Текст книги "В ожидании полета"

7. Я[240]240
  Музыкальная тема данного эпизода песня группы Spiritualized – «Ladies and Gentlemen We Are Floating in Space»


[Закрыть]

Кристина посмотрела на меня своими красивыми серыми глазами, я был словно заворожен ими. Почему я сел на ее кровать? Я…о чем я только думал? Я должен уйти, я не должен был приходить. И тут же мысль – «ты больше месяца раздумывал над этим и готов теперь вновь все переиграть и сбежать?» Нет, ведь я…я так рад ее видеть? Кристина протянула ко мне руки, она перестала их тянуть. Почему я расстроен этим? Я что с ума сошел? Ведь…а вообще, ведь все же было понятно и конечно я буду говорить, нет-нет, мы просто посидели, вы понимаете? Конечно я законопослушный человек. А Она встала со своей кроватки и перекинула одну ногу через меня. Она села мне на колени, лицом ко мне. Когда-то, где-то, в других мирах, сотни подобных нам замирают, всматриваясь в глаза напротив, словно там можно найти ответ на любой вопрос. А Она внимательно смотрела на меня. И я смотрел в ее глаза. И там я видел, что весь этот мир не так уж и важен, как это видели сотни тысяч других, и часто они заблуждались и падали, но перед этим они взмывали в небеса – на миг или вечность, и я понимал, что хочу этого. И конечно…я буду твердить «нет-нет» и якобы я зажмурился и ничего не было. Но это же неправда и это все знают. Там, в ее глазах я читал, словно по древним рунам ту истину, что вселенная рождается там, где Он протягивает руки и Она берется за них и тогда вся эта постылая земля улетает из-под их ног и прижимаясь друг к другу они танцуют среди звезд, среди иных планет, далеких от других людей, тех, что остаются на этой маленькой земле. И да, в этом хаосе ее взгляда, я видел рождающуюся, танцующую звезду. И вдруг, словно в некоем порыве Она взяла мою голову в свои руки и прижалась губами к моим губам, оторвавшись, она крепко обняла меня и начала сбивчиво шептать мне на ухо:

– Вы останетесь, я буду обращаться к вам на ты, вы никуда не уйдете, теперь вы – это ты, и ты мой, мой, и мне все равно, и мне все равно…

Она потянулась к подолу своего платья…

И, конечно, я скажу «нет-нет», не был я там и ни за чтобы так не поступил, и мы просто мило держались за руки, и я ждал еще девять месяцев. Но, вы же понимаете, что ее платье упало и я застигнутый бурей, в которую я не чаял попасть, всецело отдался ей. Я был заворожен тем, что происходило. Потому что я чувствовал, что передо мной ответ на все вопросы и мне очень хотелось верить, что это так, что это не просто так – что что-то настоящее происходит прямо сейчас и я этого хочу, с неизбежным стремлением цветка, тянущегося к солнцу, с неизбежностью звезды взрывающейся под силой собственной тяжести. И пусть это будет плохо, пусть это будет неправильно. Я не чувствовал натяжек, я не чувствовал, что что-то происходит и словно я смотрю на это со стороны. Я был здесь и здесь была Она. И пусть все говорят, что лишь глупцы спешат. Я буду здесь, я буду с тобой, когда придется уходить, ты будешь со мной весь путь до самого моего дома, ты останешься со мной и это правильно потому что это неправильно. Во мне словно возрождалось что-то, чистое, незамутненное, не подернутое ошибками прошлого, чистота которая остается чистотой, признание в любви, в котором нет второго дна, в котором нет сомнений. И твои серые глаза, говорящие тоже самое и твои губы шепчущие:

– Мне все равно, ты только мой, пусть это будет навсегда, я хотела только этого, я мечтала только об этом.

Словно любовь двоих может быть ядерным взрывом. Вот он. Вспышка и ударная волна, что сметает все на своем пути, дома, машины, людей, которые считают, что это неправильно, все правила написанные на эти случаи, все прецеденты и осуждения.

Я буду любить тебя пока не умру, а это значит, что я буду любить тебя до конца времен.

