Текст книги "Сочувствую ее темным духам… 13—21"

Холодные дни

А остальной огромный пейзаж – весь пустота и молчание. Это откровение дикой природы, живущей своей собственной жизнью согласно законам своего собственного существования, переносит ум к его антиподам; ибо первобытная Природа странным образом походит на тот внутренний мир, где в счет не принимаются ни наши личные желания, ни даже постоянные заботы человека вообще.

Тающие хлопья болотного снега оседали на кривых, вместе с тем непривычно ровных дорогах. Сквозняки медленно резали кожу на части – Майкл жалел, что не удосужился как следует утеплиться перед долгой дорогой. В отличие от пьяного бога, занимающегося ландшафтом Гриверса, Мальтерру, ровно как и другие синистерские провинции, рисовал бог-математик – аккуратные, покрытые снегом болотного цвета кустарники – увы, безжизненные и узловатые, но узловатость их в браке с кривизной дорог парадоксально образовывала симметрию везде, куда бы Майкл не посмотрел. Апекс Майкла стремился на север, оставляя позади электромобиль Клода с прикрепленными к крыше генераторами. Синистерские дороги пустовали, в сравнении с ними гриверские «вены суицидника-неудачника» с редкими колымагами казались преисполненными трафика. Сам Майкл, разъезжая по пустым дорогам невольно вспоминал свою последнюю мельбурнскую галлюцинацию с бесконечной дорогой навстречу зеленоглазому солнцу. Черт возьми, думал Майкл, какое же приятное воспоминание, скрашивающее столь бездушную местность…

Поездка по безлюдным дорогам Синистера навевала не гриверские страх, смятение и пренебрежение, нет – создавалось ощущение бескрайнего морга, пустого, без трупов, но с запахом смерти – эфемерным, но морозящим внутренности лучше любых льдов. Майкл думал, что такие мысли, возможно, появились только от того, что ему довелось слышать о протекторе Бейле – но и без этого знания дороги эти не стали бы более притягательными. Так что Майкл со смирением перемалывал свои грезы прошлого, в надежде хоть как-то развеять гнетущую атмосферу настоящего…

В этот раз Саймон не захотел находиться на заднем сидении Апекса. Учитывая суровые ветра, он благоразумно, что ему не свойственно, решил провести поездку на заднем сидении электромобиля Клода. При пересечении гриверско-синистерской границы Саймон, сидя с мешком денег на заднем сидении Апекса, буквально швырнул в морду гриверского пограничника двадцать пять тысяч сквелларов, после чего шлагбаум поднялся верх, пропуская пришельцев в темную неизведанную обитель. Пограничник не сказал ни слова – видимо, в эти двадцать пять тысяч входил не только пропуск на территорию чужой страны, но и игнорирование вопиющей наглости перебежчиков.

Несколько раз Саймон успел прокричать Майклу, чтобы тот бросил свой мотоцикл и садился рядом с ним в электромобиль. Вдобавок, Саймон обещал закрепить драгоценный Апекс Майкла на крыше поверх генераторов. Всякий раз Майкл кричал в ответ «нет» – несмотря на вьющиеся клубы пара из ноздрей и соленую воду, стекающую из носа. Руки его уже успели примерзнуть к рулю, хотя самое худшее – холода провинции Инверно – были еще впереди.

Снежные мутирующие верблюды расхаживали по северным окраинам Мальтерры не менее сурово, чем синистерские интервенты в Леклере. На высокой скорости Майкл не смог разглядеть эту новую для себя фауну, но трехлапость верблюдов и мутные красные точки на том месте, где полагается быть глазам, позволили Майклу составить себе примерный портрет этих первых – да, первых! – живых существ, повстречавшихся ему в Синистере.

