Текст книги "Римская сага. Том III. В парфянском плену"

Бесславный конец

– Почему он сказал, что он мой отец? – с ужасом спросил юноша.

– Эта долгая история… – ответил Лаций, не зная, как быстро рассказать юноше всё то, что поведал ему старый грек. – Он изнасиловал твою мать, и она родила двух близнецов. Потом он убил её мужа. Вот и всё, – как мог, сократил он свой рассказ. – Но по крови он действительно твой отец.

Рука юноши потянулась к луку. Губы дрожали, как от обиды, а на глаза навернулись слёзы.

– Почему же Эней ничего не сказал мне раньше… – начал он и замолчал, не в силах говорить дальше.

– Твой дед хотел жить. И хотел, чтобы ты вырос. Он был прав. Но сейчас надо подождать. Не спеши! Ещё совсем немного. На закате они уйдут. Ты слышишь? – Лаций видел, что юноша не слышит его и думает о чём-то своём. Снаружи снова раздался голос Куги До.

– Александр! Я знаю, что ты меня слышишь! Покажись! Ты мой сын! Нам надо поговорить. Твоя судьба другая. Ты будешь настоящим воином. В тебе моя кровь! Ты слышишь меня?!

После этих слов наступило долгое молчание, и никто не знал, что будет дальше. Куги До стоял и ждал. В пещере тоже ждали, но совсем другого. Лаций молил в душе бога солнца Соль, чтобы тот поспешил опуститься за горизонт, а Панджар разговаривал с Александром. Он объяснял ему, что Куги До хочет захватить Мерв и убить Мурмилака, стать правителем северных земель, но юноша постепенно перестал слушать и его. Было видно, что он до сих пор мучится какой-то своей мыслью. Но узнать это ни Лаций, ни Панджар уже не успели. Снаружи снова донёсся громкий голос их врага. Теперь в нём звучали решительность и злость.

– Александр! Ты можешь не выходить. Но я убью Энея. И его смерть будет на твоей совести. До конца жизни. Старик, скажи ему, – повернулся он к старому греку.

– Не выходи, слышишь! – дребезжащим голосом проблеял Эней. – Он убьёт тебя, как Софоса! А мне всё равно. Я старый. Не выходи!

– Заткни его! – прошипел Куги До, и кочевник дёрнул за верёвку с такой силой, что чуть не оторвал старику голову. Тот упал на землю и захрипел.

– Александр, ты мой сын! Я хочу поговорить с тобой. У нас много общего. Но если ты не выйдешь, я убью твоего деда! – продолжал угрожать Куги До, а юноша в это время яростно сжимал в руках лук и спорил с Лацием, который умолял его не выходить и остаться внутри.

– Нет, я не могу, – окончательно решил юноша и встал. – Он убьёт его.

– Если ты так решил, иди. Ты – мужчина. Только не дай ему обмануть тебя. Говори из-за колонны и не высовывайся, – неожиданно хриплым низким голосом сказал Панджар.

– Вы оба сошли с ума! Они расстреляют нас из луков, – простонал Лаций и опустился рядом с колонной.

– Там есть узкий проход в другую пещеру, – сказал Александр. – Вы можете пройти по ней дальше.

– Они везде! Ты, что, не видишь, что они стоят у каждого входа? Они пройдут сюда по проходам и схватят тебя сзади! – Лаций запустил руки в волосы и покачал головой.

– Не пройдут, – уверенно ответил Александр. – Это последняя пещера, а проход сюда завалило ещё год назад.

– Не надо!.. – Лаций протянул руку к нему, но юноша уже выступил из-за колонны и крикнул:

– Я здесь! Не убивай его! Говори! – он сказал это спокойно, как взрослый, как будто и не было того волнения, которое заставляло его трястись всего несколько мгновений назад.

– А-а, – довольно протянул Куги До, видя, что его план сработал. – Я знал, что ты пожалеешь старика. Иди сюда, нам есть о чём поговорить, – махнул он рукой, приглашая его спуститься вниз, но юноша остался на месте. Кочевник сразу оценил удобное расположение этого места: сверху была отвесная скала, а снизу – груда камней, которые осыпались и закрыли вход. Его люди не сумели бы подкрасться к нему незамеченными. Даже если бы они кинулись вперёд, они упёрлись бы в узкий проход.

