Текст книги "Сочувствую ее темным духам… 13—21"

Здесь не поспорить. Серый Ураган разрушил все планы ненавистного отчима. А его план ограбить (и убить) ненавистного отчима разрушила машина времени тремя днями ранее.

Замявшись, Клод все-таки добавил:

– Извини.

И вместе с Саймоном скрылся в темноте.

Из которой, правда, все-таки выкрикнул – с нотками извинения в голосе:

– Эми! Нам пора.

Потом извиняющийся голос посчитал нужным добавить:

– Мне, по крайней мере, мне жаль, что так получилось, но все-таки…

Эми не отрывала глаз от кровавой подошвы, отпечатавшейся на груди Элиаса.

– Эми! – прозвучал голос уже с нотками недовольства.

Поведение Клода вызывало у Майкла смешанные эмоции, в то время, как его откровение не вызывало никаких эмоций вообще – при других обстоятельствах, например в теплом и поистине двухсолнечном Леклере, признание Клода, несомненно, потрясло бы его.

Но…

– Эми. – Клод вошел обратно в свет. Голубые глаза не отрывались от девушки. – Пожалуйста, идем с нами.

Полный решимости взгляд Эми столкнулся со взглядом Клода. И было в ее взгляде что-то такое, что заставило Клода спросить:

– Уже не собираешься ли ты?…

– Да, – перебила Эми, – собираюсь.

Она опустила голову вниз и сказала:

– Я останусь здесь.

Клод попытался схватить Эми за запястье, но девушка грубо отпихнула его. Клод тут же оставил свою затею силой вытащить Эми из подвала и перешел к крайним мерам.

– Тебе не придется общаться с Саймоном, – стал лепетать Клод голосом, от которого, в его понимании, должны таять все женщины мира. – Мне, кстати, тоже. Мы… мы должны начать все заново. Машины времени нет, ну и что ж… Будет сложно, да. Но мы справимся. Я больше не совершу тех ошибок, что совершал ранее.

– Мы не обязаны работать на Грезоносца? – переспросила Эми.

Коротенькое облегчение исказило гематомные скулы – похоже, слова Эми дали Клоду капельку надежды.

– Саймон?

– Что?

– Ты же слышал вопрос.

– Да, не обязаны. Быстрее тащи ее за руку, пока Джейсон не передумал.

– Ну вот, видишь. – Клод повернулся к Эми, его лицо озарилось неким внутренним сиянием, что заставляло забыть об алеющих на нем синяках. – Давай, идем.

Он протянул Эми руку.

Эми покачала головой, словно виноватый ребенок.

– Дело не в этом, – сказала она.

– А? – переспросил Клод.

Переспросил для вида – по исчезнувшему с лица сиянию можно было понять, что он понял, что именно имела в виду Эми.

– Я сделала свой выбор.

После этих слов Эми стала рядом с Майклом и… взяла его за руку. Майкл вздрогнул – прикосновение ее тонких дрожащих пальцев вызвало горькую боль под его грудной клеткой.

– Нет… – Майклу хотелось рыдать. – Нет, Эми, правда, лучше уйди…

Он прижал свою ладонь к бедру, лишая Эми возможности ухватиться за нее.

– Ви…

– Тридцать секунд – затем я запираю подвал, – прозвучал голос Джейсона.

Клод гневно, но безмолвно выругался в сторону темноты.

– Видишь? – обратился он к Эми. – Майкл не хочет тебя видеть, правда, Майк?

– Да, я не хочу тебя видеть, – как робот проговорил Майкл.

Он никогда не думал, что можно чувствовать себя столь счастливым и столь несчастным одновременно.

Эми улыбаалсь Клоду – причем улыбалась даже как-то лукаво:

– Майкл хочет остаться со мной до конца жизни, правда, Майкл?

– Двадцать секунд!

«Конечно, правда!» – ответил бы Майкл, если бы от этих слов не зависела ее жизнь.

Но…

Не в силах даже соврать, он просто кивнул,.

Клод побелел от ярости.

– Ну ты и мразь, – сказал он и неожиданно (даже, наверное, для самого себя) ударил локтем по лицу Майкла. Лишь чудом Майкл устоял на ногах – если чудом считать тот факт, что его руки обняли Южное полушарие Земли.

– Десять секунд!

– Клод, живее!

