Текст книги "Среда обитания – Космос"

17

Шесть лет назад. Гаапт

Ассиметрично

Кружатся внутри

Невидимые сущности,

Не зная, что они найдут.

Абстрактные волны

Разбиваются безрассудно,

Проносятся сквозь мой разум

(пер. с англ.).

Collide – «Violet’s dance»

– Серьезно? – Оливье возмущенно вытаращился на капитана Доусона. – Почему я должен лететь туда?

– На Гаапте нет иглоплювов, первый пилот, – ехидно заметила «Фредерика». – К тому же, кто-то должен вернуть на борт челнок.

– Это приказ, лейтенант, – поставил точку Доусон. – И он не обсуждается. Вы доставите сержанта Петерман на поверхность планеты. У лингвистов другие задачи. Для пилотирования есть пилоты.

– Спасибо, сэр.

– Не благодарите, сержант. Это моя обязанность – заботиться о своих подчиненных.

Господи, да засунь ты свой пафос себе в зад.

Гаапт должен был стать одним из первых заданий, где важны дипломатические способности лингвиста. Вырезать все гнезда придется, если не получится договориться по-хорошему. И «Фредерике» не терпелось выяснить, сможет ли она это сделать.

Оливье достался ей в напарники лишь из-за поломки запасного челнока. Лингвистов обучают всему на свете. И управлению малыми кораблями в том числе. Хотя, Саманте никогда не нравилось играть роль пилота. Но, как и сказал капитан, десантный модуль нужно вернуть на корабль. Мало ли что может случиться с «Бисмарком».

Правда, присутствие на челноке француза ее тоже не радовало. Месяц назад они пришли к соглашению, расставшись друзьями. Ему надоело выслушивать нравоучения, ей – вечное нытье. «Рикки» очень надеялась, что во время спуска на планету Маршанн хотя бы слегка умерит свой скулеж.

До Гаапта оставалось полчаса лету, когда челнок начал издавать тревожный писк. Звук испускала приборная панель, на которую с немым укором смотрел Оливье.

– Ну, что еще?

– Это корыто сообщает, что недостаточно топлива. Мы не сможем долететь до космопорта.

– Шутишь?

– Если бы. Какого хрена ему надо? Я же проверял топливные баки.

Девушка задумчиво глянула на приближающуюся планету и обомлела.

– Олли… Тут какая-то серебристая хрень в иллюминаторе параллельно с нами движется…

– Какая еще хре… Какого черта?!

– Это топливо?

– Схватываешь на лету. Мы его теряем. Но приборы не показали столкновения с чем-либо. Ты почувствовала толчок?

– Нет.

– И панель молчит. Эй, Билли Боб!

Таким незатейливым именем звали компьютер челнока. Имя кто-то одаренный нацарапал прямо на приборной доске. Сильно кастрированный виртуальный разум, с которым обычно общались нажатием кнопок и символов на панели. В экстренных ситуациях можно включить голосовой режим. Но переговариваться с ним не любил никто – слишком холодным и глупым они был.

– Компьютер неисправен, – спустя минуту раздался скрипучий голос.

– Черт! – Оливье в ярости долбанул кулаком по панели. Боб обиделся и ответил миганием всех кнопок сразу. Пилот в долгу не остался и перешел на матерный французский.

– Маршанн, хватит поносить безмозглый компьютер! – встряла «Фредерика», тряся его за рукав и пытаясь привести в чувство. – Скажи лучше, что делать теперь?

– Молись богам, если веришь в них. Топлива хватит лишь на поддержание нужной скорости для входа в атмосферу. Как только войдем, начнем падать. Топлива на тормозные маневры не хватит. Здесь предусмотрена воздушная подушка на случай таких приземлений, но с учетом настроения и здоровья Билли Боба, я бы на это не рассчитывал.

– Не скажу, что ты меня успокоил…

Перед самым входом в атмосферу хаотичная пляска огней на панели прекратилась. Компьютер недовольно кашлянул и выдал информацию о пробоине в левом топливном баке.

– Да что ты говоришь! – рявкнул Оливье.

Девушка нервно хихикнула.

А затем наступил ад.