Пусть биение твоего сердце расщепит атом, пусть миллиарды тон водорода сгорают в солнце каждую секунду. Пусть будет великий разрыв или великое сжатие. Я буду держать тебя в руках и любить тебя под этим угасающим августовским солнцем. Пусть дни приходят, пусть дни уходят, пусть вечность станет моментом, пусть момент станет вечностью. Просто возьми мою руку своей, и мы будем парить в пространстве и плыть во времени. Пусть взгляд твоих серых глаз всегда будет устремлен на меня. Я не хочу в этом мире видеть ничего кроме твоих глаз. Я не хочу слышать ничего кроме твоего дыхания и твоего голоса. Я верю тебе, а ты можешь верить мне, я никогда не подведу, я снова я, я верю, и красота захватывает меня целиком и полностью в твоих объятиях. Пусть ветер подхватывает нас и несет над этим миром, с его глупостями, обманами, болью, несправедливостью. Здесь нет ничего этого. Здесь лишь небо и здесь лишь ты. Ты подарок, которого я не ждал, ты благословение свыше, ты частичка того мира, к которому я уже и не надеялся прикоснуться. Ты прекрасна и пусть это будет тысячу раз неправильно. Ты стираешь все понятия о неправильном, твои вздохи и твои слова отпускают все грехи и пусть я смываю их одним большим грехом, он лежит за той чертой где понятие о грехе вообще существует. Я буду с тобой до конца, я буду любить тебя, как бы не было это странно. Я буду гладить твои красивые, солнцем окрашенные волосы, я буду целовать каждый миллиметр твоего тела, я буду защищать тебя. Ты вернула мне жизнь. Ты сделала то, на что я не надеялся. Я снова жив, я снова здесь, я снова вижу краски мира и вижу весь этот мир, отраженный в твоих глазах. Там над землей, где понятие чистой любви существует, где оно не вымысел мы будем парить и лететь куда нам только захочется, туда куда поведет нас ветер. И нашими соседями будут лишь стаи птиц, облака и чудесные небесные создания, которых я не мог видеть с земли, из той ямы в которой я находился. Я стану лучше и буду становиться лучше каждый день, каждый день, согретый тобой. И со мной всегда будет лето, со мной всегда будет яркое солнце и дуновение ветра из твоего окна, упругая мягкость твоей кровати и эти сумерки, словно ангелы, укутывающие полумраком нас, таких близких, таких родных и счастливых. Я верю тебе. Как еще я могу сказать об этом? Я ВЕРЮ ТЕБЕ, и я верю в тебя, в то, что ты спасаешь меня, в то, что без тебя не было бы возможно счастье для меня, в то, что до тебя я влачил печальную серую жизнь, наполненную сарказмом и язвительностью. Мне ничего не страшно рядом с тобой, рядом с тобой я снова жив, я живу и могу вдыхать прекрасный воздух, наполненный ароматом твоей кожи. Сумерки сменяются ночью. Но мы не будем спать сегодня. Я буду смотреть в твои серые глаза и познавать скрытую тайну бытия. Я буду целовать твои губы и гладить тебя, такую доверчивую, такую юную, сделавшую и меня доверчивым и юным. Я заслужу быть с тобой рядом навсегда. Я твой первый раз, и я останусь им навсегда. Я укрою тебя от дождя и защищу от ветра. Я буду кружиться с тобой под первым снегопадом грядущей зимы. Я буду смеяться и мой смех будет искренним. Я буду видеть жизнь такой, какой она может быть. Захватывающим, полным счастья приключением.

Я не знаю куда мы идем, но все происходит сейчас и пусть я не знаю, что будет, я готов ко всему пока ты со мной, пока ты здесь, пока ты держишь меня за руку. Я хотел любви, чтобы прекратить боль, которая становилась сильнее с каждым днем и так и вышло. Вот ты. Ты здесь, держи меня за руку, пари со мной, плыви в этих небесах, смотри на мелькающие внизу города, на огни, но какое нам до них дело, какое дело может быть вообще до чего-либо, когда рядом есть ты и пусть так будет всегда.

