Текст книги "Сочувствую ее темным духам… 13—21"

Одной ногой в прошлом

Мы не говорим друг с другом, ибо ведаем слишком многое: молча, улыбками передаем мы друг другу наше знание…

Не свет ли ты от пламени моего? Душа твоя – не сестра ли разуму моему?

Вместе учились мы всему; вместе учились подниматься над собой к самим себе и безоблачно улыбаться:

– улыбаться из беспредельной дали, светлыми очами, когда под нами, словно дождь, клубятся Насилие, Цель и Вина.

Долгое молчание – тоже хорошая, бодрая вещь: молчать и, подобно зимнему небу, глазами, широко раскрытыми на ясном, светлом лице, долго смотреть;

подобно зимнему небу таить свое солнце и непреклонную солнечную волю свою: поистине, хорошо изучил я это искусство и эту зимнюю бодрость!

Мое искусство и светлая ненависть моя в том, что молчание мое научилось не выдавать себя молчанием.

Синистер.

Долгая дорога, казалось, никогда не окончится.

Безлюдная местность с низкими деревьями. Затхлый запах былых войн. Дыры в земле от взрывов снарядов.

Война в Мальтерре вряд ли предвидится в ближайшее столетие – фактически не осталось никого, кого можно убить.

Конечно, на столь длинном пути Майклу попались на глаза жилые строения, но они казались ему нарисованными, частью далекого, не принадлежащего этому миру пейзажа.

Электромобиль проехал сотню километров. Останавливались трижды – дважды по физиологическим нуждам и один раз для дозаправки электротопливом.

Наполовину израсходованный генератор ненадежно крепился на крыше. А Апекс теперь был прикреплен к фаркопу77
  Фаркоп – тягово-сцепное устройство предназначенное для буксировки


[Закрыть] на задней части электромобиля. По неосторожности диоды электробайка пришли в действие – разноцветные огни размывались на скорости в беззвездной ночи и бессолнечном дне, привлекая внимание разве что зараженных животных, поголовно являющихся падальщиками – единственных, чье внимание вообще можно было привлечь.

– Такой страной и я смог бы управлять, – как-то раз произнес Саймон. – Нетрудно быть повелителем пустоты.

– Мы же не были в Сикстенбурге, там же почти все население Синистера, – рассудительно заметил Майкл, строча очередную записку.

Для нее.

«Мысли не держались на скелете реальности – эфемерные, как ветер, они приятно кружатся у меня в груди. И порою, они очень странные, ты даже не представляешь себе насколько…»

В любой другой день Майкл, увидев бы эти слова, включил бы режим Саймона и с пренебрежением высмеял бы того, кто их написал. Но не сегодня, когда эти слова выводила его собственная рука…

Мысленно он понимал, что трезвый циник, составляющий часть его натуры, отвечающий, как правило, за здравый смысл, борется с тем постоянным наркотическим трипом, который уготовила для него «его священная любовь». Этот же трезвый циник, кстати, и обзывал его любовь наркотическим трипом, ведь химические реакции, превращающие Майкла в одержимое святостью своих чувств существо, принципиально ничем не отличаются от химической реакции того же экстази, под которым он увидел солнце в виде зеленого глаза, ничем не отличается и от наркотической брусники, наевшись которой он «умер», попал в ад и поговорил с богом. До Майкла не доходила странность того положения, в котором он все это время пребывал, но когда она до него доходила, он просто успокаивал себя фразой вроде «неслучайности случайны».

Только одну вещь на свете он не мог назвать случайностью – священную любовь к ней.

Но об этом уже наверняка догадался читатель.

Или не догадался. Или же никакой дороги нет. Никакого Сингрипакса – тоже. Есть экстази, после действия которого Майкл очнется на заднем сидении автомобиля Клода, который довезет-таки его до некогда родительского дома, где он убьет Филипа Фохё. Или, может быть, Фохё убьет Саймон? Или, быть может, никакого убийства, не будет?..

