Текст книги "Сочувствую ее темным духам… 13—21"

Оттепель

Ибо море хочет, чтобы солнце целовало его и упивалось им; оно хочет стать воздухом, и высотой, и стезей света, и самим светом!

Девятый день по Стрельцу.

Майкл привык считать дни по гриверскому стилю, поэтому не сразу осознал, что «по нормальному» летоисчислению сейчас первое декабря.

Первое декабря.

Новый месяц.

Новая надежда.

Тот самый день со взаимными признаниями в любви дал Майклу (он надеялся, что и Эми тоже) новую надежду на лучшие перемены. Все было хорошо, искренне считал Майкл… правда, позитивное мышление не мешало брать ему во внимание следующие факты…

В далеком Паксбрайте шла война, гибли люди, огромный научный потенциал рушился под гнетом невежественной армии Бейла. Владелец похищенной машины времени Джейсон наверняка сидел в тюрьме. Замаскированный под солдата Рей наверняка лежал в могиле. Все враги повержены… почти все…

Не повержен знающий о машине времени Грид и его государственная машина под названием Гриверс.

Не повержен знающий с недавних пор о машине времени Бейл и его государственная машина под названием Синистер.

Многое стоит на их пути. Слишком много факторов, готовых помешать им четверым добраться до новой машины времени. Даже если Элиасу удастся создать новую МВ, даже если он, вопреки словам Саймона, «тот, за кого себя выдает», даже если ему не придет в голову использовать пришельцев в своих корыстных целях, все равно, им придется пройти огромный путь через весь остров, где два государства из трех представляют для них угрозу. Качества главы государства принято проецировать на само государство. Так что если Бейл и Грид поистине считаются врагами, то не будет преувеличением заявить, что Синистер и Гриверс будут относиться к ним, как к врагам.

Не говоря уже о третьем государстве, Паксбрайте, в котором вовсю шла война.

Не говоря уже о Лауре Блейк, о Мелиссе. Вряд ли Грид избавится от родной дочери. Арест Джейсона никак не мешает Мелиссе управлять бандой Джейсона, в частности, крайне опасным двоюродным дядей Джейсона, арбалеторуким Фрэнком. Ничто, даже могущественный отец, не мешает Мелиссе вместе с Фрэнком строить против Элиаса очередной коварный план.

Не говоря уже о них самих, о пришельцах из прошлого. В их квартете – вернее, среди трио этого квартета – давно назревает конфликт на любовной почве, и, кажется, совсем скоро этот конфликт придет к своей логической развязке.

Казалось бы, чему радоваться? Особенно Майклу, проведшему из двадцати одного года жизни лет двадцать в беспросветном унынии?

Но…

Как можно так самонадеянно обвинять жизнь в беспросветной унылости, когда, наконец, в полной мере ощущаешь ее полноту? А ощутил ее он только сейчас, когда безудержное счастье стало неумолимо бить его по щекам…

Война? Ну что ж…

«Какое мне дело до войны, когда я могу парить без крыльев? Все, что было мне нужно, я получил. Взаимность с ее стороны»

Интриги с машиной времени? Ну…

«Пусть все планы Элиаса пойдут под откос! Пусть все те, кто хочет получить машину времени, поубивают друг друга… Даже пусть убьют Элиаса… Даже… пусть убьют меня. Все равно. Я готов умереть даже в этом времени, с готовностью человечества к своему очередному уничтожению. Лишь бы она была со мною рядом. Не в статусе девушки Клода, конечно… А в качестве той самой, любовь к которой не придется скрывать…»

Вот что собой являет его надежда, надежда окрыленного от взаимности чувств, надежда сошедшего с ума от любви…

Его новая надежда…

*******************

Покинув пределы своего разума, разумно называемого Майклом неразумным, Майкл вспоминал, что происходило с ним сразу же после «великого откровения».

Громкие стуки раздавались минут пять, прежде чем Майкл открыл входную дверь. В хижину ворвались двое шарообразных людей. Если бы Майкл не знал, что в этой местности никто, кроме них четверых, не проживает, то всерьез бы принял вошедших за местное отделение полиции нравов – настолько нелепыми казались несколько надетых друг на друга фуфаек. В первом лице, красном от мороза и перекосившемся от раздражения, далеко не сразу узнавался Саймон. Во втором лице, красном от мороза, но к удивлению Майкла, вполне довольном, далеко не сразу узнавался Клод.

