Текст книги "В ожидании полета"

8. Застывший берег[89]89
  Музыкальная тема данного эпизода песня группы Deep Purple – «Blind»


[Закрыть]

Когда все замирает, замирает даже время. Берег омывала быстро текущая река, пар валил от воды ввысь. Где-то с трудом разогреваются машины. Где-то разбиваются надежды. Утопающие, которым посветили лучом надежды, вновь лишены ее и тонут в холодной, сковывающий тело воде. Так глубоко, так темно. Снег навалился на замерзшую, стылую землю. Он не уйдет еще очень долго. Но слова складываются в предложения. А предложения в абзацы. Жизнь мелькает где-то между строк, но шелест страниц приближает исход всему действию. Деревья стоят обреченно и ожидающе. Вспышка. Смешок вырывается из уст господина, уютно устроившегося за чашечкой кофе. Партия идет так как ему нужно. Разрывы и прорехи на одежде, которую невозможно подлатать. Замерзший песок. И оледеневшая галька. Мост рухнул. А холодное солнце не дарит, рвущихся к нему светом. Все что было, есть и будет стремится к солнцу. Да только солнце закрыла луна. Ночь или день. Не имеет значения. Одинаково тускло. Нет приюта. Мертвая собака лежит на берегу. Кому-то просто захотелось забить ее насмерть. То, что сделано, будет сделано. Холодный ветер морозит еще сильнее. Они бредут, кутаясь по улицам, площадям и переулкам в попытке достичь пункта назначения. Сокращая еще на день свою жизнь. Запертые за решеткой в ожидании приговора за то, что, увы, необходимо было совершить, за попытку спасти себя. Похороненная в закрытом гробу. Ибо если гроб открыть ужас переполнит даже самое грубое сердце и изольется истошным воплем. Везде и всюду. Всегда и постоянно. Каждый день. Все пронизано болью, как и холодом. Холод однажды уйдет. Но многим так и останется жить с болью. Затравленные и забитые. Притесняемые и гонимые. Оболганные и избитые. Если ты бьешь, не выходя из квартиры, то значит ты не преступник. Бей, выбивай из них всю надежду. Рвите, жгите попытки достучаться до правосудия. Не обращайте внимания на синяки и прочие следы побоев. Девушка в клетке. Фотографии окровавленного личика младенца и вот итог – мертвый ребенок. Он не один. Они множатся каждый день. Словно зло это снежный ком и катится он по бесконечно высокой горе. Он обрастает новыми подробностями, новыми искалеченными жизнями. Попробуй поднять голос в свою защиту. Попробуй дать отпор тирану и насильнику, что живет рядом с тобой. Какой отклик ты получишь. Молчание. Молчание и безразличие. Попробуй защитить себя. И тогда ты же окажешься виноват. В мире где правит бал насилие, нет способа вырваться из его порочного круга. Как ни пытайся, ты все также скован его холодом, обжигающим, словно лучи солнца. Насилие вершится под лучами софитов. Насилие вершится не таясь. В стране где насилие разрешено, запрещено защищать себя. До каких глубин отчаяния и ужаса нужно довести человека, чтобы он решился защитить себя. И какой ужас ожидает его за это. Ударившему тебя по одной щеке, подставь другую? Но что, если после этого ударивший пойдет бить других? Зло и насилие переливаются через края метафизической ванны, в которую словно бы погружено человечество. Так может быть стоит остановить того, кто бьет. Ведь насилие как болезнь, ее нужно лечить. А порой больных стоит изолировать, так или иначе. В стране где две жизни стоят двух лет в колонии поселении, убийство бандита-насильника может стоить двадцати лет в тюрьме. Справедливость? Она давно замерзла, скукожилась и атрофировалась. Она нам просто снится, когда ветер воет за окном. Ее никогда не было, нет и не будет. Искалеченные, изломанные жизни, души тех, на кого наплевали, кого вымарали в грязи, в холодном сумраке они ютятся на этом берегу и не видят ничего кроме поднимающегося пара человеческого равнодушия, несправедливости, тупого молчания. Жертва виновна если решится защитить себя. Вот реальность жизни. И эта реальность не поддается изменению в погодных условиях. Жертва виновата сама. Вот девиз большинства. Ее убили потому что на ней была слишком короткая юбка. Ее изнасиловали потому что она гуляла вечером. Она виновата. Не он. Всегда виновата жертва. А вокруг этого пляшет хоровод нелепой клоунады, выкрикивающие фрики, паноптикум уродства. Важные заявления, которые ни к чему не ведут. Беспардонность во всем. Отвратительно.