– Говори! – донёсся до него голос Александра.

– Хм, ты хитрый малыш. Этот белокожий раб там? – спросил разбойник с презрением и злостью, но ответа не получил. – Я не хочу говорить при всех. Нам надо поговорить вдвоём, – хмуро добавил он через некоторое время.

– Подойди ближе и говори, – предложил юноша.

– Ты невежлив по отношению к отцу, – покачал головой Куги До. – Мы можем посидеть рядом? У меня очень мало времени. Я хочу видеть тебя рядом, близко. Ты – мой сын. Неужели ты этого не понимаешь?! – выкрикнул он последние слова, не сдержавшись.

– Иди сюда, мы можем поговорить здесь. Но твои люди пусть не подходят! – Александр повернулся к Лацию и Панджару и тихо сказал: – Он хочет поговорить со мной. Пусть придёт один. Я не дам ему приблизиться. У меня лук. Он будет один.

– Ты ничего не сможешь сделать… – начал было Лаций, но понял, что это бесполезно.

– Мы отойдём назад, но будем слышать тебя, – кивнул головой Панджар.

– Слушай, скажи ему, что мы внизу, – добавил Лаций и встал. Он хотел что-то добавить, но юноша уже отвернулся. Лаций с сожалением покачал головой и взялся рукой за стену. Во второй руке он уже держал узкий чёрный нож, готовясь унести с собой в страну Орка несколько душ разбойников.

– Иди сюда один! – крикнул Александр, высунувшись из-за колонны. Он видел, как человек, который называл себя его отцом, что-то сказал сопровождавшему его слуге и стал медленно подниматься вверх. Внутри пещера была не более пяти шагов в длину. За надгробным камнем скрывался колодец. Александр отошёл назад и взял в руки лук. Он уже принял в душе решение о том, что ему не о чем разговаривать с этим странным человеком, даже если тот действительно был его кровным отцом, как сказал белый раб. Поэтому его надо было убить… Мысль о матери, которую он так обожал и которой ему так не хватало, была нестерпимой. Неужели это было правдой?

Узкая полоска света на полу вдруг задрожала и исчезла. Между колонной и камнем появилась фигура человека. Тот стал медленно протискиваться в проход. Александр натянул тетиву, сдерживая накатывающиеся на глаза слёзы, несколько раз моргнул и прищурился. Когда человек уже был внутри, он отпустил тетиву и стрела со свистом разрезала тишину. Тихий, тупой звук подтвердил, что он попал, но вошедший даже не крикнул. Он просто упал на колени и… снова встал. Александр заморгал глазами и опомнился, когда было уже поздно. Перед ним, в двух шагах стоял широкоплечий разбойник с чёрной бородой, а у входа, на полу, лежал лицом вниз Эней. Из спины у старика торчал острый наконечник стрелы. Александр остолбенел и не мог пошевелиться.

– Мой сын! – одобрительно кивнул Куги До и сделал шаг навстречу. – Ты правильно начал. Дальше будет легче. Пойдём отсюда. Где эти двое? Что-то я их не вижу, – оглядываясь по сторонам, спросил он, но юноша не шевелился. Он смотрел на него широко открытыми глазами и медленно тянулся за второй стрелой. – Ха-ха-ха! – засмеялся кочевник, увидев это движение. – В тебя моя кровь! Я тоже не прощаю обид. Мы поладим… – он вдруг увидел, что стрела уже легла в изгиб лука, и рванулся вперёд. – Ты что?.. Я же твой отец! – он вырвал у него лук и схватил за руки. Но Александр сильным рывком освободился от его хватки. Завязалась борьба, однако силы были неравные, и вскоре юноша оказался на полу. Куги До сидел на нём сверху и бил по голове. Когда тот потерял сознание и сопротивление прекратилось, кочевник опустил руки и, тяжело дыша, посмотрел сыну в лицо. Какой-то звук, похожий на хруст камней под ногами, привлёк его внимание, и Куги До поднял голову. В трёх—четырёх шагах впереди шевельнулась какая-то тень, и послышался короткий выдох, как при ударе.