Челнок начал ускоряться. Корабль трясло и мотало. Он дрожал так, словно вот-вот развалится. Компьютер решил, что режим термоизоляции экипажу тоже уже не понадобится, поэтому кабина стала напоминать христианскую преисподнюю. Гравитатор сдох. На челнок рухнула перегрузка в несколько G, сменяемая резкими приступами невесомости. Во время очередного толчка ремень лингвистки неожиданно расстегнулся, и ее швырнуло к задней стене, рядом со шлюзом, а встать уже не успела – снова навалилась перегрузка. Из носа хлестала кровь, из глаз и ушей, возможно тоже. Кажется, она ослепла. Где-то вопил Оливье, но в данную секунду ей было не до него. Смерть в такую минуту казалась блаженным избавлением.

Удар. Столь мощный, что за ним наконец-то последовала спасительная тьма. Погружаясь в забытье, девушка искренне понадеялась, что умирает.

В себя ее привела дичайшая головная боль. Тело ломило, но она сумела найти в себе силы ощупать лицо. Нос и глаза на месте. Уже хорошо. Правый глаз заплыл, очевидно во время оглушительных полетов по кабине она приложилась лицом.

– Эмм… Оливье?

– Ну что?! – рявкнул он откуда-то слева. Точнее сказать не могла – видел один глаз, да и уши до сих пор заложены.

– Ты живой?

– Нет. Я дружелюбный зомби.

Раз ерничаешь, значит живой, и со всеми конечностями.

– Насчет твоей дружелюбности я бы поспорила. Куда ты, мать твою, нас посадил?

Модуль сложило пополам при ударе об поверхность планеты, а люк сплющился. Пока Оливье пытался проковырять путь наружу, «Фредерика» оказывала себе первую помощь. В отличие от пилота, ей досталось по полной. Правая половина лица раздулась и посинела. Глаз заплыл.

Наконец челнок выпустил их наружу. Пострадавшие осмотрели свои запасы и прикинули план действий. Спальные мешки не нашли. Как и сумку-палатку. Пайка должно хватить надолго. Вот с водой проблемы. Придется пить местную, с гарниром из антибактериальных таблеток. Дизентерия до сих пор пыталась подпортить жизнь колонистам.

Челнок сел в пустыне. Куда не кинь взгляд – ничего. Ни деревца, ни здания.

– Это явно не столица, – хмыкнул Оливье.

– Я сама догадалась, спасибо. И куда идти?

– Погоди, – парень закрыл глаза, прислушиваясь к вшитым в кору мозга навигационным имплантам. – Север впереди. Нам нужно на юго-запад. Город там.

– И как долго идти?

– По моим подсчетам – от двух до четырех недель. В зависимости от скорости передвижения и длительности привалов.

Спина онемела. Ноги словно не принадлежат мне. Третью неделю с неба капает мелкая морось. Иногда приходит ливень. Мощные струи дождя оставляют синяки даже на защищенных броней участках кожи.

Такое ощущение, что водой пропитались все мышцы, кости. Я набухла и скоро лопну, как мыльный пузырь.

Непромокаемая ткань рюкзака оказалась слегка бракованной. Сухой паек больше при всем желании так зваться не может. Очень хочется горячего бульона. Кофе. Или на худой конец просто кипятка.

А ведь все так хорошо начиналось. Первую неделю стояла сухая погода. По ночам было холодно, но без особого дискомфорта. Мы разводили костры, обжаривали копченное мясо, наполняя безвкусный продукт ароматом дыма и полевых трав. Оливье заваривал чай с местными цветами. Мы не ботаники и не зоологи, но меня учили выживать в подобных условиях. Так что я знала, что ядовито, а что нет. Пару раз ловили пустынных змей. С виду ужин не комильфо, но на вкус – божественно. Особенно после сухарей и резинового мяса.

Но «сказка» кончилась спустя шесть дней. Сухая прерия в одночасье превратилась в болото – начался сезон дождей. Ни о каких кострах и чаепитиях больше не было и речи. Поблизости не было ничего, что могло послужить укрытием. Хотя бы временным. Ни пещер, ни деревьев, из которых можно соорудить шалаш.

Первое время Оливье матерился как сапожник. Потом замкнулся в себе и замолчал. А я боролась с поглощающим безумием.

