Текст книги "Сочувствую ее темным духам… 13—21"

Майкл посмотрел в пол, зачем-то шмыгнул носом и произнес:

– Осколок, который я выкинул в окно… Я знаю, что это от флакона с АПЛом. От противоядия, которое продлевает тебе жизнь. Зачем ты его разбила?

Эми кивнула, ее мрачное лицо стало совсем обреченным. Она медленно сползла с кровати, села на пол и уткнулась лицом в ладони.

– Я все ждала, когда ты об этом спросишь. Очевидно, что это осколок от противоядия. Я разбила его намеренно, вчера ночью, когда все спали. С тщательностью собирала осколки – вернее, думала, что с тщательностью. Затем взяла из машины Клода деньги и рано утром пошла на городскую площадь, купила там цветы, мандарины и хвою. Еле-еле нашла, бродила часа два. Потом встретила на улице какую-то девочку, зовут вроде Алиса, не помню точно. Как и я, пестроголовая, с разноцветными волосами. Она сказала мне, что идет на собрание кружка под названием Вскормленные Матерью-Суицидницей. Думаю, не стоит пояснять, что это культ самоубийц.

Эми убрала ладони от лица, прерывисто вздохнула, повернулась к Майклу, после чего продолжила:

– Я ей сказала, что идея хорошая, что после истинного счастья, которое дарует лициды, последующая жизнь кажется бессмысленной и поэтому нет смысла ее продолжать. Алиса обрадовалась, услышав такие слова, думала, что я к ней присоединюсь для собрания суицидников. Но я сказала, что нет, не присоединюсь, я не хочу, чтобы предводители какого-то идиотского культа решали как мне жить, а как умирать…

– Молодец! – ввернул Майкл.

… -потому что свою судьбу я уже решила сама.

Ободрение к рассказу Эми, который, как казалось Майклу, вел к чему-то жизнеутверждающему, исчезло. Он замер, а Эми, словно понимая, что за смены чувств происходят внутри Майкла, добавила:

– Я – творец своей судьбы. Я разбила противоядие. Я уже решила, как я умру.

На ее глаза навернулись слезы.

Майкл хотел было разразиться длинной тирадой про то, что нельзя лишать себя жизни в таком юном возрасте, что нужно бороться со своими невзгодами, что нужно превращать свой слабый дух в сильный, а не превращать его в мертвый. Едва он хотел это выкрикнуть, как тут же передумал, и спокойным голосом заявил:

– Я попрошу Элиаса, чтобы он синтезировал для тебя новый АПЛ.

Эми, похоже, ожидала услышать не это.

– Я не буду его пить, – сказала она сквозь слезы. – Я вновь разобью флакон.

– Я завяжу тебе за спину руки, и буду насильно поить тебя противоядием.

Эми усмехнулась.

– А ты и вправду жестокий, – сказала она холодно. – Ты заставишь меня жить, зная, что ничего кроме муки меня в этой жизни не ждет?

– Я избавлю тебя от мучений. Я заставлю тебя полюбить жизнь.

– Клод тоже говорил, что заставит – однако, в последнее время, его поведение заставляет меня ненавидеть жизнь ее сильнее…

Всплеск ненависти ощутил в себе Майкл по отношению к сводному брату, но он старался себя контролировать.

– Были бы у тебя такие же мысли, что сейчас у меня, – сказала Эми, – ты бы тоже хотел наложить на себя руки.

– Почему же ты тогда не употребляешь лициды? – в отчаянии спросил Майкл. – У нас очень много денег, мы можем себе это позволить, мы можем обеспечить тебе счастье.

– Правда? – переспросила Эми с неким намеком на надежду.

– Ну конечно! Проблема лицидов, как я понял, ни в их избытке, а в их отсутствии. Сами по себе они не опасны.

Эми согласно кивнула, но тут же шмыгнула носом и тихо заплакала:

– Что такое? – спросил Майкл, чувствуя себя полным дураком.

– Лицидные галлюцинации, эти фильмы, оканчиваются кошмаром. – Ее усталый стон рвал Майклу сердце. – Два раза я их попробовала – два раза видела ужасные концовки. Что самое странное, это происходит только со мной. В свое время я поделилась этим с Клодом, он спросил об этом у Элиаса, а Элиас сказал… – Эми икнула. – сказал, что в первый раз слышит об этом. Я не знаю, что мне делать. Я не хочу умирать… но так жить – тоже…

Она уткнулась ему в правое колено и по-настоящему зарыдала.