Ночью стало невыносимо холодно. Майкл представлял себе теплую избушку с растопленной печкой, возле которой он и его байк минимум неделю будут размораживаться… Ночной синистерский небосвод казался непроницаемым, хотя, опять же, Майкл полагал, что подобные мысли появились только от того, что ему довелось слышать о протекторе Бейле. Но на общем восприятии это не сказывалось. На пути к теплу незнакомой избы Майкл согревал себя зеленоглазым солнцем – ведь свет луны и звезд, дневные лучи солнца, ровно как и лучи его искусственного собрата, вовсе не доходили до северных земель – и вновь Майкл это связывал с тем, что ему довелось услышать о Сикстене Бейле…

Прошло двенадцать часов. В небе, наконец, появились первые признаки солнца – отрадно было видеть, что оно не оставило эти бедные края. Искусственного солнца ждать не приходилось – то было слишком маленьким, оно осталось далеко позади, на юго-востоке острова. Холод стал еще сильнее – но Майкл, уверенный, что со стороны он уже походил на сосульку, не испытывал по этому поводу никаких эмоций. Ему казалось, что даже его чувство холода настолько замерзло, что перестало что-либо чувствовать.

Постепенно болотный снег сменился на более привычный австралийскому глазу снег белый – хотя такие австралийцы, как Майкл, могли видеть настоящий снег лишь в голливудских фильмах. Диоды ящерицы-волка покрылись пуленепробиваемым слоем инея, хотя, что приятно удивило Майкла, они продолжали функционировать в привычном режиме. После этого Майкл почувствовал некую признательность по отношению к Механику и пожалел, что не попрощался с ним должным образом. Понятное дело, что Механик, учитывая его кондиции, вряд ли бы стал грустить по поводу отъезда четырех пришельцев, но, тем не менее, Майкл испытывал некоторую неловкость. Предательство легко прощается, когда самодельный агрегат исправно работает в поистине экстремальных условиях.

– Инверно! – проорал Саймон в открытое окно – и тут же окно закрыл. Мороз уже успел оставить на боковом стекле несколько симпатичных узоров. Майкл давно перестал следить за направлением Апекса, он помнил, что одна-единственная дорога непременно выведет к Сахарным слезам – но сейчас он устремил свой взгляд исключительно вперед – в надежде разглядеть вдалеке телефонную вышку, означающую, что скоро его ледяному пути придет конец.

*******************

Вот она.

Скрываемая снежными буранами, но скрываемая не до конца, раз Майкл смог ее разглядеть – телефонная вышка.

И спасительный домик, издалека походивший на аппетитный пирожок, обильно политый сливками.

«Вот уж действительно – Сахарные слезы!» – с облегчением подумал Майкл, чувствуя, что мысль о предстоящем тепле сама по себе согревала его.

Он ускорился. Замерзшие колени отчаянно сжимали под собой теплый Апекс. Дорога, под которой не уставал таять снег (старания, наверное, родителей Элиаса), оканчивалась в метрах пятидесяти от домика, так что Майкл притормозил у самого края не растопленных сугробов, слез с байка, чтобы руками и лицом прижаться к двигателю. Кожу закололо, по спине пробежала дрожь – Майкл всерьез надеялся, что в избушке есть футуристическое лекарство от воспаления легких. Стук зубов становился более медленным – лишь стоя на земле, Майкл осознал насколько же сильны морозы Инверно – и мгновенно понял, почему провинция получила именно такое название66
  Inverno (португ. – зима) созвучно с Inferno (ит. – ад, преисподняя)


[Закрыть].

Возле Апекса остановился электромобиль. Сначала вышел Клод, обнимающий Эми, затем – Саймон с раскрасневшимися глазами и бутылью в руках – похоже, он был единственным, кто в тепле не нуждался. Своей гавайкой (одной лишь гавайкой на голое тело!) и походкой вразвалочку Саймон создавал впечатление крайне зазнавшегося пингвина антарктических широт.

– Майк, ты придурок! – кричал Саймон, перекрывая шум бурана. – Ты бы себя видел со стороны… – Он нравоучительно поцокал языком. – Ты смотрел фильм «Сияние», Майки? Тебя ждет судьба Джека Николсона, чувак!

– В самом деле, почему ты не пересел к н-н-нам? – спросила Эми, стуча зубами. – М-м-можно же у-у-мереть от холода, д-д-даже если откроешь окно в машине…

– Дорогуша, я предлагал тебе самогон из искусственных лимонов, – заплетающимся языком произнес Саймон. – И твоему Дереку, кстати, тоже.

– Ты же знаешь, что я не п-пью, а Клод з-з-за рулем…

– Кто бы стал арестовывать твоего Клода за езду в нетрезвом виде? Красноглазые верблюды? – Саймон рыгнул и в этот же момент бутыль в его руке лопнула. Желтый самогон камнем утонул в снегу. – Ой, извините.