Пусть тикают часы, этой ночью есть только я и ты и весь мир не имеет значения, если он не связан с тобой. Пусть будет темно, но эта темнота освещается тобой, твоей красотой, той надеждой, которую ты даришь заблудившемуся, потерявшемуся в дороге человеку. Пусть приходит рассвет, я все также буду лежать на тебе, целовать тебя, играть с концами твоих волос и смотреть на тебя с счастьем, ибо ты и есть счастье, ты подарена мне этим миром, от которого я ничего не ожидал, ты распахиваешь двери в удивительные места, которые я уже и не чаял увидеть, ты со мной, а мы оба летим высоко над землей, там, где сила гравитации пасует перед силой любви. Я люблю тебя, Кристина, люблю так сильно, что в этом не может быть никаких сомнений. Люблю так, что могу летать. Веди меня прямо на небо, выше горных вершин, что штурмуют альпинисты, выше мест где летают самолеты, так высоко, что только любви позволено там находиться.

И, конечно, все это неправда – вы же верите мне? Нет-нет, этого совсем не было.

P – M

S – M

S – P

8. Николай[241]241
  Музыкальная тема данного эпизода песня группы Buffalo Springfield – Expecting To Fly


[Закрыть]

В коридоре никогда не гасят свет, тут ты быстро привыкаешь, что за тобой постоянно следят. Испуганные и примирившиеся – здесь все равны, пять раз в день все курят, не больше и не меньше. Свет никогда не забывает об этих людях, словно забытых всем миром. Николай заворочался. Ему снилась странная комната и молодой человек что-то лихорадочно печатающий на своем компьютере, злость кривила его лицо, словно он совсем не хотел печатать то, что он печатал. Картина отдалилась, перед Николаем возникла какая-то деревянная барная стойка, прямо перед его взглядом – вплотную, тихо играла музыка, он видел, совсем близко, руку с рыжими завитками, грубую, веснушчатую, постукивающую пальцами по поверхности стойки, и ехидный голос тихо напевавший:

– И нация единая опять, нация единая опять…

Николай отвел взгляд, он выпрямился и оказался на взморье, у него закружилась голова, он почувствовал, прямо во сне, как кто-то смотрит на него из леса, находившегося невдалеке, Николай чувствовал волны какого-то добра и света, идущие оттуда, но он знал, что не может пойти им навстречу. Кто-то коснулся его руки, он обернулся, перед ним стоял странный человек – худой, в черном, узком костюме, с маской, закрывавшей лицо – белой маской с застывшей улыбкой, словно сошедшей с иллюстрации греческого театра. Из глазных прорезей на него смотрели разъедающие душу, тусклые глаза, человек отнял руку и указал ей куда-то в грудь Николаю и тогда его пронзило чувство ужасающей, гнетущей пустоты и отчаяния. Находясь во сне Николай почувствовал выступившие слезы. Картина сменилась, он оказался напротив зеркала, откуда на него смотрел какой-то светловолосый молодой человек, Николай посмотрел на него и произнес:

– Кто ты?

– Я странствовал далеко и бродил широко…но я улетаю на реактивном самолете…скалы…

Молодой человек из зеркала исчез, Николай дернулся и вдруг кто-то зашептал ему на ухо:

– Река – это время, а время – это все, а значит Река – это все, запомните это…

Все вновь смешалось, он услышал переборы гитары и смешливый дуэт, напевающий:

– Ты купишь ему билет, он тебя узнает…кто-нибудь обязательно приведет тебя, рано или поздно ты будешь обязан пойти…

Николай увидел каменный гроб, крышка его задвигалась и глухой голос, идущий из гроба, произнес:

– Так в ком больше правды? В Моисее или в китайцах? Гребанный фанатик…

Николай отшатнулся от гроба и увидел Марину, та посмотрела на него и спросила:

– Ты готов к полету? Ты готов? – чья-то рука, девичья, тонкая рука, с татуировкой змеи, кольцом обвивавшей запястье, легла на горло Марины, словно управляя ею, словно двигая ее голосовыми связками. Николай почувствовал, как сквозь его липкое отчаяние пробивается злость и ненавистный вопрос «почему?», который не мог оставить его даже во сне.

