Текст книги "Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2"

2. То, что Рюрик первоначально «седе» (сел) в Ладоге, означает, что в Ладоге он «седе на столе», т. е. на том особом сидении конунга или князя, которое символизировало его власть и от коего и происходит слово «столица». Фраза «срубиша (т. е. срубили. – Д. М.) город Ладогу» означает, что эту деревянную крепость в земле «словен» совместно построили все три брата «с роды своими» и со «всей русью», т. е. она, по преданию, строилась как главный «город» всей трехчастной северной «Русской земли», как место «стола», на котором «седе старейший в Ладозе Рюрикь». Кроме того, как отмечал еще С. М. Соловьев, сказание утверждает, что Рюрик дал имя «Новьгород» укреплению, которое он «сруби» у Илмеря, но ничего не говорит о том, что Рюрик дал имя Ладоге или (позднее) Олег – Киеву, который, по ПВЛ, существовал задолго до Олега. Из этого с высокой вероятностью следует, что поселение Ладога существовало и до Рюрика, а при нем было лишь укреплено или дополнено крепостью.

Это предположение подтверждается безвариантным чтением в «Истории» В. Н. Татищева, опирающимся в первую очередь на Раскольничий манускрипт, представляющий собой прототип цитированного выше Ипатьевского списка, или «особый список летописи, предшествовавшей Ипатьевскому своду» (Тихомиров 1962: 48). Вот это, возможно, древнейшее чтение сказания: «и утвердиша город Ладогу» (вместо «срубиша»), с возможным переводом «и укрепили город Ладогу», что предполагает и более раннее существование здесь поселения, а может быть, и первичного укрепления (Татищев 1964: 112). В ЛПС имеем «и съделаша град Ладогу», что допускает создание как деревянного, так и частично каменного «града» (ЛПС 1851: 5).

3. Отметим «топографическую точность» сообщений ПВЛ. Рюрик и Трувор садятся, соответственно, «в Ладозе» и «в Изборьсце», а Синеус «на Беле озере», т. е. в некой местности у озера, где не было «города» и где он, видимо, и не был построен. Первоначальное сказание в его скандинавском варианте, вероятно, имело в виду не город Белоозеро, никогда и позднее не входивший в состав Новгородской земли, а побережье озера Ладога, которое у скандинавов и называлось «Белым озером» (Мачинский 1986). Именно в последней трети IX в. появляются курганные могильники со скандинавскими элементами в обрядности и инвентаре в низовьях Ояти и Паши, впадающих в Свирь в непосредственной близости от залива Ладожского озера. Никаких укрепленных поселений здесь в отличие от Поволховья нет.

Также топографически точно и описание второй резиденции Рюрика, который «пришед къ Илмерю, и сруби город надъ Волховом, и прозваша и Новьгород». Давно уже отмечено, что это описание подходит только к Рюрикову городищу у истоков Волхова (исконному владению новгородских князей, а позднее московских великих князей и царей), с вершины коего отлично просматривается Ильмень. Раскопки Е. Н. Носова убедительно доказали, что это и был древнейший «Новгород», именовавшийся у скандинавов «Хольмгардом», а у местной «руси» финно-скандинавским именем «Невогард», восстанавливаемым из испорченного переписчиками «Nemogardas» (Const. Porph. De admin. 9; Мельникова, Петрухин, Зализняк 1989: 310, 311). Позднее эти имена перешли на собственно Новгород (Носов 1990; Мачинский 1984а: 21; Nosov 2000).

Сводный текст В. Н. Татищева вводит дополнительные оттенки и в вопрос о соотношении Ладоги и первичного Новгорода (Рюрикова городища). Если Ладога в списках Татищева именуется городом, то о Новгороде сказано «сруби городок (курсив наш. – Д. М.) над Волховом» (Татищев 1964: 112–113). Достоверность такого соотношения подтверждается текстом ЛПС, где Ладога обозначена как «град», а Новгород как «градок над Влъховым». Любопытно, что такое соотношение, явно не в пользу Новгорода, показалось не очень удобным самому Татищеву: редактируя свой летописный свод и переводя его на осовремененный язык, он изменил летописный текст на «построи Новград над Волховом» (Татищев 1963: 33). После рассказа об уходе на юг Аскольда и Дира в списках Татищева значилось: «Рюрику же княжащу в Велице городе» (в И, А и др. «в Новегороде»). Не ясно, что имелось в виду под названием «Великий город» в списках Татищева: построенный ли в земле «словен» усилиями трех братьев и «всей руси» город Ладога, или построенный Рюриком «городок над Волховым»?