– Дело не в твоих звуках, а в расширении воды при замерзании, – сказал Майкл, отчаянно пытаясь делать вид, что поездка на мотоцикле в лютый мороз – самое плевое дело на свете. – Давайте, доставайте из машины вещи. Я пойду в избу… и постараюсь затопить печь.

Клод пренебрежительно хмыкнул и, сжимая в объятиях Эми, направился к машине. Саймона слегка водило, он поплелся за Майклом сквозь непролазные сугробы, попутно бормоча:

– Если печка в хате не работает – клянусь Деопульвой, я задушу Элиаса собственными руками!

– Если, конечно, мы раньше времени не превратимся в Джека Николсона из Сияния, – мрачно заметил Майкл.

Не превратились.

В доме действительно была печка. Правда сам дом, состоящий из двух узких, шириною в полтора Саймона, комнат, отвык от теплых людей с нуждающимся им теплом – поэтому успел промерзнуть изнутри почти так же сильно, как снаружи. По правую сторону печи находилась связка заледенелых двор, рядом с ней стояли две жестяные бочки – Майклу сразу же пришла на ум ассоциация с бездомными из американских фильмов. По левую сторону – две прогнувшиеся койки с махровыми и тонкими (что печально) матрасами. На полу он увидел с десяток драных фуфаек – ассоциация с бездомными стала куда более явной. Переставая играть в непромерзаемого байкера, Майкл натянул на себя сразу три фуфайки. Особого тепла он не почувствовал, потому что…

– Надо развести печку, – пробормотал розовощекий Саймон, явно не нуждающийся в дополнительном тепле (реально Кинг-Конг!). Он осмотрелся по сторонам, ничего не смог найти и ушел в другую комнату. Поскольку заледенелые двора просто остались незамеченными Саймоном, Майкл посчитал нужным крикнуть:

– Топливо здесь, пьяный бродяга!

– Что ты там вякаешь, леденец? – прозвучал голос Саймона из соседней комнаты.

– Говорю, двора здесь. Правда они, – Майкл повертел в руках одно полено, – мягко говоря, сырые.

– Я же говорил, что Элиас нам не товарищ, а?

– Выключай режим параноика, Саймон, швырни-ка мне лучше зажигалку.

Из проема в стене показалась правая рука с примерзшей к ней гавайкой и швырнула в Майкла серебряную зажигалку. Майкл поймал зажигалку и сказал:

– Не строй из себя героя, надевай фуфайку!

– Кто бы говорил, – пробурчал пришедший обратно Саймон, облаченный в бежевую женскую шубу. – В той комнате койки уютнее. И одежда лучше, чем твоя… – Саймон надменно оглядел Майкла сверху вниз и добавил:

– Плебей.

Майкл не выдержал и засмеялся.

– Что такое?

– Тебе бы полосатую лисицу, да волосы посветлее – и все, ты вылитая Литовка, – сказал Майкл.

Саймон задрал голову и с непереносимой важностью на лице прошелся по комнате, совсем как модель.

– Раз не был в ней самой, так и быть, побуду в ее образе, – говорил Саймон.

Затем оглянулся на пыхтящего от усилий Майкла, пытающегося растопить хотя бы одно полено, и добавил:

– Пойду за нашим мешком счастья, не хочу оставлять его нашим влюбленным, – Саймон несколько задумчиво посмотрел на Майкла, затем себя же поправил, – пока влюбленным.

Саймон покинул избу с той же подиумной походкой. В избу прорвался буран, заставивший Майкла вновь стучать зубами. Тут же вошел Клод, тащивший на своих плечах месячный запас полусъедобной синтетики, следом за ним – Эми, держащая в руках свою сумку. Дрожащая, красная от мороза, она, однако, улыбнулась, увидев интерьер своего нового укрытия.

– Надо же, здесь есть перегородка! И вполне недурственные шубы, судя по наряду Саймона.

