Текст книги "Римская сага. Том III. В парфянском плену"

Родогуна, история Куги До и тайная любовь Икадиона

За следующие полгода произошли несколько странных событий, которые изменили и привнесли в жизнь римлян немало нового. Несколько сотен пар обзавелись местными жёнами, у них родились дети. И хотя ребёнок, рождённый от раба, тоже считался рабом, втайне все римляне надеялись, что после окончания строительства они пойдут в войско Мурмилака и тогда в их жизни всё изменится. Родился ребёнок и у Атиллы. Он назвал его Марком. Став отцом, он был без ума от счастья, и теперь Лаций видел его ещё меньше.

Ещё до рождения сына Саэт познакомила Лация с новой служанкой по имени Родогуна. Она была тихая и милая, но больше напоминала ребёнка, чем женщину. Однако, со временем, Лаций привык к её немногословному присутствию, и они нередко встречались, иногда даже оставаясь в старом дворце, где Атилла уже знал почти всех стражников и евнухов, а Саэт даже оставляла им для встреч свою маленькую комнатку с одной единственной лавкой-кроватью.

Где-то в конце января его позвал к себе Мурмилак и долго расспрашивал о Риме и прежней жизни. Сатрапа почему-то очень заинтересовали медальон и знак на плече Лация. Сам Лаций очень не любил, когда кто-то начинал интересоваться медальоном, потому что это всегда заканчивалось плохо. Он не знал, что верящий в своих богов владыка Мерва всегда старался прислушиваться к советам и откровениям жрецов храма огня. Для того, чтобы у них появился сын, он объездил с женой всех самых известных предсказателей на востоке Парфии и даже пифию в Арейе. Именно её советом и был вызван интерес сатрапа к знаку на плече Лация. Но он пока этого не знал.

Неделю спустя Надир приказал ему прийти к смотрителю библиотеки, Каврату, ещё не очень старому, но очень больному человеку, который уже целый месяц разбивал сад для посадки оливковой рощи согласно рисункам из старых свитков. По приказу сатрапа Лаций должен был теперь помогать ему сажать деревья. Увидев, чем занимается библиотекарь, Лаций пошутил, что это напоминает подготовку к какому-нибудь обряду, чем очень испугал старика и тот два дня не мог встать на ноги – у него прихватило сердце.

Как сказал Надир, Лацию надо было только разбить рощу и вернуться к постройке дворца. Выслушав распорядителя, он не стал с ним спорить и молча согласился. После непонятной и странной работы, которую мог выполнить любой другой раб, Лаций, наконец-то, рассадил саженцы оливок и вернулся к строительству. Работать в саду с библиотекарем остался Максим Прастина, которого он порекомендовал как надёжного помощника. Ещё не очень старый Каврат сильно болел: у него под глазами постоянно висели тёмные круглые мешки, лицо было желтоватого цвета, а кожа напоминала старый тонкий пергамент.

В майские иды сыну Атиллы исполнился месяц. Они с Лацием пришли к старому дворцу и долго сидели в одной из пристроек вместе с Саэт и Родогуной. Молодая мать болтала без остановки, а Родогуна только улыбалась и смотрела на Лация. Между прочим Саэт сказала, что царь, по слухам, снова собирается на север, чтобы найти Куги До. На юге этот разбойник снова обвёл его вокруг пальца и исчез. Самолюбие сатрапа было уязвлено, и он хотел доказать, что рано или поздно найдёт самозванца.

– Самозванца? – не поняв, переспросил Лаций.