Насилие и боль царит повсюду. Главное это идея. Никого не волнует равенство или разум. Большие люди твердят об экологии и арендуют частные самолеты, чтобы быстренько смотаться за очередной премией. Большие люди вещают о равноправии и свободе меньшинствам надежно укрывшись за стенами своим коттеджей. Завезите нам побольше их – пусть насилуют, громят витрины, зверствуют. Так мы отдаем им долги считают они. Но так вы открываете новый долг и его сложно погасить, когда очередное тело уже остыло. Какое равноправие может быть когда Б подменяет А. Какое равноправие может быть в мире с позитивной дискриминацией? Это возмутительно, так нельзя говорить. Но это правда. Цирк и фокусничество безумцев. Колесо вращается и не останавливается. Всегда будет боль, всегда будет кровь, всегда будет насилие. Насилие над разумом. Насилие над человеком. Всегда будет феминизм, который не за равноправие, а за господство. Всегда будут чокнутые сажающие своих детей на диету из фруктов, потому что в зрелом возрасте они решили стать ультра-веганами. Идея – это паразит, идеология в любом своем проявление есть доктрина боли и страданий для всех кто не вписывается в ее узенькие рамочки. Циклопы. Поколение циклопов, которое смотрит только вперед, ведь у всех у них один глаз. Они не замечают того, что происходит по сторонам. Жрите пачками говно, которое мы вам преподносим. И может остается быть сумасшедшим стариком, призывающим выкопать себя из говна лопатой? Равенство и братство никого не волнуют если они не помогают получить больше денег. Бесконечная волна третьесортной дряни льется с экранов, из динамиков, ото всюду. А реальные жертвы? Реальная боль? Кому есть дело до нее? Они не вписываются в статистику рейтингов, не поднимают сборы очередному дерьму. Выйди на берег и закричи в эту стену испарений, это тоже самое что кричать среди толпы. По всей стране, по всему миру боль и страдание будут продолжать цвести. Нам будет плевать на маленьких африканских детей с распухшими от голода животами, зато мы будем раздавать «Оскары» по расовой квоте. Вот это финт. Вот это успех. Мы будем увеличивать срок президентства и нам будет глубоко насрать на тысячи и миллионы жизней, пребывающих в тисках нужды, нищеты, почти что рабства. Мы достигли подлинной победы – мы смогли убедить людей, что им нравится их рабство, что они могут его холить и лелеять. Радоваться ему. Искореженные машины и искореженные тела. Убийство если ты врезался в остановку и убил восемь человек….ну максимум семь лет в тюрьме. Конечно. Если хочешь кого-то убить, садись за руль машины, минимизируй ответную реакцию. Ты можешь творить все что угодно если у тебя есть надежные связи – здесь, там, по всему миру. А главное все больше, больше. Набивай свои карманы, они бездонны. Насилуй, режь, расчленяй. Всегда найдется какой-нибудь дебил, который создаст петицию в твою поддержку, а влиятельные друзья анонимно будут собирать деньги на твою защиту. Никто никогда не будет отомщен. Насилие – это недостаток любви. Насилующий сам калека. Как легко рассуждать о прекрасном финале, когда на пути к нему так много боли.

Сбившись в толпу, неприкаянные души убитых и растерзанных сидят на этом стылом, застывшем берегу. Их больше нет. А их убийцы в большинстве своем отделаются пустяковым сроком. А главное – молчание, тишина со стороны тех, кто обо все знал. Они молчат пока обратное не станет выгодным.

