Текст книги "В ожидании полета"

8. Улицы и переулки[32]32
  Музыкальная тема данного эпизода, во всяком случае сначала, песня Tony Christie – «Avenues and Alleyways»


[Закрыть]

Оркестр начинает играть, представления выступающих никто не делал, но это и не обязательно. В каком-то смысле оно сделано. Призрачный мужчина поет: «На улицах и переулках…что-то там, что-то там», только язык совсем другой. Но так ведь надо, так понятнее. Она понимает это, она проходит по главной улице города, выруливая от площади перед большим концертным залом, через типа-триумфальную-арку вот на эту самую главную улицу. Она знает, что песню завели специально и что она здесь специально, рука фантазии похищает ее из одного места и помещает в другое – сюда. Зачем? Она не вполне отдает себе отчет в этом. Но знает, что это хитрая прихоть. Прихоть – это же что-то по определению хитроватое. Или нет? Как разобраться со всеми этими словами? Она думает об Эйфелевой башне и человеке, что так ее ненавидел, что обедал лишь в ресторане в ее основании. Темный локон выбивается и падает ей на глаза, она досадливо поправляет его. «На улицах и переулках….» Она соображает, лихорадочно. Картина у нее в голове уже есть. Она видит дорогу впереди и ей она совсем не нравится. Но надо стараться. Так решает она. Или так решают за нее? Так сложно во всем этом разобраться. Три уборщика с метлами на тротуаре начинают танцевать, выбрасывая при каждом повороте вокруг себя метлы в сторону. Она невольно улыбается. Значит для нее возможно что-то невольное? Или лучше сказать самопроизвольное. Или она целиком и полностью зависит от чужого произвола. Она знает, что у нее будет много времени с этим разобраться. Но разбираться надо. И чем быстрее, тем лучше. Пожилой мужчина в третий раз заводит: «На улицах и переулках». Да это улицы, да, это переулки. Она может потрогать их своими руками, прикоснуться к грубоватой облицовке домов, зайти в бар, заказать кофе и круассан. Интересно их здесь подают? Так хотелось бы, чтобы да. И вообще, что означает это «может». Она может, потому что она хочет, или потому что так хочет тот, другой? Она чувствует, что на нее не давят, не прижимают пальцем к брусчатке улицы. Не придавливают всеми силами гравитации. Оставляют ей какую-то свободу. Она живет между ударами. Они оживляют ее. Они не задумываются по конкретному плану. Они словно приходят откуда-то из вне. Они не план. Это внушает надежду. Она думает об оплавленных часах Дали. Даже квадраты сжимаются в шторм, ведь верно? Даже скачущие линии оставляют зазоры. Значит, она здесь, и она живая. Она может что-то делать. Что-то хорошее, но она видит и очертания дорог, убегающих в будущее. Они расплывчаты, но концы их словно прибиты насмерть. Насмерть. Прибиты. Она усмехается. Это так печально. Но что ей за дело до него. Равно как и до других. Она просто поставлена в ситуацию. Можно помочь, можно попытаться делать добро, это ее устраивает. А он…ну он просто будет рядом. В конце концов, что он из себя представляет, неуловимое сплетение, нечеткое, но оформляющееся с каждой неделей. Наверное, тот может быть доволен. Девушка касается рукой проходящего мимо (можно ведь и так сказать) здания. Оно есть. Оно становится зримым, осязаемым, чувственным. Пусть споют «Странную магию» – думает она. Но начинает играть совсем другой мотив[33]33
  Музыкальная тема меняется на Antonín Dvořák – Drobnosti Op.75a – Cavatina, moderato


[Закрыть]. Нежные струнные звуки. Она знает тщету этих звуков. Она обладает и этой способностью – она знает все, что знает он. А для него под эти звуки умирала Альбина. Так трогательно. Она не она. То есть она есть она, но не та – другая. Она видит так четко финалы, конструкции и приемы. Но своего она не видит. «Может у меня его и не будет». Она останавливается и спрашивает у проходящего мимо человека.

