Текст книги "В ожидании полета"

5. Полина[199]199
  Музыкальная тема данного эпизода песня Bob Dylan & Johnny Cash – «Girl from the North Country»


[Закрыть]

В далекой северной стране где олени выходят на дорогу, а медведи на тропу войны – растут леса из мачт или в мачты преобразуются деревья, кто знает – это было так давно. Полина вновь идет рядом с Константином. Уже третий раз разделяет она с ним дорогу. Она слегка прихрамывает – ножка все побаливает, но нужно ее разминать. Как будто давным-давно все это было. Записки из прошлого и устаревший винегрет – собрание разговоров, шуток и мыслей. Константин обращается к ней:

– Скажите, Полина, а в Бога вы верите?

– Да вроде уже было ясно все с позицией моей, – улыбается она в ответ, – Конечно верю.

– Почему сразу конечно? Вот сколько ни встречал верующих людей, у них ответ – конечно, как будто это с самоочевидностью следует из какой-то посылки, так сказать выводится дедуктивно. Прямо Декарт или Спиноза. Вот почему «конечно»?

– Ну потому что я не представляю, как в него можно не верить.

– Ну вот меня вы видите, представляете? Да, а я не верю.

– Вас представляю. А вы прямо совсем не верите?

– Совсем.

– И никогда не верили?

– Скажем так – когда-то я старался поверить…

– Но не получилось? – с удивлением она смотрит на него.

– Не получилось, хоть я и старался. Ходил даже в церковь, более того исповедовался и причащался и даже не один раз.

– А в итоге?

– А в итоге – ничего. Мысль о вере в Бога противна мне, по существу.

– Но почему?

– Потому что я не чувствовал ничего по этому поводу, никакого отклика.

– Значит вы недостаточно старались.

– Более чем достаточно. Но в конечном счете я просто не понимаю – а зачем в него вообще верить? Идея Бога ничего не привносит в окружающий нас мир.

– Я с вами не согласна. Без веры все какое-то… не законченное. Все как будто обрывается. Что дальше? Одна только пустота и больше ничего?

– Да только пустота и вечный покой, конец всему. И это меня радует.

– Радует?

– Именно.

– Но почему?

– Потому что все должно иметь конец, а жизнь после смерти – это идея вечности. Не хочется мне вечно продолжать думать, размышлять обо всем на свете. Это было бы просто ужасно, представьте себе только это. Кошмар же чистый.

– Хм. Если так смотреть… Но ведь если Бога нет, то все можно?

– Нет, не все можно. К чему воспроизводить эту нелепую формулировку морального беззаконья?

– Потому что я считаю, что это правда.

– А вот и нет. Я не верю, но не считаю, что все можно.

– Но для большинства людей все наоборот.

– То есть большинство бы, не веря в Бога и посмертное воздаяние, творило бы всякую дичь? Что ж это просто говорит не в пользу этого самого большинства. Уж извините. Человек сам должен делать выбор, не из страха или надежды на то, что за хорошее поведение его вечность потом будут гладить по головке. Искренность в совершении хороших поступков и в не совершении дурных – вот что морально, а совершать и не совершать с оглядкой на награду или наказание – это как-то, на мой взгляд, как раз аморально.

– Вы, конечно, умеете рассуждать, – Полина грустно улыбнулась.

– Ну мне как раз это и кажется самоочевидным.

– Да, понимаю. Но все-таки принять идею мира без Бога не могу.

– Почему? Это же так просто сделать.

– Вот видите – вы тоже словно говорите: «Не верю – конечно». И для вас не верить это очевидно. Мы словно говорим на двух разных языках, не способных проникнуть друг в друга и друг друга понять.

– Звучит довольно пафосно, – хихикнул Константин. – Но вы правы, понять нам видимо не дано. Но все же, можете вы рационально объяснить почему вы не можете принять идею мира без Бога?

– Да я в самом начале разговора сказала – без Бога мир кажется мне не завершенным, не имеющим смысла.

– Пфф…человек сам должен создавать смысл своей жизни. Сам утверждать свои рамки, чтобы не переступать их.

– То есть в морали вы полагаетесь на человека? Я считала, что вы довольно мизантропичны для этого.

– Так и есть, но из этого не следует, что я стану опираться в надежде на сказки и побасенки.

– То есть для вас, коли нет единого знаменателя морали – Бога, все нравственные законы условны.

– Конечно, именно человек, как вы должны помнить – мера всех вещей и законы относительны.