Итак, все древние и авторитетные списки ПВЛ, сохранившие полный вариант «Сказания о призвании», единогласно свидетельствуют о приоритете Ладоги, двукратно упомянутой в качестве центра возникающего государственного образования и резиденции Рюрика. В двух списках (Л, Т) текст «Сказания» сокращен и приближен к варианту новгородского летописания за счет неумелого изъятия двукратного упоминания Ладоги, но даже в них нет имени Новгорода, как первой резиденции Рюрика. При этом полный вариант «Сказания» отнюдь не игнорирует Новгород, называя его второй по времени столицей Рюрика. Подробный анализ свидетельств большинства списков позволяет также считать высоко вероятным, что некое поселение «Ладога» и некий этносоциум «русь» существовали в Поволховье и до прихода Рюрика. Свидетельства некоторых списков позволяют допускать, что в первоначальном «Сказании» Ладога рассматривалась как более значимый «город», чем первичный «городок» Новгород, и, возможно, сохраняла в некоторых отношениях это значение и какое-то время после создания «Рюрикова городка» у истоков Волхова.

Теперь обратимся ко второй, «новгородской» версии зарождения русской государственности и возникновения первой столицы Руси. В чистом виде «новгородская» версия присутствует только в Новгородской первой летописи младшего извода (далее – НПЛм), представленной несколькими списками, из коих древнейшим является Комиссионный (около середины XV в.). Все списки – на бумаге, в то время как три списка ПВЛ (Л, Т, РАСК) – пергаментные. НПЛм имеет определенно новгородскую ориентацию, выраженную уже в ее заголовке, где утверждается приоритет Новгородской земли по отношению к земле Киевской в деле строительства первых «градов»: «и грады почаща бывати по местом, преже Новгородчкая волость и потом Кыевская». Это не помешало включению в текст летописи рассказа о том, что первый по времени «градок» именовался «Кыев»; это, как и ряд других «киевских» сведений, говорит о знакомстве автора НПЛм с киевской летописной традицией. А уменьшительное «градок» (В ПВЛ первичный Киев назван «град») говорит о несравнимости его с настоящими «градами» или «городами», впервые возникшими якобы в Новгородчине.

Вот как выглядит версия НПЛм:

Во времена же Кыева, и Щека, и Хорива новгородстии людие, рекомии словени, и кривици, и меря: словене свою волость имели, а кривици свою, а мере свою; кождо своимь родомь владяше; а чюдь своимь родом; и дань даяху варягом от мужа по белей веверици; а иже бяху и них, то ти насилье деяху словеномь, кривичемь, и мерямь и чюди. И вьсташа словене, и кривици, и меря, и чудь на варягы, и изгнаша я за море; и начаша владети сами собе и городы ставити. И вьсташа град на град, и не беше в нихь правды.

И реша к себе: «князя поищем, иже бы владел нами и рядил ны по праву». Идоша за море к варягомь и ркоша: «земля наша велика и обилна, а наряда у нас нету; да поидете княжить и владеть нами».

Изьбрашася 3 брата с роды своими, и пояша со собою дружину многу и предивну, и приидоша к Новугороду. И седе старейший а Новегороде, бе имя ему Рюрикь; а другый седе на Белеозере, Синеусь, а третей в Изборьске, имя ему Труворь.

И от тех варягь, находникь тех, прозвашася Русь, и от тех словет Руская земля; и суть новгородстии людие до днешнего дни от рода варяжьска.