Душ. Горячий душ. Какао. Суп с мясом какой-нибудь местной кракозябры. Разве я многого прошу?

Сегодня я падаю каждые пятнадцать минут. Оливье надоело меня ждать, и он умотал вперед.

Снова завалилась. Прямо в лужу. Придавила поясницей рюкзак и поняла, что без посторонней помощи не встану.

– Оливье? Эй! – связки отсырели тоже. Из горла вырвалось нечто среднее между писком раздавленной эросианской цветочной мушки и хрипом умирающего иглоплюва.

Кажется, я отключилась. Разбудило меня странное ощущение – комфорт. Я открыла глаза и не сразу поняла, что изменилось. Больше не было падающих на лицо тяжелых капель. Дождь кончился. Очень хотелось по этому поводу что-нибудь станцевать, но сил подняться с земли по-прежнему не было.

– Рикки, подъем! – рядом нарисовался Оливье, на лице которого расплылась счастливая детская улыбка. – Дождь кончился. А за тем холмом – поселок. Мы выжили.

– Ох, говори за себя, – простонала я, поднимаясь с его помощью на карачки и мотая головой, пытаясь прийти в себя. – По-моему я давно сдохла и попала в ад.

В поселении их встретили настороженно. Здесь жили в основном наемные рабочие. Раскиданные без всякой планировки металлические бараки без окон внушали тоску. Грязь, лужи, мусор. Скорее всего, замудоханные шахтеры к концу рабочего дня валились без задних ног на свои койки, и им дела не было до окружающего их мира. Но вот стороннего наблюдателя, особенно привыкшего к начищенным до блеска палубам «Бисмарка», это неприятно удивляло. Горячий душ? Ха. Три раза. «Звиняйте, дамочка, сломался бойлер. Вот ждем мастера из соседнего поселка. Второй день ждем».

Прелесть. Отмываться нас послали на ближайшее болото.

– Вот ведь засада. Я в жизни не стирал свои трусы руками, – ныл Оливье, полощась в лужице с неприятным запахом.

«Фредерика» молчала, сосредоточенно оттирая свою броню. На ужин им предложили жесткую солонину и подобие галет, с которыми они таскались все три недели. Брюзжание пилота хорошего настроения ей не добавляло. Она боялась, что сорвется, если начнет ему поддакивать.

Связаться с кораблем получилось с третьей попытки. Но связь была настолько кошмарной, что половину монолога Доусона девушка не разобрала. Только тревогу в голосе. Видимо, переволновался за них с Оливье.

Голодные, холодные и не чувствующие ног, они рухнули на грязные матрацы, набитые болотной травой. Которой не дали просушиться, судя по запаху – воняли жутко. Но «Рикки» сразу же вырубилась.

И тут облом. Через час их разбудил прораб поселка.

– За вами приехали, – с невозмутимым лицом произнес мужчина. И лишь когда парочка садилась в бронированный джип с гусеничным траком вместо колес, лингвистка успела заметить мелькнувшее в его глазах облегчение.

Допотопная техника уже не удивляла. За рулем сидел меланхоличного вида парень с вихром светлых волос. Говорил он мало. Лишь перекинулся парой слов с пассажиром, занимавшем соседнее сиденье. По акценту «Фредерика» вычислила в нем своего земляка. Не удивительно. Больше пятидесяти процентов Гаапта принадлежит Соммеру.

Второй сопровождающий оказался ненамного болтливее. Судя по нашивкам – военные.

– Что здесь делает армия? – на этот вопрос они ответили красноречивым молчанием.

Поняв, что с ребятами каши не сваришь, девушка попыталась уснуть. Но почва Гаапта к этому не располагала. Уставшее тело чувствовало каждую выбоину и кочку – конвой поиском ровной дороги озаботиться не собирался.

Через три часа они подъехали к крупному городу.

– Столица, – прокомментировал водитель. Лингвистка молча приняла информацию к сведению.

Главный город главного рудника галактики отличался от места их кратковременного отдыха лишь размерами, относительной чистотой на улицах и бóльшим количеством людей с безумными взглядами. И еще кое-что. Военные.

– Тебе не кажется, что тут слишком много парней с красными нашивками? – буркнул Оливье.

– Кажется. И меня это нервирует.

