Текст книги "В ожидании полета"

3. Я[207]207
  Музыкальная тема данного эпизода песня группы Renaissance – «Africa»


[Закрыть]

Лес шумит, пчела летит. Как притча, как асана – займи позу уснувшего льва. Лес кучерявисто свистит ветерком в своих возвышенных кронах. Деревья покачиваются и нагоняют на нас запахи, все в них смешено, и даже бешено. Пахнет пивом, мясом из шашлычной вдалеке, молоком упивающим детей, смехом и теплом остывающих машин. Лес принимает в себя все это. Лесу все равно, каким бы он не был. Спонтанная прогулка. Субботний день пройдя за половину… Веди меня – вот моя рука! Их руки приподнимаются вместе с пивом – чок! За скорое лето! Шоу на троих, но не бутылка водки, это было бы слишком. Даша и Алексей. Возжелавшие остаться на четыре часа на моих занятиях, только чтобы подкинуть, как выразилась Даша, «хитрый план» – прогуляться со мной и выпить пиво. Сколько раз обжигался, но юное соседство будоражит, манит. Да и не прочь я был чтобы они остались. Сколько раз замечено было, что самые оторванные любят просиживать штаны, если речь идет хоть о кратком приключении. Ну а с меня что взять? Даша все же милашка. Чтобы не происходило – привлекательность – всегда привлекательность. Как березы всегда березы. Как дубы всегда дубы. Вот я и не прочь полюбоваться на нее, а уж выпить – всегда пожалуйста. Отказал Яне. Так вот. Словно оторвал длинную клейкую ленту с волосатой ноги. Ужас. Больно делать больно. Разрушительно разрушать чужие ожидание. Но в том-то и дело, что они – чужие. И она – чужая. Не могу нести сей крест. У нас по городу ходит сумасшедший косплеер Иисуса – реально в обносках и с деревянным крестом. Может и я так сдвинусь, но изображать буду Моисея – расступитесь воды вешние. Ыы. Да и обязательно по-дебильному захихикать. Ицхаку понравится. Не помню – есть ли у нас? А? Скажите громче, прошу. У каждого по четыре бутылочки. Даша, боже правый, интересно-интересно. Накидается ли? О, это всегда открывает перспективы. Но до дому далеко, а я не резиновый – после пива часа полтора сливаться. Вот Алексей останавливается и нескромно справляет нужду за стройным деревцем, листья так красиво блестят на солнце, трава подрагивает – хотел бы я так изливаться. Но суть в том, что я так тоже и делаю. Беру, сажусь и делаю. Вот как сейчас. Ой, то есть попозже, надо хранить представления о моей скромности и возвышенности в Дашиной головке. Мяу. Пчелка. Живем ради? Созидать – это не творить идолов и копии – это создавать точки напряжения, гравитационного возмущения. М?

– Что вы сказали? – осклабился опустевший Алексей.

– Создавать что-то это творить точки напряжения, призму для улавливания действительности.

Бедная Яна. Мне было правда грустно. Как-будто в свое сердце нож воткнул. Но…

– А что вы создаете? – икнула Даша. Я принял позу оскробленности и неуемности в попытке оправдать свои ошибки.

– Пока что я в долгом отдыхе, но хочу же и что-нибудь сотворить – докторскую написать, или книгу вдруг, но пока что, впрочем, я и статью никак родить не могу. Точнее одну я написал, но она не ах.

– О… – опечалилась якобы Даша, но знаю, что это не так. Как же, опечалится она. – А вот у меня другая проблема, я люблю фотографировать.

– Всякую пошлятину, в стиле ню и жесткач! – со смешком вкручивает Алексей.

– Что?

– Ах, Даша, так я и знал – по вам было видно, что перед вами лежит путь порнооператора, вам надо было поступать в институт искусств, – нравоучительно выдал я.

– Да идите вы! – расхохоталась Даша. Весьма заразительно. Я подключился к ее смеху. Алексей же возвел очи горе. Снобистская морда.

О лес, петляй нас своими тропками, заведи нас туда, где скрывается от глаз само существование иных людей, оставь нас там и дай насладиться счастьем тишины. Или хотя бы пивом. Я отпиваю.

– Никуда мы не пойдем, точнее Алексей может и пойдет, но я останусь с вами и проконтролирую.

– Хотите поучаствовать? – Даша аж зажмурилась от нахальности своего шутливого вопроса.