И по двою же лету умре Синеусь и брат его Труворь, и прия власть единь Рюрикь, обою брату власть, и нача владети единь. И роди сынь, и нарече ему имя Игорь. И вьзрастьшю же ему Игорю, и бысть храборь и мудрь. И бысть у него воевода, именем Олегь, муж мудрь и храборь. И начаста воевати… (НПЛ 1950а: 106–107).

Весь рассказ о начале Руси в НПЛм носит явные следы сокращения, нарушающего логику эпического предания, более полно представленного в ПВЛ. Здесь не упомянуты ни русь в числе этносов, приглашающих Рюрика, ни «вся русь», которую привели с собой братья. Последняя заменена на «дружину многу и предивну», от второго эпитета попахивает сказочностью. В итоге малопонятна концовка, почти дословно совпадающая с «ладожской» версией ПВЛ: «И от тех варяг <…> прозвашася Русь». Зато вместо опущенной «руси» на первое место в самом начале рассказа выпячены «новгородстии людие», как будто Новгород уже существовал до того, как словене и прочие, изгнав варягов, стали «городы ставити». Да и выражение ПВЛ «въста родь на род» выглядит архаичнее, чем «въсташа град на град» НПЛм, от которого веет более поздней реальностью.

Рассказ НПЛм сокращен настолько, что из него совершенно выпало упоминание о смерти Рюрика. Не сказано в НПЛм и о родственных свя-зях Олега с Рюриком, тогда как в большинстве списков ПВЛ Олег назван родичем Рюрика, а в архаичном Раскольничьем обозначен как «вуй Игорь», т. е. брат жены Рюрика (Татищев 1962: 117; 1963: 208). По НПЛм Синеус, которому предстоит править на далеком «Беле озере», сначала прибывает в Новгород, дабы отсюда «получить распределение». Да и про первичный Новгород не сказано, что для строительства его надо прийти «к Илмерю».

«Новгородская» версия явно возвеличивает Новгород и новгородцев и уменьшает или игнорирует роль местной «руси» и Ладоги, заморской «всей руси» и Рюрика с Олегом. Это более поздний, новгородский вариант легенды, преследующий чисто новгородские политические цели. Однако, утвердив Новгород в роли первой и единственной столицы Рюрика, НПЛм в дальнейшем невольно проговаривается об особой и важной роли Ладоги в системе складывающегося Русского государства. Пересказывая под 922 г. легенду о походе Олега на Царьград (реально имевшем место в 907 г.), НПЛм сообщает, что после победоносного похода, проехав через Киев и Новгород, Олег возвращается именно в Ладогу, где после укуса змеи его и хоронят: «есть могыла его в Ладозе». Создается впечатление, что здесь НПЛм как бы кратко пересказывает концовку саги о деяниях вождей, пришедших с Рюриком, которая начиналась и кончалась двукратным упоминанием Ладоги. Можно допустить, что Ладога еще в начале X в. оставалась резиденцией (столицей домена?) родичей Рюрика и главным местом их захоронения. Вероятно, Олег был похоронен в Ладоге в том числе и потому, что там ранее был погребен или сам Рюрик, или другие их родичи. Эта мысль подкрепляется тем фактом, что авторитетные списки и ПВЛ и НПЛм не сохранили никакой памяти ни о месте и обстоятельствах смерти, ни о могиле Рюрика, что было бы невозможно, если бы он был похоронен в окрестностях Новгорода. Стоит обратить внимание на сообщение одной компиляции из летописных данных, составленной в 1492 г. и сохранявшейся до конца XVIII в. в одном бесценном списке: «В лето 6387 (879 г.) умре Рюрик в войне в Кореле». С карельского перешейка проще довезти тело вождя до Ладоги, чем до «Рюрикова городка» у истоков Волхова.

Сообщение НПЛм о могиле Олега в Ладоге (предполагающее наличие рядом с ней погребений его родичей и сподвижников) находит археологическое соответствие в варяжском могильнике на Плакуне напротив Ладоги (об этом – ниже). При этом никаких достоверных следов дружинного могильника в окрестностях «Рюрикова городища» и Великого Новгорода пока не обнаружено.