Без лишних слов Саймон стал при всех обвинять Майкла в убийстве Филипа Фохё – громко, язвительно, жестко, то есть в своем привычном стиле.

Обвинять, правда, не совсем без лишних слов…

Перед своими грозными обвинениями Саймон, пока Клод снимал лишние фуфайки для слащавых обнимашек с Эми, шепотом успел рассказать Майклу о тайне, которую Клод наконец-таки раскрыл, а Майкл также шепотом сообщил, что уже давно знает эту тайну от Грезоносца, так как именно у Грезоносца находился дневник Виктории Физерфлай из несуществующего прошлого.

Также Саймон при всех успел обвинить Майкла в полнейшей безответственности – дескать, он и Клод карабкались верх по скользкой вышке и всем сердцем опасались за Майкла, в то время как Майкл грелся возле своего Апекса, «совсем как последняя девчонка». Майкл сделал вид, что обиделся на Саймона, а Саймон сделал вид, что всерьез воспринял обиды Майкла. Клод вполне реально стал общаться с Саймоном, якобы став для него…

– Новым лучшим другом! – торжественно объявил Саймон.

После чего он сказал, что Элиас передает Майклу и Эми привет и желает всем им перетерпеть адские условия Инверно («Издевается, скотина! – мимоходом высказался Саймон). Со слов Саймона, ссылающегося на слова Элиаса, машина времени будет готова в течение двух недель. Элиас выявил причину, из-за которой самые «спелые» проточные двигатели испортились. Выяснилось, что во всем виноваты синистерские интервенты, как-то отключившие на время электричество во всем Итиане. Именно поэтому большая часть проточных двигателей превратилась в бесполезные радиоактивные отходы.

– Элиас пообещал, что через две недели сможет изменить этот мир, – подвел итог Саймон.

Хмыкнул и добавил:

– Фраза, конечно, уровня конченого романтика или унылого шизоида – но самое забавное, что она похожа на правду…

Данное известие взбодрило всех, особенно Клода. Он перестал избегать общения Майкла, вызвался следить за огнем в хижине, при этом вежливо (наверное, впервые в жизни) попросил Майкла перестать пялиться в печь и прилечь отдохнуть. Майкл посчитал поведение сводного брата странным – даже несмотря на тонизирующую весть о грядущих переменах. Во-первых, он, Майкл, вынудил их, Саймона и Клода, искать его в лютом холоде. Во-вторых, Майкл почти совершил убийство его отца. А в-третьих, и это самое главное, – Майкл и девушка Клода, Эми, любят друг друга. И если Клод ничего об этом напрямую не знает, то в любом случае, явно что-то подозревает. Поэтому с учетом всех факторов Майкл пришел к выводу, что дружелюбное поведение Клода означает какую-то запланированную пакость – он убедил себя, что Клод против него что-то задумал. Придя к этому выводу в любой другой день, Майкл ощутил бы ненависть, ярость, может даже страх по отношению к сводному брату… но не сейчас. Сейчас Майкл пребывал в полной уверенности, что он самый счастливый человек на свете. И он не сомневался, что такое же чувство испытывает в данный момент Эми. Она вырвала из дневника лист и написала помадой для Майкла записку:

«Что же такое счастье? Я не знала ответ на этот вопрос – думала, что не знала. Все усложняла, искала смыслы там, где их не нужно было искать. Но все оказалось гораздо проще. Счастье в моем представлении – это когда желанное становится реальным… И, знаешь М. – несмотря на все те невзгоды, что нас окружают – я счастлива»

– Я тоже счастлив, – прошептал Майкл.

Произошло это в один из тех редких моментов, когда Эми оказалась возле Майкла – достаточно близко, чтобы услышать его еле слышный шепот. Эми понимающе кивнула, а Майкл на ее глазах положил листок в жестяную бочку, полную огня – по молчаливому сговору было решено, что все доказательства их счастья должны быть уничтожены.