Майкл хмыкнул, но тут же решил не говорить при Эми о своем удачном сравнении Саймона с Литовкой, поэтому он молча продолжал растапливать полено. Мало-помалу, многолетний лед ослабевал, его первые капли образовывали небольшие лужицы в неровном деревянном полу. Майкл обрадовался этому вестнику грядущего тепла и тут же приуныл – он подумал о сырости этого дома, в котором ему и его друзьям предстоит оставаться неизвестно сколько времени.

Эми ушла в соседнюю комнату. Клод последовал ее примеру. Он оставил запасы с едой возле жестяных бочек и перед ухом посмотрел на Майкла слишком уж сурово. Хотя, быть может, это догадки Майкла, привыкшему негативно трактовать любые эмоции или отсутствие эмоций на лице сводного брата. Заморачиваться по этому поводу Майкл не стал – огонь стал медленно расходиться по дереву, даруя Майклу первые признаки долгожданного тепла. Он открыл дверцу печи, засунул туда слабогорящее полено и принялся размораживать следующее, следя за тем, чтобы предыдущее не погасло.

Вновь порыв бурана, едва не сведший на нет кропотливые усилия Майкла. К счастью, он вовремя успел прикрыть печную дверцу, успев перед этим недовольно оглянуться на дверь. Гламурный Саймон вернулся обратно, держа в руке мешок с деньгами. Он закрыл дверь на засов, поставил мешок возле коробки с консервами и присоединился к Майклу, вернее, стал смотреть, как тот растапливает лед.

– Ты несешь нам свет, брат, – пробормотал он, присаживаясь на корточки. Прежде мерцающие серые глаза помутнели, щеки покрылись инеем, он хотел добавить что-то к своим словам – наверное, как и всегда, что-нибудь язвительное – но вместо этого прозвучало хриплое бульканье, и Саймон рухнул на спину – нелепо, словно неваляшка.

Но Майклу было не смешно.

– Саймон! – крикнул он в страхе, что его друг заморозил себя до смерти.

Его крик заставил Эми и Клода с испуганными лицами вернуться в прихожую.

Но…

Саймон тут же захрапел.

– Пьяный дурак! – облегченно крикнул Майкл и пнул уснувшего друга по ноге. – Мы же договаривались по приезду связаться с Элиасом.

Взгляд карих глаз невольно обратился к Клоду.

Тот сразу же сказал:

– Свяжемся в другой день.

Майкл в душе согласился с Клодом, но не хотел ему это показывать. Он вопросительно посмотрел на Эми, давая понять, что решающее слово в этом вопросе принадлежит именно ей.

– Да, лучше связаться завтра, – неуверенно произнесла она, поглядывая на Клода. – Мы только приехали… замерзли… Да и вряд ли Элиас прямо сейчас сможет сообщить нам что-то обнадеживающее.

Майкл покладисто кивнул.

– Хорошо. Завтра так завтра.

Он повернулся к печке – огонь, воспламенившийся с огромным трудом, полностью погас.

Майкл тяжело вздохнул.

– Нам придется по очереди контролировать пламя. Особенно ночью – иначе Элиасу никто не позвонит…

*******************

Ночь.

Майкл не спал. Он выпил пару таблеток контраслипа и стал следить за пламенем. Ему удалось развести огонь в печи, но сказать, что после этого стало намного теплее, нельзя – пальцы Майкла постоянно были холодными, даже несмотря на близость к огню. Саймон все еще спал на полу. Его заботливо накрыли всеми фуфайками, которые оставались свободными. Отсутствие контраслипов и присутствие лимонного самогона в его теле сделали свое дело. Его непрекращающийся храп стал единственным звуковым сопровождением, окружающим компанию беглецов, правда, не совсем единственным – в хижину с завыванием стучался порывистый ветер, залепивший снегом крохотное окошко возле печи.

Эми и Клод были в соседней комнате. Майкл не слышал их разговоров – либо они спали, либо молча сопели друг другу в лицо из-за очередной микроскопической ссоры. Майкл свято верил, что второе – поверить в то, что Клод, заглушивший во время поездки пять таблеток контраслипа подряд, уснул сразу же при наступлении тьмы, Майкл никак не мог.

