Текст книги "Римская сага. Том III. В парфянском плену"

Стычка на горной дороге

Ещё два дня прошли безо всяких событий, но оставшийся без зубов Стробо явно что-то затевал. Его часто видели вместе с Лабиеном и теми, кто бросал камни в Атиллу и Павла. Они о чём-то перешёптывались, зло поглядывая в сторону Лация.

На третий день они вышли к узкой горной дороге, и пленных поставили с двух сторон повозок. Лошадей выпрягли и увели вперёд. Дорога была опасная, с короткими поворотами, и большие телеги не могли проехать там вместе с лошадьми. Поэтому их должны были тащить и толкать пленные. Сами парфяне ехали позади повозок, потому что с одной стороны была пропасть, а с другой – отвесные скалы. Лаций шёл за Атиллой и Икадионом с левой стороны. От пропасти их отделяли всего несколько шагов. Позади него плёлся Павел Домициан, который просто держался за край телеги, чтобы не упасть. Со стороны скалы шли четыре человека, среди которых Лаций увидел рыжую бороду лысого Стробо. Задний край повозки толкали ещё два человека. Но их он не знал. Один поворот сменял другой, люди привыкли к этой монотонности и вяло плелись, глядя себе под ноги. Прошло уже довольно много времени, все изрядно устали и смотрели только себе под ноги. Лаций первый заметил, что расстояние между телегой и пропастью начинает постепенно уменьшаться. Несколько шагов он шёл, нахмурив брови и раздумывая, почему их прижимает к краю, но когда тропинка сузилась до трёх-четырёх локтей, он вдруг понял и хрипло крикнул:

– Стой! – руки вцепились в край повозки и потащили её назад. Атилла и Икадион, ещё не понимая, что происходит, замерли на месте, но край борта продолжал прижимать их к краю пропасти. Дорога уходила вправо, но повозка не поворачивала. Она накатывалась на них, постепенно съезжая с дороги. Те, кто шли впереди и со стороны скал, должны были тащить её вправо, к повороту, но почему-то не делали этого. Икадион первым сообразил, что делать – он дёрнул Атиллу вниз, они присели и пролезли между колёс под дно, оказавшись там в безопасности. Если бы повозка не была такой тяжёлой и двигалась быстрее, им бы этого не удалось. Но она катилась очень медленно. Когда Лаций отскочил назад, то сбил с ног слепого Павла, и связывавшая их верёвка зацепилась за деревянную ось заднего колеса. Павел ничего не понимал, ошалело мотая головой и не чувствуя, что верёвка тащит его ногу вверх. Лаций устоял, но теперь повозка медленно тащила их обоих к краю пропасти, Атилла с Икадионом лежали под ней и не видели этого, а двое пленных сзади ещё продолжали тупо толкать её вперёд. Правый борт приподнялся, как будто его со всей силы толкали с той стороны в пропасть. Лаций понял, что ещё несколько шагов и они полетят вниз. Передние колёса уже должны были вплотную приблизиться к краю.

Он не успел позвать на помощь, потому что Павел Домициан дёрнулся и сбил его с ног. Перед лицом Лация медленно проплыло заднее толстое колесо. Почему-то особенно чётко запомнились мелкие камешки, которые вдавились в деревянную поверхность, и большая трещина изнутри. Слепой певец держался за дно телеги и медленно приближался вместе с ней к обрыву. Лаций, не задумываясь, выхватил из-за пояса кусок грубой ткани, в которую был замотан нож и разрезал намотавшуюся на ось верёвку. Они ещё лежали в куче поднятой пыли рядом с Атиллой и Икадионом, а нож уже был спрятан на место.

Потом Атилла рассказывал, что со стороны всё выглядело так, как будто Лаций схватился за колесо и пытался удержать повозку от падения. Но это только казалось, потому что толком никто ничего не видел. Лаций, не глядя, толкнул слепого в спину и сам откатился в сторону, оказавшись в шаге от края пропасти. Передние колёса, вздрогнув, перевалили через край дороги, дно заскрежетало о камни, после чего раздался резкий скрип дерева и хруст досок. Задние колёса приподнялись вверх, и тяжело гружённая повозка, перевалив через край, полетела вниз. Через несколько мгновений снизу донёсся звук сильного удара.