Они пребывали в молчаливом счастье пару-тройку дней. Мерзли от внешнего холода и грелись от скрытых желаний. Переговаривались друг с другом глазами. Улыбались друг другу взглядами – особенно это было заметно при буйстве Саймона, в один момент заметившего, что мешок с деньгами стал легче. Майкл сообщил Саймону, что деньги были сожжены ради дополнительного обогрева хижины. После этих слов Саймону, мягко говоря, стало несколько грустно…

– ЗАЧЕМ, ЗАЧЕМ, ЗАЧЕМ?! – кричал он, выпучив глаза. – ЗАЧЕМ ВЫ СОЖГЛИ НАШИ ДЕНЬГИ? НЕУЖЕЛИ ТАК СЛОЖНО ПЕРЕЖДАТЬ ЭТОТ ЕБУЧИЙ ХОЛОД?!!

– Да, сложно, – спокойно ответил Майкл.

Саймон продолжал буравить взглядом Майкла, затем Эми, затем опять Майкла. В серых глазах появились проблески понимания. Он закивал как-то странно, затем сел возле мешка, обнял его и стал поглаживать.

– Больше тебя никто не тронет, – сказал он, обращаясь к мешку. – Никогда, никогда, никогда…

Эми, не выдержав, прыснула. Саймон посмотрел на нее и произнес то ли лукавым, то ли издевательским тоном:

– Не вижу в этом ничего смешного, куколка моя. У меня своя любовь, а у кого-то, – его серые глаза блеснули в сторону Майкла, – своя.

После этой фразы Эми стала заметно нервничать. На следующий день она сообщила свои подозрения Майклу, когда им вновь довелось оказаться рядом. Майкл сидел в дальней, более темной комнате, и уплетал успевшие осточертеть консервы. Эми же, сделав вид, что ищет ручку, подошла к нему как можно ближе. Сперва она убедилась, что Клод, чья очередь была следить за огнем, следил не отрываясь за огнем. Затем она удостоверилась, что Саймон с неуместным неистовством пересчитывал оставшиеся сквеллары, только после этого она нагнулась к Майклу и прошептала:

– Мне кажется, Саймон знает, что между нами что-то есть.

– Он знает об этом еще с Гриверса, – сказал Майкл, стараясь как можно громче греметь консервной банкой.

Эми пришла в ужас.

– Зачем ты ему рассказал?

– Он мой лучший друг, – прошептал Майкл. – Ты бы тоже рассказала о нас Литовке, если бы с ней до сих пор дружила, разве нет?

– Конечно, рассказала бы, но… Просто я боюсь, что Саймон расскажет обо всем Клоду.

– Не волнуйся, Эми, Саймон не трепло, – заверил ее Майкл, оставляя консервы на полу. Тут же он увидел, что Саймон смотрит на них сквозь проем в стене. Саймон, увидев взгляд Майкла, подмигнул ему и принялся дальше пересчитывать деньги. Указательным пальцем он как бы невзначай указал на потолок. Майкл не сразу понял, что друг имеет в виду, но как только понял, тут же коротко кивнул ему в ответ. Эми, стоявшая спиной к проходу, непонимающе прошептала:

– На что ты смотришь? Ой! Не говори мне, что ты киваешь Клоду!

Майкл улыбнулся:

– Нет, не ему.

И тут же добавил:

– Давай сегодня ночью попробуем забраться на чердак?

– Что? – в полнейшем недоумении переспросила Эми.

– Просто ответь мне «да», дорогая…

– Да…

Майкл послал ей воздушный поцелуй. Эми в некотором сомнении постояла возле него, затем пошла в другую комнату, чтобы поговорить с Клодом – как обычно, о чем-то безобидном и несущественном. Майкл молча проводил ее взглядом. Их притворство перед Клодом, обоснованное лишь ожиданием переноса во времени, уже успело набить Майклу оскомину. Он искренне не понимал, почему он и Эми притворяются. Он знает, что она его любит; она знает, что он любит ее; Саймон знает, что он любит ее, а Клод, как был уверен Майкл, подозревает, что она любит не его… Зачем ради лишь одного Клода продолжать притворяться хорошими друзьями? Зачем выставлять Клода полным придурком? По-сути, только он из четверых не знает о взаимной любви Майкла и Эми. Зачем оттягивать момент, который так или иначе должен наступить? Именно об этом Майкл хотел поговорить с Эми сегодня ночью.