– Ага, как сценарист! – Куда это меня понесло? Надо съехать с этой темы. – Так и что с вашими фотографиями?

– Ха, ну в том-то дело что я не знаю – достаточно того, что они мне нравятся или для того, чтобы я почувствовала себя довольной, мне нужно положительное мнение других людей.

– Серьезный вопрос, прямо философский.

– Срать на людей.

– Что?

– А?

– Насрать на людей – важно только то, что ты считаешь. – Заявил Алексей.

– Я подумываю что так и надо, – улыбнулась она.

– Ну нет. Мы есть производное от ожиданий и мнений окружающего нас мира. Художник, как бы он это не отрицал – стремится к признанию – это естественное увенчание его творческой сути.

– Вот вы же что-то сотворили?

– Ну…да. – Да уж, сотворил.

– Получили признание?

– В какой-то мере – может чуть больше чем многие другие на моем месте. Но срок этому признанию краток и обычно смывается в возлияниях в тот же вечер. – Мда, это так. Тут сложно спорить.

– Но вам это краткое признание принесло удовлетворение?

– Бывали удовлетворения и получше.

– Я уж надеюсь, – Даша медленно прикрыла одно веко – что за пошлое подмигивание? Прелесть! Улыбаюсь.

– Тут, дайте позанудствую, все дело в том, как вы к этому относитесь – конечно Алексей прав, плевать на людей. Но просто у настоящего художника, артиста, чем бы он ни занимался, творчество на первом месте. Обычный человек доволен тем, что за работу ему заплатили, а дома стремная жена, ну, или вдруг не стремная и чертовы дети. А художник – отдает себя целиком тому что он делает, тому что он творит. А когда он это сотворил, сил похвалить самого себя у него уже нет. Вот чтобы не втоптать себя в грязь, он и нуждается в мнении других, даже если он их призирает. Так что ты, Алексей, не думай – плевать на людей, но увы, они нужны.

– Да мне просто плевать, – нахально улыбнулся он.

– Вот, можете вы сказать, Константин Евгеньевич, – Даша отпила из своей бутылки, закончила ее – выкинула в кусты и состроила мне глазки.

– Мусорить в лесу не круто, – сказал я и сунул свою пустую бутылку в сумку.

– Ой да ладно вам! – махнула рукой Даша. Рыжая засранка. Стройные ножки в узеньких синих джинсах, белая рубашечка в точечку, на выпуск. Ох, посмотришь на нее и закружится голова. Но ведь я помню, что было вчера. Пятница – утро субботы – суббота ближе к вечеру. Кристина – Яна – Даша. Сложный узор, опутывающий мое сознание. Линию с Яной я кажется обстриг, но ведь… такое лучше выкинуть из головы. Но я смотрю на Дашу как-то иначе, чем стоило бы на нее смотреть. Хотелось бы наслаждаться ей, ее красотой и думать, чтобы из этого могло выйти, но ведь…

– А скажите, вот лично вы значит зависите от мнения презираемых вами людей, хоть от нашего? – Криво улыбнулся мне Алексей. Вот ведь. Остренько. Если и я считаю себя художником, артистом – а я считаю, ради чего все мои перфомансы на лекциях? То получается мне нужно их одобрение…хоть мне и…плевать? Ха.

– Ловко. Ну смотри, я с вами пиво пью, я уже не могу вас считать презренными. Хотя бы сейчас, – хитро и я могу сказать.

– Но люди для вас что? Вот сидим мы – вы вихляете на сцене и наши вопросы и наш смех для вас показатель, что вы делаете все так, как и хотели? А на самом деле на людей вам плевать? Люди для вас что? Вообще? Ведь ничего – просто компенсация выхолощенному представлением актеру?

– Хах, шел бы ты…потом дальше учиться. Остренький ты парень, Алексей. Ну, конечно, одобрение в таком смысле означает для меня, что я в форме.

– Нет, вы скажите, что для вас люди? Ведь вы сами сказали – есть художник и есть презренный мир вокруг. Вы себя художником считаете, а следовательно, люди важны для вас только постольку как они соотносятся с вашим творчеством?

– Пожалуй да, в каком-то смысле, но, а вообще, мне наплевать на тебя, Алексей, – я рассмеялся. Он улыбнулся, довольно.

– Вот – тут-то и оно. Вы как я. Вам плевать. Пусть я и не художник – мне просто плевать на всех.