Когда пыль осела, Лаций уже стоял на ногах рядом с дико озиравшимся Павлом Домицианом. Тот был страшно напуган, но ничего не понимал. Икадион и Атилла отряхивались в двух шагах сбоку, исподлобья глядя на тех, кто стоял у каменной стены. Это были люди Стробо. Сам Стробо предусмотрительно отошёл назад, к камням. Было ясно, что он специально выжидал, пока все устанут и внимание ослабнет – так ему было легче осуществить свой план, свалив вину на невнимательность Лация и его друзей. Атилла рванулся к нему, но упал, споткнувшись о свою верёвку. Люди Стробо испугались. На их лицах застыло смешанное выражение страха и отчаянной злобы. Казалось, они готовы были броситься вперёд, чтобы сбросить их в пропасть. Подскакавшие из-за поворота парфяне не дали им этого сделать, начав колотить по головам и спинам всех, кто попадался на пути. Слепому Павлу рассекли бровь, Атилле сломали мизинец, когда он пытался прикрыть голову руками и только Лаций с Икадионом отделались синяками. Лица людей Стробо тоже пестрели синяками и кровавыми ссадинами. Похоже, они не предупредили парфян, что собираются расправиться со своими товарищами.

Вечером Атилла хотел пойти разобраться с рыжим подлецом, но их связали по десять человек, поэтому месть пришлось отложить. В этот вечер им даже есть пришлось в связанном состоянии. Утром парфяне отобрали двести человек и отправили их обратно, доставать груз упавшей телеги. Там были почти все люди Стробо. Не было только Лабиена, который плёлся, привязанный к лошади одного из всадников. Остальные продолжили свой путь по горной дороге. Лаций и его товарищи были вместе. К вечеру они вышли на пологую местность, откуда до города было всего несколько дней пути.

На следующий день с охоты вернулась другая часть парфян. Добычи было много, и пленные сбились в кучки, ожидая, что им тоже что-то перепадёт. К полуночи парфяне действительно выбросили остатки еды с костями, и всё сразу же было съедено. Ближе к рассвету вернулись двести пленных, которые доставали разбитую телегу. Они были злые, голодные и уставшие. Есть уже было нечего. Поэтому между ними и теми, кто лежал ближе к кострам, возникла ссора. Парфяне не стали вмешиваться и лишь выпустили на шум несколько десятков стрел. Стоны и проклятия раненых порадовали их, после чего воцарилось молчание. Часовые после сытной еды тоже крепко спали, и никто не видел, как от небольшой группы пленных незаметно отделилась одинокая тень. Постоянно оглядываясь, она направилась в сторону парфянских костров. В руке у неизвестного была зажата длинная стрела, которую он совсем недавно вытащил из руки раненого товарища.

опасное обвинение

Утро началось с криков. Они доносились со стороны парфянского лагеря, но быстро дошли до пленных. Их всех будили ударами палок. Холодные камни, на которых они стояли, были мокрыми и скользкими. Многие падали, на руках и ногах оставались тёмно-зелёные следы мха и грязи вперемежку с кровью.

Лаций сидел на ветках кустарника, которые ещё вечером наломал на склоне. Но, несмотря на это, утренняя прохлада, казалось, проникла даже внутрь костей и желудка. Его тоже трясло. Мешок, которым они с Павлом Домицианом обычно укрывались ночью, уже не спасал. Дрожь охватило всё тело и никак не прекращалась. Надо было встать и походить. Лаций это знал, но ему мешала верёвка. Он стал приседать, прижимая руки к груди и животу, но всё равно было очень холодно. Присев в очередной раз, он услышал, как что-то упало и звякнуло прямо у самых ног. Это был чёрный нож. Он хотел нагнуться и спрятать его обратно под обрывки туники, но заметил, как к ним приближаются парфяне с сотником Адилем. Рядом с ним был Лабиен. Что-то было не так. Лаций быстро присел, чтобы отбросить нож в сторону, но там его уже не было. Павел Домициан тихо пробормотал:

– Я спрячу. Не волнуйся.

Но волноваться уже было некогда. Стражники сразу набросились на Лация и стали бить палками по спине и плечам. Затем его подтащили к Адилю, и тот, сморщив лицо, спросил Лабиена:

– Ты говоришь, это он?