Не успели они выйти из машины, как к ним подскочили трое крепко сбитых мужиков с короткими стрижками и Аргхами наперерез. Без единого слова их провели в барак, стоящий особняком от остальных. Едва войдя туда, сержант Петерман поняла, почему. Судя по нашивкам, тут собрались не последние шишки из Красных. Еще присутствовала пара толстячков, не обладающих служебной выправкой, облаченных в костюмы из дорогущей ткани.

– Сержант Петерман? – к ней обратился седой стройный мужчина с запавшими серыми глазами и нашивками майора.

– Так точно, сэр, – девушка вытянулась в струнку.

– Майор Берроуз. Мне поручено ввести вас в курс дела.

На Оливье никто не обращал внимания. Лингвистка чувствовала, как он тихонько закипает, но тут его под белы рученьки увели обратно на улицу.

– Вам известно, с какой целью вас направили на Гаапт?

– Убедить аборигенов пойти на уступки. При необходимости запугать. При еще большей необходимости – уничтожить несколько кладок.

– Что ж, информация устарела, пока вы с пилотом добирались до нас. У нас тут восстание, сержант.

Так вот почему так нервничал капитан!..

– Три недели назад с гааптянами объединилась сбежавшая группа заключенных. И, похоже, люди убедили их устроить полноценный бунт. Через три дня они выдвинули требования через своего вождя, некоего Сержа по кличке «Соловей-Разбойник». На счету этого милого парня грабежи лайнеров, контрабанда, работорговля. Любил недовольных пассажиров выпускать в шлюз.

– Что требуется от меня, сэр?

– Мы понимаем, что требовать от вас голову Сержа мы не можем. Он все-таки человек. А что касается гааптян… Уничтожьте всех, кто примкнул к этому ублюдку. Мы окажем необходимую силовую помощь, – словно прочитал ее мысли Берроуз. – С этого момента мы переходим в ваше подчинение согласно уставу, сержант.

Сейчас описаюсь от счастья.

После ряда неудачных попыток Красного департамента поссориться с коренными жителями некоторых планет, Президент запретил военным заниматься самодеятельностью без ведома лингвистов. Все, что касается межрасовых конфликтов, решается только в присутствии хотя бы одного выпускника «Эриды». «Иначе какой смысл тратить на их обучение столько средств?» – заявил Каховски в интервью. Как правило, пять-десять лингвистов в состоянии справиться с любой ксено-интернациональной проблемой. Но в особо запущенных случаях в помощь им выделялись войска.

Первый опыт работы с солдатами СПЕКТРа лингвистка получила во время зачистки Евангелисты. Правда, уже после того, как иглоплювы вырезали весь космопорт. И сработаться у них не получилось. Одно дело – экипаж «Бисмарка». Все-таки свои уже, как ни крути.

Красные от души ненавидят лингвистов за то, что они якобы отобрали их хлеб. Вряд ли что-то изменится сейчас.

Спустя полчаса голова «Фредерики» трещала от полученных инструкций. Для начала необходимо найти базу повстанцев. Подземелье под городом пестрело туннелями и переходами, в которых живут гааптяне. И людям туда вход был заказан. Выходит, гааптяне оказались не такими тупыми, как о них думали, и оставили себе пути к отступлению.

Конечно, рано или поздно их бы выкурили оттуда.

Гааптяне неагрессивны по своей природе. Если уничтожить вожака, они быстро сдуются. Но сначала нужно добиться, чтобы они выдали его. И заодно всех, кто с ними в сговоре. Этим она и займется, когда найдет их. Пытками. Когда информация будет получена, можно приступить к третьему пункту – ликвидации. Аборигены беззащитны, хоть и омерзительны. У них много уязвимых мест, и они не сопротивляются. Просто мужественно терпят боль и издевательства.

Идеальный народ для СПЕКТРа.

Выспаться так и не дали.

Мне предоставили поистине царские апартаменты с переносной ванной и железной койкой с чистым бельем и сухим матрасом. Приятный запах сушеных трав, висящих под потолком, на полу – ни мусоринки. И еда здесь намного лучше. Холодная ароматная ветчина, тушеные овощи с пряными травами и горячий кофе. Увы, после обеда меня сразу отправили в катакомбы.