– Но, вот тут, дружок и загвоздка. Мне еще не плевать на людей в том смысле, что я могу ими любоваться – вот, например, Дашей, черпать в них вдохновение, относится к ним эстетически.

– Говорю же – вы художник. А мне просто плевать. Но и вам плевать – это ваше эстетическое отношение опять же важно только относительно вас как художника.

Я улыбнулся:

– О’Кей, о’кей, будь, по-твоему. Но, знаешь, так можно обосновать что угодно – в том-то и дело, что я понимаю, что всякое заявление подобного рода, это очередной продукт творчества, эдакого творчества личной философии – это призма, через которую мы смотрим на мир. И разница между художником, философом, артистом и обычным человеком в том, что первые, особенно философы, – я усмехнулся, – понимают, что на все можно смотреть через разные призмы, а другие прирастают к одной и все.

– Пф, мальчики я с вами больше не пью, толи окосею сейчас, толи наоборот совсем отрезвлюсь, – негодующе проговорила лишившаяся внимания Даша. И впрямь, кидаюсь на то, чтобы как следует поспорить, обычная ситуация.

– Ладно, ну и вот – все же вы меня не убедили, что вам не наплевать на людей, – победоносно кивнул Алексей.

– Знаешь, я уже много лет пытаюсь убедить в этом себя самого, ты будешь следующим в очереди. – Улыбнулся я. – А теперь подумай почему для тебя было важно все это «вы как я», «похожи», «тоже».

Алексей бросил на меня хмурый взгляд, но больше ничего не говорил. Я тоже махнул на него рукой. Пусть пьет и строит из себя мне-на-всех-плевать-крутого. Переключусь лучше на Дашу. И переключился. Пошли удары бутылка о бутылку, анекдоты на тему кто-когда-с-кем пил и так далее, обычный треп, когда люди знакомы мало и еще много чего есть рассказать. Хотелось бы мне посмотреть на нее так, как смотрел еще недавно, провести рукой по ее шелковистым рыжим волосам, мысленно примерить с нее джинсики – ну вы поняли. Вначале это всегда так интересно. Начало обещает всегда так много. А потом оказывается, что ты смотришь какое-то дерьмо. Но сейчас…я смотрю на нее по-другому, я бы хотел, но ведь… неужели я смог бы на такое решиться? Я не только опешил…мне было…правда приятно?

Мы шли и весело болтали, хоть мои мысли порой и ускользали в сумрак вчерашнего дня. Даже Алексей порой надменно вставлял свои пять копеек – зачем была нужна ему эта прогулка? Не кажется мне что влюблен он в Дашу, неужели больше не было чем заняться? Ехал бы домой, черт возьми. Мы перешли дорогу и углубились в очередной типа-лесок, у старого здания университета, раньше когда-то я тут начинал учиться, а потом там поселились квадратноголовые. «Мы сотрудники университета» – и размахивай дурацким удостоверением. Боже мой, кто поймет-то? Неожиданно впереди замаячила знакомая фигура, вот уж кого я давненько не видел и, ба, что я вижу – тоже с пивком – Рома! Мы сошлись:

– Привет! Кого я вижу! – мой голос был уже слегка деформирован возлияниями. Ну-ну, держись, держись!

– Привет, давно не виделись, – Рома хмыкнул и тоже приложился к бутыли.

– А я тут гуляю, со своими студентами, – я подмигнул ему. Правильный человек. Грех такого не побесить – ну же, возмутись!

– От тебя такого и ждешь, – солидно усмехнулся он. Все-таки солидно, женатый человек, с машиной. С ребенком. Лучше бы махнул их на собаку. Меньше мучиться придется.

– Знакомьтесь, – пьяненько провозгласил я, – Это Рома! А это мои студенты с первого курса, просвещаю-с, Даша, Алексей, кто есть кто, думаю понятно?

– Привет, философская пьянка с преподавателем, ага?

– Привет, ага! – радостно засмеялась Даша. Рома посмотрел на нее оценивающе, как будто приподняв бровь. Алексей просто кивнул ему. Он явно пребывал в собственном-мать-его-мире.

– А ты-то что тут делаешь? Почему пьешь? Один? Сплавил жену с ребенком? – конечно, подколол я его, как обычно.