– Да, – кивнул Лабиен. – Я видел сам.

– Обыщите его! – приказал сотник. Через несколько мгновений Лаций уже был голым. Он дрожал от холода и пытался растереть затёкшие руки. Кочевники осмотрели его и повернулись к Адилю. Тот скривил лицо и сказал Лабиену:

– Раз ты видел у него нож, то где он?

– Он у него был на поясе. Я сам видел! – Лабиен дрожал от страха и злости.

– Тогда найди его, – хмыкнул сотник. Лабиен кинулся к лохмотьям и стал их разбрасывать в разные стороны.

– Вот, видишь, вот та тряпка, в которую он его заматывал! Я сам видел. Зачем ему тряпка? Вот, видишь, она порезана. Это нож, нож был, – Лабиен пытался убедить сотника в том, что это правда. Если бы на его месте был другой кочевник, он бы не обратил на эти слова никакого внимания, но Адиль помнил лицо Лация, его слова во время перехода в Ктесифон, когда нашли лепёшку в платке, его бой в Ктесифоне перед Суреной и платок Лейлы, из-за которого её лишили жизни, странное спасение слепого в горной реке и порванную о колесо верёвку на перевале. Всё это укрепило его подозрения против Лация, и он приказал привести его к палаткам.

Услышав это, Атилла с проклятиями бросился на Лабиена и сбил его с ног. Когда парфяне опомнились и оттащили силача в сторону, на лице предателя красовался огромный синяк и нос свернулся в сторону, как гнилая оливка, на которую наступило копыто коня. Атилле тоже досталось, но уже от стражников. Он тихо стонал под камнем, прикладываясь к нему щекой, а Икадион стоял рядом, привязанный к нему верёвкой, и смотрел вслед Лацию. Парфяне подвели того к ближайшему костру и стали что-то обсуждать. Костёр уже давно прогорел, но возле него лежал какой-то человек. Он был в парфянской одежде.

– Этого воина убили ночью, – сказал Адиль. – Я не знаю, кто его убил. Но ты в этом виноват. Я это знаю. Я чувствую. Ты сделал это потому, что не боишься смерти. Ты – раб Пакора. Но рабы не имеют права убивать своих хозяев. Поэтому я убью тебя. На глазах у всех, – он махнул стражникам и крикнул: – Эй, соберите их здесь! Быстрее!

Пленных стали сгонять ударами копий. Сотник, прищурившись, смотрел на толпу худых и оборванных римлян.

Лаций стоял голый, со связанными руками, устало опустив голову на грудь. Ему не верилось, что Парки решили оборвать нить его судьбы в таком унылом и далёком от Рима месте. Но в душе ему было безразлично. Разум говорил, что надо прийти в себя, собраться с мыслями и что-то придумать, но он не мог заставить себя думать.

– Эй, ты! Лучше будет, если ты убьёшь его сам, – неожиданно произнёс сотник, обращаясь к Лабиену. Ты уверен, что он убил нашего воина? Значит, ты можешь его наказать. Дайте ему меч! – приказал он одному из стражников.

Лабиен взял меч в дрожащие руки и передёрнулся. Но не от холода, а от ощущения, что сейчас сбудется его заветная мечта – наказать Лация. Он криво усмехнулся и покрутил меч в руках, стараясь поудобнее взяться за короткую рукоятку.

– Ты, кажется, был авгуром? – спросил он Лация. – Помолись богам и стань на колени. Так будет быстрее.

– Я не был авгуром, – хрипло ответил Лаций. Сердце ровно и гулко билось в груди, а в голове крутилась мысль о том, как сбить Лабиена с ног, когда тот приблизится на близкое расстояние. Теперь ему было уже не всё равно, как умереть, и он очень хотел убить ненавистного ему предателя.

Мудрость Павла Домициана

– Лаций Корнелий Сципион невиновен! – раздался вдруг из толпы громогласный голос. Это был слепой Павел Домициан. Все повернули голову в его сторону. – Я знаю, что он не убивал! – добавил он, стараясь выйти из толпы и всё время спотыкаясь о верёвку, к которой был привязан другой пленный. Лабиен, увидев его, нервно дёрнул головой и оскалился. Он даже поднял меч, показывая сотнику, что готов убить Лация. Но тот поднял руку и повернулся к слепому.

