Текст книги "Среда обитания – Космос"

– Да брось. Ну хочешь, бартер устроим. Отдашь натурой.

– Сэм, мне не до смеха.

– Так я и не смеюсь! Я помочь пытаюсь вообще-то.

– Прости. Нервы шалят.

– Да я уж вижу…

– Я пойду в нашу квартиру. Ты со мной или останешься по делам? – без перехода спросил Ульф.

– Иди. Я задержусь. Раз уж мы уже нарушили запрет Ли Вонна, доведу дело до конца. Отчитаюсь домой, что жива-здорова.

– Тогда до встречи.

Втянув голову в плечи и подставив затылок льющемуся с тучного серого неба водопаду, десантник, еле переставляя ноги, побрел в сторону их временного жилища. Вот уж не ожидала она, что крепкий сорокалетний мужик, не робкого десятка, так раскиснет. Саманта проводила его взглядом до первого поворота, села за свободный терминал и набрала заветные цифры.

– Значит, живая, – резюмировал дед, после взаимных приветствий. – Просто так ты никогда не звонишь. Что случилось?

– Мне нужны деньги.

– Сколько? – все-таки любит она старика Гроссмана. Коротко, по делу. Ни единого лишнего вопроса.

– Давай тысяч пятнадцать, чтоб уж наверняка.

– Ты же понимаешь, что такой крупный перевод обязательно отследят?

– Понимаю. Ну ты зашифруйся как-нибудь, деда. Пожалуйста.

– Мне не жалко. Зная тебя, я больше чем уверен, что такая сумма нужна не на новые платья. Я за тебя переживаю.

– Меня не найдут, если ты об этом. Я планирую быстро перемещаться в пространстве.

– Это как же, телепортом, что ли? – улыбнулся Гроссман.

– А как повезет.

– Ладно. Попробую замести следы, как смогу. Если что, не серчай на старика.

– И не собиралась, деда.

– Как ты там вообще?

– Потихоньку. Жизнь имеет в разных позах, но не сдаюсь.

– Моя девочка. Удачи. Деньги придут в течение десяти минут.

– Целую, деда. До связи.

Запястье дернулось, под кожей ощутимо защипало. Чип заработал. Вот и билет Ульфа пожаловал.

Вернувшись в халупу Ли Вонна, обнаружила спящего на матрасе десантника. В отведенной им комнате отчетливо различался запах дешевого вискаря. Воспользовавшись компьютером Вонна, девушка за пять секунд перекинула всю полученную от деда сумму на счет Ульфа. Ей эти деньги уже ни к чему. Примостившись рядом с мужчиной, Сэм закрыла глаза и попыталась поймать сон. Но неудобная постель от всей души этому препятствовала.

Квартира Ли Вонна размерами не баловала. Как и количеством комнат. Ульфу и Саманте досталась отдельная каморка, с учетом их боевых заслуг. Пати, Милина и Пер ютились в крохотном чулане без окон. Зато капитан себе ни в чем не отказал – выделил себе отдельную спальню. Кроватей не хватало, естественно. На пол были брошены матрасы, набитые сухой (не всегда) болотной травой. Воняли жутко. Но после недельного перелета на борту отнюдь не гостеприимного «Меркурия» все были рады и таким удобствам.

Под закрытыми веками замелькали картинки, тело начало вздрагивать, погружаясь в мягкие руки Морфея. Как вдруг ее грубо выдернули из полудремы возмущенным рявканьем.

– Это еще что за хрень?!

– Я обещала – я сделала.

– Саманта… – мрачно протянул Ульф, но девушка его перебила.

– Вернуть все равно не сможешь. Я заблокировала свой кредитный чип. Временно. Пока ты не улетишь.

– Спасибо. За все.

Лингвистка с улыбкой кивнула. Слова тут уже излишни.

На следующее утро я поехала проводить его.

По дороге в задрипанный космопорт, на который даже глядеть страшно, не то что взлетать и садиться, Ульф мялся, пытаясь выразить свою благодарность, но не находя подходящих слов. А капрал Корф молчала, загадочно улыбаясь.

– Полетели со мной! – опомнился наконец десантник, когда они ждали посадку. – За два билета нам сделают скидку. Как раз уложимся в эту сумму. Найдем на Буурхе врача…

– А донора ты тоже там найдешь? – задрав правую бровь, поинтересовалась Сэм. – Я сама справлюсь. Не волнуйся.