Лаций знал, что не сможет подойти к ним незамеченным. Куги До стоял к нему лицом и сразу заметил бы любое движение. А сил на быстрый рывок у него уже не было. Поэтому, когда тот повалил Александра на землю и стал бить кулаком по голове, оставался только один выход. Он переложил нож в правую руку и занёс над головой. Внезапно борьба на полу стихла, и кочевник опустил руки. В этот момент Лаций поверил в то, что боги на его стороне – лучший момент для броска трудно было себе представить. Резкое движение и короткий выдох – вот и всё, что можно было увидеть со стороны. Узкое лезвие, сделав один оборот, с силой вошло в выпяченный живот Куги До прямо под рёбрами. От неожиданности он откинулся назад, потом – вперёд, попытался встать и, в конце концов, завалился набок, схватившись руками за железную рукоятку. Его лицо исказила гримаса досады. Рот открывался и закрывался, пытаясь что-то сказать, но ничего не было слышно – разбойник только тяжело дышал и шипел. Лаций, шатаясь, подошёл к нему и схватил за руку, чтобы тот не смог вытащить нож и ударить им Александра. У него самого уже не было сил, чтобы вытащить его и добить врага. Панджар схватил Куги До за другую руку. Но тот с пренебрежением посмотрел на них и покачал головой.

– Я всё равно убью тебя… убью… – прошептал он, но силы покидали его. Лаций ничего не понимал, потому что тот говорил на своём языке. Панджар понял, но дословно, и схватился за рукоятку торчавшего в животе разбойника ножа. Но сначала ничего не получилось – у Панджара тоже не было сил. Видимо, удар по голове давал себя знать. Однако парфянину удалось вытащить нож из живота своего заклятого врага. Он замахнулся, чтобы нанести удар, но покачнулся и схватился за плиту надгробия, чтобы не упасть. Разбойник слабо улыбнулся и посмотрел на него, как на ребёнка. Кровь толчками вытекала у него из раны, и жизнь медленно покидала его сильное тело. Но у Куги До ещё хватило сил, чтобы говорить. Глядя на Панджара, он сказал: – Такой же нож… был в руках у твоей жены… когда я был с ней… под стенами Мерва… – прошептал он и перевёл взгляд на Лация. – Нам было хорошо. И ещё… – казалось, он вот-вот умрёт, но жизнь ещё теплилась в его угасающем взгляде. – Она… она любит других мужчин, когда тебя нет дома, – добавил он и странно улыбнулся.

Панджар резко выпрямился и взмахнул ножом. Удар в сердце прервал жизнь Куги До и удовлетворил его чувство мести. Так, по крайней мере, показалось Лацию. Но когда он увидел, с какой яростью горят глаза Панджара, то понял, что Куги До, как скорпион, нанёс свой смертельный удар раньше, чем умер. И удар этот был страшнее, чем укус ядовитой змеи.

Разбойники покидают кладбище

Отпустив руку мёртвого разбойника, Лаций откинулся назад и почувствовал, что не может пошевелиться. Всё плыло и качалось перед глазами, как в дыму. Запах крови только усиливал тошноту от голода и жажды. Последнее, что он помнил, это застывший взгляд чёрных глаз Куги До и качающуюся бороду Панджара. Губы начальника стражи раскрывались и закрывались, рот превратился в большую пропасть, из которой летели какие-то слова… но Лаций падал вниз всё быстрее и быстрее и уже ничто не могло остановить его от падения в ужасную пропасть. Он чудом держался из последних сил, облокотившись на мёртвое тело кочевника.

Панджар вынул странный нож из сердца своего врага и посмотрел на римлянина. Тот продолжал держаться за плечо уже мёртвого Куги До. Его глаза остекленели и стали прозрачными. Панджар понял, что тот теряет сознание.