Ветер пронзительно завывал. Лютый мороз сковывал все вокруг. На берег вышел босоногий мужчина. Он сел прямо рядом с водой и даже сунул в нее ноги. Из-под своей грязной одежды он достал что-то. Длинную, тонкую красную ленту. Он проговорил:

– Доброта откроет путь, а вам может быть она откроет глаза. Лети и будь дана той, которой ты послужишь. Путь долог, но мы не проиграем.

Лента была подхвачена ветром, взмыла ввысь и унеслась прочь, сквозь водный туман[90]90
  Где-то на просторах Китая, Иисус распахнул свои глаза. Оставивши позади гроб, он двинулся вперед.


[Закрыть].

VIII Утро Вторника

1. Разорванные связи[91]91
  Музыкальная тема данного эпизода песня Electric Light Orchestra – «Telephone Line»


[Закрыть]

– Привет! Как дела?

Эти слова не срываются с их губ, они сидят в полумраке, вжавшись всем своим существом в стену, откинувшись на кровати или бессильно повиснув на стуле перед мерцающим экраном. Это так легко сделать, но так страшно получить ответ. Или лучше сказать, что подлинный ответ заключается в молчании – отсутствии голоса на том конце.

– Тебя не расстраивают эти длинные одинокие ночи?

Ночи, в которых не осталось любви или не осталось дружбы. Ночи под мерцающим фонарем или вывеской аптеки. Отношения так легко разрываются, но так тяжело их восстановить, даже если каждый хочет. Желания слишком мало, потому что мосты рухнули, а непрошенные гости из западной земли воздвигли на их месте высокие, неприступные стены, задавив жизнь и ее цветение. Бог леса мертв, лес мертв, дым поднимается с земли в небо и струится на восток, стремясь оттолкнуть восходящее солнце.

– Вот что бы я сказал, я бы все тебе рассказал…

Почему ты не рассказывал раньше? Отношения рвутся вживую, отношения рвутся по телефону, в социальных сетях и так сложно понять кто виноват – череда недомолвок, общих ошибок или вы будете продолжать настаивать на виновности одного? Один мрачен и печален, но винить проще одного, не заглядывая в свою собственную душу.

– Если бы ты поднял(а) трубку.

Когда-то мы будем общаться не в социальных сетях и не по мобильным телефонам и смартфонам. Ни что не стоит на месте. Все движется вперед. Девочка на метле уже не самый быстрый способ доставки. Но я не футуролог и не хочу им быть. Проблема не в том, что кто-то не хочет поднять трубку, а в том, что каждый боится набрать номер. Так много печальных дней, так часто приходит утро вторника. Яна боится набрать телефон Константина, Константин боится набрать ее номер и сделать еще одну попытку, также, как и боится набрать номер Николая. А Николай боится набрать номер Константина – так ли серьезны его слова о предательстве? Он боится позвонить лишний раз Паше или Полине. Кристина боится набрать решительное сообщение Константину. Ведь сообщения – это новый вид звонка, разве нет? Социальная атрофия. Скованные одной цепью страха, и таких миллионы. Сколько встреч так и не состоятся из-за этого страха. Как много дружеских отношений оборвется раз и навсегда. Я думал про завтра и боялся, что ты меня покинешь.

– Эй! Как ты себя чувствуешь?!

Простые слова и кому не хочется их услышать, признайтесь на самом деле, хоть себе. Неужели вы хотите обрывать связи настолько, что не готовы услышать этого радостного восклицания. Но восклицания заледенели в этот печальный январь и заморозки февраля не помогли им оттаять. Свет прибывает, но также пребывает и молчание. Я думал о тебе сегодня и желал, чтобы это было вчерашнее утро, я думал о тебе сегодня и гадал, что же ты оденешь на похороны.

– Ты все такая (такой) же?

Если снимет трубку, то нет, значит стал лучше, чем был, милосерднее. Какие грехи мы не готовы прощать, что не берем трубку телефона, что прочитываем, но не отвечаем на сообщения? А ведь возможно это ваш единственный шанс.

– Ты хоть понимаешь, что между нами все было на самом деле, не во сне?