– О, у Константина Евгеньевича друзья женаты-и-с-детьми? – вновь хохотнула Даша. Рома улыбнулся ей, ну надо же, надо же.

– Я крупно поругался с женой, достала… – скрипнул зубами он. Ух ты, что-то новенькое.

– А что так?

– Да…тебе не понять.

– Ну куда уж мне.

– Ты же не был женат.

– Ага, понимаю, женитьба сразу переводит тебя в касту небожителей, прямо как ампутация ног. И рук! – ох, все-таки пиво я люблю крепкое.

– Да не хочу я об этом.

– Жаль, что ты пьешь, покатал бы нас, мы бы тебя развеселили.

– Да уж, катай всяких прощелыг.

– Эй, мы не прощелыги, я во всяком случае, нет! – Даша грациозно отставила правую ножку в сторону – на носок и отхлебнув пива гордо поглядела на Рому, ну как гордо? Пьяно-гордо.

– Вот скажи Рома, ради моих философских друзей – в чем смысл жизни?

– И много вы выпили? – насмешливо вопросил он.

– Да нет, им полезно будет услышать это от взрослого, состоявшегося человека с семьей, – ответочка с укольчиком.

– Ну, – он кажется принял это всерьез, – смысл в том, чтобы быть независимым, самодостаточным человеком, которому хватает всего.

– Хватает всего – это неинтересно, нужно всегда жаждать. А это слишком сыто.

– Тощие разговорчики. У меня все есть. – Как глыба упала, отрезал он.

– А на людей вам плевать? – неожиданно вставил Алексей.

– Что? – удивился Рома, – нет, не плевать конечно.

– Все понятно, – и вновь уполз в свой панцирь.

– А я могу сказать в чем…ну пусть не смысл жизни, но что определяет меня, – с нотками превосходства, типично женского, заявила вдруг Даша.

– Да? И в чем же? – с интересом обратился к ней Рома.

– Я могу получить все что захочу.

Мы с Ромой разулыбались:

– Смелое заявление.

– Да уж, поосторожней с этим, а то это легко поправить. Хочешь зачет по моему предмету?

– Ээ… ну да, – как-то непонимающе отреагировала Даша.

– Вот, значит не получишь!!! – расхохотался я.

– Эй! Что?! Так нечестно!

– А вот не надо делать громких заявлений, – коварно улыбнулся я.

– Ну вы же это не всерьез? – Даша смотрела ошарашенно.

– Я подумаю над этим.

– Ох, – Рома опустошил свою бутылку. Наверняка первую и единственную. Правильный человек. Наверное, после куска хлеба за руль не сядет. – Пойду я, развлекайтесь, детки.

– Иди-иди, папочка, надо будет как-нибудь увидеться, м?

– Да, конечно, давно пора. – кивнул он. – Пока, – он поднял руку прощальным жестом.

– Пока, Рома, еще увидимся, – певуче прошелестела Даша. Рома посмотрел на нее и вновь улыбнулся. После этого он развернулся и побрел к себе домой. В лапы. Ох.

Мы постояли еще, выпили еще, поговорили еще. Еще еще еще разговоры и выпивка это то в чем мы умеем не так ли даже если это ни к чему не ведет просто способ унести свою тяжкую ношу опираясь на чужие крылья лети лети рядом со мной так далеко как только сможешь посмотри на меня своими серыми глазами но ведь там были серые глаза похожие но другие и рыжий цвет не проступал тогда сквозь цвет белый слепящий как раскаленное солнце как что-то что кует кузнец-колдун как забава нарождающегося человечества как что-то что только будет что только предстоит что-то что-то ох неужели я всерьез надо свернуть скоро я уеду и может это погасит костер что горит во мне я не хочу чтобы он горел но правда ли это неужели я не думал об этом думал а Даша она такая красивая но я уже не смотрю и уже не думаю ведь вчера было было вчера и что-то поселилось во мне и проросло сквозь мои мысли и вот мы стоим уже на остановке и Алексей уже уехал а бутылки были допиты и даже прошло время когда мы бродили по обрыву что за корпусом где я когда-то начинал учиться и мы говорили и Дашины ноги будоражили мое сознание но как-то не так не так как должно было бы быть и мы пошли на остановку и он уехал наконец-то и еще неделю бы назад моя голова закружилась от того что рядом она от того что я опьянен и от того что она тоже и она была бы верхом желаний для меня но теперь я не думаю так я бы хотел так думать но ведь и она сказала что может получить все но она как та что говорит тот или другой не все ли равно а где-то есть мир в котором может быть не все равно и я был бы готов рискнуть и поставить свою голову на заклание призракам ада но может быть стоило бы рискнуть да рискнуть и кинуться вниз в эту пропасть а Даша стояла передо мной и заметив что двинулся ее автобус она сделала шаг и перенесла свой вес на носки и она была достаточно высокой чтобы мне не наклоняться и я бы хотел сказать да я бы хотел сделать это да но я уже не могу и может быть я буду жалеть об этом да я буду но я хочу большего чем она может мне дать и я убираю руки за спину и чуть приподнимаю подбородок и в ее глазах проскальзывает обида и она говорит до свидания и я смущенно улыбаюсь и киваю ей и говорю пока и она разворачивается к автобусу и я все вижу этот взгляд с обидой но вчера кое-что изменилось и я думаю об этом и я хотел бы не думать и я постараюсь выкинуть это из головы но сердцем я уже чувствую что не смогу это сделать потому что вчера было и потому что я хочу чтобы оно повторилось снова