Девушка с темными волосами: Какой сегодня день?

Мужчина: Простите?

Девушка: Число, я забыла (мило улыбается)

Мужчина: Двадцатое ноября, пожалуйста.

Девушка: Спасибо.

Она знает, что знает он, но кое-что приходится подталкивать. Значит она может толкать. Пока что она во всяком случае может. Кто знает, что будет потом, когда история зацентрируется и вокруг нее тоже. Тогда возможно она не сможет. Или сможет? Так необычно. Музыка вновь сменяется[34]34
  Музыкальная тема меняется на Emerson, Lake & Palmer – «The Great Gates of Kiev»


[Закрыть]. «Так быстро» – думает она. Он шутит с ней, развлекает ее? Ей не нравится эта песня. Может просто в пику ему. Значит она может пикировать с ним. Это важно запомнить. Главное потом не утратить. Возможно, на что-то, можно будет повлиять. Это обрамление так нелепо. Это все ради пяти строчек реплик? Или ему так захотелось побаловаться? Он такой странный. Она думает. Знать все, что знает он. Но так ли это? Может что-то он от нее прячет? Он может себе это позволить? Наверное, запросто. Играть в игру с обманщиком. Это ее доля. Но она уже знает, что кое-какие флуктуации ей позволены. Это хорошо. Может она будет толкать так сильно, что даже сможет сдвинуть мертвые точки в конце. Но с другой стороны…зачем? Они разве важны для нее? Вовсе нет, это просто нелепо волноваться из-за них, хоть кого-то из них. Она не будет. Она будет шагать по этой улице. С темными волосами и в пальто, скрывающим белую блузку и верх длинной синей юбки. Разве что ее сапожки на высокой шнуровке ничто не скрывает. Они начинаются ровно там, где заканчивается юбка. Может это все должно ей льстить. Но…зачем он так? «Не задавай вопросы, он сам не знает на них ответа». Она знает контуры будущего, будет две пересменки и одна довольно скоро. Что изменит это для нее? Ее судьба связана с…неважно. Да и как связана, ничем конкретным, ни великих страстей, ни любви. Да и не нужны они ей. Вот даром не сдались. Она вообще смутно понимает почему она здесь и почему она такая. Ловкий трюк, фокус зарвавшегося изобретателя? Она видит их всех. Всех, кто придет позже. Но они не внушают ей никакой симпатии. Да и чему там особо симпатизировать? Будет и откровенный козел, и неуравновешенная особа, приехавшая откуда-то издалека. Издалека. Смешно. Разве что светловолосая девушка, скромная и забитая, прячущая половину своего лица за своей прической. Она вздыхает. Ей стоит злится на него за подобные выверты? Это же жестоко. Но ведь и мир жесток. Реальный мир жесток, реальный мир жесток, хотя бы потому что порождает нереальную жестокость. Но ведь не только поэтому. Наверное, нет. Она знает это, потому что знает он. Но можно ли ему верить? Сколько вопросов. Сколько сомнений. И главное все это будет тянутся так долго. Трагическая фигура и человек-неправильный-выбор. Их должно быть жалко? Ей не особо. К чему жалеть о сплетениях и сцеплениях…Она попыталась закончить мысль. У нее не вышло. Значит все же она не способна. Но она будет стараться. Она увидела черного котенка, ежившегося на холодном ветру, выходящего из двора одного из домов. Она присела на корточки. И поманила его к себе, котенок подошел, и она погладила его. В кармане ее пальто оказалась, ох ну надо же, колбаса, она принялась кормить котенка. Потом взяла его и спрятала под пальто. Не иметь возможности и быть жестокой это не тоже самое. Может ей и стоило бы быть. Может ей стоило бы стать самым жестоким человеком…человеком…ха-ха…какого только можно вообразить. Но она не способна на такое. Почему я не способна на такое? Таким вопросом задавалась она. Потому что я такая Я, или потому что я такая я? Вы не понимаете разницы в вопросах? Но эта разница очень существенна. Да смените же уже мелодию. Она меняется[35]35
  Музыкальная тема меняется на Jim Bonney, Bill Lobley – «Goodnight, Irene»