На чердаке ледяной хижины…

*******************

Тот же день, ближе к ночи.

Майкл, Эми, Саймон и Клод сидели вокруг жестяной бочки. Талые дрова заполнили бочку снизу доверху, клубы дыма витали над четверкой, скрываясь в дыре на потолке. Саймон объяснил, что скопление огромного количества дыма, испускаемое тлеющими поленьями, способно медленно засорять их легкие, отравляя мало-мальски теплый, в сравнении с уличным, воздух в хижине. Поэтому ранее днем, пользуясь помощью своего нового друга Клода, Саймон прорубил лопатой огромную дыру в потолке. Она обнажала крышу пустого чердака, покрытую толстой коркой льда. Пользуясь переносной лестницей, оставленной лет двадцать назад неподалеку от вышки кем-то из ученых, Саймон вскарабкался наверх и стал долбить лопатой по заледенелому потолку, пока не пробил полуметровую ледяную корку вместе с сырой древесиной. Куски льда в компании с гнилыми досками провалились вниз и чуть не прихватили с собой Саймона. Таким образом, в их наполненном ледяным горелым воздухом жилище, наконец-то появилась вентиляция. После разрушения потолка (уже второго со стороны Саймона) все дружно принялись пить чай.

– Требую вас, мои любимые друзья – к тебе это тоже относится, Майки-киллер – называть меня Воздухоносцем в течении ближайших… ээээ… ста тридцати миллионов лет…

– В том-то и фишка, Саймон, – засмеялся Клод. – Сто тридцать миллионов лет могут стать для нас именно что ближайшими.

– Ну не знаю… Элиас так же надежен, как и пол того чердака. – При этих словах Саймон незаметно, но многозначительно ткнул в Майкла локтем. – Элиас так же может развалиться и провалиться в бескрайнюю пропасть, утащив нас за собой… Видит Великий Лжец, я не хочу этого… Поэтому я поднимаю наш бокал, – Саймон поднял в воздух миску с чаем, – за честность Элиаса. Хочу, чтобы все, кто ему верят, смогли утереть мне нос, доказать мне, что я не прав… и, конечно же, прокатать меня на машине времени.

Все засмеялись и стукнулись чашками. Выпивая чай, Саймон красноречиво посмотрел на Майкла. Майкл понял намеки друга, но ему не хватило духа сказать, что все его знания о машине времени закодировались и теперь не подлежат чтению.

Затем Саймон высказал желание подежурить ночью вместо Клода. Клод же, решительно заверявший всех, что ночное дежурство «это то, что ему нужно», решительно отказывался, но после совместных уговоров Саймона и Майкла, он отступил. Саймон благодарно ему кивнул, незаметно подмигнул Майклу и стал размораживать дрова. Ощутив прилив воодушевления от довольно благородного поступка друга, Майкл попросил у Эми помаду и пару листочков, дабы заняться рисованием. Но получив фиолетовую, почти целую помаду, Майкл стал выводить ею на бумаге следующее:

«Все под контролем. Саймон у огня, он предупредит нас, если что. Притворись спящей прямо сейчас, чтобы Клод ненароком не прижал тебя к себе».

Затем он уронил лист на пол. Бумага как бы случайно упала надписью вниз и якобы по стечению обстоятельств оказалась возле Эми. Та уже нагнулась, чтобы подобрать ее, но вмешался Клод.

– Не вставай, дорогая! – сказал он любезно. – Я сам…

Эми отвернулась от Клода – Майкл был уверен, что она покраснела. Даже Саймон заметно напрягся, зато Майкл… чувствовал себя еще счастливее, чем раньше. Ведь прямо сейчас их вынужденному лицемерию, в котором участвуют уже трое, настанет конец…

Но…

Клод просто протянул листок Майклу. Не развернул его, даже мельком не глянул. Просто отдал его Майклу со словами:

– Держи, Майк.