Он постоянно добавлял полена в огонь – ночь была омерзительно холоднее дня. Краснющие руки, пальцы с колючим холодом, превратившиеся в ледышки волоски в носу – омерзительный букет ощущений, особенно для человека, первый раз попавшего в зимние условия. Майкл размораживал полено, кидал его в печь, размораживал очередное – в печь. Но тепла все равно не хватало, поэтому Майкл кинул несколько размороженных дров в одну из жестяных бочек (все они были пустые). Бочка с небольшим над ней дымком стояла недалеко от прохода, чтобы Эми могла получать дополнительное, помимо печи, тепло. Майкл надеялся, что спящая (или не спящая) Эми в данный момент не мерзла. Он убеждал себя, что она мысленно (или даже во сне) оценила его старания по ее согреванию – и эта, надо заметить, самонадеянная мысль согревала Майкла сильнее печки и бочки вместе взятых.

Через два часа наступила тишина. Ветер, наконец, отправился на отдых, а Саймон, погребенный под рваными фуфайками, перестал храпеть.

От скуки Майкл стал курить, любезно одолжив для этого пару сигарет у спящего Саймона. Курил он с неохотой, но когда он выбросил недокуренную сигарету в огонь, то сразу же почувствовал никотиновый голод. Его мысли стали схожи с мыслями беременной женщины. Терзаемый постоянными переменами настроения, он вопрошал себя, зачем он носит в себе все это. «Может быть, я убедил себя в том, что мне это надо?» – постоянно спрашивал себя Майкл и при этом постоянно отвечал себе, что даже если это и так, то это не так уж и важно. Важно лишь то, что без ее любви он будет продолжать себя чувствовать великим страдальцем, мрачным мечтателем, доведенным до нервного срыва собственными мыслями, помноженными на общую несправедливость жизни. Майкл уже пытался похоронить свои чувства, больше он решил не пробовать – по крайней мере, в этой жизни. Он стал считать себя одержимым, и эта одержимость медленно становилась его нормальным состоянием.

Когда стрелка перчатки-часов Саймона указала на «3», Майкл захотел спать – моментально, будто бы в него попал трезубец со снотворным для коней. «Чем выше и прямее спина, тем сложнее сну окутывать тебя…» – думал Майкл и следовал этому негласному правилу, хотя следовать ему оказалось очень сложно. Он скурил почти все сигареты Саймона, чтобы хоть как-то держаться в сознании. Пламя, что в печи, что в бочке, как назло, постоянно требовало нового огня, поэтому его ответственность или, что точнее, его желание казаться ей надежным, не позволяло ему завалиться на фуфайки и уснуть. Даже мысли, которые могли бы лишить его сна, сейчас оказались бессильными. В отчаянии он решил убедить себя, что завтра поцелует Эми – эта мысль хоть как-то разгоняла сонную кровь по усталому телу.

Майкл прицелился окурком в дымящуюся жестяную бочку. Он решил, что если окурок попадет в цель, то завтра он действительно поцелует Эми, если нет – то это желание так и останется в его голове. С замиранием сердца он швырнул окурок, уверенный, что он сгорит в ровном пламени.

Но…

Окурок отскочил от края бочки прямо в фуфайки на спящем Саймоне. Майкл подошел к окурку, поднял его, просто положил в огонь и вернулся обратно к печной дверце.

«От брошенной сигареты не должна зависеть моя удача» – подумал он, чувствуя небольшой прилив сил. В его сонной, воспаленной от нереализованных желаний голове созрел великолепный, но по-своему коварный план…

*******************

Утро. Первые лучи солнца пробивались сквозь снежные заносы на изрисованном морозом окне.

Первым проснулся Саймон. Не глядя на сидящего у печи Майкла, он выбежал на улицу. Сквозь открытую дверь ветер занес в хижину снежные хлопья в комплекте с режущим холодом, что заставило спящих (точно спящих) Эми и Клода в соседней комнате пошевелиться во сне. Майкл подбежал к жестяной бочки – огонь в ней рисковал исчезнуть из-за открытой Саймоном двери.

Сам Саймон вернулся три минуты спустя – дрожащий, покрасневший, держащийся за пах. Выглядел он трезвым или, по крайней мере, казался таким. Под красноречивые взгляды Майкла, спиной ограждающего огонь, Саймон быстро-быстро закрыл дверь на засов и стал рядом с Майклом, вертя в руках свою серебряную зажигалку.