Таким образом, предпринятое сравнение двух летописных традиций позволяет заключить, что предание о начале «Русской земли», отразившееся в обоих древнейших летописных сводах, представлено в «Повести временных лет» в своем более древнем, достоверном и логичном варианте, в соответствии с которым древнейшей столицей Руси была Ладога.

Вполне вероятно, что рассказ о двух братьях Рюрика включен в текст сказания в соответствии с каноном фольклорной троичности. Однако, как показал немецкий лингвист Г. Шрамм, имена всех братьев представляют лингвистически достоверную информацию о славяно-финской среде трех конкретных скандинавских имен, которые, видимо, носили конкретные вожди, оставившие свой след в локальных эпических преданиях «в Изборьсце» и «на Беле озере». Само имя «Рюрик» безупречно выводится из скандинавского Hroerekr («Рёрек»), вызывая в памяти имя знаменитого Рёрека Фрисландского из рода датских конунгов – личность либо современную русскому Рюрику, либо тождественную с ним. А все три брата олицетворяют представление о трех путях проникновения скандинавов из Финского залива в Восточную Европу: по Неве, Ладожскому озеру и Волхову (Рюрик), по Нарве, Чудском озеру и Великой (Трувор в Изборске) и из Ладожского озера по Паше и Свири (Синеус на Беле озере).

Древность столичного статуса Ладоги находит подтверждение в трех скандинавских сагах о древних временах, повествующих (как явствует из приведенных в них родословных) о событиях середины IX – начала X в. и во многом родственных древнейшим сказаниям, сокращенно изложенным в летописи. Несмотря на изрядную долю фантастики и поздние наслоения, вызванные влиянием рыцарских романов, эти саги сохранили некое ядро, отражающее реальность времен их первичного возникновения. Так, во всех трех сагах резиденцией конунга (т. е. столицей) Гардов/Гардарики (т. е. Руси) всегда является Альдейгья/Альдейгьюборг (Ладога), а не Хольмгард/Ногард (Рюриков городок), также упоминаемый в них (Мачинский, Панкратова 1996). Более того, в сохранившей реалии конца IX – начала X в. «Саге о Хрольве Пешеходе» (прототипом коего послужил знаменитый Ролло, основатель герцогства Нормандии) рассказывается о его длительной борьбе за обладание столицей конунга Альдейгьюборгом, а в конце сообщается, что сам он «сел на столе» в Хольмгарде. Таким образом, сага подтверждает реальность намеченной летописью тенденции к переносу столицы в глубь страны, от низовьев Волхова к его истокам. В одном из списков саги имеется термин, переводимый как «главное место сидения конунга», т. е. столица. Фантастические сюжеты, связанные в саге с конунгом Альдейгьюборга (волшебный конь, предчувствующий смерть конунга, змееобразный противник, волшебный щит, культ кургана конунга), чрезвычайно напоминают летописные сказания об Олеге, также связанном в новгородском летописании с Ладогой (Мачинский, Панкратова 1996).

И в саге о Хрольве, и в двух других сагах, вобравших ладожскую эпическую традицию, присутствует серия уникальных или редких топонимов, убедительно привязываемых к местностям и поселениям Северо-Запада Руси (Джаксон, Мачинский 1989а; Мачинский, Панкратова 1996).