– Спасибо, – выдавил из себя Майкл.

Он взял листок и в этот раз действительно принялся рисовать, причем рисовать что-то, даже непонятное самому себе. Не сказать, что он разочаровался в том, что Клод не проявил любопытство… но сказать, что у Майкла не билось учащенно сердце и не алели щеки в предвкушении желанной драки, все равно что сказать, что Великий Лжец говорит правду.

Майкл заметил, что Эми исподтишка на него подглядывает. В ее взгляде он увидел небольшую толику осуждения. И радовался этому – в том, что она правильно истолковала намерения Майкла передать записку прямо перед носом Клода, крылось прямое доказательство того, что Эми понимает его с полумысли. А лишнее подтверждение взаимности священных чувств ничего кроме радости вызвать не может.

Видя, что Эми все еще украдкой на него посматривает, Майкл мизинцем указал на записку в своей руке, поднял указательный палец вверх, микроскопическим шевелением губ прошептал: «Сейчас», затем сложил ладони вместе и закрыл глаза, надеясь, что его паршивой пантомимы хватит для того, чтобы Эми догадалась, что же именно он хотел сообщить. «Хотя, даже если она не догадается, ничего страшного» – думал Майкл, поворачиваясь к Саймону, рассказывавшему какой-то пошлый анекдот. – «Ведь мы настолько понимаем друг друга, что не нуждаемся ни в словах, ни в жестах… ни даже в молчании…»

Болтовня друзей продолжалась. Болтали, как правило, Саймон и Клод. Майкл и Эми все больше молчали, но, к счастью, Клод не обращал на них внимания – чего нельзя было сказать о Саймоне. Пару раз он бросал многозначительные взгляды в сторону Майкла и Эми, от которых им становилось несколько неловко. Особенно Эми – минимум раз пять она уходила в туалет – то есть, в небольшую пристройку за хижиной, найденную Саймоном по чистой случайности. Но Майкл знал, что ей просто-напросто были неприятны шутки Саймона, в которых раз за разом проскакивали скрытые намеки на их скрытые от Клода романтические отношения – даже в шутке об абстрактном убийстве с использованием сосульки.

– Убийство сосулькой, – говорил Саймон, – самый надежный способ избавиться от кого бы то ни было. Ведь орудие убийства исчезнет при свете солнца…

– Но не в Сахарных слезах, Саймон! – смеялся Клод. – Здесь убийца, скорее, примерзнет к убитому…

– Как сказать, Клод, как сказать… Возможно, ты прав. – При этих словах Саймон уставился на Майкла. – Если бы мне, например, нужно было сохранить тайну, я бы вывез своего недруга на менее холодную местность, пырнул бы его сосулькой и выкинул бы его из машины.

Помолчал немного в задумчивости, потом добавил:

– Да, именно так я бы и сделал. И посоветовал бы сделать всем тем, кому есть от кого избавляться.

После этой фразы серые глаза перебежали с Майкла на Эми, заставляя девушку отводить взгляд куда-то в сторону. После новой шутки, в которой Саймон умудрился восхвалить Великого Лжеца и саму ложь как таковую, Эми не выдержала, и, накинув на себя штук пять фуфаек, в очередной раз покинула хижину, ссылаясь на «физиологическую необходимость».

– Я начинаю волноваться за твою подругу, Клод, – сказал Саймон после пятой попытки уличного воздуха задержаться в хижине. – Мне кажется, она простудилась…

Клод широко зевнул и сказал:

– Будет чудо, если в такой морозище никто из нас не простудится.

– А может и не простудилась, – добавил Саймон, не слушая Клода. – Но я все равно за нее волнуюсь…

– Почему? – удивился Клод. – Даже я не волнуюсь… нет, конечно, я немного волнуюсь за нее, но не вижу причин для сильного волнения. Тем более, слышать от тебя о волнении за кого бы там ни было несколько… странно…

Саймон так же задумчиво, как и прошлый раз, посмотрел на Майкла, перед тем как ответить:

– Жизнь такая пошла. За Майкла волнуюсь, жизнь ему спасаю. За Эми волнуюсь, даже за тебя, засранец… – Саймон усмехнулся, ровно как и оценивший шутку Клод, после чего вздохнул и добавил с некоторой грустью. – Старым я становлюсь… Уходит в прошлое мое желание поиметь этот мир, а его место занимает… человечность, что ли… А… Черт бы ее побрал, эту человечность.