4. Дороги и Дома[208]208
  Музыкальная тема данного эпизода песня группы Sigur Rós – «Gobbledigook»


[Закрыть]

Нечего прятать. Но она прячется сама. До 18 лет. Не курить, не пить, жить в детском доме. Ничего из этого она не хотела. Но последнее ее реалия. Ветром овеянный призрак. Чокнулись текилой. Четверо. Константин, Паша, Рома, Артем. Работал в ночь, хороший парень. Теперь хочется пораньше лечь. На следующей неделе зачеты. Пришла пора. Сергей. Вопрос: почему он любит Полину? Ответ: он не знает. Вопрос: что для него любовь? Ответ: все. Вопрос: верит ли он, что его любовь разделят? Ответ: да. Вопрос: почему? Ответ: потому что он знает, что она настоящая, а настоящая любовь увенчивается взаимностью. Стучит. Стучит. Стучит. По барабану. Он теперь сидит здесь – рядом с баром. Металлический барабан. Барабанщик Геша. Чокнулись текилой – снова. Восклицает Константин:

– Наконец-то собрались.

– Что с Николаем?

– Ох.

– Я с ним повидаюсь.

Крутится перед зеркалом. «Я ни в чем не нуждаюсь. Я – хочу». Рыжая. Сиреневая рубашечка и черные шортики, до колен с мохрящимся низом. Он еще узнает. Так будет. Кружится перед зеркалом. Красивая. Пойдет сегодня – типа свидание. Ох. Просто перед тем как переспать, нужно поесть. Так она хочет. Боженька кокнул романтику. А семантика такова, что ей бы хотелось, но рельсы проложили в обход и как выбраться она не знает.

На Вавилова. Три этажа. С девяти лет. Мама была пьяной. Чиркнула и закрыла дверь. Ненависть к той, кого она не хотела. Даша одевает туфельки. Сердце замирает. Пальчики. Фетиш в стиле Тарантино. Алексей смотрит на отца. Курит сигару дома. Прикладывается к джину. Скажи «джииииин». Но нет волшебной лампы. Богатые и занятые. Затрещина в пять лет. Первая, да не последняя. Беги, тебе оплатят. Почти не ночует. Где-то там вдалеке, налегке, без забот и хлопот, отравленное сердце. Голубые – поднимает к небу. Черные мокрые волосы. Он уехал к родителям. Опять недоволен. Чем? Да всем на свете! К ноге, милая. Разорвать круг. Но как? Поджигает яичницу – всесожжение. Может он иудей? Бытие и Исход. Комплекс избранного. Помыкание.

По Вавилова налево. Ближе к центру, ближе к острову. Где нет людей. Где ветер ласкает лицо, которое никто никогда не ласкал. Слезы не катятся – они уже кончились. Только сердце сжимается. Он видит сон. Он видит постамент, а на нем книга. Очень толстая, она словно растет. Название не разобрать.

Перетасовка.

Уголек. Разжигает. Кочегар.

Поезд мчится на север. Очаровательный поток. Я в курсе неувязки.

Он красил дома. История, рассказанная кретином. Бенджи.

Она выходит на берег в долине ветров. Насикать. Кис-кис-кис. Она гладит своего котенка. Такой же как она. Заброшенный. Как найти приют под всевидящим оком? Куда скрыться? Если знаешь.