– У тебя осталось не так уж много времени. Пожалуйста, не опускай руки. Я не хочу тебя потерять – обнимая девушку и прижимаясь подбородком к ее макушке, тихо произнес мужчина. – Мы еще увидимся, обещаю.

– Хорошо, – с мягкой улыбкой ответила она, стараясь не выдать ложь дрогнувшей губой или подозрительным блеском в глазах. Вроде вышло искренне. По крайней мере Ульф серьезно кивнул, поцеловал ее и отодвинулся.

– Продолжим, когда свидимся. Вряд ли я смогу в ближайшее время вырваться с планеты. Но может, будешь пролетать мимо…

– Я загляну. Честно. Как только появится возможность, обязательно навещу тебя. И мы продолжим. Как и всегда. Мы ведь всегда продолжаем, да?

Снова кивок. Всего лишь сухое движение головой, но девушка знала, как ему хреново. Он и не думал скрывать свои мысли. Повернувшись, Ульф зашагал в сторону посадочной залы.

А я стояла и ревела, глядя ему вслед. Наконец можно дать волю. При нем не хотелось плакать. Космос Великий, как же мне будет его не хватать… Не то, чтоб я хотела его молчаливого присутствия во время своей медленной и мучительной агонии. Но…

Я так и не сказала ему, что люблю. Любила? Буду любить? Не важно. Он тоже промолчал, даже в мыслях. Но эмоции заглушить не смог…

ГЛОССАРИЙ №28

Вегерь — млекопитающее с планеты Либерсия. Похожи на земных вепрей.

29

Ульф Линдквист, десантник

Когда все вспыхнуло,

Моя жизнь расклеилась,

И узы, которыми мы были связаны, в прошлом.

Что же мне делать? (пер. с англ.).

Flaw – «Recognize»

Буурх. Планета с дурным характером.

Выйдя из космопорта, Ульф был встречен тропическим проливным дождем и смертельной духотой. Вздохнув, он поплелся к стоянке такси. Как же он ненавидел эту планету. Город, высасывающий все жизненные соки из жителей. Идиотский климат, убивающий здоровые клетки перепадами давления и влажности. Сонные, ни к чему не стремящиеся люди. И его родители такие же.

Немцы, приватизировавшие Соммер, решили во что бы то ни стало захватить побольше, пытаясь таким образом расширить сферу своего влияния. И брали под крыло любую планету. Не важно, можно там жить или что-то добывать – она принадлежит им, и точка.

Буурх изначально был миром непростым. И не особо ценным. Когда-то М-105/14 была безжизненной пустыней, медленно и неохотно плывущей вокруг горячей ярко-желтой звезды с мощным гамма-излучением.

Но люди не сдавались, пытаясь изменить планету. Однако в процессе терраформирования что-то пошло не так, и удушливый песчаник превратился в адские джунгли, вечно поливаемые дождями. За считанные месяцы сформировалась своя флора, удавившая все привезенные саженцы. Поселенцам удалось отвоевать территории под города и поселки, но каждый год велась непрестанная война с зелеными и черными лианами, ползущими со всех сторон. Климат полностью стоял на их стороне. Непрекращающиеся дожди питали растительную армию, наполняя водянистые жирные стебли влагой. Эти сволочи даже сквозь камень могли прорасти.

Сначала Буурх был скоплением человеческого мусора. Туда летели люди, бегущие от законов Соммера. Скрывающиеся от алиментов бывшие мужья; уклоняющиеся от службы дезертиры; бойкие девицы, прячущиеся от богатых папиков, с которых удалось урвать немалый куш; мелкие чиновники, нечистые на руку. Но были и энтузиасты своего дела, решившие жизнь положить во благо общества, и довести новообретенный мир до ума.

Потомки тех и других перемешались между собой, породив нечто странное. Вроде уже и не алчущие наживы преступники, и не погрязшие в расчетах идеалисты-ученые. Неплохие в общем-то люди, утонувшие в каждодневной рутине и не желающие это менять. Есть крыша над головой – и ладно. А то, что крыша насквозь проросла ядовитыми лианами – ерунда, на наш век хватит.

Когда-то ботаники пытались раз и навсегда избавиться от вездесущих растений, лезущих из каждой щели. Что-то даже получалось. Но неправильные расчеты привели к проигрышу в борьбе, и народ смирился. Повторное терраформирование признали нерентабельным. Все так же по старинке катались по джунглям, выжигая целые районы плазмой и освобождая место под шахты. А каменные стены городов поливали химикатами, состав которых приходилось время от времени модифицировать – зеленые монстры привыкали и начинали получать от яда удовольствие. От стали и сплавов пришлось отказаться от слова совсем – флора разрушала их с нездоровым энтузиазмом.