Потому-то Майкл и стремился утонуть в своей любви, поскольку неохмеленный ею рассудок заводил Майкла в такой водоворот противоречащих (и не очень) друг другу мыслей, что от этого становилось дурно. Об этом он старался написать в своей следующей записке, которую Саймон, непременно, по молчаливой просьбе Майкла, передаст Эми – ведь левая рука Саймона по счастливой случайности (или неслучайности) находится в «мертвой зоне» – месте, до которого не доберется взгляд голубых глаз водителя и взгляд голубых глаз водителя через зеркало.

Аналогичным способом Эми передавала записки Саймону, которые Саймон, не смотря на написанные откровения, по-видимому, включив режим благородства, просто передавал Майклу. Каждая новая записка от Эми, как правило содержала в себе несколько поэтичный ответ на предыдущую записку Майкла, например:

«Равнодушные – люди сильные и глубоко несчастные. Равнодушная злость – отчаяние добряка, разочаровавшегося в общественных иллюзиях. За твоим внешним равнодушием бьется горячее сердце. Равнодушие и, быть может, ненависть – оборотная сторона неутоленной любви, той, что кроется в тебе. А неутоленная любовь всегда романтична… и губительна. Но не для тебя, надеюсь… хотя нет смысла притворяться… Ты знаешь и я знаю, что ты, как и любой другой романтик, склонен к саморазрушению»

Или:

«Скоро мы сможем открыто радоваться друг другу – когда окажемся в новом для нас мире, мире, лучшим чем Леклер…»

Или – самое любимое, что она когда-либо писала:

«Вокруг тебя – каменная стена.

Если у меня вдруг получится попасть сквозь нее к тебе – наружу мне никак не выбраться»

– «Трогательно» – подумал Майкл, решив, что так он подумал бы в любом случае, и написал:

«Прошло два дня – а кажется, вечность живу с твоим признанием. Без этого признания уже не могу представить себя»

Он знал, что это никак не связано с предыдущей запиской, но это его никоим образом не смущало, и он знал, вернее чувствовал, что это никоим образом не смутит и Эми. Ведь важен сам эффект общения – общения в тесном электромобиле под колпаком ничего не ведающего, но, быть может, что-то подозревающего Клода. Важны не пустые сентиментальные слова, созданные из неаккуратных прописных букв. Важна не поэтическая констатация той любви, в которой они уже друг другу, казалось, напризнавались до конца жизни. Важен эффект близости – ведь именно это, и ничто больше сможет превратить по сути банальные чувства в нечто действительно священное…

Майкл это понимал. Он чувствовал, что она понимает это. Он знал, что она чувствует, что он понимает это…

И этого понимания ему хватало, чтобы не окунаться в перипетии, связанные с переносом во времени, которые со временем, увы, стали только запутаннее…

В этом понимании Майкл провел большую часть пути, то и дело строча Эми очередную записку под становящийся все более и более нетерпеливым взглядом Саймона.

Под карманом набухал небольшой флакон с противоядием от лицидов. Эми передала его Майклу, убедив себя в несостоятельности следить за жизненно важными вещами – в ее памяти, очевидно, все еще свежи воспоминания о лицидном голоде, из-за которого она, не раздумывая, разбила флакон с АПЛом. Поэтому мысль встретиться с Элиасом и получить от него очередной флакон с АПЛом забилась Майклу куда-то под корку головного мозга. Он не думал постоянно о флаконе – он просто знал, что непременно получит его, когда появится первая возможность.

Первую за долгое время остановку друзья были вынуждены совершить у границы Синистера с Гриверсом. К этому моменту все успели поудивляться некоторому оживлению синистерского ландшафта, вызванного военными автомобилями, которые с нежелательно частой регулярностью появлялись на территории провинции Сангреда. Каким-то чудом электромобиль с мигающими позади него диодами Апекса не привлек внимание синистерских солдафонов, но не привлечь внимание синистерских пограничников (гриверского, надо заметить, покроя), увы, было не возможно.

Настала пора для очередной взятки властям.

К счастью, все прошло проще, чем ожидалось– был тот же пограничник, что и в прошлый раз. Без лишних намеков он кивнул Саймону, который, надо заметить, с выражением величайшей скорби на лице, стал доставать из похудевшего мешка пачки со сквелларами. Едва деньги оказались в будке погранца, как разделительный шлагбаум тут же перестал преграждать электромобилю дорогу – и спустя считанные мгновения друзья оказались на территории Гриверса. На территории, где сотовая связь была практически без помех.