– Ты убил ее! – кричал Клод. Голубые глаза блестели. – Ты сломал ей жизнь, подонок!

– Пять секунд!

– Не считай, я иду. – Клод вошел в темноту и в последний – видимо, в самый последний раз – обернулся и с ожиданием взглянул на Эми.

Та в ответ только резко покачала головой, по-прежнему смотря себе под ноги.

– Прощайте! – крикнул голос Саймона откуда-то издалека, – стало быть, он уже покинул подвал. Силуэт Клода тоже исчез.

Звук закрывающейся двери.

Майкл взял ее за руку. Даже труп Элиаса не мог испортить этот долгожданный интим. С губ Майкла сорвался один-единственный вопрос, мучивший его с момента принятия Эми ее фатального решения:

– Зачем?

Мы никогда не умрем

Я люблю того, кто бросает золотые слова впереди своих дел и исполняет всегда еще больше, чем обещает: ибо он хочет своей гибели.

Хорошая зависимость снимает со смерти дух непредсказуемости.

Гранатовое небо спряталось под бурыми тучами. Тусклый шар слабо искрился, напоминая гигантскую перегоревшую лампочку. Охранники на посту замерли в подобострастных поклонах. Наклонились они так низко, будто бы готовили свои зады к анальному сношению. Поехал кортеж из пяти автомобилей мертвого черного цвета. Наблюдая этот праздник тоталитаризма, Итан Грид поневоле вздрогнул. Его режим с высокими налогами и одобряемым им самим казнокрадством казался ничтожным, словно игра мальчика в песочнице, в сравнении с парадом, устроенным Сикстеном Бейлом самому себе по случаю получения машины времени.

Режущий ветер испортил прическу Итана Грида. Его серый матовый пиджак золотился в лучах настоящего солнца, но короткие волосы умудрялись-таки биться в эпилептическом припадке. Его лакированные туфли по-прежнему могли слепить красноглазых ворон по ту сторону границы, но седоватый пробор на его голове стал напоминать прическу сошедшего с ума престарелого ученого.

Вот так всегда – великое впечатление портит одна-единственная крошечная деталь. Крохотное пятно, рушащее симметрию идеально прорисованной картины.

С этими мыслями в голове Итан Грид стал подходить к полю. Таинственность встречи канцлера и протектора вынуждала канцлера сравнивать себя с каким-нибудь наркоторговцем, вынужденным проворачивать сделки на окраине жизни.

Пыль клубилась вокруг ног канцлера. Хоть туфли по-прежнему напоминали два маленьких прожектора, его брюки из мохера оказались запачканными, совсем как в стиле чайлдастов.

Впрочем, в том же стиле лежал в багажнике Крайслера замороженный труп Йоханна Шелтера.

А в самом Крайслере, управляемым верным водителем Грида с нелепой фамилией Крамс, сидели на задних сидениях Майкл Бернс и какая-та девчонка.

Грид никак не мог понять, почему девчонка оказалась вместе с изобретателем. В историю Мелиссы о «высшей любви» он верить не хотел – он был уверен, что ее не существует, раз он ее не испытывал. Идея Джейсона, этого, увы, будущего зятя, отдать на растерзание какого-то юнца вместо ученого казалась Гриду несколько глупой. Грид рассматривал худую фигуру со скрытым под жидкой балаклавой лицом и не мог поверить, что под этой балаклавой – затем под кожей, а затем под черепом – скрывалось знание, способное на раз-два уничтожить его, несравненного артиста, Итана Грида. Гриду не нравилась идея отправить Бернса вместо Элиаса. Даже несмотря на то, что Элиас получил заслуженное, вполне удовлетворяющее Грида возмездие за попытку покушения.

Бейл вышел из автомобиля. Неизменная темная роба, звериные глаза с сочившейся из них и возведенной до уровня фанатизма жестокостью. Неприязнь к Гриду, всегда скрываемая или же просто не замечаемая из-за звериности образа Бейла, сейчас отчетливо проявлялась, исходила волнами от плотной высокой фигуры, наполненной сотнями невинных жизней.

– Где изобретатель? – первым делом спросил Бейл, не поздоровавшись и забыв про дипломатичное «канцлер Итан».

– В этом автомобиле, протектор Сикстен, – радушно, но в то же время осторожно произнес Грид и указал на Крайслер.