Шестая попытка уличного воздуха задержаться в хижине. Эми тут же закрыла дверь на засов, сняла с себя три фуфайки, села возле Клода и, к удовольствию Майкла, стала притворяться, что спит. Ее «пока еще парень» сидел рядом, зевая во весь рот безо всякого притворства. Чересчур бодрый Саймон продолжал нести свою околесицу, местами забавную, местами не очень. А Майкл, глядя на перчатку-часы, свисающую за ладони Саймона, считал минуты до того момента, когда он сможет оказаться на чердаке в уединении с ней…

*******************

Чердак. Скользкая лестница, блестящая в свете слабого костра, соединяла чердак и переднюю комнату. Майклу казалось, что она, ровно как и Саймон, ждет не дождется, когда же все это окончится…

Клод храпел в задней комнате. Саймон сидел возле огня, делая вид, что его не существует. Получалось достаточно убедительно, поскольку Майкл и Эми, сидевшие на полу вонючего от дыма чердака действительно забыли о его существовании – впрочем, как забыли о существовании Клода или любого другого смертного, живущего на этой полной измен земле.

– Мы – две бесконечности, слившиеся воедино… – говорила Эми. Интим задымленного чердака пробил ее на весьма поэтичные высказывания.

«Пустота романтизма» – думал Майкл, наслаждающийся каждым словом, прошепченным губами Эми. – «Что еще нужно для счастья?»

– В мире, полным лжи, с разумом, полным цинизма, сохрани, прошу тебя, сохрани свою тягу к светлому, прекрасному и неразгаданному, – продолжала Эми.

– Обязательно, – томно прошептал Майкл. Одними только словами она умудрялась доставлять оргазм его сущности – противоречивой, пессимистичной и такой измученной от столь ненужных мыслей.

С некоторой осторожностью Эми бросала взгляды на дырявый пол, под которым храпел Клод.

– Мы глупые идиоты, – сказала Эми.

Затем слегка виновато добавила:

– Но не ты – ты крутой байкер, расхититель черепов. А я… я да, я самая настоящая идиотка – я влюблена в расхитителя черепов.

И:

– …возможно, мы окажемся в том мире, где твое умение воровать не пригодится…

– Мы просто покинем этот мир, – сказал Майкл. – Вдвоем.

– А как же Саймон? Тебе не получится покинуть его…

– Получится, – уверенно заявил Майкл. – Ради тебя я готов раз и навсегда распрощаться с Саймоном.

И под шокированный взгляд зеленых глаз добавил:

– Мы сможем поменять себе время жительства, при этом нам не придется ничего говорить Клоду.

– Ты намеренно бросил записку сегодня, – без намека на укор произнесла Эми. – Ты хотел, чтобы Клод обо всем узнал.

– Я просто схожу с ума от любви к тебе. И это не пустые слова… ни о чем другом я и думать не могу.

Эми понимающе закивала и сказала:

– Я тоже схожу с ума…

И добавила:

– И я… я хочу, чтобы ты свел меня с ума… по-хорошему…

Майкл гладил все тело Эми, выражая свою любовь, смотря ей в глаза. Он не зацикливался на ее груди или лице – он любил ее всю. Об этом он и сказал ей.

Больше никто ничего не сказал. Они стали целоваться…

Совместное безумие двух влюбленных. Две загадки, молчаливо разгадывающие друг друга. Тихая страсть двух разрываемых сильными чувствами душ. Молчаливая чувственность, приятная недосказанность.

Эта ночь, казалось, будет продолжаться вечно. Никакой рассвет не сможет их остановить. Никакой рассвет не наступит. Никогда.

Никогда.

*******************

Наступил девятый день по Стрельцу. Майкл не отвык считать дни по гриверскому стилю, поэтому не сразу осознал, что «по нормальному» летоисчислению сейчас первое декабря. Новый день, а надежды все те же.