– Как же хорошо, что в Гриверсе нам не придется лезть на эти дурацкие вышки, – произнес Клод, когда Саймон изъявил желание позвонить Элиасу.

Но получилось так, что разговаривать с Элиасом пришлось Майклу – с телефона Саймона, так как его собственный ни на что не годный телефон лежал теперь в рюкзаке, как память о доапокалиптическом прошлом.

– В твоей голове научные разработки Элиаса, да и относится он к тебе получше, чем к нам остальным, – заявил Саймон, набирая номер Элиаса и протягивая телефон Майклу.

Майкл не стал говорить, что больше «научных разработок Элиаса» в его голове нет, он молча взял у Саймона телефон, включил на громкую связь и стал ждать, когда ученый ответит.

– Где вы? – первое, что услышали друзья от Элиаса. Голос того был возбужденным и звучал куда менее грубо, чем обычно.

– Мы только что пересекли синистерско-гриверскую границу, – стал говорить Майкл. – Насколько я понимаю, сейчас мы находимся… ээээ… в Сплайне.

– Замечательно. Попасть в Паксбрайт вам вряд ли удастся, да и опасно это… видели бы то, во что превратилась наша мирная утопия… Да и хорошо, что не увидите… – Элиас тяжело вздохнул.

– Что, все действительно так плохо? – переспросил Майкл.

– Даже хуже, чем вам может показаться.

– На твое… эээ… изобретение, – Майкл не решился произнести по телефону «машина времени» – данная ситуация никак не повлияет?

– Нет. – решительно ответил Элиас. – Никоим образом. Скорее, мое изобретение повлияет на данную ситуацию. И повлияет совсем скоро. Прямо сейчас я начну загружать проточный двигатель в передвижную лабораторию для его дальнейшей транспортировки – вернее сказать, телепортации.

– Телепортации? – удивленно переспросил Майкл.

– Конечно, – ответил Элиас так, будто бы это само собой разумелось. – Я смогу воспользоваться тремя измерениями из четырех возможных, чтобы мгновенно попасть в ту точку, в которую нам попасть необходимо. Осталось только выбрать какую.

– Телепортируйся сразу в Сплайн, – сказал Майкл дрожащим от предвкушения голосом под согласные кивки Эми и Клода. – Тогда все наши проблемы окончатся здесь и сейчас.

– Нет, – возразил Элиас несколько натянутым голосом. – Сплайн – слишком опасная территория. Нужно что-то более проверенное…

Полуминутное молчание, по истечении которого Элиас произнес:

– Помните нашу самую первую локацию? Ту, в которой была проведена перфекцинация Эми? Окраина Лоудауна, неподалеку от дурацкого граффити с Сикстеном Бейлом?

– Что? – переспросил Майкл недовольно. – Так далеко?

– Это лучшая локация для испытаний, – все так же натянуто произнес Элиас.

Все переглянулись. Взгляды Майкла и Клода поневоле задержались на Эми.

На заднем плане у Элиаса что-то громко стукнуло.

– Ну как? – поторопил Элиас. – Окраина Лоудауна вас устроит?

– Разве у нас есть выбор? – вмешался Саймон.

Майкл предположил, и в безошибочности своего предположения не сомневался, что Элиас на том конце провода напрягся, когда услышал недовольный голос Саймона.

– Пожалуй, нет, – ответил Элиас после некоторого раздумья. – Выбора у вас нет.

– Тогда зачем спрашивать наше мнение, если с его помощью ничего нельзя изменить? – резонно спросил Саймон с язвительными интонациями в голосе.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Элиас.

И добавил:

– Так или иначе, ваше мнение я хочу узнать просто потому, что оно мне небезразлично. И без разницы, сможет ли оно повлиять на что-то или нет.

– Это самая лицемерная вещь, которую я когда-либо слышал, – громко заявил Саймон.

Молчание.

После которого Элиас произнес:

– Приезжайте в Лоудаун как можно скорее.