Майкл чувствовал себя в крайней степени неловко. Хорошо, думал он, что ему хватило ума не заговаривать с ней о ее совместной с Клодом тайне, которую так рьяно желал узнать Саймон.

Он боялся, что сюда войдет Клод. Он проклинал Саймона за то, что тот заставил его зайти в эту каморку. Он проклинал себя за то, что любит ее. Он проклинал Литовку за то, что она подсунула ей лициды. Он проклинал Клода – больше всех остальных, кстати – за то, что он вынудил ее попробовать лициды. Он проклинал Алексиса за то, что он предлагал ей лициды и неведомым образом узнал ее адрес. Он проклинал Грезоносца за то, что он сделал лициды столь грезоносящими, что в итоге они уносят жизни…

Кому он еще забыл отправить проклятия?..

Он проклинал Элиаса, благодаря которому они оказались в мире лицидов. Он проклинал знания Элиаса, находящиеся в его собственной голове – поскольку даже смена времени не спасет ее от лицидной зависимости…

Все – похоже, его проклятия кончились…

Все это время Эми, дрожа всем телом, заливала слезами его колено. Ее космические штаны стали грязными, жидкая тюль – затасканной. Ее кожа, покрытая мурашками, дрожащая, холодная, казалось, пробивала его током. Он чувствовал свое бессилие – ведь никаких решений для проблемы Эми он не видел. Майкл решил опуститься на колени рядом с Эми. Он обнял ее, прижал к себе. Она вырвалась из его объятий посмотрела на него – глаза красные, лицо мокрое, ее телу не хватало воздуха, потребовалось немало усилий с ее стороны, чтобы сквозь икание произнести:

– Прос-с-ти меня за-за-за все. З-за мои сле-ле-зы, за мое стра-да-да-ни…

Майкл кивнул на свое мокрое плечо и сказал:

– Если тебе станет от этого легче – плачь, не держи все в себе.

В этот раз она обняла его, прижалась к нему и стала проливать слезы в его кожаную куртку. Она дрожала, почти подпрыгивала в его объятиях еще сильнее, чем прежде – у Майкла невольно возникли ассоциации с сексом, он старался отогнать от себя эту мысль. Майкл стал гладить Эми по спине, испытывая какую-ту странную радость от тепла ее замерзшего тела.

– Ты будешь жить, – шептал он ей в дрожащее ухо. – Я попрошу Элиаса синтезировать противоядие. Ты почувствуешь вкус к жизни – безо всяких лицидов.

Эми все еще подрагивала в его объятиях, но, вроде бы, перестала плакать. Понять этого Майкл не мог – его плечо, равно как и колено, были мокрыми. Его странная радость только усиливалась. Он вдыхал ароматы мандарина и хвои, смотрел на неряшливые цветные локоны Эми, чувствовал под ладонью ее хрупкую спину – и никак не мог понять, чему же он радуется.

Может быть тому, что разделяя ее проблемы, он по-настоящему ощущает себя живым?

Эми перестала дрожать. Она замерла, он почувствовал плечом ее тихий теплый голос:

– Ты сказал, что я почувствую радость в жизни? Без лицидов?

– Да. У нас все будет хорошо.

– У нас?

Майкл почувствовал себя крайне неловко.

– У нас четверых, – добавил он.

Ее объятия ослабли. Она перестала упираться в его плечо. Она посмотрела ему в глаза и ломким голосом прошептала:

– Это все пустые слова. Ты так говоришь, чтобы утешить меня. У вас есть легкие деньги, будет машина времени, будет счастье, быть может, все это у вас будет – но не у меня. Я испорченный товар. Я не собираюсь проводить оставшуюся жизнь в антифильмах, и лучшее, что вы все можете сделать – не мешать мне с нею достойно расстаться.

Майкл покачал головой и залепетал:

– Нет, нет, нет. Это не пустые слова. Ты будешь жить. Я…я знаю, как создать машину времени. Я могу начать создавать ее прямо сейчас, независимо от Элиаса. И когда я ее создам, я смогу отправиться в прошлое и не уберечь тебя от лицидов.

Эми издала смешок.