Крамс вжался в руль так сильно, как только мог, поэтому Бейл сразу же разглядел две фигуры с темными мешками на головах.

– Два изобретателя?

Грид замялся.

– Ээээ… не совсем. Там сидит возлюбленная изобретателя. Эта мотивация для Бернса делать качественную работу. – Грид легонько, но учтиво поклонился Бейлу.

Тем временем в машине две фигуры жались друг к другу. Бейлу стало омерзительно тошно от их сопливой взаимосимпатии. Он хотел сорвать на Гриде свою злость, лишь перспектива нового обеда с «особенными» жертвами остудила его пыл. Протектор задумчиво – если это слово применимо к нему – почесал бровь.

– Обеда мало не бывает, Грид. Не бывает.

И тут же Бейл засмеялся, отчего Гриду стало страшно. Звериные глаза каннибала, конечно, пугают, но со смехом глазам не сравниться.

– А Шелтер?

– Тоже в машине. Вернее, в багажнике. Надеюсь, вам по нраву замороженная… эээ… еда?

Сейчас лучше перенестись обратно в подвал, где совместно одинокие Майкл и Эми готовятся к своей неминуемой гибели…

Вот и все. Его мечта сбылась. Она выбрала его. Он остался с ней наедине.

Майкл горько усмехнулся про себя. Он и подумать не мог, что день, когда осуществится его самое сакральное желание, станет худшим днем в его жизни.

Нет, не сейчас.

Может, подвал с возлюбленными оставить на потом?

– Итан, я давно не ел ваших телевизионщиков. – К голосу Бейла вернулось лицемерное заигрывание, которым в последнее время протектор редко баловал своих коллег-политиков. – Что-то случилось?

– Ээээ… К примеру, Лоуэст Даст всячески хвалит вашу деятельность, – соврал Грид, зная, что Бейл не смотрит гриверские голограммы. – Не все телевизионщики достойны съедения.

Может, лучше вернуться к подвалу?

Холодные мурашки по всему телу у Майкла.

Потом они пропадут… Как пропадает все, что есть и что будет. Говорят, что жизнь – это вечность в миниатюре… Похоже, их совместная вечность подходит к концу…

В его все еще опустошенной голове вдруг вспыхнула картина, словно бы навеянная колесами Саймона. Горящие сердца, горящие как одно, единственное яркое – превращается в солнце, окруженное грозовыми облаками…

Он перевел взгляд с пола в сторону, просто в сторону, в абстрактную пустоту, но к своему ужасу и счастью наткнулся на ее несокрушенный взор. На этот чарующий взгляд вечности.

Нет, не сейчас…

– Я выполнил то, что обещал выполнить Шелтер, – заявил Грид с развевающейся ему назло на ветру сединой. – Теперь я хочу гарантий, что никакой войны не будет.

– Войны не будет, – просто сказал Бейл. – Отдам приказ своим солдатам перестать насиловать Паксбрайт. У них сейчас есть более важные дела. Например, расклеивание на стенах сантификианских университетов синистерских знамен. Не так ли, канцлер Грид?

– Очень хорошая идея, протектор Сикстен, – не искренне сказал Грид.

И добавил безо всякой на то нужды:

– Это очень важное дело.

Бейл почувствовал эту неискренность в голосе Грида и удовлетворенно кивнул. Приятно знать, что тебе врут, говорят тебе вещи, которые всем сердцем не желают говорить, но говорят – потому что боятся…

Пока два самых могущественных правителя Сингрипакса разговаривали друг с другом, высокая фигура (высокая, поскольку сгорбленная в невысоком Крайслере) тщетно пыталась освободиться от ооновских наручников, прокручивая в своей голове последние минуты, проведенные в подвале…

*********************

Итак, подвал.

Мертвый Элиас.

Второе убийство, совершенное на глазах у Майкла.

До этого, конечно, была перестрелка в БлейкЭндБлиссе и взрыв полицейской машины, не включенные Майклом в свою небольшую статистику. Тогда на его глазах никого не убивали, но все равно, было очень страшно. Страшнее даже чем первое убийство, совершенное на его глазах.

Но никогда прежде он не осознавал близость смерти так, как осознает ее сейчас.

Прошло два часа.