– Наши как бы влюбленные еще спят? – спросил Саймон, взглянув на время.

9.00

– Ага, – ответил Майкл, покосившись на проем между комнатами.

– Ясно. – Саймон перешел на шепот.– Ты скурил все сигареты?

– Ага, – повторил Майкл.

– Бля, я чуть себе яйца не отморозил, пока их искал.

– Ты их у себя в трусах искал?

Саймон покачал головой.

– Мой дорогой плоскомыслящий друг, в такую погоду можно отморозить свою мужскую гордость, даже не снимая штаны. А я снимал… я выходил поссать. Такая холодрыга, я уж подумал, что придется замерзшую самогонную струю вносить в дом, к печи, и ждать, когда она отвалится от…

– Неужели здесь нет туалета? – перебил Майкл.

– Дружище, в этой местности лишь два сооружения – то, в котором мы находимся, да вышка. Если Элиас под туалетом не имел в виду печную трубу на крыше, то тогда да, туалета здесь нет.

Майкл напрягся, ведь он все то время, пока находился в доме, не беспокоился по столь щепетильному вопросу, как справление нужды. Саймон сочувственно похлопал его по плечу и сказал:

– Терпи, сынок. Нормально поссать ты сможешь только после путешествия во времени.

Невольно Саймон подвел Майкла к теме, о которой он думал все последнее время.

– Я хотел попросить тебя кое о чем, – тихо начал Майкл, прислушиваясь к звукам в задней комнате.

– Надо же. – Саймон придирчиво посмотрел на Майкла, как на пациента, и добавил:

– Не меняй так резко тему, чувак, меня пугает твой серьезный пафос.

– Нам нужно позвонить Элиасу, – сказал Майкл. – Сегодня же.

Саймон поднял брови.

– А вчера почему не позвонили?

– Решили, что позвоним сегодня, – махнул руками Майкл.

И добавил:

– Вернее, позвонишь ты и Клод.

– Почему Клод? – возмущенно переспросил Саймон, будто бы Майкл просил его голым пробежаться вокруг хижины. – Мы же с тобой вдвоем хотели идти на эту чертову вышку, мы так договаривались еще в Грив… аааа…

Саймон улыбнулся своей самой раздражительной улыбкой на свете и понимающе закивал.

– Что аааа? – переспросил Майкл, вздрогнув – ему показалось, что он слышал движение в задней комнате.

Саймон положил руку на плечо Майклу и, бросая взгляды на проем между комнатами, торжественно прошептал:

– Ты, мой поехавший сентиментальный костекрад, хочешь остаться наедине с Эми, так? Я знаю все твои пошлые мысли, фанат Великого Лжеца, скажи мне, что я угадал, что все действительно так, как я говорю…

Майкл, думающий о «пошлом» в последнюю очередь, поднял руки вверх и сказал:

– Сдаюсь. Ты угадал. Все действительно так, как ты говоришь.

И добавил:

– Я-то тебе и рассказал о своих пошлых мыслях еще до перестрелки в БлейкЭндБлиссе.

Саймон хмыкнул, притом довольно громко. Майкл шикнул на него – меньше всего на свете он хотел, чтобы наиболее ответственный момент его жизни прервался из-за проснувшегося Клода… или из-за нее…

– Без громких звуков, хорошо? – шепотом попросил Майкл. – Давай все обсудим, пока они спят. Я не хочу с тобой перекрикиваться на морозе.

– Здесь везде мороз. – Саймон сел на колени и прижался спиной к жестяной бочке. Майкла передернуло от увиденного, он спросил:

– Тебе не прожгло спину насквозь?

– Не-а, – прошептал Саймон. – Бочка еле теплая.

Майкл присел рядом с Саймоном и как можно тише спросил у него:

– Ну как, Саймон? Ты согласен мне помочь?

Саймон сделал вид, что не услышал, он прижался затылком к бочке и тут же отпрыгнул в сторону.

– Аааай, твою ж мать!

За стеной послышался скрип кровати.

Майкл в панике зашептал:

– Скажи, что ты поможешь мне, Саймон. Прошу тебя. Это последняя просьба на свете, которую ты от меня услышишь…

Саймон посмотрел на Майкла, казалось, в его серых глазах что-то поменялось, причем поменялось в лучшую для Майкла сторону. Майкл в ожидании замер, готовый услышать в ответ «Да, влюбленный ты дурак» или еще что-нибудь в этом духе…

Но…

Саймон сказал:

– Давай разогреем консервы.