Предложили сопровождение, но девушка отказалась. С незнакомцами, недружелюбно настроенными, ей будет некомфортно. Она и подземелья-то не особо любила.

Очутившись впервые за последние несколько недель в одиночестве, лингвистка всерьез раздумывала, а не подремать ли в земляном коридорчике пару часов. Сухо, темно, и главное – тихо. Потом решила, что это чревато неприятностями. Считается, что гааптяне миролюбивые твари, но чем космос не шутит? К тому же, где-то здесь бродят люди, убедившие добродушных аборигенов стоять на своем до конца. Уж эти-то церемониться с лингвисткой не станут.

С недосыпу ее мутило. Нет, так дело не пойдет. Прислонившись к стене, девушка закрыла глаза и сделала пять глубоких вдохов, пообещав организму скорый отдых. Организм в свою очередь пообещал продержаться еще немного.

Фонарик, крепившейся к уху, давал достаточно света, чтобы не врезаться в земляные перегородки. На ментальном горизонте мертвая тишина. Через час лингвистка дотопала до дилеммы в виде первой развилки. Детская считалка пригласила идти направо. Через полчаса наткнулась еще на три коридора. По-прежнему тихо. Выругавшись, повернула обратно. Считалка-то обманула. Уже через несколько шагов она услышала негромкий звук. Словно гудел улей с насекомыми. Впрочем, недалеко от истины. Гааптяне – те же пауки, только обладающие развитым мозгом и приличными размерами.

Кто бы мог подумать – гааптяне сговорились с людьми. Людьми! Мы всегда отличались нетерпимостью к другим созданиями космоса. Впрочем, между собой тоже плохо ладили. Белые уничтожили красных, поработили черных и пытались подсадить на опиум желтых. Лишь умирающая из-за климатического Апокалипсиса Земля заставила нас примириться меж собой и обратить свой гнев против инопланетян. Особенно на тех, кто этого гнева вовсе не заслуживал.

Земляные проходы становились все уже. Пару раз пришлось опускаться на карачки и ползти. Вот это я больше всего не люблю. В такой позиции защищаться-то сложно, не говоря уж про атаку. Нет пространства для маневров.

В одном из коридоров я все-таки застряла. Позор. Плечи кое-как протиснулись, а вот пятая точка пролезать отказалась наотрез. Никогда бы не подумала, что она может так меня подвести. Отчаявшись выбраться, я, кажется, отключилась. По крайней мере, открыв снова глаза, обнаружила, что часы ускакали на сорок минут вперед. Плохо, очень плохо. Непрофессионально и опасно. Привычка полагаться на дар иногда делает меня слишком безответственной.

Если кому расскажу, «Эрида» от меня отречется. За два дня я спала не больше четырех часов, но для лингвиста – слабое оправдание. Грусть-печаль.

Кое-как я вылезла обратно. Достала стилеты.

Уж простите, дорогие мои, что вам придется заняться такой черной работой.

Принялась ковырять лаз. Земля поддавалась не слишком усердно. Но спустя час я все-таки пролезла вперед. И очутилась в просторной комнате. Здесь было относительно прохладно и свежо. Вспотевший от трудов лоб приятно холодила витавшая здесь влажность.

И еще здесь меня ждал сюрприз. Аборигены-то, оказывается, не врали, прося о передышке.

Вдоль стен располагались яичные кладки. Роддом гааптян. По приблизительным подсчетам, здесь тысяч пять особей. Уничтожение этого родильного отделения нанесет им ощутимый урон. Они плодятся очень медленно. Вполне возможно, обнаруженная мною кладка – единственная.

Скорей всего, на подобный шаг Красный департамент не подпишется. Кто-то ведь нужен для работ на рудниках. Не все под силу каторжникам и наемным рабочим. Пару сотен яиц наверняка захотят оставить. Впрочем, не мне решать. Моя задача – найти их теплую компашку и разворошить там все к жовоньским хвостам.

Но с каждой секундой эта задача начинала сильно меня напрягать.

Судя по мысленному потоку, который я улавливала, где-то рядом со мной собралось особей двести. Четко разобрать, о чем они думают, я не могла. Земляные перегородки частично экранировали дар, возможно из-за вкраплений бареллитовой руды. Мне достались лишь ощущения. Страх. Паника. Ужас. Они знают, что хозяева рудников вызвали лингвиста.