Как и когда они общей массой пришли к выводу, что все бесполезно, и нужно просто жить, не обращая ни на что внимания – Ульф не знал. Его родители уже родились в таком обществе. Их родители – тоже. И с молоком матерей впитывали подобное отношение к жизни. Большинство жителей находилось на грани нищеты, но никого это не смущало.

Сам Ульф родился лишь благодаря чуду. Мать, Сванхильду, сразу же после свадьбы предупредили о слабом здоровье и рекомендовали усыновить ребенка, а не рожать самой. Но единственный раз в жизни, сорок лет назад, Сван выказала упрямство и дала отпор даже Ульрику, мужу, который всегда имел на нее огромное влияние и не хотел подвергать ее жизнь опасности. И решила сохранить плод.

Родители будущего десантника – классические представители рабочего класса. Ульрик – шахтер, добывающий иридий*. Эта руда, использующаяся в строении космических кораблей, кормила весь Буурх. Сванхильда работала в столовой при руднике. Там и познакомились.

Сына оба любили безумно. Хоть и не всегда понимали, и не разделяли его убеждений. Маленький Ульф с самого детства мечтал вырваться с этой протухшей планеты, но его чувствительная натура не представляла, как это – оставить родителей одних.

Линдквист-младший рос любознательным непоседливым ребенком. Перечитал не один раз тусклую домашнюю библиотеку, представленную несколькими развлекательными брошюрками и парочкой научных пособий, невесть как попавших в их дом, да еще заглядывал в местную библиотеку при школе. Его пытливый ум восставал против необходимости трудиться на иридиевой шахте. Но возможностей на Буурхе слишком мало. К пятнадцати годам мальчик пришел к выводу, что единственный приемлемый путь для него – стать учителем. Не бог весть что, но по крайней мере профессия не даст отупеть и скиснуть в среде болотного конформизма. Но не вышло.

Сначала заболела мать. Вслед за ней отец. Медицина на Буурхе безумно дорогая. Ульрику пришлось бросить работу, да вскоре и Сван слегла окончательно.

Недолго думая, Ульф подался в десантники. Платили хорошо, и к тому же, предоставляли бесплатную медицинскую страховку, по которой родители могли получать раз в полгода запас необходимых лекарств. Их, правда, хватало лишь на пару месяцев, но за остальное он мог заплатить теперь и сам.

Учеба в десантной школе еще не закончилась, когда поступил приказ зачистить Андрисе. Почему для борьбы с иглоплювами послали желторотых юнцов, толком не умеющих держать в руках лучевики, осталось загадкой. Возможно, не рассчитали серьезность ситуации.

Прошло двадцать два года, но Линдквист до сих пор не мог забыть ужас от первой встречи с плюшевыми монстрами, лезущими со всех сторон и разевающих зубастые пасти в громогласных рычаниях. Он помнил их по картинкам из учебников по ксенобиологии, где они представлены милыми розовыми медвежатами, ласковыми, с плюшевой шерстью. Их и звали раньше Урсо-де-Роса. Что в переводе с португальского означало – розовый медведь. И от этого контраста становилось еще хуже.

Ребята из его батальона умирали страшно. Противник не церемонился, прожирая в рядах солдат жирные бреши. Лучевики не успевали перезаряжаться. Твари вели себя так, словно голодали месяц, и наконец дорвались до умопомрачительно вкусного хавчика. Вот и Линдквист, замешкавшись, попал в толпу плюшевых убийц, почти начисто сожравших левую руку. Ему повезло оказаться в подчинении у расторопного сержанта, отбившего его у иглоплювов.

Еще не достигнув восемнадцатилетия, Ульф лишился руки. Страховка покрыла бионическую конечность, но не помогла сохранить работу. Продолжить карьерный рост удалось лишь через два года, да и то не совсем легально. Пять лет он колесил по галактике вместе с одним ушлым космическим пиратом, пока компаньона не упекли на Гаапт. Кораблик, лишившись капитана, долго не прожил – команда не справилась с управлением, и как-то раз корвет рухнул на планету. Ульфа при взрыве контузило с такой силой, что слух почти полностью пропал. Не говоря уже о внутренних кровотечениях. Кроме него выжили еще трое, но Линдквист, поколебавшись, решил их добить – с такими травмами все равно не жильцы.