В «Саге о Хальвдане Эстейнссоне», повествующей, по данным родословных ее героев, о более ранних временах (850–870-е гг.), сообщается о преклонного возраста конунге Альдейгьюборга по имени Хергейр (Herrgeirr), защищающем город от нападения норвежских викингов и гибнущем в сражении. Хотя это имя ранее XIV–XV вв. в норвежских и исландских письменных памятниках не встречается (Глазырина 1996: 99), оно упоминается в «Житии преподобного Ансгария», первого крестителя свеонов (шведов), прибывшего к ним после того, как послы свеонов в 829 г. попросили императора Людовика Благочестивого прислать в их страну священников для проповеди христианства. Главным успехом Ансгария было крещение в торговом городе Бирке второго после короля человека в государстве свеев по имени Херигар (Herigar). Имя Herigar в латинском тексте жития святого Ансгария представляет лишь несколько измененное в иноязычной среде скандинавское имя Herrgeirr. Когда в 850–851 гг. на Бирку напали датчане, обороной крепости, расположенной рядом с Биркой, руководил именно Херигар, уже постаревший и вскоре после этого умерший. Не взяв крепость, датчане около 851–852 гг. напали на «далекий город в пределах славян» и разграбили его. По предположению А. Н. Кирпичникова, которое можно подкрепить дополнительной аргументацией, этим городом была Ладога/Альдейгья (Кирпичников, Сарабьянов 1996: 83). Таким образом, примерно в одно и то же время обороной Бирки в Швеции и тесно связанной с ней прямым торгово-военным путем Ладоги/Альдейгьи руководят престарелые вожди, носящие одно и то же, редкое в это время имя. Враги их – западные скандинавы, в первом случае – датчане, во втором – норвежцы, причем главный герой последних носит имя Хальвдан («полудатчанин»). Высоко вероятно, что ядром саги о Хальвдане является эпическое предание о действительных событиях, происходивших на Балтике и в Приладожье в 850–860-х гг.

Данные рассмотренных саг убеждают в том, что Рюрик, «садясь» в Ладоге, лишь продолжал существовавшую задолго до него традицию, в соответствии с которой Альдейгья была постоянным «главным местом сидения» (столицей) конунгов (князей), борющихся за обладание военно-торговым путем по Волхову, который вел на юг к Днепру и через Ильмень и Мсту – на восток и юго-восток. По археологическим данным, присутствие в Ладоге и славян (или балтославян), и скандинавов прослеживается еще начиная с 750–760-х гг. (Мачинский, Мачинская 1988).

Есть серьезные основания полагать, что глава Волховско-Ильменской Руси уже за поколение до вокняжения Рюрика претендовал на титул более высокий, чем князь или конунг. Во франкских «Бертинских анналах» сообщается, что в 839 г. к императору Людовику Благочестивому вместе с послами византийского императора Феофила прибыли из Константинополя послы «хакана» народа «Rhos», оказавшиеся при проверке этническими «свеонами» (шведами). Посольство «хакана» выехало из Руси не позже 838 г. и возвращалось назад через Рейн по пути, ведущему в Варяжское море, т. е. на север Руси. Как явствует из всей суммы археологиче-ских источников, никакого другого достаточно крупного военно-торгового центра, кроме Ладоги, где бы уже к 830-м гг. скандинавы составляли значительную часть населения, особенно в верхних слоях общества, на территории Руси не существовало. В частности, в 830-х гг. еще не существовал единственный серьезный конкурент Ладоги на титул столицы Руси в это время – Рюриков городок у истоков Волхова. Так что резиденция «хакана» народа «рос» в 830-х гг. могла находиться лишь в районе современной Ладоги.

Сам титул «хакан» говорит об ориентации народа «рос» на контролируемые каганом хазар волжско-донские торговые пути, ведущие в страны Арабского халифата, а также о зарождении смутных «имперских амбиций» у русов уже в первой трети IX в., поскольку этот титул со времени Тюркского каганата VI–VII вв. был иерархически сопоставим с титулом «император». Позднее титулом «каган» арабские авторы последней трети IX–X в. именовали владыку северной «руси», княжившего на болотистом острове, окруженном озером, – т. е., видимо, в древнейшем Новгороде (Рюриковом городке). Еще позднее, в XI в., титулом «каган» русский митрополит Илларион именовал и Владимира Святославича, и Ярослава Мудрого, княживших в Киеве.