Утомленный стрессами организм Майкла погрузился в очередной антифильм. На этот раз воспоминание было связано с темным духом Фила, говорящего ему, что все, что с Майклом происходит – его собственная фантазия, ищущая свое место на бумаге (или, честнее будет сказать, в пикселях на экране макбука). Машина времени, возвращение пропавших вещей, дневник из несуществующей реальности – это объяснимо. Но не темные духи. Темные духи только доказывают что все, что с нами происходит – это неправда. Кто-то пытался убедить нас, что мир нереален, введя фантасмагорию с путешествиями во времени, но когда мы смогли найти в ней логику, он ввел темных духов. Нам хотят доказать, что наш мир нереален. Черт, легкие грабежи, кража черепов – уже тогда можно было догадаться, что так не бывает. Наше мышление во всем виновато, мы все смогли обосновать. Даже бред, в который нас кто-то ввел.

Жизнь в фантазиях всегда ярче. Может быть он, Майкл Бернс, имея столь страшную, но незаурядную жизнь, благословлен судьбой?

Но сделанные сегодня открытия, парализовавшие его ранее, парализовали его вновь – Майкл вновь вспомнил слова темного духа Фила.

Опять он был уверен, что является лишь частичкой мысли отчима. Он видел единственный выход из его головы – свое собственное самоубийство.

Но…

Он не нашел ничего в этом подвале, что могло бы его убить, к тому же рядом была Эми – при ней он не смог бы решиться на самоубийство.

А без нее смог бы? Вдруг Фил специально возвел вокруг Майкла атмосферу, где любые самоубийственные порывы бесплодны? Только если убиться головой о Землю, но она…

Майкл перестал задавать себе вопросы, поскольку не было смысла на них отвечать. Чем бы все вокруг не являлось, какой бы иллюзия, или реальность, не была, одно Майкл осознал точно. Он обречен существовать во всем этом. Он должен смириться с этим. И даже в этой ситуации постараться найти счастье – этот проклятый, естественный для человеческого организма наркотик.

Пока он боролся с мыслями, его священная любовь, Эмили Гиллан, все никак не уходила из подвала. Майкл верил, что воля к жизни окажется в ней сильнее «этой великой любви», но вера эта, похоже, была напрасной.

– У тебя еще есть время уйти, – сказал Майкл, специально не смотря на Эми – надо же ей показать свое якобы пренебрежение!

– Сейчас я позову Джейсона! – И в самом деле он набрал в легкие воздух для громкого крика, но следом послышался спокойный голос Эми:

– Я никуда от тебя не уйду.

И набранный воздух вышел наружу в тяжелом выдохе. Майкл стал смотреть в пол и думать, чтобы такого сообщить Эми, чтобы она передумала быть с ним и оставила его наедине со своей трагичной судьбой.

– Я убил Фохё в другой реальности. Я, а не Саймон. У меня был мотив. Я бы и сейчас убил его, будь он живой.

Майкл горько посмеялся, стараясь, чтобы в его голосе слышалось саймоновское презрение, после чего продолжил:

– Я заслужил предательства Саймона. Я такой же мудак, как и он! Мнительный, злой, презирающий весь род людской! Поэтому мы и дружили! Неужели ты не понимаешь?

Эми покачала головой.

– Я и не хочу понимать.

– Ну и дура! – крикнул Майкл, выдавливая из-за себя агрессию – которая просто не могла возникнуть по отношению к ней.

Эми ничего не ответила. Она продолжала спокойно смотреть на Майкла, поэтому Майкл воспользовался ее молчаливым спокойствием, чтобы спросить:

– А что если я тебя не люблю?

Эми улыбнулась:

– Даже не пытайся убедить меня покинуть этот подвал. У тебя все равно ничего не выйдет.

Майкл вздохнул. Все понятно – чем сильнее он ругал себя, тем сильнее она хотела остаться…

– Я читал твой дневник! Он был у Грезоносца. Он валялся в машине времени Элиаса!

Что-то в лице Эми изменилось, а Майкл наконец приободрился – ведь шансы, что она покинет этот подвал невредимой, пусть и с ненавистью в своем сердце, увеличились.

– Ты читал мой дневник, – повторила Эми.

– Да, читал, – подтвердил с энтузиазмом Майкл. – Я стащил его у Джейсона. Я читал твои откровения о Дереке о том, как он «разбил твое сердце» – Майкл попытался посмеяться над этим, но он не был уверен, что ему это удалось.