– У тебя был нож. Откуда ты его взял? – мрачно спросил он, но Лаций, держась из последних сил, молчал. Что он мог сказать этому непредсказуемому человеку? Что у него было два ножа? И оба дала девушка Лейла из дворца Орода? Или рассказать ему о том, почему у него остался один нож? Нет, всё было бесполезно. Особенно сейчас. Но Лаций не думал об этом, все эти мысли мгновенно пролетели в его угасающем сознании и исчезли. Он с трудом держался, чтобы не упасть. Взгляд блуждал по стенам и полу, скользил по телу Куги До и Энея и вдруг зацепился за торчавший из спины старика почерневший наконечник стрелы.

– Нет… – одними губами пробормотал он, поняв, что совершил юноша. Но Панджар его не понял.

– Скажи мне! – опустившись рядом с ним, почти умоляющим тоном попросил он. – Скажи…

Лаций ничего не видел перед собой. Даже лицо Панджара стало серым, как стены пещеры.

– Мне… его… дал… старик… вчера утром, чтобы… разрезать… верёвки и бежать… Тебя ещё не было… – он попытался сглотнуть комок в горле, но слюны не было. Только сухость и пыль. Тошнота стала сильней. Панджар продолжал смотреть на него, и губы у этого сильного воина дрожали, как у ребёнка, который вот-вот расплачется и убежит.

Снаружи послышался неясный шум. Люди Куги До могли прийти сюда в любой момент. Надо было остановить их. Лаций знал, что надо делать, но нож был в руках Панджара. – Ты знаешь их язык? – спросил он. Тот кивнул, но взгляда не отвёл. – Надо вытащить его туда, – он кивнул на тело Куги До, но понял, что даже вдвоём они этого не сделают. – Отрежь ему голову, – добавил он и протянул руку к ножу.

– Нет, – отрицательно покачал головой Панджар и отвёл нож в сторону. Было ясно, что он хочет оставить его себе. Лаций увидел под бородой Куги До свой медальон и с трудом стянул с его шеи ремешок. В это время Панджар принял решение и, опустившись на колени, начал резкими движениями отделять голову Куги До от тела. Крови почти не было. Только на полу. Лацию удалось доползти на четвереньках до накренившейся плиты, под которой, как сказал Александр, он оставил воду и лепёшки. Достав полупустой мешок с водой, он вытащил зубами деревянную пробку и сделал несколько глотков. Ему сразу стало легче. Сзади раздался злой голос Панджара. Он плюнул на тело и встал. Работа была закончена. Вся одежда была у него в крови. Он брезгливо вытер руки о штаны трупа.

– Бери! – кивнул он на отрезанную голову. Лаций поднял её за волосы, и, держась за стену, подошёл к выходу.

– Иди сюда! – позвал он Панджара. Тот присел внизу так, чтобы его не было видно из-за привалившегося к колонне камня. Лаций заметил, что Панджар взял с собой лук и стрелы Александра. – Говори громко. Очень громко, – прошептал он и вытянул руку вперёд, за колонну, чтобы голова Куги До хорошо была видна снаружи. – Люди, – начал Лаций. Панджар перевёл, – вашего главаря забрал дух смерти. Это голова Куги До. Вы пришли на чужое кладбище. Здесь везде смерть. Уходите к своим лошадям. Без них вы тоже погибните! Уходите сейчас. До заката мало времени. Сатрап Арейи придёт на закате. Он всех убьёт. Уходите! Иначе дух смерти заберёт вас тоже! – произнося последние слова, он упёрся головой в колону и стиснул зубы – ему становилось всё труднее держать такую тяжесть на вытянутой руке, и голова Куги До стала медленно опускаться вниз. По ропоту, который пронёсся между стоявшими внизу разбойниками, Лаций понял, что они испугались. Солнце уже было близко к закату, и кочевники помнили, что до наступления ночи им надо вернуться к храму, чтобы забрать своих лошадей. Со всех сторон послышались короткие возгласы и шум камней под ногами – они быстро покидали кладбище. Лаций разжал пальцы, и голова Куги До с чавкающим звуком упала на пол. Над кладбищем повисла тишина. Выглянув из-за колонны, он увидел только старые пыльные камни, многочисленные следы ног на тропинке и сломанный кустарник по всему склону. В этот момент силы покинули его, и он медленно сполз вниз, расцарапав щёку о небольшой скол внизу. Свет в глазах превратился в тёмное пятно и, закружившись, как столбик пыли в пустыне, исчез. Больше Лаций ничего не помнил.