– Ну, это я так сказала. Ты не повторяй! Просто так говорят, – она перешла на шёпот, – ну, ходят слухи, что старый отец Мурмилака пообещал Куги До в жёны свою дочь Азату. Представляешь? Это ещё до свадьбы Мурмилака было Она же его старшая сестра. А потом старый сатрап отказался, потому что этот дикий кочевник взял в свой гарем дочь одного из его врагов. Куги До поклялся отомстить старику и стать сатрапом Мерва, но отец Мурмилака заболел и умер. Тогда Куги До попытался прямо перед свадьбой украсть Лорнимэ. Но её мать как-то узнала про это. Она ночью увела дочь в другой дом, а вместо неё оставила переодетую служанку. И сама осталась с ней. Куги До, когда увидел, что его обманули, всех в этом доме убил. Они умерли страшной смертью, он отрубил им руки и ноги, а головы надел на колья у ворот! – с горячностью рассказывала Саэт, выкатывая глаза и вздыхая. – С тех пор все слуги стараются не произносить при Лорнимэ его имя. Ещё говорят, что этот страшный варвар всё-таки встречался с женой Панджара, Азатой! Тайно… Только я этого не говорила! Меня здесь в это время ещё не было, – она хитро улыбнулась и стала рассказывать разные смешные истории про сестру сатрапа. Она и не догадывалась, как близки были её слова к правде. Сестра Мурмилака действительно встречалась с Куги До несколько раз, когда её отец хотел, чтобы она стала женой этого предводителя кочевников. Он ей очень нравился своей смелостью и силой. Но это было почти пятнадцать лет назад. Теперь Азата была уже не так молода, как тогда, её волновали совсем другие проблемы, и в душе она больше всего страдала от того, что не может остановить увядающую молодость.

– Ну, и болтушка, – проворчал Атилла.

– Смотри, Лаций, вдруг ты приглянешься сестре царя, тогда тебе плохо будет, – весело пригрозила она после очередной истории про исчезновение бывшего конюха, который был сильным и свирепым на вид, но имел один недостаток – был немой. – Говорят, после того, как она соблазнила его, он исчез.

– Ладно, хватит врать, – усмехнулся он, но запомнил этот рассказ.

– Ты действительно, того… – Атилла поднял вверх брови, изобразив на лице какой-то намёк, – не ходи к ней и не общайся, если что… ну, если чего.

– Если что чего? – передразнил его Лаций. – Тебе Вулкан голову, наверное, в кузнице отбил. Представь себе: я захожу во дворец и говорю: «Приветствую всех вас, я к сестре сатрапа!» Да, так? – рассмеявшись, спросил он. – Атилла, мы – рабы! Не забывай об этом!

– Рабов тоже соблазняют. Ну, если в бассейн тебя затянет, как Прозерпина, или попросит вместе остаться в комнате, или ещё что-то… – многозначительно намекнул старый друг.

– Ах ты, негодник! – Саэт игриво стукнула по плечу Атиллу. – Значит, ты оставался с ней наедине?

– Нет, но кто-то говорил, что её видели в бассейне с немым конюхом. Давно. А сам я ни-ни! Никогда там не был! Ты же знаешь! Я даже мыться без тебя не умею, – он обнял Саэт, но та оттолкнула его, изобразив наигранное возмущение.

Они расстались, когда луна прошла по небу уже половину пути. Родогуна ушла на женскую половину к рабыням, Атилла остался с Саэт, а Лаций направился к Икадиону. Он тихо обошёл изгородь и упёрся в стену. Вокруг было тихо. Где-то внутри конюшни негромко похрапывали лошади, и под их копытами негромко шуршала сухая трава.

– Икадион, – осторожно позвал Лаций. Ему никто не ответил. Он заглянул внутрь. В проходе было пусто. Поверх загонов были видны только чёрные уши лошадей. Он шагнул в проход и остановился около одной лошади, засмотревшись на красивый изгиб её спины и шеи.

– Кто там? – раздался сбоку вдруг чей-то хриплый голос. Лаций от неожиданности вздрогнул. Из тени вышел Икадион.

– Это я. Что у тебя с голосом? – спросил он.

– Ничего, просто долго не говорил, – покашливая, ответил тот, смахивая с рук и плеч прилипшую сухую траву. – Воды хочу попить. Спал в сене. А ты что?

– Да, вот, к Атилле приходил. Хотел с тобой поговорить.

– А-а… Он всё со своей хохотушкой бегает? – улыбнулся либертус.

– Ну, да. Пусть бегает. Тебе-то что?