– Уйди, Цэкус! – громко произнёс Лабиен. – Иначе я убью и тебя.

Сотник сделал знак, и стражники подвели к нему Павла. Адиль явно испытывал наслаждение от этой сцены.

– Что ты говоришь, несчастный? – обратился он к слепому.

– Лаций не убивал. Скажи, где лежит тело? – неожиданно спросил Павел.

– Вот, рядом с тобой, – искренне удивился Адиль. Слепого певца подвели к телу убитого, и он стал на колени. Парфяне с интересом наблюдали за ним. Он коснулся плеч, шеи, потом головы и затылка, некоторое время не шевелился, потом положил руки на грудь убитого и, найдя рану, коснулся её пальцами. – Что ты там ищешь? – не выдержав, спросил сотник.

– Я уже нашёл, – ответил Павел. – Ночью я слышал звуки. Кто-то шёл здесь, – он провёл окровавленной рукой в воздухе. – А потом я слышал два удара. Очень глухие. И ещё несколько слабых. Я слепой, поэтому мои уши – это мои глаза. Посмотри, этого человека убили камнем по голове, – Павел опустил руку на тело убитого и, найдя подбородок, повернул голову затылком вверх. Сотник подошёл и увидел кровь на затылке. Пальцы слепого надавили на череп и кости вошли внутрь. Его слова были похожи на правду. Но это было не всё. – Посмотри теперь на шею, – продолжил Павел. – На ней много порезов, – он снова повернул голову, теперь лицом вверх, и провёл пальцами по острым ранам. – Я чувствую, что они все слабые, как царапины. Крови много, но он умер не от этих ран. Кто-то царапал ему шею. Но не мог порезать. Это был не нож. Теперь посмотри на рану в груди. Она глубокая, но это тоже не нож. Потому что внутри наконечник стрелы, – слепой нажал пальцами на рану, показалась кровь, но палец дальше не прошёл. Адиль сделал знак, и один из стражников, достав нож, вытащил из раны обломок стрелы. Сотник взял его в руки и посмотрел на Лабиена. Тот побледнел от страха, но старался смотреть прямо и не дрожать. Да, Павел Домициан был прав, и его слова произвели бы впечатление на любого римлянина, но перед ним был кочевник, который не знал никаких законов, кроме закона силы. И ему надо было показать её перед своими соплеменниками.

– Ты хорошо сказал, – он бросил на землю наконечник стрелы и встал. – Но кто же тогда убил моего друга? Ты можешь мне сказать, слепой?

– Точно не могу. Но ищи его среди тех, кто ищет смерти Лация, – ответил Павел.

– Я не буду ничего искать, – резко ответил Адиль. – Эй, ты, слепой, и ты, странный римлянин, станьте туда тоже, – махнул он рукой Лабиену. – Я накажу каждого десятого. И пусть плачут ваши матери, жалея, что родили на свет своих детей! – зло добавил он и приказал вывести из толпы каждого десятого пленного.

Римляне стали роптать и испуганно жаться друг к другу. Лабиен с отупевшим взглядом стоял перед строем, ожидая, когда дойдёт очередь до него. Богини судьбы странно сплели нить его жизни в этот день, и когда один из стражников толкнул его в спину, он понял, что стал одним из десяти обречённых.

– За что нас убьют? – кричали пленные. – Лаций, тебя обменяют на золото Красса! А нас убьют здесь. За что?

– Лаций, тебя опять не выбрали! Убей себя сам! – кричал один и тот же голос.

– Его кормила парфянская женщина, а нас морили голодом! Пусть сам умирает! – вторил другой.

Казалось, что все его ненавидели. Лаций обернулся и увидел, что крики доносились, в основном, со стороны небольшой кучки, где стоял Стробо. Ему стало всё ясно. Накатившая волна ненависти разбудила рассудок, и когда отобранных для казни пленных поставили на колени, он громко выкрикнул:

– Стой! Тебя, кажется, зовут Адиль? Не убивай их.

– Ты хочешь умереть сам? – с усмешкой спросил сотник, удивившись, что этот пленный знает его имя.

– Я могу найти убийцу, – Лаций сделал шаг вперёд, и его обнажённая фигура со связанными руками вызвала у парфян смех.