Никакой страховки на этот раз не было. Ни о какой легальной работе и вовсе не могло идти речи. Потеря почки, инвалидность и запрет на космические полеты.

Невеста, ждущая его на Буурхе, предпочла лишний раз не заморачиваться чужими проблемами, и разорвала помолвку.

Год он перебивался работой наемника. Там, где никто не будет глубоко копать в документах, удостоверяющих личность. А потом он познакомился с Ли Вонном и получил членство в Братстве вольных охотников. Так поэтично называлась преступная группировка, основанная корейцем. Озлобленный после жизненных неурядиц, Ульф неплохо вписался в пиратскую стаю. При налетах на пассажирские лайнеры с недовольными особо не церемонился, хотя перевозить живой товар брезговал, предпочитая простой и не затейливый грабеж. Работал жестко и эффективно, за что и получил прозвище «Песчаный волк»*.

Но все хорошее когда-нибудь кончается. Несколько раз вместе с Ульфом в рейдах участвовал любимчик Вонна, что-то вроде приемного сына. Совершеннейший отморозок, даже по меркам Братства. Глядя, что вытворяет этот Соловей-Разбойник, Линдквист внезапно задумался, что он, возможно, спустя пару лет станет таким же отбитым. Ульфу даже пришлось пару раз одернуть напарника, когда того совсем уж заносило. Естественно, после этого между ними начались трения, которые вскоре переросли в открытую вражду. Вонн встал на сторону Соловья, и Ульф ушел.

В двадцать семь лет без профессии и связей выжить непросто. Снова ряды наемников. Сопровождение грузов, охрана влиятельных хозяев не очень легальных заведений, несколько операций в помощь «красным нашивкам» во время колониальных бунтов, охота за головами. В общем и целом, то же пиратство, только в профиль.

Спустя четыре года во время операции по устранению одного зарвавшегося банкира, решившего ограбить не тех людей, Ульф снова встретил Ли Вонна. Кореец рассказал о смене сферы деятельности на более легальную. Или, если хотите, не такую жестокую. Соловей к этому времени решил сколотить свою собственную банду, и покинул капитана. За неимением лучшего, Ульф согласился. Вонна он уважал, как лидера и капитана, а раз в его команде больше нет Сержа, того самого Соловья, значит, и пробивать ему голову не придется. Смерть любимчика не очень хорошо сказалась бы на отношения с Вонном.

Это были неплохие восемь лет. Относительно спокойные, в меру кровавые. Кромсать на этот раз приходилось по большей части недружелюбную фауну исследуемых планет. Звери-то не молят о пощаде в процессе.

А еще была Саманта. Лучшее, что случалось в его жизни.

Ульф особо не заморачивался по поводу слабой половины человечества. Отношение отца к матери привило ему уважение к женщинам. Он славился своей галантностью по отношению к дамам даже будучи пиратом. В отличие от Сержа, ему не нужно было пытать пассажирок ради припрятанных в багаже драгоценностей. Они сами все отдавали, завороженные его вкрадчивым голосом и манерами завзятого Казановы. Возможно, они бы отдали еще больше, ради возможности заглянуть за непрозрачное стекло гермошлема.

Врожденная неспособность обидеть женщину по собственной воле и в личной жизни играла не меньшую роль. Уходя от очередной подружки, Линдквист старался провернуть все так, чтобы дама не затаила обиду. Расставались всегда по-хорошему и с легким сердцем.

О том, чтобы завести семью и детей, и вовсе речи не шло.

Он не влюблялся и ни по кому не скучал. Но пять дней без Саманты, без его Саманты, выворачивали наизнанку. Ульф отчаянно хотел просто прикоснуться, услышать ее хриплый смех, посмотреть в глаза, в которых жил целый космос. А мысль, что она вот-вот может умереть, причиняла почти физическую боль. И он вынужден покинуть ее в такой тяжелый для нее момент. Свинство.

Единственное, что отвлекало от девушки – то, что ожидало дома. Если бы он твердо знал, что родители мертвы, возможно, остался бы на Эсмодиусе. Но неизвестность поставила перед сложным выбором. И привязанность к родителям победила. Линдквист не мог бросить их вот так просто. А если они живы, но не в состоянии даже добраться до воды? Или лежат на полу, уже разлагаясь, и некому предать их земле?

Представив это зрелище, Ульф вздрогнул. Он уже подходил к их сгнившей лачуге, но воображение заставило замереть у самой двери.