Эми молчала – а Майкл не мог понять, о чем она сейчас думает, поэтому он продолжил:

– Забавно, – в голосе Майкла опять появились едкие ноты предателя, – ты была уверена, что Клод разбил твое сердце, ровно до тех пор, пока по-настоящему не разбил его я. И знаешь, почему я так сделал? Не от любви к тебе. Просто я хотел позлить Клода, разрушить ваши сопливые отношения, только и всего!

И Майкл плюнул на пол, веря, что это незатейливое дополнение к его неискренним словам сможет настроить Эми против него.

Но…

Эми подошла к нему еще ближе, с нерешительностью в мягких шагах, левой рукой взяла Майкла за правую, а правой вытерла кровавую струйку под губой, в которую совсем недавно врезался прощальный локоть Клода.

– Если бы ты не любил меня, Майкл, – начала Эми, – если бы ты и в самом деле был такой мразью, которой хочешь сейчас казаться, ты бы безразлично отнесся к моему желанию остаться в этом подвале.

– А как же твой дневник? – переспросил Майкл не своим, казалось, голосом. Его тело превратилось в один обнаженный нерв, взволнованный ее аккуратными прикосновениями. – Он все еще лежит в моей сумке, в багажнике Крайслера.

– Того, что написано на последних страницах, не было. И уже никогда не будет.

– Ты влюблена в убийцу, – прошептал Майкл, с большим усилием воли отводя от себя запястье Эми. Ему живо вспомнилась последняя конфронтация с матерью. Тогда он обвинял Амалию в том, что из-за нее его жизнь была никчемной. Сейчас, когда его жизнь уже не никчемна, он обвиняет себя во всех смертных грехах. Очередная радикальная психотерапия.

Капельки крови блеснули на ее тонких пальцах.

– Ты мог бы стать убийцей. Я могла бы выбрать Клода. Ты не стал убийцей. Я выбрала тебя. Самое замечательное в слове «бы» то, что оно любую страшную вещь превращает в надуманность.

Все – Майкл бессилен ее остановить. От отчаяния он закричал:

– Оставь меня здесь, я это заслужил! Я убил Фохё в 2017 году! Я не стою твоей жизни, Эми! Спасайся!

Эми рефлекторно от него отшатнулась, но затем вновь приблизилась, стала еще ближе, чем была, правда на этот раз, Эми показательно и в какой-то степени игриво зажала пальцами уши. Поневоле Майкл восхитился поведением своей возлюбленной, затем, переводя дыхание от крика и нервного потрясения, он вспомнил слова, произнесенные Эми во время лицидного голода:

– Ты очень хороший. Я готова умереть с таким, как ты.

Что ж…

Она доказала, что эти слова – не бред влюбленной наркоманки. Что-то огромное стало согревать Майкла изнутри. Мозг стал работать на прежних мощностях, хотя череп, казалось, все еще гудел от пережитых потрясений.

И настала тишина, полная взаимопонимания. Она поняла, что Майкл окончательно сдался, и улыбнулась. Улыбнулся и он против воли – ведь где еще, как не в этом сраном подвале, он сможет насладиться ее священным присутствием?

Наконец, пришло то идеальное состояние для той умиротворяющей гармонии, способной появиться даже в этом, полном отвратительных откровений, месте.

– Я видела твою драку с Клодом, – после некоторого молчания произнесла Эми. – Иногда, вместо антифильмов с прошлым. Драка в мотеле. Я почему-то всегда осознавала, что в антифильме показывается мотель. Показывается одна и та же драка. Что это может означать?

– Ты видишь будущее? – предположил Майкл без особого потрясения.

Эми покачала головой.

– Нет. Просто одна и та же сцена в мотеле.

Но Майкл не сомневался, что его предположение – верное.

Это же иллюзия – наверное, иллюзия – так что здесь нечему удивляться, особенно после воткнутого в спину серебряного ножа…

Серебряного ножа – то пропадающего, то появляющегося вновь неведомым образом… по прихоти Элиаса, решившего в один момент поставить эксперимент… и усложнить их судьбы…

И снова тишина. Тишина, полная гармонии…

…которую, как всегда, испортили поганые мысли, постоянно возникающие в голове Майкла.