Сердце у Майкла упало.

– Вообще-то я жрать хочу, – добавил Саймон.

Майкл смотрел на Саймона, как на предателя. Все его надежды были связаны с лучшим другом. А лучший друг просто издевается над тем, что действительно для него важно.

– Ты как хочешь, – сказал Саймон, поднимаясь на ноги, – но я и в самом деле хочу есть. И тебе советую. В такую погоду нашим организмам нужны лишние калории.

Саймон, держась за затылок, подошел к припасам с едой. Майкл тут же подскочил, схватил Саймона за рукав и отчаянно зашептал:

– Я одержим ею, Саймон. Я не хочу этого. Я не выбирал свою одержимость. Она появилась у меня, не спрашивая.

Саймон якобы серьезно состроил грустную гримасу – но его тут же выдали дергающиеся вверх уголки губ.

Надежды Майкла окончательно рухнули, когда за перегородкой он услышал тихие голоса Эми и Клода. Сладкая парочка проснулась, и теперь секретам не было места в этом доме. Майкл затряс руку Саймона и, чувствуя себя последней попрошайкой, затараторил:

– Избавляя ее от зависимости, я понял, насколько я зависим от нее. Я не могу держать это в себе. Это хуже наркотиков, ей-хаос.

Раскрывая банку с консервами под голоса Эми и Клода, становящиеся все более отчетливыми, Саймон прошептал:

– Ты хочешь, чтобы я потащил Клода к этой чертовой вышке, чтобы мы с ним отморозили свои задницы ради того, чтобы ты смог вдоволь намиловаться с Эми?

– Да, – на автомате ответил Майкл.

И добавил:

– Прошу тебя Саймон, выкури Клода отсюда, как-нибудь. Любой ценой…

Тут же в проеме показался сам Клод, сонно протирающий глаза. Широко зевнув, он осмотрел каждую деталь в комнате с таким видом, будто бы не понимает, как он здесь оказался. Взгляд его голубых глаз, казалось, отсканировал все, что в этой комнате было – разумеется все, кроме Майкла.

– После контраслипов спишь как младенец, – сказал Клод, подходя к запасам с едой, обращаясь, по-видимому, к Саймону.

– Ага, – сказал Саймон, смотря на Майкла, улыбаясь. В его улыбке Майкл отчетливо увидел злорадство.

Да уж… Личная жизнь потому и личная, что доверять ее никому, кроме себя, не следует.

«В этом мире мы, четверо, должны держаться вместе» – вспомнил Майкл давнишние слова Саймона.

Да уж… Видимо, поэтому Саймон спасал его от лап Грезоносца в подвале особняка. Но спасение не имеет смысла, когда он вынужден существовать без реализованных желаний.

И, видимо, поэтому Саймон, зная даже больше, чем нужно, не стал помогать Майклу разрушать хрупкий мир Эми и Клода.

Саймон уплетал консервы, вальяжно развалившись на фуфайках. Он словно бы забыл о просьбе, практически мольбе Майкла помочь хоть и в эгоистичном, но все же благородном, как полагал Майкл, деле. Клод сел возле бочки, открывая сразу две консервные банки. Майкл тут же понял, почему именно две, поэтому отвернулся к печи, делая вид, что хочет проверить огонь. Сразу же после этого в комнате появилась Эми, пожелала всем доброго утра и услышала в ответ приветственные бормотания от двух перемалывающих пищу мужских ртов. Невольно пользуясь своим боковым зрением, Майкл видел, что Эми уселась рядом с Клодом и стала о чем-то с ним болтать. Самое ужасное в этом являлось не то, что голос ее слегка подрагивал от холода, а то, что он был радостным при обращении к Клоду. Майкл чувствовал, что этого он не сможет вынести, он вскочил на ноги, вырвал из-под Саймона две или три фуфайки, объявил всем, что ему нужно срочно отлучиться в туалет и, попросив Саймона последить за огнем в его отсутствие, покинул избу.