[Закрыть]. Да уж, увидимся в мечтах. Мы уже в них? Но разве это то, о чем стал бы мечтать нормальный человек? Могу ли я стать нормальной? Могу ли я жить? А не просто ходить, говорить и действовать. В чем разница? Сколько много у нее вопросов. С ума можно сойти. Она понимала, что тут все происходит особенным образом. Сейчас толком не дали поговорить этому – второму. Ну а что, она сама одна огромная…. Ах, опять не смогла. Пыталась, но не смогла. Но семена сомнения посеяны. Надеюсь, что посеяны, думает она. Но ведь она даже толком не представлена. Не в том смысле, что не назвала свое имя. Это не единственное, что важно. Сколько еще будет это длиться? Сколько ей еще идти по этой улице. Кто-то весь день блуждает по Дублину, кто-то два дня прыгает по небесному городу. Ох, ну надо же. Почти сделал это, ходишь по тонкой грани. Из переулка выходит молодой человек, с бородкой, усиками, бакенбардами и явно давно не стриженный, она знает это, хоть на нем и коричневая шапочка. Он улыбается ей. На вид ему тридцать лет.

Молодой человек: Не желаешь прогуляться?

Девушка: С тобой? Не очень.

Молодой человек: Ты это напрасно, когда я здесь все становится таким сюрреалистичным.

Девушка: Мне и так хватает сюрреализма. Почему я все вижу?

Молодой человек: Совсем не все. Не льсти себе. Хотя ты конечно уникальна.

Девушка: Вот я и спрашиваю – зачем все это?

Молодой человек: Ты мне очень нравишься.

Девушка: А ты мне, нет.

Молодой человек: В этом моя трагедия.

Девушка: Назови мое имя.

Молодой человек: Нет, если я назову его, шутка испортится.

Девушка: Так для тебя это все шутка?

Молодой человек: Трагическая шутка, как обычно и бывает в жизни.

Девушка: А что будет в конце?

Молодой человек: эта самая штука, что движет солнце и светила.

Девушка: Это невозможно.

Молодой человек: Ну я очень постараюсь.

Девушка: Я не поддамся.

Молодой человек: Если бы поддавалась, то мои старания ничего бы не значили.

Девушка: Я не хочу с тобой больше говорить.

Молодой человек: Знаешь, мне обидно, но по сути все, что я хотел, уже сказано.

Он уходит. Она остается стоять посреди улицы, на ней становится все больше людей, котенок у нее под пальто жалобно мяукает.

V Она Сказала, Она Сказала

1. Николай[36]36
  Музыкальная тема данного эпизода песня группы Dropkick Murphys – «Kiss Me I'm Shitfaced»


[Закрыть]

– Изопьем же чашу сию во славу всех святых! – Николай опрокинул рюмку текилы. Непонятно было к кому он обращался. Он сидел один за столиком и был уже основательно пьян. Он возопил:

– Как на счет «Сказки в Нью-Йорке», зима начинается, или я один в курсе?! – Николай не надеялся на ответ, он вообще не понимал, как оказался здесь, один, в конце этого печального ноября, но с другой стороны, почему не отпраздновать конец осени. И начало зимы тревоги нашей. Николай не понимал, почему он не позвонил и не позвал Костю, может потому что тот бы не пошел. Дружба тонкая вещь, она легко рвется под влиянием влюбленности, ну или по крайней мере становится далеко не столь прочной. И вот он здесь. Он чувствовал себя заговорщиком, бедолагой, пробравшимся на праздник, на который его не приглашали. С другой стороны, он никому не был обязан давать отчет в своих делах и в своих действиях. И прежде всего, самому себе. Он почувствовал себя глупо от осознания того что двумя прочными нитями, привязывавшими жизнь его к земле, были Марина и Константин. Марины больше нет и никогда не будет. А Костя…он теперь сам парит в небесах. И Николаю дергать сумевшего туда забраться друга было как-то совестно. Совестно? Почему ему должно быть совестно?