Сон приходит и убаюкивает их, пытающихся позвонить или написать, попросить прощения или попросить о помощи. И остается только это – все как будто было во сне. Во сне, который и вовсе может снился кому-то другому, а вы так – иллюзии, фикции. Сон, который вы видели в запертой комнате. Что делает человека настоящим? Неужели то что он может думать. Но разве не думают выдуманные персонажи. Разве мы не притворяемся, что верим в их разумность. Маркс, Ницше, Фрейд – «я мыслю, значит я существую» опровергнуто. Или это тоже мысль, подобная воздушному шарику и запущенная в воздух? Так пощупайте себя, покопайтесь в своих мыслях? Почему вы настоящие? Что доказывает это? Может быть вы тоже чья-то выдумка, картина на холсте Сезанна, персонаж Достоевского, просто мысль ребенка, играющегося в ванной. Чем вы отличаетесь от того, что называется настоящим? Движение по кругу. Вечно заданная орбита. Солнце, живущее десять миллиардов лет. Красивая картинка японского мультика. Может Японию тоже кто-то выдумал. Может выдумано вообще все. Ты и Я и Он. Гу-гу-гу-джуб.

– Мне не верится, воспоминания уже поблекли.

Поблекшие воспоминания как увядшие розы или увядшие дни. Что если ты прожил четверть свой жизни, а что если половину, а что если три четверти, а что если тебе осталось десять, пять лет, а может один год? И ты бежал, бежал пытаясь нагнать солнце, но оно всякий раз ускользало и снова вставало у тебя за спиной. Так получается? Я распахнул окно и обнаружил, что все еще могу дышать, я думал про завтра и мечтал, чтобы это было утро понедельника.

– Хмурые дни, непроглядные ночи

Как много их в нашей жизни, как нам разогнать их, как освободиться?

– Я возвожу глаза к небу. Далекая любовь не принесет утешения.

Так сделай ее близкой, сделай шаг вперед, переступи через себя, пока не стало слишком поздно, пока впереди не осталась лишь чернота, скручивающаяся в воронку.

– И спрашиваю почему, простейшие желания не сбываются?

Потому что ты не рвешься вперед, потому что ты как силуэт на картине, застывший раз и навсегда в определенной позе. Почему люди не двигаются? Почему не шевелятся картины? Почему слова один раз произнесенные не произносятся иначе? Все идет по одному задуманному сценарию, все катится по рельсам. Так если все так – стоит ли дарить этому миру счастливую концовку, может вечная трагедия это и есть его удел?

– Телефонная линия, удели мне немного времени, я живу в полумраке.

Но кто создал этот полумрак – почему ты не можешь подняться, разрушить, окружающие тебя стены и завопить так громко чтобы тебя услышали, услышали наверняка.

Но ты все также остаешься героем красивой, но печальной песни и тебе «никто не отвечает», Анна Каренина все также делает шаг под поезд и это множится раз за разом. Отелло задушит свою Дездемону. Гамлет будет убит. Офелия умрет. Там в этом мире, где царит вечная осень, царит также и красота и может нужно спрашивать с кого-то еще почему так вышло – почему красота неизбежно сопряжена с трагедией. Почему счастливые концовки так редки. Почему наши руки так редко тянутся к телефону, чтобы набрать нужные цифры. Почему мы переминаемся с ноги на ногу вместо того, чтобы сказать то – действительно главное, почему мы жестоки к тем, кому это все-таки удается. Почему доброта и милосердие лишь усиливают трагедию. Лейбниц назвал это лучшим из возможных миров. Но если это так, то страшно представить, какими бы были худшие. И почему мы сами не можем сделать его лучше. Прекратить страдания, прекратить нерешительно сидеть у телефона или мерцающего экрана, оборвать гудки теплыми словами? Почему мы решили, что человек раскаивающийся в чем-то недостоин нашего снисхождения. Почему перекрестки перебегают лишь на мгновение? Почему вы не замечаете знаков? Или вы их заметили? Тогда остается надеяться, что вашей доброты хватит для того, чтобы преодолеть фальшивый сумрак. А если не хватит – то большего вы и не достойны. Возьмите телефон, скажите добрые, теплые слова, оборвите круг порочной вражды.