– Законы должны быть абсолютны, каким бы хорошим человеком вы не были, но рано или поздно возникнет ведь соблазн преступить закон, а коли Бога нет то вы потом оправдаетесь тем, что законы-то, относительные.

– К счастью обычно люди не преступают закон и совесть есть и у меня и страдать она будет без ссылки на Бога.

– Но вам-то самим никогда не хотелось преступить закон?

– Вы имеете ввиду мучали ли меня когда-то совесть?

– Да, это, но не только.

– Конечно мучила, как думаю и каждого, все мы совершаем что-то неблаговидное, в чем потом раскаиваемся.

– А что-то более глобальное?

– То есть? – Константин как-то побледнел. Полина посмотрела на него и удивилась. «Неужели что-то такое есть или было?»

– Когда-нибудь была у вас мысль нарушить что-то глобальное?

– Вы имеете ввиду уголовный кодекс или заповеди из Библии? – Константин нервно улыбнулся

– И то и другое.

– Нууу…это сложно.

– То есть? Есть что-то такое?

– Нет, – резковато дернулся он.

– Вы что-то недоговариваете, Константин Евгеньевич. – улыбнулась Полина.

– Вовсе нет, я живу и стараюсь не нарушать закон.

– Но почему вы его не нарушаете?

– Вовсе не из-за Бога, если вы об этом.

– А почему?

– Меня страшит не столько наказание, сколько страх перед его возможностью, ожиданием и собственной совестью, я знаю себя – я бы себя измучил и извел, если бы я что-то подобное совершил.

– Значит что-то такое все-таки есть? – продолжала допытываться Полина.

– Ну, как и у всех, я думаю. Мало ли какие мысли приходят нам в голову порой.

– Поделитесь? – хихикнула она, Константин быстро взглянул на нее.

– Нет, это секрет мой и моей совести, – он неуверенно усмехнулся.

– Надеюсь вам все же не придется что-то такое совершать и потом жалеть.

– Я тоже надеюсь.

Они шли дальше, через лес, по тропинки вниз. Оба замолчали. Полина посмотрела на него, он был в задумчивости. Она решила помолчать. Странный он все же человек. Интересно к какой области относятся его странные мысли, уж точно не к «не убий и не укради». Что же тогда это может быть. Почему-то в связи с ним приходило на ум что-то из области «не прелюбодействуй». Но что конкретно это могло быть, Полина не могла себе сказать. Она просто не представляла себе это. Она вздохнула:

– Как дела у Николая Сергеевича, слышали что-нибудь? – Константин состроил кислую мину:

– Да… ничего хорошего. Он не может себе что-то простить. Дурак, ох, дурак. Как бы хотелось ему помочь, но он не хочет, чтобы ему помогали. Вот вам наглядная картина – человек мучает себя за то, что натворил.

– За что именно?

– Не знаю, сам не понимаю. Я ему сказал, что не сержусь. Да и он как будто на меня тоже больше не злится. Поверил. Но… что тогда остается? Только за увольнение из университета? Достаточно ли этого чтобы так себя изводить? – Константин говорил, как будто разговаривая сам с собой, его взгляд отстраненно блуждал.

– Больше нет причин у него?

– Да, вроде больше нет.

– Точно?

– Знаете, ранимый человек готов будет довести себя и из-за куда меньшего, это я уж точно знаю, по себе сужу.

– Вы ранимый?

– Еще бы.

– Я думала, что вы куда более уверенны в себе и не зависите от мелочей.

– Да нет, к сожалению, это совсем не так. Вот и Николай такой же. Мучает себя, словно приговорил себя к этому.

– Может так и есть….но знаете, это ведь может ему помочь.

– Как это может помочь?

– Через страдание душа может очиститься.

– Так и чувствовал, что вы сюда сумеете приплести что-то эдакое, боговдохновенное, – усмехнулся он.

– Но мне так кажется, да и хотелось бы, чтобы Николай Сергеевич так или иначе смог себя простить и отпустить это все.

– Мне-то уж как бы хотелось, чтобы так и было.

– Скажите, значит вы думаете он…

– Извините, Полина, – перебил ее Константин, – Простите, но мне не хочется больше говорить о нем.

– Извините, – печально промолвила она.