Мимо прошел какой-то человек, Николай не разглядел его, он сказал:

– Давай-давай, еще, умница.

Николай выпил третью рюмку текилы. То есть до этого он пил вторую, чтобы вы понимали, что мы не путаемся, но в этом баре, оду которому я готов петь до скончания веков приносили сразу три рюмки на человека. Николай вновь возопил:

– Так что на счет «Сказки в Нью-Йорке» или хотя бы «Времени притворяться»?!

К нему поспешила уже знакомая нам официантка, Софи, как ее окрестил, сокращая ее имя до состояния полной неформальности Паша. Возможно то было чутье человека, понимавшего, что сейчас последует продолжение банкета и новый заказ, пусть банкет этот и всего на одного человека. А может так сошлись звезды, эра водолея, и она решила дать ответ по поводу его музыкальных запросов или выставить его вон за буйство, в конце концов, он жалкий преподаватель-неудачник, а не Дмитрий, готовый кутить всю ночь. Софи неожиданно села напротив него за стол:

– Тебе что-то еще?

– Да! Еще текилы, а потом слез змеи! А еще поцелуй! – Николай явно был пьян, ведь пил он и до трех известных (ну частично) нам рюмок текилы. Ну хоть поел.

– С последним я конечно могла бы помочь, но не тебе.

– Что? Я такой урод?

– Совсем нет, – Софи мило рассмеялась, погладив свисавшую спереди косу, – просто это тебе совсем не нужно.

– А что мне нужно? Кроме того, чтобы напиться в дрова?! – Николай выпучил глаза.

– Напиваться бы я тебе не советовала, но отговаривать не могу, а нужно тебе, во-первых, поговорить, а во-вторых свернуть с дороги, а второе возможно вытекает из первого.

– Сначала текила, потом разговоры! – Ну в конце-то концов, подумал Николай, почему другим позволено вести себя как сволочи, а ему что, нет?! – Сначала текила, а через год буду катать шары и пить белого русского, отращу себе патлы…

– Такими темпами никакого «через год» может и не быть. Подумай над этим, а я схожу за твоей текилой, сделаю работу.

– А разговоры входят в эту работу?

– Конечно входят, раньше еще танцевали в рощах, но времена уже не те, как в той песни про твоих друзей.

– Что ты имеешь ввиду?

– Не важно.

Софи ушла за текилой и исчезла на несколько минут. Николай пьяным взглядом скользил по залу. Возможно, мне должно быть стыдно, сидеть здесь одному, единственному – одному. Но кому я нужен? А нужен ли я сам себе? Его взгляд прошелся по стене бара у которой он сидел, надпись гласила: «Спирт убьет тебя». Вот и пусть, вот и пожалуйста. Я согласен на это. Софи возвратилась с рюмочками текилы, поставила их перед Николаем:

– Вот, пожалуйста.

– Выпей со мной?

– Не могу, работа.

– Говорить значит можешь, а выпить нет? – Николай распалялся.

– Говорить – это нужно, это обязательно, а пить, нет, это не нужно.

– Но другим приносить выпить это запросто.

– Всегда люди находили от чего опьянеть, а я счастлива и без этого.

– Так, о чем ты хотела поговорить?

– Я? Это ты должен хотеть поговорить. Ну же, захоти чего-нибудь, Коля. – Она знает мое имя, почему-то эта мысль показалась Николаю приятной – Например, почему ты здесь один?

– Никому до меня нет дела.

– Но я же помню ты приходил сюда с пятью друзьями!

– Косте до меня нет дела, он влюблен, – Николай скривился, – Паша скорее просто приятель, а остальные так…эпизоды.

– Но ты ведь мог бы сделать их не эпизодами, а чем-то большим.