– Ты сам хоть веришь в то, о чем говоришь? – с горечью спросила она.

Майкл кивнул.

– Но для этого тебе придется пережить мою смерть. Ты с этим справишься?

– Чтобы увидеть тебя живую, жизнерадостную и без антифильмов – да.

Мутные от слез, зеленые глаза с красными прожилками расширились от изумления.

– Но ты не Элиас, Майкл.

– Это очевидно, – сказал Майкл.

Эми усмехнулась и начала свою фразу заново.

– Я имею в виду, что у тебя нет опыта в путешествиях во времени, и… И без обид – вдруг ты в попытках спасти мою жизнь уничтожишь целую вселенную?

– Это станет незначительной потерей, – серьезно сказал Майкл, глядя ей в глаза.

Похоже, это ошеломило ее сильнее всего остального.

– Это самая безумная фраза, которую я когда-либо слышала, – сказала она. – И самая безумная она потому, что может оказаться правдой…

– Она и окажется правдой, – твердо произнес Майкл.

Эми некоторое время молчала, затем на нее словно снизошло озарение, она стала смотреть в пол, медленно при этом говоря:

– Кажется, я знаю, кто может спасти мою жизнь без путешествия в прошлое – правда, я не знаю, человек это или нет.

– И кто же он?

Эми подняла глаза:

– Грезоносец.

Услышанное в некоторой степени потрясло Майкла. Ведь эта мысль была на кончике языка, и он не догадался ее произнести! Стал говорить про уничтожение вселенной, про вещи, в которые сам никогда бы не поверил. Конечно, противоядие от лицидов должно быть у того, кто лициды производит. Грезоносец.

Но…

Как его найти?

Майкл стал думать над этим. Думать долго и напряженно. Он забыл, что находится в каморке Эми дольше, чем планировал. Дольше, чем когда-либо находился Клод…

Тем временем Эми потянулась к лежащему на кровати дневнику, то ли случайно, то ли нарочно дотронувшись волосами до его щеки. Майклу стало щекотно, он почувствовал мурашки на своем теле. Эми открыла дневник на середине и стала читать:

– «Она ждала непохожесть, он пытался дать ей похожесть – идеал. Он думал, что она этого ждет, но не сразу понял, что эту роль может сыграть кто-то другой, и притом гораздо лучше, чем он…»

– Хорошая фраза, – заметил Майкл. – Кто ее автор? Неужели, ты?

Перед ответом Эми, приняв слегка лукавое выражение лица, стал ожидать реакции Майкла.

– Это из «Политики правды». Автор – едва не убитый Филип Фохё.

Она усмехнулась, поскольку Майкл смутился. Он хотел уточнить по поводу «едва не убитого», но не стал. Вместо этого он растерянно произнес:

– Надо же. Я думал, это из… из классики.

Эми засмеялась, и довольно громко. Майкл давно не слышал ее такую…

– Увы, но графоманки не становятся классиками, – сказала она.

Майкл понял, что это фраза про идеал принадлежит все-таки ей.

Эми долго и молча смотрела на него. Поэтому Майкл отвечал ей тем же. Их лица разделяла пара дюймов. Ветер снаружи усиливался, проникал в каморку сквозь прорезь в стене – но ему было тепло. И он уверен, что Эми тоже было тепло. Несмотря на ее слезы, на ее безрадостное будущее, на свою беспомощность – он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Он тут же захотел поцеловать ее в губы и не видел причин, которые могли бы ему помешать… Он был уверен, что она не станет ему противиться.

– Ты очень хороший, – вдруг сказала Эми. – Я готова умереть с таким, как ты.

Дверь открылась. Тепло растворилось в сквозняке. На пороге стоял Клод.

– Извините, я вас не отвлекаю? – спросил он убийственно холодным тоном.

Майкл вскочил на ноги. Он понимал, что его мокрое колено и точно такое же мокрое плечо попадутся на глаза Клоду. Голубые глаза уже успели приметить лежащие у рулонов бумаги цветы и мандарины, отчего они превратились в крохотные ненавидящие щелки. Майкл облокотился на стену, чувствуя некую вину перед Клодом – которая, впрочем, тонула в ненависти к нему. Его кулаки налились кровью.

Эми, все еще сидевшая на коленях, тихо спросила:

– Что тебе нужно, Клод? – Голос ее подрагивал.