– Ничего. Ты хотел что-то спросить? – Икадион как-то странно смотрел в сторону, как будто волновался. Он стоял, прислонившись к столбу у входа. Лаций стал расспрашивать о новых лошадях. Тот отвечал, потому что ему было приятно внимание старого друга, но в голосе либертуса чувствовалось нетерпение, которое Лаций не замечал, увлёкшись мыслями о возможном побеге. Потом они поговорили о том, сколько лошадей потребовалось бы для того, чтобы добраться до Рима, и какие лошади могли бы выдержать такой переход.

– Самые лучшие лошади не у сатрапа и его жены, – понизив голос, произнёс Икадион и бросил украдкой взгляд в конец конюшни, – а у его сестры, Азаты.

– Да ну! – удивился Лаций. – Почему?

– Она обожает красивых лошадей, – со знанием дела произнёс он и загадочно улыбнулся.

– Ты смотри, будь осторожней! Говорят, она опасная женщина, – предупредил его Лаций.

– Почему? – насторожился Икадион. И тогда тот рассказал ему о пропавших слугах и предыдущем немом конюхе. – Откуда ты всё это знаешь? – одними губами спросил либертус.

– Неважно, – Лаций поморщился.

– Тебе плохо?

– Нет, нет. Просто не могу спокойно вспоминать… Рим, сестра и дом… – он замолчал и положил руку на плечо другу. – Ладно, приятно было тебя увидеть. Пойду за Атиллой. Что-то он не идёт. Договорились же…

Они попрощались, и Лаций вышел из конюшни в серебряную темноту ночи. Икадион подождал у выхода, пока фигура друга не исчезла в темноте, и вернулся в конюшню. Пройдя до конца, он приоткрыл небольшую дверь, за которой хранились сено и мешки с зерном.

– Твой друг очень любопытный, – раздался оттуда нежный женский голос. – Он много знает и хочет узнать ещё больше, – тонкие руки протянулись к его плечам, а к животу прижалась тёплая женская грудь. Икадион обнял женщину за плечи, и в её широко открытых глазах отразился свет звёзд.

– Это хороший друг, – со вздохом произнёс он.

– Да, только он любит передавать чужие сплетни, – прищурив глаза, проворковала она. – Даже про бассейн узнал. Хорошо, что он не видел в бассейне тебя.

– Хорошо, что он вообще ничего не видел, – пробормотал Икадион. Тонкая, но сильная рука обвила его за шею и увлекла за собой в темноту.

– Иди сюда, – обжёг ухо жаркий шёпот.

– Скажи, а немой конюх был? – спросил он.

– Был. Но он сам умер. Заболел и умер. А ты не болеешь. И ты ещё такой… ты намного больше его!

– Да? – Икадион уже плохо соображал, всё больше и больше поддаваясь нескромным и настойчивым ласкам женских пальцев. Наконец, он сдался и перед тем, как упасть в копну прелого сена, успел толкнуть за собой плетёную дверь.

Ночной разговор за изгородью

Лаций никогда бы не вспомнил об этом разговоре, если бы через месяц не произошёл случай, после которого Парки стали вить нить его судьбы в другом направлении. Однажды вечером он пришёл с Атиллой в старый дворец к Саэт и решил посидеть с Родогуной на свежем воздухе. После знойного дня вечер радовал его приятной прохладой. Лаций не хотел в этот день слушать бесконечные слухи и жалобы словоохотливой жены Атиллы. Передав, что будет ждать Родогуну там, где они обычно расстаются, он сел у изгороди и стал думать, почему, попав в библиотеку, Максим Прастина стал так часто болеть. Может, на него, как и на Каврата, действительно влияла пыль старых пергаментов? По крайней мере, старый библиотекарь свято верил в это и считал это своей судьбой. Размышления Лация прервал тихий шелест ткани.

– Ты здесь? – раздался нежный шёпот. Это была Родогуна – Тут звёзды, как в моём родном городе Дамевенде. Это неподалёку от Гекатомпила и большого моря1919
  Каспийское море.


[Закрыть] в пустыне. Я часто говорю с ними и шлю привет брату, – сегодня она была какая-то взволнованная и много говорила.