Панджар повернулся и увидел, что римский раб потерял сознание. Но его враг был мёртв, кочевники сбежали, и здесь, в пещере, им пока ничего не угрожало. Несмотря на всю свою храбрость и гордость, он понимал, что сейчас надо просто сидеть и ждать сатрапа Лидия. Гнаться за двумя сотнями кочевников было безумием, хотя ему так хотелось изрубить их на мелкие куски! Но липкие от крови руки с трудом могли поднять лук и стрелу, не то что меч и щит. И он вряд ли смог бы сейчас сам забраться на коня…

Осторожно выглянув из-за колонны и убедившись, что вокруг действительно никого нет, Панджар выбрался наружу и сел на край большого камня. Спина прислонилась к тёплой колонне, и тело обмякло, как будто из него вытекла вся кровь, как из Куги До. Римский раб распластался без сознания рядом. Сбоку, в небольшой лужице крови, лежала ухом вверх голова Куги До. Она уже вся покрылась мелкими камешками, которые прилипли к пятнам крови. Пыль не попала только в полуприкрытые глаза, смотревшие на него из-под густых бровей чёрным застывшим взглядом. Первая муха с жужжанием опустилась на волосы и сползла по липким волосам на нос. Оттуда она медленно переползла в уголок глаза и остановилась. Панджар сидел и тупо смотрел на неё, ни о чём не думая.

Солнце уже коснулось вершин гор, когда в дальнем конце дороги показались воины сатрапа Лидия. Тот заподозрил неладное, когда кочевники стали небольшими группами и даже по одному проноситься мимо его всадников. Он сразу приказал всем подняться к храму, но там уже было пусто. Однако тропинка к кладбищу превратилась теперь в настоящую дорогу, и, спустившись по ней, он решил обыскать все пещеры, чтобы найти следы живых людей. Когда его воины увидели Панджара сидящим на камне, они сразу отправили к Лидию гонца. Затем помогли начальнику охраны спуститься вниз, достали из пещеры Лация и Александра, а за ними – тела Куги До и старого Энея. При этом голову Куги До они со страхом затолкали палками в мешок и унесли наверх.

Разные планы

Первое, что услышал Лаций, придя в себя на следующий день, был голос Павла Домициана:

– О, всесильный Меркурий, ты, вестник богов и покровитель путников и торговцев, почему ты не поможешь мне? Мои руки ослабли, и я не могу оторвать даже кусок этой ткани. За что ты наказываешь меня, заставляя Соль так нещадно палить на мою несчастную голову? Я пережил такие страшные страдания, которые испугали бы даже Орка в Аиде. Я еду без глотка воды с самого утра и чувствую, как моё тело увядает, подобно нежному цветку в пустыне… – в своей излюбленной манере жаловался слепой певец, и от его жалостливого, нудного голоса Лацию вдруг стало так хорошо и радостно, что он рассмеялся.

– Кхе-хо-ха, – вырвалось у него из груди что-то напоминающее одновременно кашель и хрип, и Павел Домициан, услышав эти звуки, сразу повернул голову в его сторону. Они лежали в повозке с большими мешками, и это было странно. Но тело так ныло, что Лаций пока ни о чём не думал.

– Юпитер всесильный! Мне кажется, я слышу пробуждение жизни в этом теле! – с воодушевлением воскликнул слепой, позабыв о своих жалобах.

– Павел… это ты… – только и смог произнести он, после чего выслушал долгую историю освобождения слепого певца из плена Куги До, а также легенду о том, как этот страшный разбойник был убит сильным и непобедимым Панджаром, а благодарная Лорнимэ даже подарила ему позолоченный меч из рук сатрапа Лидия. Также Павел Домициан рассказал ему, что с ними везли ещё какого-то юношу. Грека, по-видимому, потому что он слышал, как тот говорил по-гречески. Лаций догадался, что это был юный Александр. Но зачем его взяли с собой, он не понимал. Он спросил о ноже, но Павел Домициан ничем не мог ему помочь, потому что был слеп, и даже если Панджар и носил чёрный нож за поясом, певец всё равно этого не видел. Ещё одной неприятной новостью было то, что молодого грека почему-то связали и спрятали в одной из повозок. До Александрии его везли отдельно, и никто, кроме стражников, его не видел. Поэтому даже Саэт ничего не могла рассказать им о нём.