– Всего лишь хотел сообщить тебе, любимая, что начинаются ядовитые ветры. Окно, если так можно выразиться, в твоей комнате, если можно выразиться так, не закрывается, поэтому я пришел предупредить тебя о надвигающееся непогоде и перевести в другую комнату.

Голос сводного брата сочился такой едкостью, которой позавидовал бы сам Саймон.

Эми бросила короткий, почти микроскопический, взгляд на Майкла, после чего встала и произнесла бесцветным голосом:

– Хорошо, Клод. Спасибо, что предупредил.

Она закрыла дневник, затем нагнулась к рулонам, чтобы подобрать мандарины и стремительно покинула каморку – так стремительно, что Майкл не сразу сообразил, что остался один на один с Клодом. Рельефные скулы сводного брата словно бы окаменели, он ничего не сказал, развернулся и ушел. Судя по торопливым шагам Клода он спешил догнать Эми – догнать, разумеется, для выяснения отношений.

Майкл повернулся к стене и ударил ее кулаком, чувствуя как захрустели костяшки его пальцев. Он вновь облокотился на спину, вдыхая усиливающийся запах гари. Маленькие торнадо из вихреобразной пыли беззастенчиво кружились неподалеку от его носа, поэтому Майкл решил уйти из каморки. Он ощущал гнев и неуемную потребность совершить что-нибудь безумное. Либо найти Клода и набить ему морду. Либо найти Алексиса и узнать, что же являет собой его работодатель…

Грезоносец.

C₄₃H₆₆N₁₂O₁₂S₂

«Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Что такое звезда?» – так вопрошает последний человек и моргает.

Все.

Пора себе признаться.

Похороны светлых чувств, к счастью, оказались неудачными. Ведь нельзя похоронить то, что яростно хочет жить!

Сакральное чувство? Порочные гормоны? Обделенный любовью, он был уверен, что больше всех понимал ее сущность. Но тем не менее, он не знал, чем именно являются его чувства.

Майкл решил, что Алексис подождет. Все равно, он только завтра окажется в городе М. Первым делом ему необходимо поговорить с Клодом.

Он шел по коридору, заглядывая во все комнаты, прислушиваясь к возможным голосам, а может даже и крикам, которые могли доноситься от ругающихся. Не обнаружив Эми и Клода ни в одной из комнат коридора, он понял, что они находятся в общей комнате. Спрятав пульсирующие кулаки в карманы, Майкл, набирая воздуха в грудь, собирался вскочить в общую комнату для выяснения отношений. Он вспомнил, как Саймон убивал красноглазого бульдога в так называемом Аду и собирался сделать с Клодом тоже самое. Он наращивал в себе ярость – чтобы не давать себе пути назад. И как только он был готов ворваться в общую комнату, перед его глазами нарисовался Саймон – и впервые в жизни Майкл расстроился, когда его увидел.

Он выдохнул и прижался к стене.

– Что такое? – устало спросил он у Саймона – тот не отрывал от него глаз и явно чего-то ожидал.

Саймон нахмурил брови.

– Нет, дружочек, ты мне скажи, что происходит?

Майкл напрягся. Неужели Эми и Клод впутали Саймона в свой междусобойчик?

– Ты узнал от Эми то, что хотел от нас скрыть Элиас?

Майкл облегченно вздохнул.

– Нет, – ответил он. – Не получилось.

Он думал, что Саймон расстроится, но тот, напротив, улыбнулся и хлопнул Майкла по плечу.

– Какое оно у тебя мокрое. – Саймон поднес пальцы ко рту. – И соленое. Что же это… Аааа…

Саймон понимающе закивал – и такие кивки могут вывести из себя, особенно учитывая воинственный настрой Майкла.

– Что аааа?

– Не притворяйся, Эми плакалась в твою кожаную куртку, – сразу сказал Саймон.

– Да, – тяжело вздохнул Майкл.

Серые глаза перебежали от плеча до мокрого колена – и обратно.

– Стало быть, правду мы сможем узнать только от Клода? – спросил Саймон в задумчивости.

– Что? – слегка опешил Майкл. – Да, да, от него. Но только в этот раз выпытывать сведения будешь ты…

Удивительно – при Саймоне весь агрессивный настрой Майкла исчез, словно бы его никогда и не было.