– Во тьме ночной я буду терпеливо слушать, эти вечные гудки.

Я не позвоню никому сегодня, и уж точно никто не позвонит мне. Отвернись от меня, и я покрою себя печалью. Пусть ад обрушится на меня, и я отдам свое сердце печали. Пусть ад обрушится на меня, и я попрощаюсь с завтра.

Боль растекается по рукам выше локтей, но уже не так сильно. Вместо того чтобы делать правильные вещи, мы делаем неправильные. Все началось с неправильной вещи и может ли закончится хорошо? Боль – это тоже выход, когда тебе больно снаружи, уменьшается боль внутри. Они сидят и смотрят на телефон, но так его и не поднимут. Возможно потому что это не лучший из возможных миров. А Ньютон был редкий козел. К чему это? Просто потому что я могу. Полезная информация. Покопайтесь и удивитесь. В это утро вторника все сжимается подобно пружине, подобно разрезанной коже. Календарь улетает подхваченный ветром, в нем так много вторников. Так много этих печальных, печальных дней, которые все прибывают и прибывают. На смену выброшенному календарю приходит новый и в нем все тоже самое, только быстрее, на один шаг ближе к смерти, ну знаете, с перебоями в дыхании. Они осваиваются с тем, что это новый год, но не знают, что он принесет им, и принесет ли вообще. А если и принесет, то это будет лишь ложь – все это ложь, ложь утра вторника.

2. Я[92]92
  Музыкальная тема данного эпизода песня группы The Killers – «Jenny was a friend of me»


[Закрыть]

– С 23 февраля вас, Константин Евгеньевич, – произнесла Даша, первокурсница, за ней в качестве мини-делегации собралось еще три человека – Алексей, Ангелина и Александр. Аудитория радостно загудела, когда я принял их подарки. Даша посмотрела на меня весело, махнула головой, что раскинуло подобно вееру ее длинные, рыжие волосы. Красивая девочка. Ангелина тоже была симпатичной – худое лицо, обрамленное черными локонами, она смотрела скромно, потупив свои холодные голубые глаза. Алексей был наглым парнем – как я понимал, заводилой компании и любителем оторваться, у него были белокурые волосы и надменный взгляд. А Александр, что же я могу сказать про Александра – да в общем-то ничего. Разве что указать на то обстоятельство, что он вне всякого сомнения встречался с Ангелиной. Они постоянно были вместе, вместе приходили, вместе сидели, вместе уходили. Я принял их подарок – не слишком ли это, дарить виски на 23 февраля? Но зал сделал свой выбор, я же послушно ему подчинился[93]93
  Зал должен сделать свой выбор. В конечном счете все зависит от него. Зал не должен быть зрителем этого шоу, который как будто не при чем. Это приглашение к танцу. Закружись со мной в вальсе. Пройдись по улице-кольцу и сворачивай в сторону от центра – там меньше людей и намного красивее. Танцуй, танцуй и посмотри вверх, на тебя падают снежинки, и ты прекрасна или прекрасен в этом свете и блеске. Подумай хорошенько. Не переставай думать. Иначе…ты получишь лишь обертку, а не начинку.


[Закрыть].