– Лучше скажите мне вот что…

Они продолжают говорить и скрываются от нашего взгляда за деревьями. Если вы будете путешествовать по той северной стране, то сможете пройтись по тем местам где ходили и они. Если вы проснетесь посреди ночи, вспомните про меня и про время которое ушло. Ушло, чтобы никогда не вернуться. Как уходят разговоры, смех и мысли, скрываясь за деревьями забвения. Кто помнит их всех, потерянных и забытых? О, возлюбленные мои, как много лет прошло, как беспощадно время, стучащееся в наше сердце каждую секунду и отнимающее у нас то, что делало нас собою. В северной стране где так часто задувают холодные ветра, время и вопросы в мире печали играют в свои игры, насмехаясь над нами. Посмотрите и вы увидите их, уходящих вдаль, скользящих на краю обрыва, за которым начинается пропасть вечного забвения, прикоснуться к которому лишь изредка удается нашей памяти. Смех, угасающий как взгляд в последнюю секунду. Хрип вырывающийся изо рта каждой жертвы времени, словно смерть в своем выдохе, это реверс первородного вдоха, прочистите свои легкие, навострите свои уши. Как бы мы не старались – время уходит, уходит, оставляя нам лишь нас – изменившихся и одиноких. Как сердца, наполненные любовью, начинают плакать? Как надежды уплывают за горизонт? Как глаза стекленеют и замирают, прикованные к потолку? Как? Почему? Зачем? Где? Когда? Мы все жили однажды, но кто помнит где и когда?

6. Николай[200]200
  Музыкальная тема данного эпизода песня Julee Cruise – «Questions In A World Of Blue»


[Закрыть]

Взгляд Николая скользил по стене. Стена стояла прочно, как и всякое рукотворное творение – прочное в своей кажимости, черт. Вот черт. Мысли его тряслись в лихорадке. Как и его рука, протянутая к стакану с коктейлем. Маргарита. Так или иначе «Маргарита» убийственна. Хоть та, хоть эта. Он перешел на «Маргариту». Грузчик-эстет, получка получена. Скрыться с глаз долой, то есть Пашиных глаз. Как бы хотелось, чтобы ты был здесь. Но ты копаешь подкоп под самого себя. Твои мысли блуждают в потемках, одинокие и загнанные. Черт. Вот черт. Черта проведена твоей собственной рукой. Ну почему ты не вцепился в руку помощи, ведь ты даже сумел простить, понять, что Константин не желал тебе зла, что все случившееся ужасная нелепость, шуточка судьбы, выписанная креньдельком. Он сбежал тогда, но от себя-то не убежишь. Николай раскаивался, что сбежал. Что Костя думает теперь о нем, он же правда переживал. Но как можно получить прощение извне, если прощения нет внутри. Николай отхлебнул «Маргариту» и сцепил руки перед собой, молитву, твори молитву. Господи, помоги мне, я не верил в тебя, но к тебе теперь я взываю. Очисти мой разум, пусть скверна уйдет вместе с тяжким потом, проливаемым мною каждый день, когда я разгружаю эти машины. Пусть твой свет снизойдет на меня и распутает цепи зла, что врезаются в мою плоть каждый день. Господи, услышь меня, я не верил в тебя, но теперь, теперь ты мне нужен как никогда. Дай мне сил простить себя за то, что я сделал со своей жизнью, дай мне сил подняться с колен и увидеть свет в конце этого мрака, что густыми волнами накатывает на меня, как на заброшенный берег, на котором виднеются лишь кости погибших моряков, не сумевших отыскать путь домой. Господи, прошу, ответь мне. Ты мне так нужен. Верни мне силы, верни мне мою жизнь, я не хочу расставаться с ней, я не хочу думать о зле, что притаилось там – за поворотом этой дороги скорби. Господи, дай мне сил простить себя, дай мне сил простить ее. Я жалею, что пытался найти ответы на свои вопросы, я жалею, что не дал ей упокоиться с миром и отпустить ее со своей грустной любовью. Господи. Господи. Господи.

Николай тихо бормотал. Его глаза покрылись слезами. Он не слышал ответа. Он отпил еще. Просаживать получку, как просаживать надежду. Все кружится и возвращается в исходную точку. Почему не свернуть с этого пути, почему нужно оставаться здесь. Почему? Ответа нет, ответ тонет и захлебывается. Сумерки субботы, конец апреля. Весна вступила в свои права. Но если сердце Николая и почувствовало тепло, то это только сильнее растравляло его раны. О, сердце мое, почему тебе так больно, почему ты не научилось сносить удары судьбы, копья и стрелы, что пронзают сердца людей ежедневно. Почему ты прощаешь других, но не готово простить самое себя? Сердце господне, пожалей меня, я заблудился и не вижу выхода, моя душа сжимается в муках, но что сделал я такого, что ты отвернулся от меня. Мне просто было больно, больно и холодно. Я не заслуживал всего этого. Я оступился, но я ведь любил ее, я любил жизнь, почему же она повернулась ко мне спиной. Почему я со своими трудами и со своей честностью получил в ответ только горечь, проклятье и боль? Я не заслуживал этого, я не должен быть здесь. Господи, за что? Ну, скажи мне, за что? Прости меня, если я согрешил, прости меня, я молюсь тебе впервые в жизни, неужели ты не понимаешь, как мне больно и одиноко? Дай мне вздохнуть полной грудью, дай мне услышать эту весну и ее прекрасные песни. Дай мне вновь увидеть это солнце, смахни тучи с небес, прошу тебя, умоляю.