Уродливые дома ведут ее по этой улице.

На кровати. С бутылкой под боком. Кружится. Встает и идет в ванну. Он видит бритву. Он берет ее и касается кожи на руке. «Дай мне почувствовать, что я еще жив». Святитель. Как в Германии Санта-Клаус. Проступила кровь. Рождество в конце мая. Мая – так себе имя, простите. Спустить на всех собак.

Перетасовка.

Дух, раскрывающийся через свое инобытие и идущий к познанию себя и утверждению свободы. Приставить к груди его пистолет.

Продумывание плана на лето. Писать. Несмотря ни на что. Придется без него. О, милая. Тут ты ошибаешься. Яна трет виски. Скоро экзамены. А через дорогу от бара КФС. Гадостная гадость, но приют уставших туалетчиков.

Заваливается в бар. На органном зале. К мессе, проклятые и невидимые! С ним Иван, Олег, Катя, Лена и Владимир. Пускают пиво на шестерых. Белобрысый, при деньгах. Пропьем сей день, друзья! Две компании, фундирующие центр города. Зеленая крыша. Джеймс – акула.

В кафе, посреди шума. Несет кофе. Умница. Хорошая девочка. Но надо как-то обустроить твою жизнь. Да, ты любила. Но ему было нужно лишь одно. А ты была не готова. Тебе нужен долгий срок и все всерьез. О, дева. Полная неделя на работе – это не для тебя. Учиться тоже важно. Но и свои деньги. Родители довольны. Каштановые волосы и передник. «Милая официантка» – заявляет парень и ты его слышишь. Чуть краснеешь.

Обрек сынов Азии на смерть. Первый из трех. Вилли и водевили, у Вилли был кузен Ники, часики играют – тики-тики. Сожри змею! Ты и еж!

Мамочка орала. Да, она орала. Мой. Все еще. Хоть и молчит. Да она и не развивает наступление. Последние выходные весны. Закончилась школа. Что делать? Он говорил, что скоро уедет. Пусть мысли о ней будут с ним. Она готова подождать. Написать, как ни в чем не бывало? Да, но чуть позже. Она прочла это в его глазах. Чтение Пи.

Объятия приветственные. Он живет один. Ему двадцать один. А ей в марте стукнуло девятнадцать. Не держась за ручку. Чтобы быстро заскочить под одеяло. Длинные ноги. Тонкие руки. Прямые волосы, поцелованные отблеском солнца. Последние выходные весны. Лето стучится в дверь, и первые пилигримы устремляются на пляж. Вода там так себе. Не стоит купаться. Отрастет еще чего. Мы приставили пистолет к виску планеты и грохнули ее? Не знаю…Бог Гор египетский прогадал с предсказаниями. Забастовка младшеклассников. Сократить рождаемость? Ну в Африке и Азии об этом не думают. Вымри, мир подмявший человек. Так что ли?

– Проблемы с женой? – так и тянет улыбнуться.

– Да, есть такое.

– Все не помирились?

– Нет.

Елизавета стоит на мостике и смотрит на текущую воду. Теки река, теки, там куда ты течешь, там бы хотел я быть. Что тебя определяет?

Ничего – был старше, теперь моложе стал.

Мое будущее с ним.

Спокойствие и сосредоточенность.

Честность и искренность.

И меня тоже.

Борьба за справедливость.

Пустота.

Зеркало.

Знание.

Родители.

Красота.

Долина.

Она несет очередную порцию текилы. Красная футболочка и длинная черная юбка. Хороша.

– Через две недели улетаю.

– Когда вернешься?

– В середине августа.

– Долго.

– Да, твою мать.

Если я влюблюсь в тебя, пообещаешь ли ты быть честной со мной?

Ты же возьмешь меня за руку? Ты же заберешь меня в этот полет? Прошу, забери. В небеса.

Я справлюсь? Все это пройдет?

Смогу ли я когда-то вновь поверить? По-настоящему?

Я ведь добьюсь? Боже, скажи, что я смогу.

Можно ли изменить этот мир к лучшему?

Что мне делать? Что?

Когда пройдет эта жизнь? В ней нет тепла, один лишь холод и липкие взгляды

Какой смысл? Зачем мы все здесь? Почему мы играем?

Я ведь всего лишь хотел. Почему они так со мной? Вот и получите.