Котлы, сажа и страшное заклинание

Когда шум стих, сотник сказал:

– Все так говорят. И ты, и этот странный римлянин, и слепой. Но, я думаю, что вы все просто боитесь умереть. Иначе вы бы не сдались в плен, – он снова громко рассмеялся, и парфянские воины тоже стали посмеиваться.

– Я знаю заклинание богов, которое поможет найти убийцу, – решительно произнёс Лаций. – Это старое заклинание нашего бога Квирина, – при упоминании этого имени по рядам пленных пробежала волна ропота. Сотник это заметил. Ему стало интересно.

– А если твой страшный бог не поможет тебе найти убийцу, что тогда? – прищурился он. – Ведь он не помог вам победить нас?

– Тогда ты убьёшь меня так, как тебе захочется, – сурово ответил Лаций, смотря ему прямо в глаза.

– И меня тоже! – раздался рядом громкий голос Павла Домициана.

– И меня! И меня! – одновременно произнесли Икадион и Атилла Кроний. Лаций вздрогнул, услышав их голоса, но не обернулся, продолжая исподлобья смотреть на парфянского сотника. Такая уверенность пленников произвела на того сильное впечатление. Он удивлённо задержал взгляд на голом римлянине, после чего махнул рукой и присел на камень. Лация сразу же подвели ближе. Он опустился на землю рядом с Адилем и тихим голосом рассказал свой план: надо было собрать все котлы, в которых варили еду и перевернуть их вверх дном, чтобы на них можно было положить ладони. Тогда чёрный бог сможет увидеть отражение подлой души в чёрной копоти на дне котла.

Лаций хорошо помнил, как в детстве один из рабов в их доме украл из корзины еду. Управляющий собрал всех рабов в подвале у печи и потушил факел. Потом приказал каждому подходить к дымоходу и прикладывать ладони к трубе. Он сказал, что бог зла оставит на ладонях вора знак. При этом он зверски выл и пугал каждого входящего, а сам стоял у входа и ждал. Когда все рабы прошли через подвал, он неожиданно приказал им поднять руки вверх. У одного раба ладони оказались чистыми – тот побоялся, что бог действительно оставит знак и не коснулся трубы. Так управляющий разоблачил вора. А на вопрос отчима Лация, зачем он так ужасно кричал, выл и пугал рабов, тот со смехом ответил, что надо было заставить их поверить в сурового духа справедливости. Лаций стоял тогда рядом с отчимом и всё запомнил.

Теперь он собирался сделать то же самое с пленными.

– Ты смеёшься, римлянин? Откуда у меня столько котлов? – возмутился сотник, но ему хотелось развлечься, к тому же мысль этого пленного показалась ему интересной.

– Нам не нужны все люди, – настаивал Лаций. – Ночью здесь было не больше двухсот человек. Остальные спали ниже, возле той скалы. Пусть останутся только те, кто был здесь.

– Хорошо. Но помни, что если ты меня обманул, ты умрёшь первым. А потом – они, – он кивнул головой в сторону его товарищей. – Я сварю их в тех же котлах, которые ты просишь.

– Хорошо, – Лаций встал и протянул руки. Ему развязали верёвки, после чего пленных разделили на две части. Среди оставшихся началось волнение.

– Что ты хочешь сделать, Лаций? – выкрикнул кто-то из глубины. Римляне видели, что в десяти шагах перед ними поставили котлы для еды. Все вверх дном. Чёрная сажа притягивала взгляд. Рядом воткнули копья. Потом сверху на них накинули куски сшитых шкур, которые использовали для шатров. Получились маленькие палатки, в которых лежали перевёрнутые вверх дном котлы.

– Лаций, ты хочешь нас убить? – раздался чей-то взволнованный голос.

– Что это?!

– Зачем ты это делаешь?

– Слушайте! – наконец обратился он к ним. – Я буду читать молитву Квирина. А Павел Домициан будет громко её повторять, чтобы дух Квирина услышал меня и спустился на землю. Он не причинит вреда чистым душам. Он вселится только в злую душу, которая совершила убийство, и оставит на ладонях знак. Подходите к накидкам, залазьте внутрь, там положите ладони на котёл и громко скажите: «Квирин, я чист!». Всё, после этого выходите с другой стороны и ждите, пока пройдут все остальные. Всем понятно?