До столицы Арейи было два дня пути. Во время первой же стоянки Лаций уговорил стражников подождать их у небольшой реки, где рабыни обычно набирали воду. С трудом добравшись до берега, они вместе с Павлом Домицианом с удовольствием стали обливаться ледяной водой. Вся кожа горела от обжигающего холодного прикосновения, руки ныли и не болели, челюсть разрывалась на части от каждого наклона, но Лаций не мог скрыть удовольствие и фыркал, растирая кожу охапкой травы и листьев. Стражники посмеивались над белокожими глупыми рабами. У кочевников, как сказал Павел, считалось плохим знаком оказаться в воде, потому что считалось, что вместе с водой они смывают с себя всю силу и становятся в бою слабее. Но Лаций использовал купание не только для того, чтобы помыться. На пальце ноги у него до сих пор был перстень, который, как ни странно, не натёр кожу и не поранил ногу большим камнем. На всякий случай, выйдя на берег, он надел его на палец другой ноги и снова повернул камнем вверх, как и раньше. Когда они добрались до повозки, то сразу же провалились в сон. Впереди была Александрия, и они не знали, когда там им могла представиться возможность помыться, потому что рабы всегда жили в загонах для скота и на старых складах и поэтому могли рассчитывать только на остатки воды, которую не выпили за день кони или верблюды.

Однако в городе к ним отнеслись хорошо, разместили в пристройках за стенами небольшого дворца, и все рабыни Лорнимэ какое-то время ничего не делали, отдыхая и отъедаясь. Голову Куги До залили мёдом и спрятали в подвал до отъезда в Мерв. Когда через несколько дней гостеприимство пожилого сатрапа и его семьи уже стало тяготить окрепшего Панджара, он стал убеждать жену сатрапа покинуть Александрию. Но та ещё день или два не решалась сделать это, ссылаясь на плохое самочувствие. Она действительно плохо выглядела, лицо было постоянно бледным, во взгляде сквозили настороженность и испуг. Панджар считал, что всё это были последствия пережитого ужаса, и, как мужчина, думал, что в дороге она отвлечётся и всё пройдёт. Но ему самому жгли сердце слова Куги До, которые тот сказал перед смертью. Именно поэтому начальник стражи спешил в Мерв, чтобы там лично убедиться в том, что услышал. Но он никому и словом не обмолвился о своих подозрениях, чтобы подготовиться к приезду в Мерв и встрече с женой без лишнего шума и необоснованных обвинений. Он помнил, что она спасла его от смерти, и в глубине души допускал, что главарь разбойников специально сказал эти слова, чтобы отомстить ему. Но ревность и гордость захлёстывали его разум, и отказаться от своих подозрений в отношении жены он так и не смог.

Сразу после прощания с сатрапом Лидием и его семьёй, Лорнимэ действительно изменилась. В дороге она не стала медлить и поспешила в Мерв. Повозки редко останавливались на отдых, и все люди часто ели на ходу, не смея попросить её о стоянке. Лорнимэ приказывала устраиваться на ночлег в тот момент, когда солнце опускалось за горизонт. Это было ужасно неудобно, потому что всё потом приходилось делать в темноте и при свете факелов, и только её любимая служанка Саэт, оправдывая госпожу, всё время со вздохами и закатыванием глаз рассказывала, что той очень плохо и она ни с кем не хочет разговаривать. Это часто останавливало Панджара у входа в шатёр жены сатрапа. Он хотел поскакать вперёд, оставив её на своих воинов, но это было неправильно и никто в Мерве не одобрил бы такого поступка. Ему было нелегко: он скучал по Азате и в то же время ненавидел её. Постепенно всё это стало раздражать его, и Панджар стал срываться на слугах. Даже римский раб, который спас его в деревне у храма, и тот казался ему слишком надменным и наглым. Панджар чувствовал, что не может заставить себя подойти к нему и поблагодарить за помощь, особенно после того, как все с радостью распространили легенду о том, что именно этот раб был спасителем всех и вся. Признание заслуг римлянина унижало гордость и достоинство Панджара. Он считал, что любой раб должен заботиться о своём хозяине, чтобы тот кормил и поил его, чтобы не продал его на рынке, когда станет старым или заболеет. Все рабы и рабыни в Мерве вели себя именно так. И Панджар не допускал даже мысли, что у пленного римлянина может быть другое отношение к своему господину. Он повторял себе это снова и снова, но неприятное ощущение недосказанности и неблагодарности не давали ему успокоиться и забыть об этом. Поэтому после очередной ночной стоянки он приказал отправить двух римских рабов вместе с повозками вперёд, в самое начало длинной вереницы людей и лошадей, чтобы они больше не попадались ему на глаза. Он был уверен, что в Мерве всё станет на свои места, и он, узнав правду, сможет потом поговорить с этим рабом в другой обстановке. Но всё оказалось не так, как он предполагал.