– Элиас, синтезируй еще АПЛ, пожал… – выпалил Майкл, но Элиас уже повесил трубку.

Майкл сокрушенно протянул телефон Саймону. Тот положил телефон себе в карман, достал серебряную зажигалку, затем хотел достать сигареты, но вспомнил, что все сигареты скурил Майкл еще в Инверно, после чего стал вертеть зажигалку в руках.

– По моему скромному мнению, Элиас хочет нас наебать, – сказал Саймон.

– Ты так говоришь не в первый раз, – возразил Клод. – И ни разу твои слова не подтвердились.

Саймон проигнорировал Клода, он смотрел исключительно на Майкла, когда говорил:

– Лоудаун, Майк. Лоудаун. Ни о чем… вернее, ни о ком не напоминает?

– Грезоносец?

– Именно.

Майкл подумал о Грезоносце, едва только услышал от Элиаса про Лоудаун – и поневоле поежился.

– Подождите… – вмешался Клод. – Грезоносца посадили в тюрьму, разве нет?

– Если Элиас действительно доработал новую машину времени, то никто во вселенной не сможет ему помешать выпустить Грезоносца на волю…

– Опять ты за свое! – раздраженно бросил Клод. – Мы уже определились, что Элиасу мы доверяем. И ты же говорил, что Грезоносец и Элиас необязательно могут быть союзниками. К тому же, Майк получил информацию от Элиаса о том, как создать машину времени.

Саймона точно ударило молнией. Он подскочил на месте и воскликнул:

– Как же я мог забыть! Ведь нам не нужен этот лживый ученый! Ведь мой корефан-недоубийца, – Саймон насмешливо поклонился в сторону Майкла, – способен САМ создать машину времени.

Он ткнул Майкла в плечо и добавил:

– Теперь мы ни от кого не зависим, правда?

В поисках поддержки Майкл машинально взглянул на Эми – на единственную из всех, кто знал, что знания Элиаса закодировались в его голове. Правильно трактовав молчаливый вопрос Майкла, Эми еле заметно качнула головой в сторону.

– Правда, – ответил Майкл Саймону.

И тут же добавил:

– На создание машины времени могут уйти месяцы, а то и годы. Поэтому нам лучше воспользоваться изобретением Элиаса и не изобретать ничего своего.

Саймон несколько приуныл – насколько слово «приуныл» применимо по отношению к безрассудному «все еще ориентиру» Майкла.

– А вдруг Элиас нас убьет? – спросил Саймон. – Даже хуже – вдруг он не допустит нашего появления на свет? Согласись, такой сценарий возможен…

– Возможен, – согласился Майкл. – Допустим, что ты, Саймон, прав, и Элиас представляет для нас угрозу. Но и ад гробовщиков представлял для нас угрозу. И сурвивалисты. И бармен Алексис. И сам Грезоносец. Однако ты не побоялся вступить с каждым из вышеперечисленных в конфликт, так?

Саймон несколько неохотно кивнул – видимо, понял, к чему клонит Майкл.

– Тогда не бойся вступить в союз с Элиасом, – продолжил Майкл. – Элиас же по твоим понятиям злодей, так? Так почему же тебе не пойти на условия злодея? Разве это недостаточно безрассудно?

– Достаточно.

Саймон стал напоминать Майклу самого Майкла, причем того Майкла, который за неимением возражений соглашался со всем, что говорил ему Саймон.

– Это также безрассудно, как грабить гробовщиков или же въезжать на бульдозере в особняк самого разыскиваемого человека в Гриверсе, – заявил Майкл. – Где же оно, твое безрассудство?

– Здесь, – ответил Саймон, указывая пальцем на свою голову.

– Тогда используй его и доверься своему злодею. Пойми, это крайне важно для нас…

– Довериться, значит? – Саймон посмотрел сначала на Эми. Та кивнула, причем та сторона ее лица, которая находилась ближе к Майклу, заметно покраснела. Саймон многозначительно и с микросекундной улыбкой на лице кивнул Эми, затем обернулся к Клоду. Тот, пожав плечами, сказал:

– Не думал, что когда-либо скажу это – но я согласен с Майком…

Бросив на Майкла чересчур короткий взгляд, он вновь обратился к Саймону, добавив:

– Используй свое безрассудство.