Римляне молчали, с ужасом смотря на Лация. Они были суеверными, и благодаря этому его расчёт мог оказаться верным.

– Ты иди первый! – громко выкрикнул Стробо, и на этот раз Лаций сразу различил его голос.

– Хорошо, я покажу, как надо делать – кивнул он и попросил Павла Домициана подойти к первой палатке. Слепой внимательно выслушал его и нахмурился. Потом набрал в грудь воздух и запел низким голосом заунывный гимн на древнем языке. Многие из пленных в испуге стали молиться богам и даже опустились на землю. Сотник Адиль радостно улыбался, глядя на пленных. Ему было весело. Лаций сложил ладони на груди и, став на колени, залез под шкуру. Произнеся слова «Квирин, я чист», он вылез с другой стороны и отошёл в сторону и стал тоже читать гимн. Голос Павла Домициана был настолько торжественным и сильным, что несколько десятков человек упали на колени и закрыли глаза. За ними стали опускаться остальные, как будто всевидящее око страшного бога прижало их к земле. Один за одним римляне потянулись к странным навесам над котлами. Всего их было не более трёхсот человек. Лаций внимательно следил за тем, как они выходили оттуда и в страхе отходили в сторону. Ему бросилось в глаза, что Стробо волновался больше других, стараясь спрятаться за спинами товарищей, чтобы не идти в числе первых. Он, согнувшись, перебегал от одной кучки к другой, крутил головой по сторонам и явно нервничал. Однако, в конце концов, ему пришлось сделать то же самое, что и остальным. Когда больше никого не осталось, Павел Домициан перестал петь. К Лацию подошёл сотник Адиль. Он что-то сказал своим воинам, и те быстро разбежались в стороны, став перед пленными.

– Ну, говори, – кивнул ему сотник.

– Слушайте меня! – громко произнёс тот. – Пусть боги накажут только убийцу! Когда я скажу «Квирин, я чист», вы все должны поднять ладони к небу и повторить эти слова. Готовы? – Лаций подождал и крикнул: – Квирин, я чист!

Сотни испачканных в сажи чёрных ладоней вскинулись вверх, и нестройный хор голосов прокричал имя древнего бога. Парфяне внимательно следили за ними, но Лаций смотрел только в одну сторону – туда, где стоял сутулый Стробо. Когда он увидел его ладони, то презрительно усмехнулся и кивнул парфянскому сотнику:

– Ну, что? Я же тебе говорил! Вот он, смотри! Белые ладони. Видишь?

Адиль сразу увидел человека, у которого были белые ладони. Когда парфяне схватили его и подтащили ближе, тот бился в припадке. Изо рта у него шла пена, глаза закатились и вместо них были видны одни белки. Рыжая борода дрожала, и на горле отчаянно дёргался острый кадык. Скрюченные пальцы одеревенели и судорожно стучали о землю, всё тело изгибалось, как будто внутри него сидел страшный зверь. На парфян это произвело такое же сильное впечатление, как и на римлян. И те, и другие подумали, что в тело Стробо действительно вселился Квирин. Они сразу оттащили его в кусты и там закололи. Всех пленных снова связали и построили в десятки за повозками. Проходя мимо Лация, они благодарили его, а бывшие товарищи Стробо держались подальше.

Слух о могущественной силе Лация и спасении каждого десятого от смерти быстро распространился среди остальных пленных. В этот день все говорили только об этом. Павел Домициан тайно вернул ему нож и несколько длинных обрывков ткани, чтобы закрепить его на поясе под рваной накидкой. К сожалению, слепого певца привязали ко второй повозке, и теперь Лацию не с кем было поговорить. Его самого привязали вместе с Лабиеном к первой повозке, и он уныло поплёлся рядом со своим врагом, благодаря в душе всесильных Парок за то, что они не перерезали нить его судьбы в этот день. Сотник Адиль тоже был рад такому исходу, потому что оба римлянина были рабами Пакора, и убивать их было опасно, хотя совсем недавно он сам готов был отрубить им головы. Отдав последние распоряжения, сотник поехал вперёд, чтобы встретить сына сатрапа у въезда в город, где они должны были разделить пленных на части.