Саэт теперь приходила к ним после захода солнца. Она приносила остатки еды со стола Лорнимэ, но почему-то всегда передавала их через Павла Домициана, избегая разговаривать с Лацием. Один раз он окликнул её, но она, сославшись на то, что её ждёт госпожа, сразу убежала, даже не договорив со слепым певцом. Всё это было странно, но Лаций оправдывал это тяжёлыми переживаниями в плену у Куги До. Что ещё могло так расстроить говорливую и весёлую жену Атиллы, чтобы она стала так стесняться его после спасения? Только пережитый ужас смерти, больше ничего. Он просил Павла Домициана узнать, где находится Александр, внук Энея, и почему его прячут. Но Саэт сказала, что юношу держат в повозке связанным, и она видела только, как его выводят на остановках во время пути, а потом опять прячут обратно. Для Лация это был плохой знак. Если Александра держат отдельно даже от рабов, это значит, что он хуже, чем раб – он враг или преступник. Но изменить что-либо они с Павлом Домицианом не могли, потому что сопровождавшие Лорнимэ всадники не подпускали их к тем повозкам, где ехала она. А именно там и находилась повозка, в которой везли Александра. И если Саэт видела его всего несколько раз, то Лаций – ни разу.

Так они постепенно добрались до последнего поворота над ущельем, откуда открывался вид на Мерв. Это заняло у них четыре недели, а не две, как хотел Панджар, но люди всё равно радовались. Даже Лорнимэ впервые вышла из своей повозки, чтобы посмотреть на старый город с новыми стенами. Лаций заметил, как от прилива чувств у неё порозовели щёки, и улыбнулся. Он не видел, как сбоку, из-за повозки, с каким-то странным выражением лица за ним наблюдает Саэт и на глаза у неё наворачиваются слёзы.

Она стояла, прислонившись к большому мешку в повозке и делала вид, что тоже смотрит на город.

– Твой цвет изменился, – донёсся до неё голос Павла Домициана. – Скоро Юпитер обнимет Юнону, и ты снова увидишь своего сына! – весело произнёс он. Саэт прикрыла лицо рукавом своей накидки и отвернулась. – О, ты сильно переживаешь, – озабоченно заметил слепой певец. – Ты вся горишь. Внутри тебя красный и зелёный цвет. Это тёплые цвета. Они редко бывают вместе… Я это чувствую… – пробормотал он, не видя, что она отвернулась и старается не смотреть на него. – Что с тобой, милая? – с нежностью обратился он к ней, чувствуя, что за молчанием Саэт что-то скрывается.

– Ничего, поверь, – со всхлипом ответила она.

– О, видят боги, ты переживаешь так сильно, что красный огонь заставляет тебя плакать. А зелёные реки успокаивают его, и я чувствую улыбку на твоём лице.