Ты же смотришь на меня? Смотри. Он думает обо мне? Я заставлю его думать?

Папа ты любишь меня?

Ветерок обдувает ее лицо.

Он обращается к официантке:

– Джин.

Двойной зажим. Сакрализация насилия.

Катя гибкая девочка. Иногда они с ней.

Пустой треп. А вечером в клуб. Марафон. Как-то я видел кровавую Мэри. Ну и музыка там была. Вову могут и не пустить – он мелковато выглядит.

Он касается рукой своего кармана. Выпить для храбрости. И:

– Ребята, знаете, что? Я собираюсь сделать Маше предложение.

– Ух ты!

– Круто.

– Брак – это мрак.

– Спасибо, блин.

Звуки шагов такие гулкие. Камешек отлетает от носка ее туфель-лодочек. Вечная рубашка с длинными рукавами. Даже когда тепло. «За что мне это?» «Почему я не могу просто плюнуть на это?».

Стакан наполовину пуст. Все что было – ушло и не осталось ничего кроме пустоты и печали.

Самолет вознесет меня, и я увижу мир.

Что делает Елизавета? Что я чувствую к ней? Ик.

Паша. Ох. Паша. Но мне ведь все равно. Я не доставлю ему этой радости.

Да и это не важно, теперь будешь лишь моим!

Интересно, как там Константин Евгеньевич, я часто стала думать о нем.

Смотрит и раздевает меня глазами. Да, мне есть чем гордится.

В долине был лес. А в лесу речушка.

Он сказал нет, значит нет. Я справлюсь со всем – все будет хорошо.

Полина.

Кать, может после клуба к тебе?

На площади двое кричат:

– Шоу! Шоу! Шоу!

– Все приглашены!

– Смотрите внимательно!

– Забрал сатана!

– Улетела в вечность!

– Умерла одинокая!

– Сожран тьмой!

– Карнавал!

– Конь бледный.

Цыгане пляшут, и какой-то мужик опрокидывает в себя сто грамм. Машины несутся по Мира. Солнечные лучи касаются ожогов. Жжется. Жжется. Когда-то я наклонился. Было больно. Двое смеются:

– Вы же понимаете?

– Ну же, это так очевидно!

– Да прямо у вас перед глазами!

– Даже квадраты сжимаются в шторм!

– Ууууууууууу-ааааааа-оооооооо!

Хоровое пение.

После кафе. Он наклоняется к ней и целует. Она закрывает глаза и думает о другом. Важно лишь то чего она хочет. Ей плевать на все – она должна получать то, чего захочет.

Она придержала ей волосы, когда ее тошнило. Спасибо, Юля. Блин. Она придержала. И сказала: «Ты точно не моя». И что это значило?

Она любила играть на полянке у речки. А речка была в лесу. А лес был в долине. И папа приходил домой и не смотрел на нее.

И джин повторили. И виски заказали. И закусили. И отправились. И бухающая музыка оглушила их. И он прижался к Кате. И ухватил ее за грудь, как будто в его груди дыра, которую может заполнить эта – упругая. И он расстегнул ее сиреневую. И поцеловал ее в шею. И позже глаза ее были закрыты. И это был не он, а кто-то другой. И она застонала. И она прошептала имя. Но не его имя. Но и ему было все равно. И любовь умерла. А может ее никогда и не было. И он остался наедине с собой. Но без сообразности природе. И лишь бутылка. А там бритва. А она умерла. И забрала в могилу любовь, которой и не было. И они чокнулись вновь. И он думал о странной темноволосой девушке. А он думал о маленькой девочке. А он думал о той, что ждет его дома. А он думал о том, как ему надоели ее скандалы. А она возвращалась в дом, который не был ей родным. И она думала о доме, который она потеряла. И она думала о любви, которой никогда не знала. И она знала, что поступит. И она знала, что никто и там не посмотрит на нее с любовью или симпатией. И он допил свою бутылку. И она открыла ему дверь. И она знала, что ответ – всегда нет. И он засыпал и в его сне была она. И она уходила с работы с чувством довольной усталости. И все они плавали в открытых морях и летали в заоблачных далях. И все они были одиноки и тянулись в надежде соединиться с кем-то, с кем-то другим. И музыка продолжала звучать. И слова падали. И любовь умирала и воскресала. И май заканчивался. И мир продолжал вращаться.