– Хорошо, – сказал Саймон и хлопнул Майкла по другому, сухому плечу. – Не стоит в очередной раз выводить Эми на лишние сантименты.

– Да, – говорил Майкл как-то отстраненно. – Она так долго плакала… Хм… Это было ужасно.

А про себя думал:

«Это лучший день моей жизни».

– Я не имел в виду ее слезы, – сказал Саймон. – Я говорю про Клода. Прямо сейчас он что-то пытается ей доказать, она – что за женщина! – вновь просит Клода ударить ее – в общем, парочка странная, они определенно достойны друг друга. Так что я не стал им мешать и оставил их наедине. Кто знает, может, после всей этой ругни они еще и потрахаются.

Майкл вновь ощутил свирепое желание ворваться в комнату и перевернуть в ней все верх дном, и лишь огромным усилием воли он избежал сладкого искушения и заставил себя посмотреть на Саймона. К счастью, тот не заметил его душевных терзаний.

– Давай съездим в бар, выпьем пива, что ли, – предложил Саймон.

– Что? Там же ядовитый ветер.

– И что? Я купил каждому по противогазу. Даже этому старперу Механику. Кстати, сегодня он даже не поднимался в сортир – остается надеется, что он там не сдох… Так, о чем я до этого говорил?

– Пиво, – подсказал Майкл. – Я согласен. Поехали в бар.

Саймон слегка изумился, но произнес:

– Ты был бы еще более классным, Майки, если бы ты был Кейтлин Раш.

*****************

Пустые дороги казались непроходимыми – из-за толстого слоя ядовитых вихрей. Майкл не видел даже направления своего Апекса…

Но…

Каким-то чудом он доехал до многоэтажного расшатанного здания со звучным названием: «Бар для заколебавшихся». Саймон пояснил, что в этом баре можно не только снять напряжение путем разбивания чужих вещей (что само по себе приятно), но и провести досуг более традиционным для баров способом.

Майкл и Саймон, в противогазах, блестящие так, словно их купали в жидком глянце, прошли мимо толстого охранника к барной стойке – деревянной, пустой и расшатанной, как и все здесь вокруг. Он остановился возле невзрачного бармена, вернее сказать, ее тени – сам бармен, казалось, слился с деревянным (редким подлинным деревянным) антуражем. Друзья сняли противогазы.

– Налейте нам выпить, – попросил Саймон, закуривая сигарету.

Бармен и охранник недоверчиво переглянулись – и бармен достал из-под стойки пыльный молоток с покосившейся ударной частью и положил его перед Саймоном.

– Прежде всего мы не наливаем – мы даем людям почувствовать себя разрушителями.

Столь претенциозная фраза бармена потонула в громыхании снаружи – поэтому он, тяжело вздыхая, достал из-под стойки две бутыли с мутной желтоватой жидкостью и поставил их перед гостями. Майкл с подозрением рассматривал бутыли – в одной из них, как ему показалось, плавало что-то живое.

– Не бриллиантовое вино, конечно, но вам должно понравиться, – сказал бармен. – С вас сто сквелларов. С каждого.

Саймон недоверчиво хмыкнул.

– Две сотни? За эту бодягу?

– Нет, две сотни – это только за вход. Остальные доплаты будут зависеть от того, сколько вы выпьете.

– Что это за херня? – спросил Саймон, указывая на колебания жидкости в бутыли.

– Это самогон из искусственных лимонов, – ответил бармен.

– Очень занятно. Но я-то спрашивал про какую-то гадость, которая плавает в одной из бутылок.

– Не обращайте внимания, – беспечно махнул рукой бармен. – Она не опасна.

Саймон бросил взгляд на жирного охранника, упорно не сводящего с них глаз. Сарделькообразные пальцы охранника покоились на черной бите, заправленной за пояс.

– Мы можем забрать бутылки и побродить по вашему чудесному зданию? – спросил Саймон.

– Нет, вдруг появятся клиенты – вы их будете отвлекать.

– Ты серьезно думаешь, что в такую погоду у тебя найдутся такие же отмороженные, как и мы, клиенты?

Тень задумалась – аргумент Саймона, похоже, показался бармену убедительным.

– Ладно, но только…

– Благодарю. – Саймон взял в руки бутылки и поспешил к разваленной лестнице. Тут же охранник поднял в воздух черную биту, а бармен крикнул:

– Стой! А платить кто будет?