Фил – передовой автор. Его персонажи живут собственной жизнью в фантазиях в его голове. Его убийство – лишь его собственный страх, не более того. История со Страйксом – лишь собственная фантазия для унижения Майкла, не более того. Возвращение пропавших вещей – лишь детали, выпадающие из памяти Фила.

Когда находишь объяснение откровенно безумным идеям, становится поневоле страшно.

«Я – это я» – Майкл вглядывался в свое отражение в зеленых глазах.

«Ты – это ты» – молча сказал он ей.

Затем мысленно перед глазами промчался выстрел, ставший для Элиаса последним.

Это не может быть вымыслом. Фил не мог все это придумать. Это личный бред Майкла, чей мозг, наверное, совсем уже повредился от наркотической брусники, от трезубцев с лицидами и, пожалуй, от самого главного наркотика всей его жизни – священной любви к ней.

Какой же это вымысел, когда реальность бьет по щекам своей жестокостью?

Но…

Темные духи.

Все таки да, он, Майкл Бернс, – еще не рожденный литературный герой, и все то, что он считает иллюзиями, ничтожно, поскольку ничтожен он сам. Все что его окружает – иллюзия. Даже то, что он противопоставляет иллюзиям – тоже иллюзия. Предатель, «ориентир», черт бы его побрал, тоже иллюзия. И Кл…

А она? Она – иллюзия? А его любовь к ней?

Он понимал, что не позволит себе считать свою сакральную любовь иллюзией. Все на свете он готов унизить до собственного, пусть даже не собственного, вымысла, но только не ее. И не свои чувства к ней. Она реальнее всего остального, поскольку только переживания, связанные с ней, заставляют его чувствовать себя по-настоящему живым.

Но…

Разве это аргумент?

Вдруг он тоже – иллюзия? И его запрограммировали любить ее? Вдруг и чувства, равно как и желания Майкла, порождение одного ненавистного разума, а не его собственной воли?

Хотя какой во всем этом смысл? Иллюзия – лишь извращенная реальность.

Но…

Реальность, тем не менее.

– Фил сделал свое дело, – сказал Майкл, вспоминая темный дух Рея, в котором теперь видел себя. – Я перестал считать себя живым…

Эми ничего не сказала, она настороженно на него посмотрела…

И ее неуверенность, на удивление, придала Майклу новый поток жизненных сил. Словно бы какая-то сила уравновешивает ее негатив его позитивом!

– Знаешь, – добавил Майкл, по-новому смотря в ее зеленые глаза, – это здорово, что мы не живые. Знаешь, что это значит?

Эми качнула головой – именно такой реакции ожидал Майкл, словно картину с ее покачиванием головы он уже где-то видел ранее…

– Это значит, что мы никогда не умрем, – сказал Майкл, понимая отсутствие хотя бы малейшей логики в собственных словах.

Хотя… какая логика может быть в мире, где существуют темные духи?

– Мы никогда не умрем, – добавил Майкл уже более уверенно. – Никогда.

Он прижал Эми к себе и крепко обнял. Он знал, что чувствует в данный момент счастье. Не пошлый выброс эндорфина в кровь, а то подлинное счастье, о котором можно только мечтать. СЧАСТЬЕ, намного лучшее, чем лицидный фильм, хотя бы потому, что СЧАСТЬЕ это – реальное, несмотря ни на что!.. СЧАСТЬЕ настолько сильное, что казалось, будто оно режет живот…

Стала неважной собственная уверенность в том, что он – лишь персонаж очередной книги.

Стало неважным то, что могло ожидать, а могло и не ожидать его в дальнейшем.

Важным было то, что она – та самая – была сейчас рядом с ним. Одна, без назойливого Клода, Литовки, Саймона, Лилии и прочих незначительных людишек.

И в этом безумном мире (или иллюзии, что одинаково), он искренне верил, что каким-нибудь образом можно растянуть этот момент на бесконечность.

Если темному духу Фила удалось убедить его в том, что этот мир – вымысел, почему же ему не удастся убедить темный дух в том, что представления Фила о реальности – тоже вымысел?

– Все пройдет, кроме моей любви к тебе… – говорил Майкл, напоминая самому себе зомби. – Моя любовь не знает времени. Мы никогда не умрем…

Мы никогда не умрем…

Мы.

Никогда.

Не умрем.

Никогда…

 
…