– То есть?

– Я не могу говорить напрямик. Но…Ты никогда не задумывался почему все идет так, как идет, ты никогда не хотел толкать происходящее за собой, тянуть, то есть, солировать?

– Солировать? Да я ни на чем и играть то не умею. – Николай был сбит с толку.

– Это тут не при чем. Солировать в смысле увлекать, увлеки его, прояви себя неординарно, не будь послушным. Не в том смысле, чтобы пить. – Софи сморщила свое красивое личико. – Заставь его взглянуть на себя по-другому, это вполне в твоих силах. Это происходит сплошь и рядом.

– Кого его? Костю?

– Нет, не совсем, хотя ты мыслишь в верном направлении. – Софи мило рассмеялась. – Ты должен что-то сделать, ты должен свернуть с дороги, во всяком случае, я тебе этого искренне желаю. А то мне совсем не нравится куда она может тебя завести.

– Ой да брось, я уже сказал, стану как один из этих прощелыг из консервного ряда, буду перебиваться от случая к случаю и плевать мне на все!

– Разве это ты сказал? Нет, так не выйдет, так могло выйти, изначально, но потом произошло изменение, и твоя дорога свернула в другую сторону.

– Я тебя не понимаю.

– Не опускайся, брось все, уходи оттуда где ты работаешь, разорви все контакты, езжай в свой родной город, и ты сдвинешь дорогу.

– Нет. – Николай прикончил вторую из трех рюмок, ну можно ли так быстро пить? – Университет это все что у меня есть и Костя должен…скоро должен… я напомню ему. Я виноват, но так думать, я виноват еще больше. Я никуда не уеду.

Софи состроила грустное выражение лица и встав из-за стола подошла к Николаю и крепко обняла его:

– Все будет хорошо, ты можешь, ты постараешься, когда протрезвеешь, ты должен попытаться, ты должен…

Николай выпил и третью рюмку и радостно (очень пьяно, но радостно) провозгласил:

– А теперь слезу змеи! Завтра Воскресенье! Кончается эта проклятая осень! Давайте!

Софи со вздохом отошла к барной стойке и вскоре вернулась со всеми диковинными принадлежностями самого убийственного коктейля, что только нам известен, хотя возможно, известно нам слишком мало. Но возможно, это к счастью.

Некому было стучать по столу для Николая, так что милая Софи сама постучала ему подгоняя с питием коктейля. Когда Николай закончил, он был сам на себя не похож, до этого он никогда не пробовал этот коктейль, да и до этого нагрузился знатно. Он посмотрел на Софи покрасневшими глазами и запинаясь проговорил:

– Мне понадобится помощь…не могла бы ты…прости что ты…в общем… вызвать такси нам…то есть мне….я сейчас скажу куда…просто я не сумею сказать это с одной попытки…так что позвонить…никак….

Николай остался в баре еще на долгих тридцать минут, Софи помогла ему, как помогла бы любому страждущему, а затем Николай, ведомый ею за руку, запинаясь и падая поднялся по лестнице, ведущий к выходу. Она проводила его до самого такси. Таксист был недоволен везти столь пьяного человека. Но он прекрасно понимал специфику субботних вечеров и ночей.

2.