– Ай-ай-ай, какая незадача! – Саймон кинул окурок на пол, затоптал его ногой, поставил бутылки на сырой с торчащими скобками пол, достал из кармана две купюры, смял их в один «снежок» и кинул в бармена.

Жирный охранник с битой наперевес двинулся навстречу Саймону.

– Эй, чувак, вообще-то я заплатил! – тут же произнес Саймон.

– Да, Дерек, он заплатил! – послышался голос бармена. – Без глупостей.

Охранник спиной потопал к входной двери, не сводя с Саймона маленьких щуплых глазок. Саймон подобрал бутылки и продолжил путь к разваленной лестнице, приговаривая:

– Очередной Дерек – очередной тупой жирдяй!

Поднимаясь по лестнице, Саймон протянул бутыль Майклу, открыл свою и попробовал. Майкл, шедший позади, решил не рисковать, он смотрел на вдумчивое выражение лица друга, ожидая, что вкус самогона окрасит лицо в нечто брезгливое.

– Весьма недурно, – вынес вердикт Саймон и сделал куда более солидный глоток. – Попробуй, Майки, не пожалеешь

Майкл откупорил бутыль – что-то живое вылезло из нее. Оказалось, это была гусеница, притом довольно странная, сдвоенная – она (или они) напоминала (или напоминали) сиамских близнецов, если, конечно, такой термин работает в отношении насекомых. Майкл смахнул гусеницу с горлышка и основательно приложился к бутылке. Кислый и одновременно горький вкус, он быстро превратился в сладкий, затем в соленый, затем обратно в сладкий. Майкл не мог назвать вкус этого специфического пойла приятным, но ему хотелось попробовать его еще раз.

Они стали подниматься по лестнице. Им пришлось пробираться сквозь заваленными остатками быта лестничные проходы. Всюду был разбросан мусор, порой невозможно было не поцарапать руки, чтобы попасть на следующий этаж. В итоге на четвертом этаже – вернее, между четвертым и пятым – когда скобок на одежде прибавилось, а самогона в бутылях изрядно поубавилось, Саймон предложил Майклу сесть на ступени и поговорить, как он выразился, «о жизненно важных вещах».

Майкл кивнул, и они вместе с Саймон аккуратно присели на более-менее ровные ступени – правда, Саймон тут же вскочил:

– Блять! В моей заднице заноза! Майк, посмотри, будь другом.

Майкл не мог глядеть на задницу друга больше половины секунды, он замахал руками:

– Не ссы, крови нет! Сядь на другую ступеньку.

Редко, когда можно было увидеть Саймона, покорно следующего чьим-то советам. Это был один из таких случаев. Он сел на ступеньку выше, закурил и, поставив почти пустую бутылку рядом с собой, спросил:

– Знаешь, о чем я думаю?

– О чем же?

– Попробуй угадать.

Майкл сделал вид, что задумался, хлебнул немного самогона и сказал:

– Сдаюсь. О чем ты подумал?

Саймон взял паузу – причем, довольно длительную. Он допил самогон и поставил пустую бутылку рядом с собой.

– Откровенно говоря, не люблю откровенности, – начал Саймон под раскаты грома.

«О, началось» – вздыхая про себя, подумал Майкл – «Пьяные откровения Саймона – то, о чем всю жизнь мечтал»

– Перефразируя нашу общую знакомую, – продолжил Саймон. – Я привык стесняться своих лучших чувств, считая их собственной слабостью.

– О чем ты? – спросил Майкл недовольно. Он-то потому любил Саймона, что тот был напрочь лишен всякой чувственности.

– Я хотел переспать с Лилией. Я хотел переспать с Литовкой. Я хотел переспать с Лаурой. Но по-настоящему я хочу переспать… с Кейтлин Раш.

Майкл засмеялся.

– Думаю, многие ее хотят, – сказал он, перестав смеяться после непривычно осуждающего взгляда Саймона. – Она же рок-звезда…

– Ага, – несколько нелепо произнес Саймон и непонимающе посмотрел на бутылку. – Мне это не нравится.

– Тебя потянуло на любовные разговоры, Саймон, – покачал головой Майкл. – Мне это тоже не нравится.