– Какой ты хитрый! – удивилась Саэт, потому что в душе она уже думала не о Лации и пережитом ужасе, а о том тёплом счастье, которое, как маленький пушистый котёнок, пряталось у неё в груди. В Александрии Лорнимэ случайно обмолвилась, что каждое утро не может встать с постели и чувствует недомогание, как будто её покинули силы. Госпожа ощущала слабость до полудня, ходила, держась за руки служанок, часто присаживалась, но потом постепенно приходила в себя и к вечеру уже могла смеяться и разговаривать, как раньше. Со стороны казалось, что она прислушивается к случайным звукам и шумам. Саэт казалось, что в Лорнимэ вселился страх перед смертью, которой напугал её ужасный Куги До, и что та до сих пор не может прийти в себя и не верит в гибель этого злодея, постоянно ожидая его появления из-за каждого угла даже во дворце сатрапа Лидия.

Именно плохое самочувствие заставило её отложить выезд в Мерв почти на неделю. Тогда Лорнимэ ходила по длинным тёплым коврам, которыми жена Лидия, узнав, что ей нездоровится, приказала уложить весь пол, и нервно кусала свои полные красивые губы. Саэт втайне завидовала губам госпожи, их чувственности, потому что её губы были очень узкие и ей казалось, что когда она говорит или улыбается, они растягиваются и становятся совсем незаметными. Поэтому Саэт так не любила смотреть, как госпожа утром наблюдает за своим отражением в воде. Во дворце сатрапа Лидия они почти не разговаривали. Или, скорее, госпожа почти не разговаривала с ней. Но даже во время коротких бесед Лорнимэ кусала губы и постоянно хмурила лоб, спрашивая её обо всём подряд и перебивая, не выслушав ответ. Она чего-то опасалась и поэтому перенесла отъезд из Александрии ещё на несколько дней. Вечером, накануне выезда, попрощавшись с Лидием и его придворными, она позвала к себе Саэт и стала расспрашивать, как та себя чувствует после ужасной смерти Куги До. Саэт помнила, как растрогавшись, уже открыла рот, чтобы рассказать госпоже всё, что пережила за последние несколько дней после приезда в Александрию и поделиться с ней своей тайной, но её вовремя остановило недоброе предчувствие. Лорнимэ никогда раньше не спрашивала её совета и её голос никогда не казался ей таким чужим и пугающе холодным. Поэтому она стала рассказывать о подругах, об их переживаниях и страхах. Лорнимэ перебила её и как-то задумчиво сказала, что она рада, что все остались живы. Саэт снова захотела поделиться с госпожой своей новостью, но та вдруг сама произнесла слова, которые заставили её прикусить язык и замолчать.

– Надо будет позже найти этого жреца, – неприятно прищурившись, произнесла она. – Ты вернёшься в храм. Я пошлю тебя с кем-нибудь, чтобы ты нашла его… якобы, с дарами Изиде. Но как же ты узнаешь его? Ты его хорошо запомнила? Кстати, ты отдала ему перстень? – нервно спросила Лорнимэ.

– Да, отдала, – не подумав, ответила Саэт. Ей вдруг пришло в голову, что надо было сказать что-нибудь другое, что она потеряла его, или перстень забрали кочевники, когда хватали всех подряд в храме, или что-нибудь ещё… Ведь Лаций не носил перстень, значит, он его потерял и теперь никто не узнает о том, что…

– Как хорошо! – обрадовавшись, воскликнула Лорнимэ. – Хорошо, что ты видела его лицо. Странно, что никто из рабынь его не запомнил. И я тоже… – с досадой произнесла она. – Как он выглядел? Какие у него глаза?

– Э-э… Он спал, – уверенно произнесла Саэт, чувствуя, что здесь ей ничего не надо придумывать. Она не знала, что Лорнимэ уже тайно опросила всех рабынь и ни одна не могла вспомнить, как выглядел ночной жрец, с которым она провела ночь. Они даже не помнили, что было в храме – настолько сильно повлияли на них последующие события в плену у Куги До.

– Он спал? Жаль… Ну, а что ещё? Да, я помню, что он был большой, я до этого видела там только одного такого. Кажется, это был сын верховного жреца, – вспомнила Лорнимэ и прищурилась. Она уже знала, как избавится от всех рабынь, не убивая их, но с Саэт решила не торопиться. Тем более, что та была ей очень нужна, чтобы найти жреца.