Примерно к этому же времени (830–850-е гг.) восходит сообщение арабоязычного писателя Ибн-Хордадбеха о том, что русы, «вид славян <…> из отдаленнейших земель славян», через земли хазар привозят в Багдад лучшие меха и мечи и торгуют там, выдавая себя за христиан. «Отдаленнейшие земли славян» при взгляде из Багдада – это, несомненно, Поволховье, а лучшие меха, как известно, происходят из таежной зоны, в которую входит Приладожье. Что же касается высококачественных мечей, ценившихся в исламском мире, то единственное достоверно известное место находки в Восточной Европе древнейшего меча типа В (VIII–IX вв.) находится в Приладожье (дер. Бор на Ояти). Кроме того, многочисленные деревянные модели мечей (для игр и тренировок мальчиков) происходят из культурного слоя Ладоги второй половины VIII в. и позднее, при этом некоторые из них явно воспроизводят настоящие мечи типа В и производного от него типа Н (Старая Ладога… 2003: № 306–310). Мечи эти франкского (рейнского) производства; викинги и скандинаво-славянские русы покупали или захватывали их и перепродавали на арабский Восток.

Однако не только отдельные детали, но и весь комплекс письменных источников, освещающих историю Северной Руси, находит убедительное подтверждение в археологических исследованиях и находках в Ладоге, Приладожье и Поволховье. Ядром древней Ладоги и одновременно местами давних археологических исследований являются территория каменной крепости, расположенной на мысу, образованном Ладожкой и Волховом, и Земляное городище, расположенное южнее, где земляные укрепления (датируемые разными исследователями в диапазоне конца XV – на-чала XVII в.) перекрыли и законсервировали более ранние культурные слои. Раскопки Н. Е. Бранденбурга в каменной крепости, Н. И. Репникова, В. И. Равдоникаса, Г. П. Гроздилова и Е. А. Рябинина на Земляном городище были этапными в археологическом изучении древней Ладоги, которое ныне продолжается экспедицией под руководством А. Н. Кирпичникова. При раскопках Е. А. Рябинина в 1973–1975 и 1981–1985 гг. на Земляном городище в самом основании культурных напластований обнаружены древнейшие деревянные постройки, бревна из которых Н. Б. Черных датировала дендрохронологическим методом 750–760-ми гг. Два древнейших бревна срублены в 753 г., и с этого момента прослеживается нарастающая по количеству ежегодная рубка деревьев и строительство вплоть до 780-х гг., а с небольшими перерывами – и далее до 970-х гг.

Древнейшая дендродата (753 г.) на Земляном городище (где были открыты и разнообразные мастерские VIII–X вв., и «аристократические» дома знати IX–X вв., занимавшейся сбором дани и торговлей, где в 1153 г. был заложен главный храм Ладоги – собор Святого Климента) ныне обоснованно считается начальной вехой в истории Ладоги, важнейшего поселения Поволховья, а позднее – столицы изначальной Руси. Однако начало сложения культуры волховской «руси» относится ко времени еще более раннему, чем 753 г. Характернейшей чертой этой культуры являются своеобразные культово-погребальные сооружения – сопки, сооружавшиеся иногда сразу, а иногда в несколько приемов на высоких коренных берегах Волхова и Сяси (а позднее – и других рек Северо-Запада) и достигавшие в законченном виде 6–10,5 м в высоту. Первоначальная культово-погребальная площадка наиболее сложных по конструкции сопок сооружалась на специально подрезанном возвышенном основании, обычно окруженном венцом из камней. На плоской площадке размещались разнообразные вымостки, стенки, очаги и другие конструкции из камней, рядом с которыми совершались одно-два погребения по обряду сожжения, сопровождаемые чрезвычайно скудным набором вещей. Позднее над первоначальной площадкой возводились земляные насыпи, также содержащие остатки погребений и иногда каменных конструкций. Всего в насыпи сопки обычно совершалось не более четырех-пяти погребений, остальные располагались у подножия сопки, за пределами каменного венца.

Эти высокие крутобокие насыпи, вытянутые вдоль реки и хорошо видные с воды, явно связаны с некой языческой религией, складывающейся в Поволховье. Скорее всего, это была принесенная позднее с севера в Киев варяго-славянской дружиной Вещего Олега религия двух противостоящих и взаимодополняющих божеств: Перуна – бога верха, неба, молнии, воинов, оружия, золота, и Волоса/Велеса – «скотьего бога», бога низа, воды, животных, возможно мыслившегося в образе змеи или медведя. На Волхове сопки простираются по левому берегу от древнего святилища Перынь в его верховьях до дер. Велеша в его низовьях, сохранившей в своем названии (по догадке Г. С. Лебедева) память о втором святилище.