Николай дернулся и проснулся:

– Марина…

О да, мир, оставлявший ему полоску искусственного света лишил его всякого иного света, того, который бы согревал сердце. Все сгорело, сгорела дева Орлеана, сгорел Мигель Серветт. Теперь и Николай чувствовал, что он горит, да даже хуже, что он уже сгорел и бестелесным духом бродит по пепелищу собственной жизни. Лекарства должны делать лучше, но не делают. Ты просто сковываешься и спишь. К нему некому заходить. Константин не приходил все лето – он улетел, словно птица, которой позволено летать. Крылья же Николая были перебиты. Словно толпа обезумевших детишек – жизнь с наслаждением перебивала тонкие косточки его крыльев. И небо, когда-то казавшееся голубым и ясным, сузилось до размеров проема в зарешеченном окошке местной курилки-балкона. Сегодня никто не стонал. Все словно были погружены в кому. Кошмар, становящийся явью, жизнь, протекающая в оцепенении от сна ко сну. Николай дернулся и окончательно пришел в себя. Он действительно пришел в себя. Настолько, что мог осознавать все что с ним случилось. Настолько, что эти тошнотворные палаты навалились на него всем своим удушающим весом. Словно борец сумо, заваливающий маленького японца. К чему это сказано? Зачем что-то говорить, когда все что было дорогим в жизни ушло и не осталось и следа надежды.

Николай встал с кровати, ему безумно захотелось увидеть мир за пределами психиатрического отделения. Да, конечно, он знал, у выхода из палаты дежурит медсестра и все что он может увидеть прежде чем его вновь погонят спать, это грязная уборная. Но все же он поднялся и пошел к выходу. Свет стал ярче, он расползался по коридору, выкрашенному в белый цвет. Медсестра сидела тут же – за столом, но она спала. Николай удивился, обнаружив перед собой такую сомнительную иллюзию свободы – можно пройтись по коридору или даже выйти в общую залу-столовую, прижаться лицом к зарешеченному окну и попытаться разглядеть ночную улицу. Он выбрал второй вариант и ежесекундно ожидая, что его остановят, направился в пустынную темную залу. Она действительно была темной и пустой. Почти пустой. В дальнем ее конце стоял человек, Николай смутно мог видеть его силуэт. Белый халат, длинноватые волосы. Вот и закончилась его прогулка. Ну а на что он надеялся? Человек вроде бы смотрел на него, но не зашумел, не забранился и не погнал сразу спать. Наоборот, он сделал как будто бы приглашающий жест. Николай словно завороженный им, медленно пересек залу и подошел. Незнакомый врач. Никогда до этого Николай его не видел. Видимо дежурит ночью. Но разве врачи дежурят ночью? А всех медсестер и медбратьев Николай уже знал, да этот и был староват для медбрата – лет пятидесяти пяти. Действительно, длинноватые волосы, халат небрежно расстегнут, а под ним официальный костюм не первой новизны.

– Прогуляться решил значит?

– Простите, я пойду спать, я просто проснулся и….

– Да все нормально. Я тебя понимаю. Вообще в смысле. Намного лучше, чем тебе может казаться, я вообще все это так и видел.

– Вы врач? – дурацкий вопрос. Кто же еще?

– Ну, можно и так, сказать. Я последний врач.

– Как это – перед выпиской что ли? – опять глупый вопрос. Николай попытался одернуть себя, что за чушь он несет.

– Да, перед выпиской, я составляю итоговое заключение. Иногда это делает другой. Но пишет вообще посторонний, он просто пишет, заключение не составляет. – Мужчина засмеялся. Николай почувствовал себя раскованно. Мужчина смотрел на него с добротой.

– Знаешь, мне совсем не нравится эта музыкальная тема, давай вернем ту, пусть она уже и была. – Он хлопнул руками[242]242
  Музыкальная тема меняется на Blue Öyster Cult – (Don't Fear) The Reaper


[Закрыть]. В зале тихо заиграла приятная музыка, зовущая куда-то вдаль. – Она много для меня значит, пусть чуть поиграет.