С того ночного свидания прошло три дня. Новый рассвет, увы, наступил, а жизнь с ее суровыми морозами, увы, продолжалась. Майкл заключил бы сделку с дьяволом, чтобы ночное свидание с ней продолжалось вечно. Чтобы время остановилось ради них двоих. Поскольку дьявола пока не было, Майкл решил сохранить с Элиасом приятельские отношения. Пусть Саймон и Джейсон окажутся правыми хоть три сотни раз, пусть Элиас действительно замышляет что-то нехорошее. Неважно.

«Элиас – единственный человек в мире, которому удалось обхитрить время» – рассуждал Майкл. – «Раз ему удалось путешествие во времени, так, быть может, ему удастся вовсе его остановить? Или заставить двигаться его по кругу? В этом мире уже нет ничего невозможного, возможно, Элиас создаст для него и для нее персональную вселенную, суть которой будет заключаться в бесконечном повторении их незабываемого свидания… Смена парадигмы в нашем существовании. Бесконечное счастье, наполненное признаниями в любви и отсутствием всяких мыслей…»

Наполненный мечтами, Майкл каждый день изъявлял желание в лютый мороз забираться на вышку для звонка Элиасу. Каждый раз, слушая очередную отповедь Элиаса о том, что машина времени «вот-вот будет готова», Майкл тешил себя мыслью, что если не сегодня, то завтра, услышит долгожданные слова про полную готовность машины времени отправиться в путешествие. Его друзья тоже не смогли этого дождаться, но связано это было не столько с перспективой изменить мир, сколько с желанием избавиться от невыносимого мороза, в котором они вынужденно мерзли уже где-то неделю. Мечты Майкла об остановке времени согревали его сильнее, чем все фуфайки мира. И Майкл верил, что сегодня, именно сегодня, в первый день декабря, в Девятый день по Стрельцу, он услышит заветные слова от Элиаса, после того, как заберется на вышку и наберет его номер.

А забираться ему предстоит вместе с Клодом.

Последние дни Клод прижимал к себе Эми круглые сутки, словно бы чувствовал, что за его спиной происходит что-то неладное. Так что сегодня, когда настало время двигаться к вышке, Клод по-особенному долго прощался к Эми – не забывая прибегать к языку поцелуев.

В этот момент Майкл хотел забыть о своей договоренности с Эми, забыть о своем собственном желании «заморозить время» – сейчас он хотел заморозить Клода где-нибудь подальше от хижины. Или воспользоваться советом Саймона про сосульку. Он хотел убить Клода лишь за то, что его руки касаются ее. Самое отвратительное в этом было ни столько реакция Клода, сколько реакция Эми. На ее лице не появилось ни малейшего признака отвращения. В зеленых глазах, на мгновение столкнувшихся с карими, не читалось никакой вины за то, что ее истинные чувства спрятаны где-то в глубине души, в то время как внешний мир вынужден следить за этими лицемерными поцелуями.

В это мгновение Майкла осенила страшная мысль, заставившая забыть его о той надежде, которую он трепетно сохранял в себе.

«Может, она любит Клода так же, как и меня?»

И следом – еще более страшная:

«Может, она останется в конце концов с ним?»

Поэтому на пути к вышке сквозь снежную бурю Майкл не мог оправиться от этой мысли – мысли, что священная любовь к Эми обернется полным фиаско. А сам он отправится в какое-либо время без нее – лишь с воспоминаниями о ней.

Замурованные во ставшие ненавистными фуфайки, Майкл и Клод старались идти по прогалинам, оставленными ими же днями ранее. Но все равно, новый снег заполнил собой протоптанные следы. Саймон уже успел высказать теорию, что двести лет такого аномального снега захоронят под собой спасительную вышку.