– Во дворце ничего не произошло? – спросил он.

– Нет, просто сегодня я узнала, что мой брат жив. Это такое счастье!

– Да, ты права. Его, как и тебя, зовут Родогун? – улыбнулся он.

– Нет, что ты! Меня так назвал отец. В честь дочери царя Митридата. Он хотел, чтобы я была на неё похожа. Она была храбрая девушка. Ты слышал о ней?

– Нет…

– Однажды, когда она мыла голову, прибежали слуги и сказали, что против них восстало одно из племён. Она не стала домывать волосы, просто отжала их и, надев доспехи, сразу бросилась в бой. Она домоет их, когда вернётся домой с победой. И победила!

– Наверное, поэтому у тебя такие красивые волосы, – улыбнулся Лаций. Они замолчали. Ему не хотелось говорить просто так, усталость расползлась по всему телу, и ещё ему нравилось ощущать на лице и руках прохладу ночного воздуха.

– Я слышала, что ты будешь делать новый пол во дворце нашего великого царя, – вдруг первая прервала долгое молчание девушка.

– Да, так и есть, – кивнул головой Лаций.

– И ты будешь возить камни из ущелья на слонах? – она подняла взгляд и посмотрела на него спокойными и немного грустными глазами. У неё было очень красивое лицо, но сейчас Лация это не волновало. Хотя какую-то жалость и даже сочувствие к ней он всё же чувствовал. Может, ему следовало чаще проводить с ней время наедине в комнате Саэт, но бесстрастная, молчаливая и покорная любовь этой красавицы казалась ему слишком холодной и не радовала, даже когда они оставались одни.

– А что? Ты хочешь прокатиться на слоне? – попытался пошутить Лаций.

– Я хочу быть рядом с тобой, но ты не любишь меня. Я это чувствую, – тихо произнесла девушка. Он вздохнул. Ему не хотелось говорить о чувствах, тем более, что их действительно не было.

– Родогуна, ты – красивая… – попытался успокоить её Лаций. Она жалко улыбнулась. – Но я сейчас пока думаю о другом.

– У тебя есть другая женщина? – спросила она.

– Здесь нет, – честно ответил он, и Родогуна это почувствовала.

– Тогда я буду твоей женщиной. Я умею ждать. Я подожду, – настойчиво произнесла она. Лаций только пожал плечами. – Я хочу быть нужной тебе. Я могу помочь тебе. Мой отец был каменщиком в Дамевенде. Он был очень хороший мастер. Но слишком доверчивый. Он работал у одного очень богатого человека, но тот не заплатил ему. Отец от горя умер, а нас с братом продали за долги.

– Тебе тоже досталось, – Лаций обнял её и погладил по голове. Родогуна прижалась к нему щекой и затаилась, как маленький котёнок. Они просидели так некоторое время, каждый думая о своём. Её плечо казалось маленьким и хрупким, и под рукой он чувствовал едва заметное биение сердца. Неожиданно за оградой послышались чьи-то голоса. Говорили на местном диалекте. Лаций подумал, что это Атилла, и уже открыл рот, чтобы окликнуть его, но по напряжённому взгляду Родогуны догадался, что это был не он. Тихо опустившись на землю, он наклонился к ней и спросил:

– Это кто?

– Не знаю, – одними губами прошептала она.

– Ты боишься? – коснувшись её волос, произнёс Лаций. Родогуна кивнула. Голоса звучали чуть поодаль и, казалось, что это были простые слуги. – Кто-нибудь ещё знает, что ты здесь? – он почти не убирал головы от её плеча, говоря прямо в ухо, и девушка прижалась к нему щекой. Она медленно покачала головой из стороны в сторону и подняла на него томные глаза. Лацию не нравилась интонация разговаривавших за изгородью людей. – Тише, – еле слышно произнёс он. – Кто это? Ты понимаешь, о чём они говорят?