Дверь была открыта. Что не удивительно. Она вообще редко закрывалась – ничего ценного в домах на этой улице давно не водилось. Войдя в темные сени, Линдквист провел рукой по влажным волосам, стряхивая дождевые капли, и потянулся к выключателю. Щелчок прозвучал как-то сердито. Видимо потому что электричества не было. Отключили за неуплату.

Принюхавшись, Ульф не различил ни запаха разлагающейся плоти, ни амбре больного тела. Пахло сухими травами, которые мать всегда развешивала над печью. Пряный аромат, такой родной, щекотал ноздри.

– Мам, пап? – голос прозвучал глухо, словно из железной бочки. Откашлявшись, позвал еще раз, но в ответ на него набросилась тишина.

Пошарив в полутьме по комнатам, оставляя повсюду грязные следы, Линдквист понял лишь одно – дом пуст. Но куда делись родители, и что с ними произошло – оставалось загадкой.

Недолго думая, постучал к соседям. Дверь открыла фру* Ульссон, милая старушка с добрым нравом, вечно пытавшаяся запичкать до смерти маленького Ульфа пирогами.

– Ой, дорогой, как же та-а-ак, – при взгляде на Линдквиста принялась причитать она, даже не поздоровавшись. – Совсем чуть-чуть не успел. Померли твои старики вот уж седьмицу назад.

– Где они? – сглотнув вязкий комок, застрявший в горле, прохрипел мужчина.

– Дык сожгли мы их уже. Сам ведь знаешь, у нас мертвяки долго не задерживаются.

– Почему не дождались меня?!

– Ох, зайчик мой бедный, дык как же можно ж было ждать-то? Связи с тобой нет, где ты, никто не ведает. Что парень ты у нас военный, и служишь бог весть где, знаем, а как дозвониться – нет.

– Где прах? – закрывая глаза и прислоняясь к дверному косяку, чтобы не свалиться, тихо спросил Ульф.

– Дык вот же ж здесь. У меня на полочке стоят. Я взялась передать их тебе, коли придешь да попросишь.

– И вот я пришел и попросил.

– Сейчас и отдам, не переживай ты так.

Еще бы, и чего он нервничает. Подумаешь, родители умерли, пока его не было. Фигня вопрос. А самое главное – мог и не прилетать. Теперь ощущение, что он предал Саманту, нескоро его покинет.

– Вот, держи, родимый, – фру Ульссон принесла две фарфоровые вазы, расписанные голубыми цветами. – Мы уж не скупились, постарались ради Сван и Ульрика.

– Сколько я вам должен? – сухо спросил Ульф, принимая урны с прахом.

– Да нисколько, милый. Шахта все оплатила.

– Даже мамину кремацию?

– Ага. Отец же твой всеми уважаемый человек был. И для шахты много чего сделал. Не бери в голову. Ох, наверное, пришлось раньше срока контракт прервать?

– Вроде того…

– Как жалко-то… Позвонил бы мне, я б сказала, что все уже сделано, и тебе прилетать нет нужды.

– Конечно, мог бы. Но откуда мне знать ваш номер?

– С соседями надо дружить, – проникновенно заявила женщина. – Вот у меня крыша протекает…

– До свидания, – не дослушав, попрощался Ульф, резко отворачиваясь от крыльца.

Вернулся в отчий дом. Ни света, ни воды. И огромная серая пустота, куполом укрывшая стены. Тишина давила на ушные перепонки, а в области солнечного сплетения стоял склизкий комок с привкусом безысходности.

Поставив урну на обеденный стол, Ульф рухнул на стул и опустил голову на руки. Неловким движением задел одну из ваз, и она аккуратно спланировала на пол, разлетевшись на осколки.

– Вот прям как вся моя жизнь, – буркнул мужчина, опускаясь на колени, чтобы собрать остатки праха. Замер в миллиметре от осколков, медленно поднялся. Несколько секунд, нахмурившись, смотрел на оставшуюся в целостности урну. Затем, подхватив ее, со всей дури швырнул на пол. Дальше – больше. В ход пошли стулья, нехитрая утварь, книги, пластиковые вазочки с засохшими цветами, глиняные статуэтки, которые так любила лепить в часы досуга его мать.

В голове билась лишь одна мысль – ненавижу. Вся его жизнь прошла так, как хотели они. И даже после смерти умудрились заставить его сойти с намеченной дороги.