– Ой, черт, да не в этом дело! Это странное пойло, очень странное. Меня буквально распирает от желания пооткровенничать. Причем мои откровения связаны с тем, что я сам считаю в себе самым лучшим.

– Надо же, – растерялся Майкл. – Что-то я такого не ощущаю.

Саймон свысока посмотрел на полупустую бутыль Майкла.

– Выпей столько, сколько я – тогда и поговорим. Плюс ты не забывай, что я Кинг-Конг, так что представь, на какие откровенности ТЕБЯ пробьет это пойло.

– Боюсь даже представлять, – произнес Майкл себе под нос и стал делать маленькие аккуратные глотки. Саймона в это время просто распирало от откровенности.

– Я просто хочу поговорить с кем то, кто не будет смеяться над моими словами, – говорил он. – Я втюрился в Кейтлин на том самом концерте. Я стоял рядом с Лаурой, то есть Мелиссой, и вовсе не чувствовал ее магнетизма, потому что не отрывал глаз от Кейтлин… Представляешь, какого мне – конченому отморозку, желающему отыметь весь мир – говорить о своих чувствах. – На последнем слове Саймона аж передернуло.

Майкл согласно кивал, он ценил откровенность друга, но… сам имел при себе то, что может стать откровением.

Саймон расписывал все достоинства Кейтлин Раш – начиная от ее дивного голоса и пламенных речей, которые она этим дивным голосом произносит, продолжая ее музыкальными талантами и бунтарским характером и заканчивая банальной сексуальной привлекательностью – и так по кругу, по кругу, периодически повторяясь. Майкл в это время думал, как бы облегчить судьбу Эми. Разговоры о уничтожении вселенной ради ее спасения казались Майклу милой ерундой, поэтому Майкл решил, что найти Грезоносца, эту влиятельную химеру, витающую в гриверском воздухе, гораздо проще, чем создать машину времени – даже с учетом всех необходимых знаний, которые пока находятся в его голове.

Непогода снаружи усиливалась. С верхних этажей до друзей долетали блестящие капли. Полуразбитые оконные ставни раскачивались от порывов ветра. Пыль проникала в здания, делая обломки блестящими, но угрозу она никакую не представляла – лишь воздух становился более тяжелым на вкус. Майкл медленно допил бутыль. Он почувствовал острую необходимость поделиться своими истинными переживаниями с кем-нибудь – необязательно с лучшим другом Саймоном, если бы вместо него на ступенях сидел, например, Дерек Страйкс, то Майкл рассказал бы даже ему обо всем, что не давало ему покоя. Он твердо решил не говорить Саймону о своих чувствах к Эми, но понимал, что твердость эта зыбкая, что самогон из искусственных лимонов, словно сыворотка правды, вынуждает рассказать вслух, то, что он всегда скрывал – то, что действительно имело для него значение. Поэтому, решил Майкл, в том случае, если не откровенничать не получится, то раскрываемую правду следует прятать в отвлеченных фразах, чтобы до Саймона не доходила ее главная суть.

Саймон, наконец, выдохся. Майкл, пропустивший мимо ушей практически все, о чем говорил Саймон, сделал вид, будто все услышал, все понял, и вдобавок хлопнул друга по плечу, в знак полной с ним солидарности. Майкл примерно понимал, что Саймон рассказал буквально все о своих фантазиях, связанных с Кейтлин Раш, поэтому не счел свое «не слушанье» чем-то преступным. Саймон посмотрел на ставшую пустой бутыль в руке Майкла и несколько заговорщически потер руки.

– Ну, мой друг, я выплеснул пар. Ты весь этот бред терпел, слушал и даже не перебивал – хотя я на твоем месте перебивал бы и, быть может, даже полез бы в драку. Но ты держался, молоток! Так что начинай мучить меня своими сентиментальными признаниями. – Саймон стал растирать кулаки, словно перед боксом, и после хлопнул себе по щекам раза два. – Все, Майки. Я готов. Начинай.

Пауза.

Короткая пауза, ведь откровенности вовсе не хотели задерживаться в организме Майкла…

– Я хочу украсть лучший наркотик этого мира, – медленно начал он. – Хочу украсть его в огромных количествах.

– Нам это не нужно, – несколько настороженно произнес Саймон. – У нас куча денег, мы можем оптом закупаться лицидами. Честно говоря, я бы не слезал с лицидов, если бы не знал, чем обернется для организма их отсутствие. Пример Эми тебе в помощь.