Я вижу сон. Опять. Да. Опять. Вижу сон – опять. Так понятнее? Возможно здесь нужны какие-то пояснения? Люди видят сны довольно часто. Как правило они ничего не означают. Хотя Зигмунд, мать его, Фрейд – это отсылка в названии эпизода, ничего себе, с этим бы не согласился. Но понимаете ли какая штука, в книгах, люди видят сны, которые могут что-то значить. Возможно вы воспринимаете это не как книгу? Но тогда с вашей психикой явно что-то не в порядке. Это второй эпизод пятой главы. И он о том, что герой, который зовется «Я» видит сон. Вам просто стоит принять это как должное. Или не принимать. Это ваше дело. Я не могу на это повлиять. Хотя мне было бы приятно, если бы вы приняли благосклонное решение. Привыкайте к странностям, ведь это означает привыкать к жизни. Потому что жизнь – это странная штука. Слышали такое выражение «страннее чем вымысел» – это вторая отсылка в названии эпизода, но можно ли их комментировать. Это мое чистое поле, и я бегу к чужим воротам. Возможно вы уже начинаете думать, что название эпизода это и есть весь эпизод. Это было бы довольно оригинально, но нет. Текст все-таки начнется, скоро, очень скоро, когда я закончу бормотать, когда сделаю то, что герой одного сериала называл «отужинаем», когда выйду и проветрюсь. Вы все еще здесь? Так вот это эпизод в котором «Я» – Константин, видит сон[37]37
  Музыкальная тема данного эпизода песня группы Camel – «Rainbow's End»


[Закрыть]

Я бреду по полю, заросшему высокой зеленой травой, я бреду вперед, я все иду и иду, но она ускользает. Да, впереди меня идет кто-то, кто-то кого я знаю, но я не могу ее достичь. Высокая травинка наклоняется ко мне, у нее есть лицо. То есть у травинки:

– Ты не можешь ее достичь. Я не могу достичь тебя – как в песне. Хорошая же песня. Можешь поговорить со мной?

Я игнорирую говорящую траву, обычно для того чтобы трава заговорила, нужно самому начать диалог с травой. Но тут не Амстердам. И дамб я не вижу. Как и кофешопов. Только высокая зеленая растительность и ускользающая незнакомка впереди, она впереди, но почти что рядом, ее волосы почти щекочут мой нос. Ее волосы. Они мне нравятся. Из травы вылезает суслик:

– Ты знаешь ее, ты знаешь ее, но она лишь эпизод, она не важна, забудь про нее, лучше покорми меня орешками, купи их вон у той тетки. – Я оглядываюсь, среди травы стоит передвижной столик, за которым внушительная женщина продает орешки.

– Я не буду тебя кормить, ты станешь толстым как рогатый лось и не сможешь пролезть в дупло, а потом придет человек из мешка, оторвет твои рога и сдаст на почту за вознаграждение.

– Я живу не в дупле, как и лось. Я живу в норке. Но не в живой норке. И лось там тоже не живет. А тебе с ней не по пути. Не хочешь кормить, не корми, но это ничего для тебя не изменит.

Я снова пытаюсь идти вперед, но неуловимая незнакомка ускользает от меня, отдаляется все дальше и дальше. Раздается чей-то, как мне кажется, знакомый, голос:

– Ты так ее толком и не узнаешь, но это нормально.

Я обнаруживаю себя летящим на облаке, облако скользит над землей, точнее над каким-то берегом, впереди меня на ковре летит какой-то мужик, скрестивший на индийский манер ноги, он оборачивается и произносит:

– Пародия – это тоже интересно, даже если пародируют что-то забавное. Я часть этого развлечения? Не совсем. Ты не должен идти за ней, хотя она часть пути, так определено, но дальнейшее более смутно. Это большая игра. Или большая шутка. Но это игра на тебя. Основные линии расчерчены и предусмотрены, но ты все еще под вопросом. Все зависит от него, но он как ты, загляни в себя и возможно сможешь найти ответы, сможет ли смягчиться сердце, сможет ли быть дарован подарок, а теперь – смотри!

Я взлетаю с облака держась рукой за белый цветок, должно быть розу, цветок обращается ко мне:

– Ты должен заботиться обо мне, когда мы будем парить в небесах, оберегай меня от садовода, но ты и сам садовод. Это важно для меня. Не пугайся этого, пожалуйста, меня это саму очень пугает. Но я лечу здесь с тобой и буду летать годы напролет, а также ходить там – внизу. Мы будем летать в пространстве и плыть во времени.

Я смотрю вниз, я вижу какой-то унылый, серый, вроде бы знакомый, пляж. Роза обращается ко мне:

– Держи меня крепко, и мы никогда не окажемся там.