– Использовать, значит? – Саймон перестал крутить зажигалку в руках, положил ее обратно к себе в карман и добавил:

– Раз такое дело, Клод, то попрошу тебя перед тем как навестить Элиаса в Лоудауне, заехать к местному торговцу наркотической брусникой.

– Только не говори мне, Саймон, что тебе нужно упороться перед самым ответственным моментом в нашей жизни.

– Вовсе нет. – Саймон сжал коленями мешок с деньгами. – Просто я уверен, что на точке, где мы с Майком в свое время отоваривались, знают, где и по какой цене можно купить пистолет…

Антидобродетель

В сущности, они хотят ничтожно мало, а больше всего одного – чтобы никто не обижал их. Поэтому они столь предупредительны и делают каждому добро.

Но это – трусость: хотя бы и называлась она добродетелью.

Собственное обезображенное лицо смотрело на дыру вместо щеки в отражении блеска темного автомата. Того самого автомата, что выдали ему еще в Синистере. По приказу Итана Грида персонал городской больницы Кенинг Хора не только поставил Рея на ноги, но и вооружил его по высшему разряду – то есть так, как вооружал его в свое время Бейл.

– Ты будешь покупать или нет? – прозвучал голос на заднем плане.

Рей посмотрел на продавца с отчетливым пренебрежением. Продавец, представитель Синдиката, азиатской внешности со шрамом на половину лица, вернул ему пренебрежение с процентами.

– Будешь покупать или нет? – повторил он.

– Мне нужен феликлицидин.

Продавец возвел глаза к потолку и убрал за прилавок брусничный настой.

– Его здесь нет, – сказал он. – Никогда не было. И не будет.

И добавил:

– Я бы пристрелил тебя на месте, не будь ты синистерским солдатом.

– Почему? – удивился Рей, понимая, что удивление или любая другая эмоция никогда не отразится на том, что осталось от его лица.

А если и отразится, то только наполовину.

«Верю, что при встрече с Афиной мое лицо будет не таким» – утешал себя Рей.

Рей приехал в Лоудаун только с одной целью. Найти могилу своей возлюбленной. Ощутить ее возможное присутствие в воздухе города, по улицам которого она некогда бродила. И вкусить лицидов – ведь без них антифильмы постоянно напоминают о ее смерти, в то время как Рей сильнее всего на свете, неважно, этом или следующем, хотел увидеть ее живой…

Рей посетил ту самую клумбу с черными розами, где он, совсем как первобытный дикарь, пытался закопать тело своей пятнадцатилетней жены. Никаких признаков захоронения, увы, он не нашел. Хотя Рей удивился, если бы нашел могилу Афины, все равно – он чувствовал разочарование от того, что найти ее не получилось, хотя разочарование это было напускным и несколько глупым – особенно от человека, состоящего в родстве с изобретателями машины времени и лекарства от рака.

Лекарство от рака… Канцерфецит…

Темные духи.

Рей совсем забыл про них. Про флакончик с темной субстанцией, позволяющей общаться с покойниками. С покойниками, несколько мистически прозванные Майлзом «темными духами». Он хотел выпить Канцерфецит, чтобы увидеть призрак своей жены, но боялся, что вместо этого опять увидит свою мать, видеть которую он вовсе не желал. Не хотелось видеть того, кто мог избавить его от мыслей убить своего родного брата, когда убийство родного брата – по сути, единственная вещь на земле, которая позволит ему, Рею, умереть самому.

Чтобы после, быть может, встретиться с Афиной.

К тому же, синяя точка на пеленгаторе медленно, но верно приближалась к Лоудауну. Рей счел данное обстоятельство очень удачным, поскольку те, кого он ищет, сами идут к нему. Зачем бежать к тому, кто сам несется навстречу?