Слезы упали на стол. Николай терял самообладанье. Господь жил в его страждущем сердце, но оно не могло простить его самого. Почему? Потому что иногда наша совесть, наше страдание убивает нас самих. Николай загонял себя все глубже в яму. Он не мог повернуться к себе лицом, не мог отпустить случившееся и спокойно жить дальше. Он словно белка в колесе вынужден был видеть перед своим взглядом одно и то же, одно и то же. Если бы он только мог простить себя. Но он не мог. Он жалел, что попытался узнать тайну Марины, эта тайна вошла в его разум и отравила его. Он вспомнил свой старый, странный сон. Он все чаще видел в снах его обрывки. Марину, печально смотрящую на него и говорившую «Прости, Коля». Но он не мог послушать ее, он продолжал окунаться в свое горе и убивать себя. Он ощущал себя героем трагедии, трагедии, которой он не хотел, трагедии отнимавшей у него час за часом, день за днем, трагедии ложившейся тенью на грядущие годы, которых он ждал с тоской. Что ждет его впереди, почему все так, почему он не может свернуть на другую дорогу, почему везде мерцает лишь красный свет? Нет ответа, Бог не слышал его, его слова падали в пустоту, а из той пустоты на него смотрели жадные глаза несчастья, которое упивалось его страданиями, его болью. Господи, ну вмешайся уже наконец, останови это – ведь ТЫ, да ТЫ можешь. Я знаю, что ты можешь. Но ты не хочешь. Почему черт возьми ты не хочешь? Ну же, остановись, не мучай его, оставь его в покое! Нет, вот ответ.

Николай поднял глаза и увидел Софи, она смотрела прямо на него, из ее глаз катились слезы. Ее губы что-то шептали. Почему ты ушел. Николая словно пронзило током, он вздрогнул. Что это? Его вид заставляет ее плакать? Как такое возможно? Он настолько пал? Он поднял руку, призывая ее. Софи подошла. Она не всхлипывала, ее плечи не вздрагивали, но слезы ручьем лились из глаз. Николай завороженно уставился на нее:

– Софи…что?

– Ох, Коля…

– Что случилось?

– Как любовь может умереть?

– Что?

– Как любовь может умереть, когда мир так прекрасен…?

– О чем ты? Почему ты смотришь на меня и плачешь?

– Когда день и свет обратились в ночь?

– Перестань, пожалуйста, перестань! – Выкрикнул он, за соседним столиком покосились на него.

– Коля, как же так?

– Хватит. Слезы змеи! Я хочу слезы змеи!

– Нет, пожалуйста, не надо! – умоляюще воскликнула она.

– Надо, я хочу! Хватит плакать, неси, что я сказал!

Софи глубоко вздохнула и развернувшись направилась к барной стойке. Николай тяжело дышал. Что она говорила? Что за чушь. «Как любовь может умереть». Она умерла давно, ведь так? Да, кажется так. Тяжесть упала Николаю на сердце, все вокруг казалось таким печальным, скорбным, словно фигуры, застывшие под дождем в день похорон. Вот они стоят около могилы, когда в последний раз открывают гроб, когда в последний раз они смотрят на лицо покинувшего их навсегда человека. Николай затрясся. Хватит, прекрати это. Это выходной, и завтра выходной, ты имеешь право отдохнуть и ни о чем не думать. Так откуда же эта тяжесть, откуда вся эта тоска. Вот и молись после этого. Словно молитва творит эту удушающую атмосферу безысходности.

Софи возвратилась с коктейлем, она смотрела на него так печально. Николаю стало стыдно перед ней. Он уже выпил две Маргариты и думал о том, что, выпив слезы он может чуть отсидеться и уйти, в конце концов он не хотел напрягать Софи, не хотел, чтобы на него так смотрели.