Началась лекция, посвященная в первой половине патристики в целом, во второй половине философии Августина Блаженного, в частности. Ох уж эти первокурсники, с их более старшими товарищами мне было как-то легче что ли. Но они слушали, кто-то даже что-то записывал. Даша, сидевшая прямо напротив моей парты – моего трона, на котором я по обыкновению сидел, когда не прохаживался по аудитории, строила мне глазки, она знала, что красива, да и мне, признаюсь честно, было приятно на нее смотреть. Ангелина, Геля устроилась неподалеку, также на первом ряду, она выглядела как всегда робко, словно чем-то забитая, потерявшаяся девочка. Чуткий, аж челюсти сводит, Александр восседал рядом, улыбался и не обращал на свою девушку не капли внимания. Алексей по обыкновению устроился в конце аудитории, вальяжно развалился, смотрел с усмешкой. Что его так веселит? Я? Тема? Сам факт процесса? Культурология странный выбор для такого мажора. Но разве это мое дело? Лекция ползла вперед. Тертуллиан сменил Оригена, а еще через несколько поворотов истории им на смену пришел Августин. Вот его общие установки, вот теория времени, отображения значительного, коренного перелома в восприятии действительности, вот теория общества, существующего и грядущего. Столько мыслителей промелькивало подобно метеорам на моих лекциях. Интересно, чтобы подумал человек знай он, что работа всей его жизни сведется к нескольким страницам в учебнике и нескольким минутам рассказа на лекции. Но с другой стороны – мы, достанется ли нам хоть такая память? Вряд ли. Мы не получим и строчки, разве что на могильной плите. Я попытался отряхнуть себя от мрачных мыслей, что текли во мне вторым потоком, помимо собственно лекции, но ничего не получилось. Мысли оставались мрачными – разве что менялось их содержимое. Вот в голове всплыли Николай и Яна – оборванные связи. Как? Что? Почему? Едва ли мы поймем. Нужно принять как данность, что их больше нет в моей жизни. Яна…оказалась ошибкой, неудачным экспериментом. Николай, казалось бы, рано было сдаваться, я же не хотел ругаться с ним, за дружбу нужно бороться. Но я уже успел привыкнуть, что связи рвутся и по совершенно ничтожным поводам. Просто обрываются и все тут. Здесь же была веская причина – я его подвел, он считает, что вообще предал. Ох, хватит об этом.

– Таким образом Августин фактически озвучивал принципиально новую теорию времени, отличную от той, что была принята в античности, возможно это его основной вклад в историю человеческой культуры. Конечно он вывел все это из библии, но он сумел оформить эту теорию должным образом. Итак, вы должны запомнить это. Время, согласно Августину, течет из прошлого в будущее как единый, поступательный поток, в нем не случается повторов и попятных движений, время связано с идеей усовершенствования жизни, торжества Града Божьего, победы божественного над греховным.

Аудитория следила за моей мыслью с интересом, но вряд ли с глубоким пониманием. Да и действительно, что ей за дело до патристики и Августина Блаженного. Второй семестр вступал в свои права, с момента ссоры, перевернувшей все, прошло больше месяца, унылого месяца, но время текло вперед, как и говорил Августин, только едва ли к торжеству Града Божьего. Геля скромно подняла руку, я кивнул, раздался ее тихий, запуганный голосок:

– А какая теория времени нравится больше вам? – она уставилась на меня своими голубыми глазами, словно надеясь получить какую-то опору во мне и моем ответе.

– Ну мне больше всего нравится теория Канта и затем Эйнштейна, но до этого нам еще очень далеко.

– А мне…

– Помолчи, Геля, – строго, хоть и тихо оборвал ее Александр. Геля сложила ручки на коленях и умолкла, выглядя виновато и испуганно.

– Ну на этом мы заканчиваем нашу лекцию, перерыв.

Я поспешил на перекур. Всему свое время. И время собирать камни и время их разбрасывать. И время для войны и время для мира, надеюсь для него еще не слишком поздно.

Вернувшись я столкнулся с Дашей, она буквально врезалась в меня, когда я входил в аудиторию:

– Ой, извиняюсь, – на смену мгновенному замешательству снова пришла хитроватая улыбка.

– Куда это вы собрались, перерыв окончен.

– Ха, да я просто хотела…

– Нет уж, – Даша уже обошла меня боком и собиралась выскользнуть в коридор, но я знал, к чему все это поведет, снова будет болтаться где-то полчаса, так что я, ухватив ее за бока просто переставил ее вновь в проход между партами, Даша засмеялась.

– Да ладно вам, да ладно вам, да ладно вам, – я подтолкнул ее к месту, она не переставая смеяться сказала, – а с вами надо быть настороже, Константин Евгеньевич.