– Логично, – с довольством в голосе заметил Грид, услышавший этот вопрос от Рея. Надо сказать, что довольства в голосе канцлера Гриверса не было, пока он видел на своем пеленгаторе точку, которая стоит на месте и вовсе не собирается передвигаться. В ярости Грид позвонил Рею и спросил, вернее, проорал, почему же он, Рей, стоит на месте, в то время как у него есть четкое задание – найти Майкла Бернса и убить Элиаса Крица. Но, видимо, увидев непрерывное движение одной точки по направлению к другой и услышав от Рея вполне обоснованный ответ, Грид тут же успокоился и повесил трубку.

Рей молил всех выдуманных богов, чтобы этот кошмар под названием жизнь окончился как можно скорее. Сначала Бейл угрожал ему, приказывал найти и уничтожить Йоханна Шелтера, теперь Грид со своими приказами… Хоть взрыв в подвале и последующее попадание Рея в больницу несколько разрушили привитую невозможность причинить самому себе боль, эти фразы, казалось, никогда не выветрятся из его головы:

Я солдат державы Бейла. Мое кодовое имя – Разрушитель. Я подчиняюсь только Сикстену Бейлу. Моя основная задача – пробраться на территорию Паксбрайта и уничтожить Йоханна Шелтера. Я не имею права допустить своей смерти до момента смерти Шелтера. Наградой за смерть Шелтера станет моя собственная смерть.

Рей понимал, что его организм против собственного рассудка все еще желает найти и убить консула Паксбрайта, но желание это было в разы слабее чем до взрыва. Отголоски мучений Бейла хоть и остались, но все же не мешали ему подчиняться Итану Гриду с его планами, осуществление которых поможет ему наконец умереть.

Чтобы после, быть может, встретиться с Афиной…

Грид следил за точкой, обозначающей Рея и кого-то другого. Рей следил за точкой, обозначающей кого-то другого. Она становилась все ближе и ближе…

И пока она не оказалась совсем близко, Рей, отчаявшийся в поисках могилы Афины, стал ходить по местным точкам, чтобы найти свой сказочный, давно не пробованный наркотик под названием феликлицидин. Денег на лициды у него, само собой, не было, но он надеялся нарваться на бармена Алексиса в местном, но к сожалению, охраняемом БлейкЭндБлиссе №1. На бармена, который для увеличения клиентуры подложил бы Рею серую пластину, совсем как год или два назад.

Но…

Так и не нарвался.

Рей надеялся встретиться с торчками, которые рассказали бы о подпольных торговцах, через которых можно было бы достать желанную дозу чистейшего счастья.

Но…

Так и не встретился.

Поэтому, чувствуя, как очередной антифильм не за горами, Рей просто покинул лавку представителя Синдиката, у которого ничего, кроме брусники не было, сел в свой военный автомобиль (тот же самый, только отремонтированный по распоряжению Грида) и уже собирался покинуть Лоудаун, чтобы в тишине и одиночестве захлебнуться в принудительных воспоминаниях, как вдруг его внимание привлек… кемпер, стоящий неподалеку от дорожного указателя с изображенным на нем граффити Сикстена Бейла.

Рей часто поморгал, уверенный, что ему привиделось. Нет, не привиделось. Кемпер его родного брата стоял там же, где стоял и в прошлый раз. Рей достал пеленгатор и стал рассматривать синюю точку. Она только что пересекла границу Гриверса.

«Что ж… Там где все начиналось – там же все и окончится…» – подумал Рей, чувствуя, как радостно бьется его сердце.

Счастливая случайность вывела его на родного брата… которого он сейчас убьет. Затем дождется приближения синей точки, под которой, в чем Рей не сомневался, маркировался Майкл Бернс, после чего доставит Бернса к Гриду для починки машины времени. Или же… заставит Бернса создать для него, для Рея, машину времени для путешествия в прошлое…

В котором он, быть может, останется с Афиной.

Навсегда.

И останется что немаловажно, живым.

Данные перспективы не на шутку захватили Рея. Перерезая дорогу, он направил свой автомобиль прямо на кемпер. Машина слетел с холма. Рей не держал руль, зато держал наготове темный блестящий автомат.

Автомобиль затормозил в аккурат напротив задней, фиолетовой и дико не сочетающейся с белым цветом кемпера двери.