По-хорошему, я должна запомнить это место и доложить Красным нашивкам. Или взять с собой собратьев, которых здесь не было. Соваться в банку с пауками одной – не самая удачная из моих идей. Но я сунулась. Пролезла в зал, где и застукала недоделанных революционеров.

И едва не оглохла от нахлынувшей эмоциональной волны. Меня словно протащило по песчаному берегу метров двести и потом со всей дури приложило об утес. Они увидели меня. Заголосили как сумасшедшие. Их крики разрывали мою голову изнутри.

Я упала на колени и зажмурилась.

Мне приходилось убивать, и немало. Бóльшей частью – инопланетных тварей. Они тоже боялись смерти, молили о пощаде. Но какое до них дело лингвисту? Я – чистильщик. А они – проказа нашей галактики.

Сейчас все иначе. Во мне что-то изменилось. Я приняла их мысли. Впустила в себя. Головная боль ушла, сразу стало легче.

«Пожалуйста, не трогай кладки. Не убивай наше будущее»…

Они знали, зачем я здесь и что их теперь ждет. Понимали – вся их затея с восстанием провалилась. Они корили себя за то, что пошли на поводу у кучки человеческих заключенных, подставив под удар свою расу и потомство.

Здесь были и молодые особи, подростки. Они не боялись меня. Матки пытались закрыть их своими широкими туловищами, но тщетно – их любопытные жвала щелкали над головами матерей, они изо всех сил пытаясь разглядеть, что же за чудо чудное их посетило.

Гааптяне вели себя совсем как люди. В них больше человеческого, чем в некоторых из нас.

И какого рожна вы устроили этот бардак?

Мысль прозвучала удивительно мягко. Я не хотела их пугать.

Гааптяне – не телепаты. Они общаются между собой с помощью звуков и запахов. И даже выучили галакто. Но разговаривают на нем плохо – у них нет подходящих челюстей для этой цели. И тем не менее, я всегда хорошо понимала представителей этой расы. У них интересные мысли – не только фразы и слова, но и образы. Очень яркие, реалистичные и объемные. Люди тоже иногда мыслят образами, но у них зрение развито хуже, а мысли, как и сны, блеклые и очень часто двумерные.

Я устала. Хотела спать. Пить. Еле стояла на ногах. Шквал образов и чувств чуждых мне существ смял в одночасье жесткую оболочку, защищавшую таких как я от ненужного сочувствия. И я узрела.

Не от хорошей жизни они прислушались к Сержу и согласились поддержать его. И не хотели они никаких революций. Просто составили список требований и обратились к руководству. Вернее, попытались обратиться. Первую партию к начальству не допустили, а охрана избила парламентеров. Вторую группу все же впустили. Но не всех выпустили. И заявили, что их требования смешны.

Некие Серж и компания просто воспользовались наивностью гааптян, чтобы выдвинуть свои требования. Или свалить с планеты под шумок восстания. Дела у пауков обстояли весьма печально, поэтому они приняли руководство заключенных.

Местных жителей полностью поработили. За работу в шахтах им не платят. Живут они в условиях худших, чем каторжники. Детей сразу обучают рудным работам. Никаких выходных, отпусков, больничных. Даже беременные самки трудятся среди залежей бареллита. Неуместно, но все же – а когда они находят время для спаривания?..

Аборигены умирали от недоедания, недосыпания и болезней, а администрация лишь пожимала плечами и выражала надежду, что «следующее поколение окажется выносливее». Нет. Гааптяне вымирали. Если так пойдет и дальше, работать придется людям. И не только самоубийцам и преступникам.

Нет, я не смогу их уничтожить. Это же… Жестоко.

Странные слова из уст лингвистки. Но она больше не разделяла гааптян и людей.

Девушка провела в логове повстанцев пять часов. С ней поделились скудным провиантом. И не из страха. Нет. Им стало ее жалко. Они сочувствовали лингвистке.

Это время перевернуло ее мировоззрение с ног на голову. Сердце и разум вошли в противостояние, и разум, пусть не сразу, но проиграл.

Из Гааптских подземелий сержант Петерман вернулась другим человеком.