И надеялся, что больше сюда он не вернется…

*******************

Прошло пол часа с того момента, как Майкл под безобидным предлогом покинул хижину.

Саймон выкинул в пустую жестяную бочку такую же пустую консервную банку и потянулся за очередной. Эми и Клод стали вспоминать свое приятное времяпрепровождение возле розового дерева – единственного, как им говорили, дерева, которое смогло вырасти в Леклере благодаря усилиям матушки-природы, а не паксбрайтовским садоводам. Надо признать, Эми и Клод вспоминали шепотом все лучшее, что было в их отношениях, видимо понимая, что громкие слащавые разговоры могут спровоцировать рядом сидящего Саймона на какую-нибудь язвительную реплику.

Но…

Шепот им не помог. Реплика со стороны Саймона была, правда носила она совсем другой характер.

– Теперь и дерева этого, скорее всего, нет, – грустно сказал он, замерев с вилкой в руке. – И леклеровцев. И университета иридодиагностики. И той лжеутопии, за которую держался Шелтер…

Эми и даже Клод с некоторым сочувствием посмотрели на Саймона.

– Да, – сказала Эми. – Паксбрайт потерян, но есть надежда, что нам удастся все вернуть.

– Ты про Элиаса? – переспросил Клод. – Думаешь, он сможет предотвратить войну?

– Почему нет? – пожала плечами Эми. – Вдруг у него все получится.

– А вдруг после этого нас вообще не будет? – спросил Саймон.

Эми и Клод переглянулись в недоверии. Даже выражения их лиц походили друг на друга чем-то неуловимым.

– То есть, мы умрем? – спросил Клод.

– Нет, все будет так, будто бы нас никогда не существовало. В таких непривычных ситуациях, как изменение времени, нужно отказываться от таких привычных понятий, как смерть.

– Нет, я имел в виду совсем другое. Мы-то сейчас существуем так? Но если вмешаться в прошлое и убить каждого из нас еще ребенком, то что будет с нашей нынешней жизнью? Мы умрем, растворимся во воздухе или…

– Я думаю, что даже Элиас не сможет ответить на этот вопрос, – сказала Эми.

Саймон хотел что-то сказать, но сделать этого ему не дал огонь, который постепенно затухал то в печи, то в бочке. Пока он следил за огнем в печи, огонь в бочке погас окончательно, а чтобы зажечь огонь в бочке, надо не следить за огнем в печке, который тоже рисковал погаснуть в любой момент. Ветер снаружи усиливался, холод как назло становился все более и более невыносимым – не спасал ни огонь, ни фуфайки, ни деревянные стены.

– Ты был прав, Саймон, – сказал дрожащий Клод. – Элиас действительно хотел нас заморозить.

– Вот-вот, – поддакнул Саймон, бегающий от печки до бочки и обратно. – Мы дураки, раз сюда приехали! Вернее, дураки вы трое, я просто вынужден был с этим мириться.

Эми надела очередную фуфайку. Клод с обречением вздохнул. А Саймон так и продолжал бегать то к одному гаснувшему источнику огня, то к другому.

– Где пропадет Майки? – причитал он. – Куда он запропастился?

– А зачем он тебе нужен? – спросил Клод с явно выраженным недовольством в голосе. – Неужели ты волнуешься за него?

– А разве ты не волнуешься? – вмешалась Эми.

Клод смягчился в лице, и голос его стал мягче, перемены были разительные.

– Конечно, волнуюсь. Как и ты… наверное, – Последнюю фразу он проговорил с таким нежеланием, что Эми поморщилась, будто бы это нежелание являлось осязаемым. – Но Саймону не свойственны волнения, вот я и спросил… Это как бы шутка… – неуверенно добавил Клод.

Саймон фыркнул два раза.

– Это как бы смех, – сказал он. – Я думаю, нам следует отправиться на его поиски.

Клод улыбнулся.

– Сам вернется. Наверное, катается на своем мотоцикле и разглядывает верблюдов…

Лицо Саймона стало предельно серьезным. Улыбающееся лицо Клода медленно становилось все более и более недовольным.

– Скажи мне, что ты шутишь, – попросил Клод.

– Вовсе нет. Майк не возвращается, его нужно отыскать. Вдруг он примерз к избе, пока поливал ее…