Дверь тут же свалилась на пол. И случилось то, чего Рей ожидал меньше всего – в дверном проеме показался Элиас. Он направил пистолет на военный автомобиль. Дрожащими пальцами Рей сжимал свой автомат, в надежде, что успеет выстрелить первым…

Элиас всматривался в лицо водителя, всматривался долго и напряженно. Его силуэт, лишенный привычного бурого плаща, был облачен в дырявую жидкую футболку. В один момент пистолет чуть опустился вниз, но при этом все равно продолжал смотреть на лобовое стекло. Рей инстинктивно согнулся. Он мог только слышать, как грубый голос брата произнес:

– Как тебе удалось выжить, Рей? – спросил Элиас. Его лицо с незаживающими шрамами «FO» исказилось от появившейся на нем смеси удивления, неверия и гнева.

– Чистое везение, братец, – крикнул в ответ Рей и поежился от боли – воздух из легких выходил не только изо рта, но и из безщечной стороны лица. Громкий голос давался Рею с болью, поэтому он обещал себе до конца жизни говорить тихо.

– Выходи из машины, – приказал Элиас, зачем-то перезаряжая автомат.

Рей поспешил выполнить приказ. Свой автомат он держал опущенным вниз. Рей мигнул вниз на свое оружие и попытался улыбнуться брату уцелевшей стороной своего лица.

– Даже не знаю, что и сказать тебе, Рей, – протянул Элиас, с научным интересом рассматривая увечье брата. – Поэтому лучше задать следующий вопрос. Как ты сумел найти меня?

– Чистое везение, – повторил Рей и улыбнулся.

Правда, понять по его лицу, что это улыбка, было невозможно. Поэтому Рей дополнительно фыркнул, после чего добавил:

– Как твоя работа? Быть может – я не знаю, просто предполагаю – быть может, за неимением первой машины времени ты принялся за создание второй?

Элиас в свою очередь тоже усмехнулся, правда грустно, затем сказал:

– Рей, Рей… Когда я тебя видел в последний раз, ты врезал мне по лицу электронным ускорителем и пытался удрать на моей же машине времени. Именно ты, ты и никто другой, виноват в том, что сейчас происходит со мной, с тобой, с теми пришельцами из прошлого. Именно твое безумие, твое и ничье другое, стало причиной войны в Паксбрайте. Ты причинил слишком много проблем этому миру, Рей, так что…

Элиас умолк, видимо, не желая произносить именно то, что он хотел произнести.

Но Рей, похоже, догадался, что хотел сказать брат.

– Я все это понимаю, Элиас, – произнес он. – Долгое время я гоняюсь за избавлением, подчиняюсь то Бейлу, то Гриду, в надежде получить то, чего я заслуживаю. Получить то, чего я и в самом деле желаю. И…

Рей отбросил автомат в сторону, раскинул руки в стороны и продолжил:

– И будет правильно, если именно ты, Элиас Родерик Криц, мой родной брат, человек, которому я причинил наибольшее количество зла… Будет прекрасно, если именно ты убьешь меня!

Рей закрыл глаза.

– Прошу тебя… Нет – умоляю – не тяни с местью. Тебе есть за что мне мстить, Элиас. Убей меня здесь и сейчас…

С закрытыми глазами Рей замер, ожидая упасть замертво или же, чего он ожидал сильнее, услышать поток нравоучений от своего брата. Но Элиас ничего не сказал, ничего не сделал, молча продолжал смотреть на Рея взглядом химика, рассматривающего не самую интересную пробирку. Рей догадался, что Элиас ждет, чтобы он сам первым что-либо сказал или сделал. Идти на поводу у брата он не хотел, ему было тошно уступать брату в моральном плане, но он сам того не заметил, как крик отчаяния сорвался с его губ.

– СДЕЛАЙ ЖЕ ЧТО-НИБУДЬ, ЭЛИАС!