– Вот именно, Саймон. Если он делает такое с Эми… Представь, как он ушатает нас…

– Уже представляю. Мы будем пересматривать кошмары из своего прошлого, покрасим волосы в разные цвета и будем умолять нас ударить. Ты что, всерьез этого хочешь?

– Не совсем этого. Чтобы избежать антифильмов, нам необходимо добыть противоядие, – не успокаивался Майкл. Голос его звучал порывисто, совсем как ветер, дующий снаружи. – Отсутствие лицидов убивает. А я – я хочу попробовать лициды и при этом сохранить себя. Поэтому нам нужно найти Грезоносца.

Новая пауза.

– Звучит убедительно, – сказал Саймон. – Я тебе поверил бы…

– Что значит – поверил бы? – удивился Майкл.

– Ты ведь не наркоман, Майк, – покачал головой Саймон. Голос его стал непривычно серьезным. – Ты же говорил, что больше не будешь упарываться.

– Говорил. И от слов не отказываюсь. Просто хочется… попробовать что-то новое. Мы вращаемся в эпицентре урагана из дерьма. Необходимо перестать вращаться хотя бы на мгновение.

– Не в лицидах дело.

– А в чем же? – спросил Майкл, стараясь казаться как можно более равнодушным.

– А в той, которая их попробовала.

– Не понимаю, – На лице Майкла проступило, как ему казалось, удивление.

– Не притворяйся, Майки. Эми для тебя – все равно что Кейтлин для меня. Она – твоя рок-звезда.

Майкл понял, что отпираться бессмысленно. Он был уверен, что Клод это знает, что сама Эми знает это, а теперь об этом прямым текстом говорит Саймон – значит, все совсем уж очевидно.

Но…

Его разум решил извратить эту ситуацию, так что Майкл выпалил:

– Я ей нравлюсь. Причем со времен Леклера.

Саймон прыснул – но по серым глазам Майкл понял, что Саймон не ожидал этого услышать.

– И как ты это понял? – спросил он.

Майкл решил, что если в этом мире действительно существует Великий Лжец, то со своей бессмысленной ложью он попадет в рай.

– Я глупо пошутил, она рассмеялась, – сказал он.

– Это очевидно. Она посмеялась, чтобы тебя не обидеть.

Майкл подумал, что Саймон догадался, что он лукавит, но несмотря на это решил стоять на своем.

– Смех звучал искренне, – сказал он.

– Хм. Значит, у нее проблемы с чувством юмора.

– Нет, она же умная, над глупыми шутками просто так смеяться не будет.

– Значит, смеялась по доброте душевной, ей тебя жалко.

– Ты, конечно, классный друг…

– То есть, ты предлагаешь вместе с тобой сопли жевать? Нравится – подойди и скажи ей.

– Вдруг она мне откажет…

– Вопрос в любом случае будет закрыт и станет легче.

– Может, мне нравиться лелеять эту недосказанность…

– Тогда в чем проблема? Живи и дальше в иллюзиях.

Майкл вздохнул. Саймон привел его к тому, к чему он сам всегда приходил во связанных с ней переживаниях – к противоречиям. Он выкинул бутыль в недоразбитое окно. Раздался ласкающий слух звон битого стекла.

– Любовь любого сделает слабым, – сказал Майкл.

И добавил:

– Все, что я люблю, должно быть сложным и красивым.

Саймон махнул рукой и сказал:

– Слова бессмысленны, а мысли так подавно.

Следуя примеру Майкла, он выкинул пустую бутылку в окно, закурил, протянул сигарету Майклу и продолжил:

– Любовь убьет любые твои устремления. Твоя любовь, моя, любовь Эми, Клода, да чья бы то ни было… Стал бы Тесла великим, если бы не был девственником? А да Винчи? Любовь – наркотик, всего лишь химия. Лишь поистине сильный, волевой человек сможет подмять под себя эту наркозависимость и достичь каких бы то ни было высот.

Майкл ничего не ответил. Он стал наслаждаться сигаретным дымом. Он вновь попробовал сделать колечки из сигаретного дыма – и у него получилось! Идеально круглые колечки – как буква О, как ноль. Испытывая незаслуженно сильную радость по этому поводу, Майкл подумал, что ему есть, что возразить Саймону, и сказал: