещение Илариона и призвание (или принятие) Ярославичами митрополита-грека, поставленного одним из инициаторов раскола патриархом Михаилом Керуларием, основательно отделяло Русь от Запада, что в дальнейшем определило многое в ее судьбах. После 1054–1055 гг. ничего достоверного о судьбе многообразно одаренного Илариона мы не знаем. Однако известно, что новый митрополит Ефрем, воспользовавшись доносом «холопа Дудики», в 1055 г. вызвал в Киев для следствия и сместил с новгородской кафедры Луку Жидяту.

Ростислав продолжил борьбу за новгородский «стол» и, судя по всему, около 1060–1064 гг. завладел им. Очень знаковым было наречение именем Рюрик первого сына Ростислава, рожденного около 1056–1060 гг. Это был первый Рюрик в русской истории после основателя династии. Его имя говорит о том, что предание о призвании Рюрика пользовалось известностью и авторитетом в первой половине XI в. Именование Рюриком сына означало, что Ростислав убежден в своем праве и праве своих потомков на новгородский стол. Второго сына он называет в честь отца Владимиром (известен в летописях как Володарь). После вторичного свержения с новгородского «стола» около 1064 г. (Куза 1968; Мачинский 2003а) Ростислав с верным Вышатой бежит в Тмутаракань, куда еще раньше, в 1061 г., после конфликта с Изяславом бежал Никон Великий, игумен Киево-Печерского монастыря. В 1066 г. в Тмутаракани Ростислав был отравлен.

В 1064 г. начинает войну за утратившую законного князя Новгородчину полоцкий князь Всеслав, относящийся к тому же поколению Рюриковичей, что и Ростислав. В 1066–1067 гг. он берет и частично сжигает Новгород и грабит Святую Софию, но потерпев поражение от Ярославичей, заключается ими – в нарушение крестного целования – в поруб в Киеве.

В 1068 г. триумвират Ярославичей и их объединенное войско терпят сокрушительное поражение на Льте от нового врага Руси – половцев. На этом событии лежит «тень, которую отбрасывает Будущее». Оно сигнализирует об уязвимости южной Руси и трех ее столиц со стороны степи, о том, что реальный центр раздробленного на княжения государства будет перенесен в XII в. на север, но не на северо-запад в Новгород, оскорбленный и отвергнутый в качестве «второй столицы», а на отдаленный северо-восток, в конечном итоге во Владимир, построенный Мономахом в непосредственной близости от городка X в. с провиденциальным именем Куяба. Поражение на Льте предупреждает и о грядущем завоевании Руси евразийской Степью.

Предоставляю другим исследователям определять экономические и социально-политические предпосылки совершенного переворота – мой долг состоял лишь в том, чтобы выявить сам факт переворота, не замеченный многими. Полагаю, что в основе его все же лежал русский «инстинктет», который глубже менталитета и вернее чует предначертанное. Как сказал поэт, «здесь дышат почва и судьба». Но только отважное осознание поворотных моментов отечественной истории позволит нам перестать быть рабами предначертанного и стать сознательными корректорами своего настоящего и будущего. Есть основание думать, что это, в известной степени, возможно.

Эпилог[96]96
  Этот Эпилог, являющийся по сути историософским эссе – попыткой уловить закономерности исторического развития Российского государства в самой ранней фазе его становления и глубже – в начальной истории славянства, составлен редактором и включает в себя часть заключения последней статьи данного тома, соединенную с завершающей частью статьи «О прародине славян в I–V вв. …» (см. предыдущий том). Примеч. ред.


[Закрыть]

Этот раздел возник не по моей воле – через меня сказалось то, что само хотело сказаться, – ведь кто-то же должен заострить внимание на многовековых болевых и иногда преступных (с европейской точки зрения) чертах русской истории, укорененной в истории первоначального славянства I–VI вв. Все сказавшееся ни в коей мере не перечеркивает то героическое и достойное, что также присуще нашей истории, – но об этом постоянно, громко и иногда преувеличенно говорят и кричат многие.