Пистолет Элиаса чуть дрогнул в руке, чего не сказать о грубом изуродованном буквами лице, на удивление остававшимся невозмутимым. Чтобы не сорваться на очередной приносящий боль крик, Рей несколько раз прерывисто вздохнул, после чего тихо произнес:

– Скажи мне, Элиас, ответь мне пожалуйста на один вопрос. Ответь, прошу тебя честно. Мне придется пойти на твои условия, какими бы они были. Все равно я не смогу тебе ничего противопоставить. – Рей кивнул на валяющийся в камнях автомат. – В случае чего, ты все равно выстрелишь первым. Всего один вопрос, Элиас…

– Что за вопрос? – спросил Элиас. Он, как показалось Рею, наслаждался тем, что вынуждает своего нелюбимого бесталанного брата умолять его о чем бы то ни было.

– Ты создал новую машину времени?

Рей ожидал, что Элиас будет думать, отвечать ему или нет, но к его удивлению, Элиас почти сразу же кивнул.

Рей кивнул в ответ, после чего высказал только что зародившееся в его желающем собственной смерти теле сокровенное желание:

– Отправь меня в прошлое. Туда, откуда я уже не смогу вернуться.

Элиас поднял брови, как-то неестественно хмыкнул – в этот момент Элиас напомнил Рею самого Рея, только подростка, который пререкался с таким же подростком Элиасом.

– Что я получу взамен? – спросил Элиас. Пистолет в руке чуть опустился, целясь Рею в район паха.

Меньше всего Рей ожидал услышать от брата подобного рода вопрос. Растерявшись, он спросил голосом, мгновенно выдававшим его смятение:

– Что ты можешь получить взамен от опустившегося наркомана безо всяких амбиций? Что тебе даст человек – если так еще можно меня называть – который давно желает своей смерти? Который не покончил с собой только потому, что его вынудили жить?

Затем посчитал нужным самому ответить:

– Ничего.

Элиас чуть-чуть улыбнулся, но его лицо мигом стало серьезным – серьезнее, чем когда бы то ни было.

– Хороший ответ.

Следом:

– Такие ответы расстраивают Великого Лжеца.

– Все правильно. Никакой лжи. Все предельно честно, даже откровенно. Ведь тому, кто хочет лишиться самого священного, что есть в этой жизни – то есть, самой жизни – нет никакой нужды врать.

Следом:

– Тот, в ком нет ничего святого, никогда не соврет.

И тут же после этих слов Рей смутился. Он подумал об Афине, о своем отношении к ней, и понял, что-то только что соврал, когда сказал, что теперь он никогда не врет. Видимо, его смущение отобразилось на лице, поскольку Элиас принял вид человека, который знает то, что ты так тщательно пытаешься скрыть.

Волна отчаяния накрыла Рея, поэтому к своим словами он вынужденно добавил:

– Я могу раскрыть тебе секрет темных духов.

Вид Элиаса сменился на вид человека, который думает, что слышит бред.

Так что Рей вновь добавил:

– Темные духи – субстанция, полученная в результате экспериментов над материным Канцерфецитом.

Следом:

– Она позволяет разговаривать с покойниками…

Элиас, похоже, заинтересовался услышанным. Доля научного интереса в желтых глазах стала ощутимо сильнее.

– Все это похоже на бред, – сказал он.

Затем тихо добавил:

– Только почему-то бред никогда не вызывал во мне столько волнения, как сейчас.

– Может, потому что это не бред? – предположил Рей с несколько отстраненной радостью: наконец-то он перехватил инициативу в этом споре в свои руки!

Похоже, Элиас смутился. Но Рей знал, что Элиас никогда не позволит себе выглядеть смущенным.

– Докажи мне, что ты не врешь.

– Зачем? – наигранно удивился Рей. – Есть гораздо более лучший вариант. Убей меня, застрели прямо сейчас на месте и забери из моей униформы флакон с Канцерфецитом.

– Нет, – решительно заявил Элиас. – Ты же понимаешь, что я никогда не смогу тебе поверить. Вполне возможно, что в твоем флаконе находится яд. Может, именно яд позволяет общаться с покойниками? В это я еще могу поверить.

Рей усмехнулся, ему поневоле понравилось замечание Элиаса.

– Так что лучше тебе самому выпить содержимое своего флакона. – Элиас направил пистолет на спрятанную под плотной униформой тощую грудь Рея. – Если твои… темные духи и вправду позволяют общаться с покойниками, я это увижу. Правда же?