– Ненавижу! – рявкнул Линдквист напоследок, словно ставя точку в потоке бессильной ярости. Гнев сменился приступом острого стыда. Не за разгромленный дом, а за свои мысли. Злые, неблагодарные, а самое главное, уже бесполезные. Родители не виноваты в своих болезнях. И в том, что случилось с ним на Андрисе – тоже. Он сам сделал выбор. Никто не принуждал его выпрыгнуть из кожи вон ради денег. Ненавидеть ему нужно себя. За то, что любил их.

Успокоившись, достал из чулана метлу, и склонившись над разбитыми урнами, задумался, где теперь кто. Усмехнувшись, смел все в одну кучку, и пересыпал в одну из пластиковых ваз, уцелевшую после погрома. Пусть и после смерти будут всегда вместе.

Перед восходом солнца дождь все-таки ушел на перекур, но пропитанное влагой дерево, сырое и набухшее, огнем занялось неохотно. На пожар сбежалась вся улица. Ульссон верещала и причитала больше всех.

– Он сошел с ума! Остановите его! Огонь перекинется на наши дома!

Ульф обернулся к ней. Без нахмуренных бровей или танцующих желваков. Но его спокойный и даже отрешенный взгляд напугал старушку сильнее любых вспышек ярости.

Херр* Фромм, старик, живущий по соседству, и отравляющий своим существованием жизнь Ульссон, ядовито усмехнулся:

– Да он сюда небось пять бочек соляры* налил, поэтому и загорелось. С нашими-то ливнями все дома – пожароустойчивые. Не переживай, Матильда. Правильно все парень делает. На пепелище построит новое жилище, получше старого. Начнет новую жизнь…

Новая жизнь. Ульф смотрел на зарево и чувствовал, как горит в груди.

Прости меня, Сэмми…

ГЛОССАРИЙ №29

Песчаный волк (норвеж. – Sand Ulv) – разновидность хищника, обитающего в пустыне Стег Люфт, расположенной на южном полюсе Буурха. Единственная часть планеты, не подвергшаяся терраформированию ради сохранения эндемичной фауны.

Крупнее земного волка в полтора раза. Опасный хищник с плотной панцирной кожей, скудным волосяным покровом обычно грязно-бежевого цвета и костяными шипами вдоль позвоночника. В отличие от волков Земли, предпочитают жить и охотиться парами «самец+самка».

Иридий – химический элемент с атомным номером 77 в периодической системе химических элементов Д. И. Менделеева. Иридий – очень твёрдый, тугоплавкий, серебристо-белый переходный металл платиновой группы, обладающий высокой плотностью и сравнимый по этому параметру только с осмием (плотности Os и Ir практически равны с учётом погрешности теоретических расчётов). Имеет высокую коррозионную стойкость даже при температуре 2000° C. В земных породах встречается крайне редко, поэтому высокая концентрация иридия в образцах породы является индикатором космического (метеоритного) происхождения последних. Особый интерес в качестве источника электроэнергии вызывает его ядерный изомер иридий-192m2 (имеющий период полураспада 241 год).

Иридий используется также для изготовления перьев для ручек. Небольшой шарик из иридия можно встретить на кончиках перьев и чернильных стержней, особенно хорошо его видно на золотых перьях, где он отличается по цвету от самого пера. Иридий в палеонтологии и геологии является индикатором слоя, который сформировался сразу после падения метеоритов.

Иридий, наряду с медью и платиной, применяется в свечах зажигания двигателей внутреннего сгорания (ДВС) в качестве материала для изготовления электродов, делая такие свечи наиболее долговечными (100—160 тыс. км пробега автомобиля) и снижая требования к напряжению искрообразования. Изначально использовался в авиации и гоночных автомобилях, затем, по мере снижения стоимости продукции, стал употребляться и на массовых автомобилях. В настоящее время такие свечи доступны для большинства двигателей, однако являются наиболее дорогими.

Иридий-192 является радионуклидом с периодом полураспада 74 суток, широко применяемым в дефектоскопии, особенно в условиях, когда генерирующие источники не могут быть использованы (взрывоопасные среды, отсутствие питающего напряжения нужной мощности).

Платиноиридиевый сплав обладает большой механической прочностью, не окисляется. Из этого сплава, в частности, изготовлен эталон килограмма.

Фру (швед. fru) – госпожа, обращение к замужней женщине.

Херр (швед. herr) – господин.

Соляра (солярка, дизельное топливо) – на окраинах СПЕКТРа до сих пор пользуются этим сравнительно недорогим видом топлива, даже на планетах, где отсутствуют аналоги земной нефти.