– Да. Это кто-то из дворца. Они говорят, что человек уедет после праздника двух богинь плодородия. Две реки – две богини. Они говорят о реке, – Родогуна замолчала, но Лаций сделал ей знак рукой, чтобы она продолжала. Она отстранилась от него и прислушалась. Потом притянула его за шею к себе и стала шептать в ухо: – Они говорят про римлян. Римляне будут возить большие камни из долины. Долго возить. До праздника. В долине останутся большие камни. Вверху. У самого края. Я не знаю, чей это голос… – на её лице застыло напряжённое выражение.

– Может, Надир? – тихо спросил Лаций.

– Нет, – покачала головой Родогуна.

– Подожди, – прервал её он, – что они говорят?

– Не знаю, голос слишком тихий. И странный. Как будто чужой. Слова понимаю, но не знаю, кто это. Молчи, – вдруг прошептала она и округлила глаза. Её маленькие пальцы впились ему в кисть, и Лаций недовольно поморщился, почувствовав, как она до боли прищемила ему кожу. Голоса за забором вдруг внезапно стихли. Вполне могло быть, что их услышали и теперь надо было бежать. Он сжался в комок, готовый рвануться и опрокинуть противника быстрым ударом, но скрип шагов замедлился у самого края изгороди, и теперь говорившие были совсем рядом. Видимо, они отошли сюда, чтобы их не услышали. Если бы не заграждение, Лаций мог бы коснуться их рукой. Один голос точно был женский. Лаций поднял глаза вверх. «Слава тебе, Диана2020
  Диана – римская богиня охоты, родов и луны.


[Закрыть], что ты покровительствуешь мне этой ночью», – подумал он. На небе не было видно ни одной звезды, и даже луна висела грязным пятном над дворцом, закрытая облаками. Света от неё почти не было. За забором раздался тихий хриплый голос. Это был мужчина. Он что-то спросил и потом стал бросать слова, как стрелы из лука – резко и отрывисто. Женщина отвечала шёпотом. Судя по всему, мужчина стоял к забору спиной, потому что его слова были совсем не слышны. Родогуна, услышав разговор, задрожала мелкой дрожью и стала медленно тянуть Лация в сторону. Он сильно прижал её к груди и, едва шевеля губами, прошептал:

– Не шевелись!

Она замерла и сидела так до тех пор, пока голоса за изгородью не стихли. После этого тихо звякнул металл. Родогуна испуганно подняла на него глаза, но Лаций зажал ей рот рукой и какое-то время сидел неподвижно. Убедившись, что из-за забора больше не слышно никаких звуков, он осторожно привстал и, не разгибая спины, направился в сторону конюшни. Родогуна держала его за руку и слепо шла следом. Она ничего не видела перед собой из-за темноты и парализовавшего её страха.

– Кто там был? – тяжело дыша от волнения и неудобной ходьбы, спросил её Лаций, когда они оказались у забора рядом с «владениями» Икадиона.

– Не знаю, но голос у этого человека был страшный, – прошептала Родогуна. – Он не из Мерва. Здесь так не говорят.

– Мне кажется, что я уже слышал этот голос. Но это неважно. Кто был второй? Женщина?

– Да, но она говорила очень странно. Очень. Как будто через платок.

– О чём они говорили?

– О тебе, о конюхе, о деньгах. Но я так испугалась, что ничего не поняла. Кажется, эти пыльные свитки скоро убьют хитрого шакала и его помощника. Какая-то тайна во дворце. Мужчина спрашивал про жрицу и какой-то секрет. Но она сказала, что пока ничего не знает.

– Ну, что ты так испугалась? Может, это встретились два старых друга, как мы с Атиллой, – постарался успокоить её Лаций, чувствуя, что Родогуна дрожит всем телом.

– Нет. Они говорили о рабах. О больших стенах и камнях. Что скоро через них нельзя будет пройти. А после праздника никого в городе не будет. Я слышала, что кто-то поедет через ущелье, где много камней. Потом она сказала, что надо летать, как сокол. А тот, другой, сказал, что лучше спрятаться и ждать, как тигр. Камень сам упадёт вниз на орла через две недели в ущелье. Если нет, тогда орлицу можно будет убить ножом раба.