Софи подожгла коктейль, и он принялся пить, она вылила туда две рюмки, и он быстро допил. Убийственная вещь. Горло обожгло. На глазах выступили слезы, лицо покраснело. Софи грустно глядела на него сверху. Николай чувствовал, как быстро проникает в него алкоголь, доводя его до степени сильного опьянения. Софи вздохнула:

– Коля…

– Нет.

– Что?

– Не надо мне читать нотаций и не надо на меня смотреть как на приговоренного к повешению.

– Я…

– Да, ты! Ты смотрела на меня и рыдала. Разве я просил об участии каком-то?

– Нет, но…

– Нет. Я клиент, а ты просто официантка. Разве это не идет вразрез с тем, что ты должна делать – то, что ты расстраиваешь меня своими рыданиями?

– Коля, Коля…если ты так хочешь на это смотреть…

– Только так на это и можно смотреть!

– Хорошо. Но это очень печально.

Николая просто затрясло от этого «но очень печально», он зло посмотрел на Софи и процедил сквозь зубы:

– Счет.

– Хорошо, сейчас будет, – Софи грустно улыбнулась и отправилась прочь от него.

Николай уронил голову на стол. Что он делает? Зачем вновь отталкивает человека, который вопреки всему пытается ему помочь? Но зачем ему помощь, когда сам он не собирается себе помогать. Нет, спасибо. В чем смысл. Хороший вопрос – подумал он. Опьянение настраивало его на философский лад, оно словно отрывало его сознание от тела, раздваивало его, заставляя посмотреть на себя со стороны, отстраненно – с эдаким исследовательским интересом. Софи вернулась к столику, неся счет. Николай расплатился картой и спросил:

– В чем смысл жизни, Софи?

– В том, чтобы любить.

– Очень оригинально.

– Прости.

– Это ты прости…

– Прости за все и прости себя, возможно дальше будет уже слишком поздно.

Николай недоумевающе посмотрел на нее. Опять за свое. Это его дело и его проблемы, хватит лезть ему в душу. Он встал и не смотря на Софи пошел к выходу. Ноги словно плавали, слезы змеи сильно ударили по нему.

Он вышел на улицу, теплота позднего апреля овевала его. Зажглись фонари, город погружался в сереющие сумерки. На крыльце покуривая стояли две девушки, Николай достал сигарету, закурил и обратился к ним:

– Девочки, скажите, в чем смысл жизни?

Они удивленно и неприязненно посмотрели на него и ничего не ответили. Скоро они ушли, спустились в бар. Николай продолжал курить. Это был я? Это была ты? Вопросы в мире печали. Он спустился по лесенке и повернул направо, дом Паши был слева, всего в трех минутах ходьбы, но Николай не хотел туда идти, пока что. Он пошел по улице, с пьяным любопытством смотря на проходящих мимо него людей. Ему хотелось задать им вопрос – в чем смысл жизни? Но он понимал, что на него посмотрят, как на чудака, как на пьяного дурачка, цепляющегося к людям. Он решил оставить вопросы при себе. Он просто шел и смотрел на их лица. Взволнованные, сосредоточенные, радостные, печальные – словом содержащие в себе все возможные оттенки настроения. Люди вокруг, куда они спешат, куда они бредут, когда на город готовится опуститься ночная тьма, куда они стремятся? Он не знал. Чувствует ли кто-нибудь еще здесь то, что чувствует он. Помнит ли кто-нибудь здесь Веру Линн? Ох верните мальчиков домой. Не оставляйте детей совсем одних. Николай слабо улыбнулся своим мыслям. Затерянный среди строк истории жизни, одинокий потому что он решил таким быть, напуганный и отчаявшийся. Грустно брел он по этой улице. Сможет ли он простить себя? Николай покачал головой, он сам разрушил свою жизнь. Зачем он пытался узнать правду о Марине? Как Ансельмо, его погубило безрассудное любопытство. Зачем ему было это нужно? Почему он не послушался предупреждения из того давнего сна?

Он шел слегка покачиваясь, ветерок обдувал его лицо. Апрель подходил к концу, скоро наступит май, самый весенний из всех месяцев и скоро начнутся три самых светлых месяца в году, но свет их едва ли достигнет его. Он все глубже прятался от света, а вот сумерки ему нравились. Работа приносила отвлечение от дум, но те затем возвращались и накидывались на его израненное сознание с удвоенной силой. Он бы хотел это остановить, но не мог. Он отдавал себя печали и продолжал страдать.

Николай замер посреди улицы и поднял глаза. В небе одиноко горела вечерняя звезда. Богиня любви дарила надежду этому миру и предлагала загадать желание. Но для Николая любовь умерла.