Я прошел, снял пальто и объявил о начале семинара. Первой темой было – королевства вестготов и остготов на территории бывшей Западной Римской империи. На прошлом занятии все еще пребывали в какой-то спячке, так что первую тему мне пришлось назначать самому, в виду отсутствия желающего ее забрать. Мой странный выбор пал на Гелю. Когда я огласил тему, она скорбно, сдавленно, вздохнула и медленно вышла к доске с листами бумаги. Я внимательно посмотрел на нее. Худенькая, печальная девочка, с черными волосами чуть ниже плеч. Она была одета в белую рубашку и черную юбку. Она обвела взглядом аудиторию. Лучше бы она этого не делала, только начала больше нервничать. Что она там надеялась увидеть – плакат с надписью – «Ты можешь не отвечать»? Наверно так. Я вдруг осознал какую ошибку совершил, назначив ее на эту тему. И о чем я только думал, черт побери. У нее был вид как будто она сейчас рухнет в обморок. Но внезапно она начала:

– После падения Западной Римской империи на ее территории образовался ряд варварских королевств. Я расскажу вам о королевствах…о королевствах… – Ее вновь переклинило, она вся затряслась, я не выдержал и, ненавидя себя за это, произнес слегка издевательским тоном:

– Ну что вы так паникуете, начали же, продолжайте, а то еще упадете прямо здесь.

– Я… – слезы упали на листы бумаги, что она по-прежнему держала в своих руках, вцепившись в них так, словно они могли защитить ее от всего на свете.

– Ну вот…Что вы в самом деле? Боже, обнимите ее уже кто-нибудь, а не то я сам ее обниму, – зачем я говорю таким тоном? Я уже порывался встать и выполнить свою «угрозу», когда Александр порывисто вскочил и подошел к Геле, он приобнял ее встав между ней и мной, он не смотрел на нее, он смотрел на меня, с каким-то гневом и…ревностью? Он что, тоже с ума сошел? Он наконец обратился к ней:

– Геля, почему ты опять… – она вдруг вырвалась из его некрепкого, какого-то неискреннего объятия и побежала прочь из аудитории, ее невысокие черные сапожки замелькали мне прощальным жестом. Я посмотрел на Александра. Вид у него был не как у парня, чья девушка только что разрыдалась, а скорее, как у конезаводчика, которому сказали, что продаваемая им лошадь не очень хороша. Его вид был мне почему-то крайне неприятен. Я не выдержал и наконец сказал:

– Садись уже наконец. Ну что ж видимо эта тема нам сегодня не светит…значит перейдем к следующей?

– Константин Евгеньевич, – пропела Даша прямо передо мной. – А давайте я расскажу ее тему, она же листы бросила, конечно придется читать, но зато тема не пропадет, что скажите?

– Даша, ты спасешь мир! Иди и читай!

– Хорошо, – Даша сладко потянулась. На ней была узенькая футболочка серого цвета, представлявшая ее в крайне выгодном свете и красная юбка. Она вышла и начала читать.

– Среди этих королевств были королевства вестготов и остготов…

Я словно уплывал куда-то с улыбкой смотря на эту красивую девушку, явно затеявшую все это с целью привлечь к себе повышенное внимание. Так же я думал о другой, убежавшей и скрывшейся за дверью, Александр и не думал пойти ее искать. Алексей сидел и улыбался происходящему. Я думал обо всех них и о других – Яне, Николае, Кристине, обо всех нас, ходящих под этими небесами, но едва ли впущенными в Град Божий[94]94
  Загадка одиннадцати, спасибо, Софи. Один – мимо. Пятеро пребывают в предпоследнем, пятеро ходят под солнцем. Один – в подвешенном состоянии. Что вам еще нужно. Хотя со счетом можно и запутаться. Особенно сейчас. Сейчас слишком мало данных для разгадки, но они появятся – в нужное время. Помните, помните, помните…Утекая в будущее сохраните часть прошлого, а когда придет время встряхните все что есть в сознании в небо и пусть буря закружит ваши мысли и закружит вас, а затем вы…впрочем, всему свое время. Ах, Софи еще не загадала загадку? Но я же уже сказал – время здесь не линейное. Прошлое в будущем, будущее в прошлом.


[Закрыть].