В нижнем ярусе одной из сопок, раскопанной Н. Е. Бранденбургом в урочище Победище к югу от Ладоги, было обнаружено захоронение сожженных костей человека и коня, когтевые фаланги лапы медведя, а также части пояса так называемого неволинского типа, характерного для погребений Прикамья конца VII – первой половины VIII в. (Старая Ладога… 2003: № 316–320); встречаются такие пояса и в Южной Финляндии, и в Эстонии, а один раз – и в Центральной Швеции. В северной части нижнего яруса была обнаружена треугольная каменная вымостка, имеющая аналогии и истоки в подобных более ранних и синхронных древностях Швеции; такие вымостки встречены только в сопках Нижнего Поволховья, и всегда в нижнем ярусе. Таким образом, в древнейшем ярусе древнейшей сопки обнаружено сочетание предмета финноугорского культурного круга и каменной конструкции круга скандинавского, что вполне соответствует истории сложения наименования Aldeigja/Ладога. В Южной Финляндии такой пояс встречен в одном погребальном комплексе с застежкой-фибулой, аналогичной той, которая найдена у подножия группы сопок к северу от Ладоги (Старая Ладога… 2003: № 313), и с наконечником дротика, подобным тому, что найден в грандиозной Полой сопке, известной ныне как «Олегова могила» (Старая Ладога… 2003: № 311). Дротик может датироваться VIII – началом IX в., такие фибулы в Скандинавии встречаются в VI в., а в Финляндии существуют еще дольше, но не позднее рубежа VII–VIII вв.

Таким образом, начало сложения культуры «руси» Поволховья, в том числе обряда захоронения в сопках, относится не позднее чем к первой половине VIII в., и уже в это время фиксируются сакрально-культурные связи, простирающиеся от Приуралья на востоке до Швеции на западе. Как уже отмечалось, сопки отличаются грандиозностью размеров и каменных конструкций, но чрезвычайно бедны вещами, а в культурном слое поселений вещи (кроме обломков керамики и бус) обычно немногочисленны. Поэтому многие типы вещей в Поволховье представлены единичными экземплярами, являющимися как бы символами стоящих за ними процессов, тем более что эти единичные вещи зачастую оказываются и единственными представителями данного класса предметов на территории всей Руси.

К отголоскам очень ранней традиции вещей с выемчатой эмалью (III–V вв.) относится уникальная формочка, найденная на Земляном городище в слое середины IX в., предназначенная для отливки лунницы, уже лишенной земли и датируемой в пределах VI–VII вв. (Старая Ладога… 2003: № 75). Отдаленные более ранние аналогии этой вещи обнаруживаются на юге, на Днестре и Днепре. Возможно, к этому же кругу вещей относится круглая бронзовая фибула, найденная в основании культурного слоя при раскопках Н. К. Стеценко в Каменной крепости; в ней, по мнению автора раскопок и Д. А. Мачинского, чувствуются поздние отголоски композиционных схем вещей с эмалями.