Голос того мужика врывается в мои уши:

– Ее песни верны только наполовину, ты должен будешь разжать руку, когда твое сердце станет сильнее, сильнее для того, чтобы понимать боль утраты и радость обретения. А теперь падай.

Белый цветок в моей руке обрывается, и я падаю, падаю в бесконечном пространстве. На одном облаке, мимо которого я пролетаю, группа элегантно одетых мужчин и женщин хором говорит:

– Дамы и господа, смотрите, мы парим в безвоздушном пространстве!

Я падаю все дальше и дальше, мимо меня пролетают лица и какие-то маски, здания, места и комнаты. Я вижу темную пустую залу, по которой бредет одинокий, чем-то забитый человек, на мгновение мне кажется, что я его знаю. Я пролетаю сквозь красновато-розовые облака, голос провозглашает:

– Все может быть так, навсегда, а все может быть и иначе, все дело в шагах и выборах, в том, как бьется твое сердце.

Красноватые облака обретают форму молодой девушки и парня, она бежит к нему и падает в его объятия. Красивая концовка какого-то фильма?

Я продолжаю падать, голос вновь говорит мне:

– Девушка в башне, ей можно верить, она видит все и не сознает своей силы, она может помочь, но не тебе, но ты можешь помочь ей.

В кружении облаков я вижу силуэты какой-то небесной башни и девушки, замершей перед ограждением на вершине этой башни. Она смотрит вниз, а внизу облака продолжают вытанцовывать свои причудливые танцы – они приобретают форму площади и людей, словно разделившихся на две массы, почему-то враждебных. Облачный силуэт одного человека поднимает что-то снизу и бросает в толпу, в ответ другой силуэт отмахивается чем-то сжатым в руке.

Я падаю вниз. Под облаками синяя, чернильная ночь, но дымок, поднимающийся с земли обретает очертания, вот очертание девушки, она толкает руками молодого человека, мне почему-то становится больно, а сама она угрожающе приставляет к своей шеи призрачное лезвие. Вот очертание другой девушки, она разводит руками и говорит:

– Меня еще почти что и нет, но я обязательно буду, но сможешь ли ты понять?

А вот парень говорящий:

– Я здесь затем, чтобы только оттенять доброе и светлое, разве это не печально? И в самый последний миг – единый опять.

Голос говорит:

– Доброта открывает двери красоте там, где когда-то были одни только стены.

Я падаю вниз и мое тело касается земли. Я стою на какой-то набережной и вижу самого себя, рядом с моим двойником стоит светловолосая девушка, я вижу лишь половину ее лица. Она громко шепчет:

– Всегда, значит всегда, там, где море коснется земли я буду ждать всегда.

Она крепко обнимает моего двойника и в момент этого объятия из сцепления их тел в небо бьет радуга, я завороженно смотрю на нее, иду к ней, становлюсь на нее. Оказывается, на ней можно стоять. Я иду по радуге, внизу плещется вода, я иду, очень быстро в мгновения пересекая огромные расстояния, я оказываюсь на другом берегу – я вижу красивую набережную, по ней прохаживаются, улыбаясь люди, я вновь вижу свою копию, идущую рука об руку с кем-то, кого я не могу рассмотреть. Вдруг чья-то рука хватает меня за шиворот и утягивает обратно, по радуге, на прежний берег, теперь он кажется таким серым и унылым. Я вижу еще одну копию себя, только старше и небритого, он смотрит на меня и говорит:

– Я еще не решил, еще слишком много впереди, ты все еще в подвешенном состоянии.

Я оборачиваюсь и вновь вижу девушку со светлыми волосами, ту, что до этого обнимала моего двойника, за ее спиной восходит яркое утреннее солнце, я не могу рассмотреть ее лицо. Она явно смотрит на меня, протягивает ко мне руки и говорит:

– Я надеюсь ты найдешь ту радугу, всегда, навсегда.