Мужчина снисходительно смотрел на Николая. А тот улыбался ему в ответ. Мужчина посерьезнел и сказал:

– Ты знаешь, не обижайся на того дурочка который пишет, у него на тебя были другие виды, но мне пришлось вмешаться, а другой, не очень-то и протестовал. А тот что пишет…он все равно тебе не друг, он бы не дал тебе ее найти. Он, как все они, словно озарен сиянием бури и угасающего солнца, дозирует надежды и счастье очень порционно. Я просто ускорил дело. А другой… да он и не сильно на тебя полагался, ты сразу был поставлен в такие условия, что выбраться было сложно.

– Что со мной будет? Почему все так?

– Не бойся. Теперь ты можешь не испытывать страха. Что в сущности такое ты? Где-то десять часов если внимательно читать, да и то не все про тебя, совсем не все.

– Это про меня столько написано? – мужчина расхохотался.

– Да, представляешь? Этот молодой дурачок ехал кажется из Оломоуца в Брно и вот появился ты!

– Как это появился?

– А ты подумай. Вот ты идешь по дороге к общежитию, вот ты заходишь в него. Он был так увлечен тобой. А для нас это серьезное дело. Мы обслуживаем одну задачу в общем-то – крутим одно колесо, в котором все всегда одно и тоже. Просто я хочу для вас одного, а тот нищеброд другого, у него даже костюма нет. Только это его море и…да тебе и не важно это уже. Тот парень ловко бьет по клавишам, но ты для него заканчиваешься.

– Заканчиваюсь? Что со мной будет?

– Они обернулись и сказали: «прощай». Как я уже вам и говорил. Так положено. Ничего страшного. Хочешь нарисую что с тобой будет, это долго конечно, раньше закончится все, но может кто-то дослушает. – Хлопает в ладоши[243]243
  Музыкальная тема меняется на Deep Purple – April


[Закрыть]. Мелодия, играющая в комнате, меняется. – Представь себе бесконечные поля под угасающим солнцем, где ничего не растет, на самом деле ноябрь лучшее описание для этого, уж прости ограниченность в музыкальном сопровождении. Ничего не растет, солнце почти не светит, вся листва облетела с деревьев, их сковывает легкий морозец. Всегда на этом берегу. Всегда здесь, на этой стороне и никаких песен на французском. – Мужчина снова улыбнулся и приобнял Николая. – Тихая музыка и шепот голосов, они говорят о многом, обо всем на свете. Это по сути ведь очень даже поэтично, так что тебе нечего бояться. Может быть тебя даже будут помнить, думать о тебе, если повезет анализировать и даже восхищаться. Они конечно все живодеры, но мне это как раз и по душе. Я хозяин их изысканного, утонченного вкуса, я заставляю их с интересом читать колонки новостей и бесчисленные истории с трагическим финалом. Такие драматичные, такие возвышенные. А сотни глупцов продолжают стучать пальцами, отбивая срок очередной жизни длинной в несколько сот страниц. Я твой лучший друг, я люблю тебя, Николай, той единственной любовью, которую тебе оставил человек в комнате. А теперь, пора собираться. Смотри-ка – мужчина обращает внимание Николая на столик в конце зала. – А теперь снова рокировка![244]244
  Вновь звучит тема данного эпизода – Expecting to Fly


[Закрыть] Ты как готов к полету? Смотри, что у нас тут есть, – на столике, за которым происходит раздача вечерних лекарств стоит баночка с таблетками, наполненная. – Ты не бойся, это конечно крайне мерзкая штука если ты живой человек, так что я бы не советовал, но тебе ничего не грозит, тот парнишка просто закончит стучать и все закончится. Останется лишь вечность под осенним солнцем и возможно память. Прости, тут конечно не Воробьевы горы, но работаем с чем придется. – Мужчина протянул Николаю баночку с таблетками, после чего наклонил его голову и с каким-то трогательным, отеческим чувством поцеловал его в лоб. – Не бойся. Он уже заканчивает. Это станет лишь сном, сном о том, что ты был – Николай.

Красноярск, октябрь 2019 – май 2020