– Снега будет столь много, что он подберется к южным границам Инверно, где будет медленно таять, затопляя собой другие провинции Синистера, – говорил Саймон. – Затем доберется до Гриверса и Паксбрайта, после чего окажется в Дэдлэнде, где залежей радиоактивной пыли столь же много, сколь снега в Инверно. Затем вода заразится этой пылью и течением отправится на север, отравляя все живое, что могло сохраниться. Разумеется, людей волновать это не должно – как самый слабый вид, он исчезнет первым в случае глобальной катастрофы. И это в лучшем случае. В худшем – очередные войны не дадут насладиться окончательной местью матушки-природы за те непоправимые раны, что нанесли ей человеческие сыны, которые унижали ее и убивали друг друга. Дааа… В любом случае люди получат то, что заслуживают.

– Не забывай о машине времени, Саймон, – вмешалась тогда Эми. – Ее создание даст возможность всего этого избежать.

– Вот именно, Эми, – заметил Саймон. – «Даст возможность». Которую человечество со свойственной ему неспособностью учиться на своих ошибках в очередной раз проебет.

– А если мы ее не проебем? – вмешался Майкл, чувствуя, как горит сторона его лица, находившаяся ближе всего к ней.

– Тогда мы перерастем людей и станем чем-то большим…

Ветер усиливался. Хотя здесь не было ни малейшего намека даже на верблюдов, не то, что на людей, Майкл искренне желал уничтожить все человечество – грязное, тупое и жестокое. Смыть его с лица земли, как особо опасную заразу! Но не его и Эми. Нет, Майкл считал, что он и она не заслуживают уничтожения, ведь у него есть искренняя уверенность в своих сумасшедших суждениях, что он и она – больше, чем просто люди.

Майкл, испытывавший некую радость от неизбежного возмездия человечеству, перестал уделять внимание окружающей его непогоде и чуть было не свалился лицом в снег. Клод схватил его за предплечье и поставил на ноги. Стряхнув липкий снег с коленей, Майкл невольно произнес:

– Спасибо.

Никакого ответа от Клода, что, впрочем, неудивительно – слышимость в такую погоду ужасающе низкая.

По колени в снегу, они добрались до вышки – сравнительно невысокой, примерно высотою в два этажа, скользкой на вид, построенной, судя по всему, еще австралийцами. Смотря снизу верх на окутанное снегом доапокалиптическое творение, Майкл жестами, ввиду бесполезности слов в столь шумный ветер, дал понять Клоду, что хочет самостоятельно забраться на вышку.

– Опять? – переспросил Клод. Впрочем, возражать он явно не хотел, как и не хотел возражать позавчера, когда Майкл залезал на вышку один.

Майкл стал забираться по раме с лестницей, игнорируя любые усилия ветра. Перчаток в хижине не было, купить их заранее никто не догадался, так что пальцы Майкла, несмотря на все тепло, которые давали четыре фуфайки, неукротимо дрожали, пока цеплялись за режущую холодом лестницу.

Он забрался под самое основание и сел в то же место, что садился и в прошлый раз – наименее продуваемая ветром сдвоенная диагональ, соединяющая вертикали вышки. Дрожащими руками Майкл достал телефон, благоразумно спрятанный в нижний карман самой верхней фуфайки и стал набирать номер Элиаса, держа телефон двумя руками под капюшоном, накинутым на голову. Он всегда держал телефон двумя руками, поскольку опасался, что ледяные пальцы его подведут.

– Свершилось! У меня получилось! Приезжайте в Гриверс как можно скорее!

Произошло то, чего Майкл сильнее всего опасался – пальцы подвели, телефон выскользнул из рук и полетел вниз. Сквозь буран в снежной ямке проглядывалась маленькая черная точка. Более того – от услышанного Майкл сам едва не сорвался вниз. Парадоксально, но мысль о возможном падении подстегнула его самостоятельно сигануть вниз. Что, собственно, и произошло. Он вонзился в снег по колени, даже не почувствовав земли под ногами. Клод с испуганным лицом (Майклу хотелось верить, что с испуганным, из-за ветра он ничего не видел) подбежал к нему, поднял его под плечи, поставил на ноги и спросил:

– Что ты творишь?

Майкл не стал отвечать – он был наполнен сладостной мыслью, что прямо сейчас можно срываться в путь. Сесть на Апекс и мчаться навстречу теплу – туда, где в любом случае будет теплее, чем в Инверно…

– Теперь мне придется лезть на вышку! – продолжал негодовать Клод. – Ты точно цел?