– Наверное, они обсуждали охоту, – думая совсем о другом, произнёс Лаций.

– Наверное. Но при чём тут рабы и нож? – тихо спросила Родогуна.

– Не знаю.

– Он говорил о ноже. Какой-то чёрный нож.

– Нож? Зачем? – насторожился Лаций.

– Ты слышал звук? Он дал ей нож. Чёрный нож.

– Что ещё?

– Он сказал для орлицы. Чёрный нож убьёт орлицу.

– Как это? Может, чёрный раб? Хотя, чёрных рабов во дворце нет. Только у придворных.

– Не знаю. Но женский голос сказал, что нож всё решит. Я запуталась. Нож ранил тигра. Теперь должен убить орлицу. На нём есть чьё-то имя. Имя раба-убийцы. Ещё сказала, что если на орла не упадёт камень, то орлица будет в гнезде, и нож всё решит. Ты что-нибудь понимаешь? Я совсем запуталась…

– Пока не очень. Но ты успокойся и возвращайся сейчас к себе, – предложил он. – Ты уверена, что никто не знает, куда ты ушла? – спросил он ещё раз.

– Никто, – подтвердила девушка. – Только Саэт.

– Хорошо, иди и никому не рассказывай об этом, – он подождал, пока фигура Родогуны не растворилась в темноте, и тихо вошёл в конюшню. Лошади спокойно стояли в стойлах, изредка перебирая ногами и косясь на него своими блестящими глазами. Лаций хотел уже уйти, когда увидел, что в конце прохода виден слабый свет. Он удивился, потому что не думал, что там может быть какая-то комната, и медленно направился туда. На проходе стоял треножник с маленькой плошкой масла и горящим фитилём. Он отодвинул его и оглянулся. На небольшом платке лежали остатки еды, на сене валялась большая шкура и в воздухе пахло чем-то неуловимо нежным и мягким. Ему вдруг вспомнился рассказ Саэт о том, что рабыни каждый день обрывают сотни роз, чтобы выслать лепестками постель для сестры Мурмилака. Здесь тоже пахло розами. Лаций усмехнулся, представив, как Икадион спит на лепестках цветов, покачал головой и, наклонив голову, вышел из маленькой комнаты.

Некоторое время он стоял между лошадьми и вслушивался в темноту.

– Икадион? – негромко позвал он, но никто не откликнулся. Он подождал ещё некоторое время и посмотрел на лошадей. Некоторых он уже знал по именам: Турух, Фасаха, Аира и Ахарата. Это были самые выносливые лошади, поэтому он часто останавливался рядом с ними и внимательно слушал рассказы либертуса о том, как они себя ведут и как он за ними смотрит. После этого Лацию так хотелось вывести их и ускакать на восток, и будь, что будет. Но он так долго ждал, что спешить не было смысла. Ждать теперь оставалось совсем немного. Глупо было всё бросать в самом конце. К тому же, этот ночной разговор таил в себе много непонятного, и сначала надо было разобраться, о чём там говорили. Лаций ещё раз обвёл взглядом конюшню и, не дождавшись друга, вышел.

Икадион вернулся с двумя евнухами, которые помогали ему донести зерно для лошадей. Сатрап неожиданно собрался куда-то ехать утром, и ему приказали срочно накормить его коней. Было уже поздно, и старший евнух Синам, к его удивлению, предложил ему помощь двух своих слуг. Те дотащили мешки и бросили их у входа. Больше он их не видел. На небе уже сияли звёзды. Дверь была закрыта, но ему показалось, что её открывали. Икадион пригнулся и вошёл в маленькую комнату, наполовину заполненную сеном. Светильник по-прежнему стоял на земле, но, кажется, немного сбоку. Или это ему только показалось? Либертус покачал головой и лёг на сено. Скоро должна была прийти его ночная гостья, которую он одновременно боялся и любил. Впервые со времён жизни на вилле Папирусов женщина обрела полную власть над его сердцем, и он не знал, как избавиться от этого чувства… и надо ли вообще было от него избавляться.