Однако некие существенные сдвиги в жизни Нижнего Поволховья начинаются, несомненно, около середины VIII в. В это время заселяется территория Земляного городища, где сразу же возникает кузнечно-ювелирная мастерская, в которой найден клад скандинавских инструментов (Старая Ладога… 2003: № 91–109), навершие (Старая Ладога… 2003: № 368) с головкой Одина (?) и одновременно кривичское женское височное кольцо, вероятно изготовленное в этой же мастерской (Старая Ладога… 2003: № 125). Начиная с 750–760-х гг. в домостроительстве Ладоги и в наборе украшений отчетливо чувствуются две основные традиции: восточно-европейская, преимущественно славяно-балтская, и скандинавская. Финский компонент заметен в древнейшем погребении в сопкообразной насыпи в урочище Плакун на другом берегу Волхова, где, наряду с фризским гребнем VIII в., обнаружены деревянные носилки – предметы, свойственные погребальному обряду финноязычных народов. Древнейшая в Ладоге арабская монета 699/700 г. (Старая Ладога… 2003: № 232) встречена уже в культурных отложениях 760-х гг., а мощный поток арабского серебра, распространявшегося по Волго-Балту, достигает Ладоги в последней четверти VIII в. Тогда же в Ладоге появляются импорты с территории Хазарского каганата – салтовские синие стеклянные лунницы (Старая Ладога… 2003: № 190) и перстни. Из Передней Азии и Западной Европы в Ладогу и ее окрестности привозятся стеклянные бусы, служившие «колониальным товаром» при скупке мехов у таежных финноязычных охотников. С 750–760-х гг. появляются детские деревянные модели мечей (Старая Ладога… 2003: № 306–310), говорящие о широком распространении их «взрослых» прототипов. С этого же времени в Ладоге встречаются заклепки (Старая Ладога… 2003: № 218–222, 316–364) и доски от морских и речных судов, говорящие о том, что Ладога была крупным торговым портом и перевалочным пунктом, где товары перегружались с морских судов на речные (и обратно), хотя иногда морские суда в IX–X вв. доходили и до Рюрикова городка у истоков Волхова.

Раскопки Е. А. Рябинина в городище Любша, расположенном на правобережье Волхова, в двух километрах по прямой к северу от Ладоги, показали, что в первой половине VIII в. здесь гибнет в огне пожара древоземляное укрепление местного финноязычного населения и на месте его в середине VIII в. возникает уникальная каменно-земляная крепость, видимо имеющая ближайшие аналогии в славянских крепостях Подунавья и Польши. В кладе на городище Холопий городок у истоков Волхова и в сопке на правом берегу Волхова против каменной крепости обнаружены уникальные для Восточной Европы удила с псалиями, увенчанными зооморфными головками, имеющие прямые аналогии в славянских могильниках VIII в. в Среднем Подунавье (Старая Ладога… 2003: № 342).

Возможно, во второй половине VIII в. заселяется (и укрепляется?) территория каменной крепости в Ладоге. Об этом, кроме описанной выше фибулы, говорит находка в крепости в районе церкви Святого Георгия уникального для Руси золотого арабского динара 738/39 гг. или хазарского подражания ему. Подобные динары встречаются в Восточной Европе только на территории Хазарского каганата, в том числе в кладе, зарытом на рубеже VIII–IX вв. К рубежу VIII–IX вв., кроме поселения в собственно Ладоге и сопок Нижнего Поволховья, уже существует городище Любша, прикрывающее Ладогу от набегов с севера, сопки и городок на р. Сясь у села Городище (Алаборг скандинавских саг), контролирующий кратчайший водный путь на юго-восток, а также естественно укрепленные городки – Дубовики у северной границы порогов и Холопий городок в верховьях Волхова, обеспечивающие путь к Ильменю и далее по рекам на юг и юго-восток. В целом, к началу IX в. в Поволховье и на Сяси археологически выявлены все необходимые элементы, позволяющие допускать, что правитель этой области, контролирующий важнейшие торговые, военные, даннические и сакральные пути, мог в подражание и «в пику» хазарскому кагану гордо именовать себя тем же титулом.

Начавшаяся в 790-х гг. на западе, в Северном море, эпоха грабительских походов скандинавов (эпоха викингов) дает о себе знать и на востоке, в Поволховье, хотя и несколько позднее. Первый ладожский клад арабских серебряных дирхемов имеет позднейшую монету 786 г., а затем следует целый «залп» кладов: четыре клада с последними монетами 804–810 гг. зарываются практически одновременно на коротком водном пути от истоков Волхова до Невской губы. При том один из этих кладов зарыт около Ладоги, а другой, из Петергофа, содержит дирхемы с прочерченными на них отдельными скандинавскими и тюркскими рунами и греческую надпись «Zaharios». Примерно в это же время (ок. 810 г.) на Земляном городище Ладоги фиксируется сильный пожар, в котором гибнут сооружения, построенные в 775–790 гг.