За век, со второй четверти VII в. по третью четверть VIII в., возник и совершил свою экспансию ислам, создавший собственную империю – Арабский халифат, сложилось Франкское государство Каролингов, произошло великое расселение славян на северо-восток, началась эпоха викингов, или «эпоха rōþ», на Балтике, появились первые протогорода в Скандинавских странах, возникли опорные пункты скандинавов в Европейской Скифии, и в частности в низовьях Волхова, активизировался торгово-сакральный путь Швеция – Прикамье и впервые начал функционировать торговый путь Балтика – Арабский халифат через территорию Северной Руси и Хазарии (см. рис. 9 на с. 323 наст. изд.).

Около середины XI в., в 1054 г., произошел раскол в христианской церкви Европы (раскол Европы), в 1055 г. турками-сельджуками был взят Багдад, столица халифата, в 1066 г. кончилась эпоха викингов и произошло завоевание Англии французскими норманнами, в 1055 г. на границе Руси впервые появились половцы, переселившиеся в степи Европейской Скифии, в 1054–1066 гг. произошли кардинальные изменения в структуре Русского государства.

Начало первого периода древнерусской истории – VIII в. н. э. – занимает срединное место между двумя «эпохами мощной интенсификации» в жизни человечества, отмеченной двумя плато на калибровочной кривой, которые отражают резкое возрастание космо-солярно-магнитных изменений, судя по всему, определяющее природные изменения и возрастание потенциала человечества. В пределах первой из этих эпох (около 840–320 гг. до н. э.) происходит, по мнению авторитетных и объективных лингвистов (Mažiulis 1970; Топоров 2006: 20), первоначальное выделение праславянского языка из прабалтопротославянского языкового массива, условно датируемое около V в. до н. э. Этот процесс зарождения будущего базового этноса Руси и России (и ряда других государств) происходит в пределах территории будущих Древнерусского государства и Российской империи. К близкому и чуть более раннему времени (ок. VIII–VI вв. до н. э.) лингвисты и археологи относят и выделение из североевропейского индоевропейского массива германской этноязыковой общности и обособление прибалтийско-финской этноязыковой общности, которые также сыграли свою роль в процессе сложения русских протогосударств и государства.

Развитие русской государственности продолжается вплоть до второй «эпохи мощной интенсификации», отмеченной в основном теми же признаками, что и первая, – 1600/1700–1950 гг. (точка отсчета калибровочной кривой) и, судя по всему, далее, вплоть до наших дней. В начале этой эпохи Россия совершает беспримерный рывок и переворот, именуемый «реформами Петра I», становясь внешне европейской империей, но по сути оставаясь прежней Евразийской Скифией, выражением коей на государственном уровне и стала Российская империя. После завоевания и присоединения почти всей азиатской Скифии центр Российского государства – Петербург – возвращается (через тысячу лет) почти в ту же самую точку контакта с Северной Европой, где некогда возник центр первого русского протогосударства Альдейгьюборг – Ладога, лишь переместившись из низовьев Волхова в низовья Невы из-за изменившихся осадки и размеров морских судов, и так на месте существовавших с VIII в. «ворот в Европу» возникает в XVIII в. пресловутое «окно в Европу».

В российской истории на разных этапах проявляются одинаковые тенденции, возникают как бы запрограммированные сходные болевые ситуации. В почти безнадежной попытке вырваться из них, разрушить «дурную» цикличность один способ еще почти не опробован: адекватно обрисовать болевые проблемы, назвать их своими именами (образец – Первое философическое письмо П. Я. Чаадаева) и, главное, выявить их в самом начале истории славянства – базового этноса российской государственности. Последняя треть I в. н. э. – это время первого выхода формирующегося ядра славянства на «арену истории». Поэтому наша задача – честно и, насколько возможно, точно установить основные внутренние и внешние особенности, предшествующие и сопутствующие обстоятельства этого явления, в котором, как в зародыше, «запрограммированы» некоторые сущностные черты будущей истории славянства, особенно восточной его ветви, развивавшейся и далее на той же территории Европейской (а позднее – и азиатской) Скифии/Сарматии.