Текст книги "Римская сага. Том III. В парфянском плену"

Безумная страсть

Верховный жрец поднялся на большой камень у алтаря и зажёг огонь. Где-то высоко под сводами храма, на верхних галереях продолжал петь свои гимны Павел Домициан, а жрицы, повинуясь нарастающим ритмам музыки, начали ритуальный танец. Пять или шесть из них остались около алтаря, а остальные постепенно разошлись вдоль колонн.

Несмотря на то, что Лаций всё видел и понимал, ему постоянно хотелось вскочить и присоединиться к извивающимся в танце женщинам. В какой-то момент музыка зазвучала громче, и к алтарю подошли шесть человек с большим плащом. Когда они положили свою ношу на плиту, Лаций замер. На алтаре распласталось обнажённое тело с мешком на голове. Сидевшие рядом священнослужители стали выкрикивать незнакомые фразы, а верховный жрец подошёл к жертвенной плите и остановился. Сказав несколько слов, он занёс над неподвижным телом нож и воткнул в грудь. Затем двумя сильными, резкими движениями вспорол живот. Шум в храм стих: жрицы перестали танцевать, а музыканты – играть. Волосатая рука по локоть ушла в разрезанное тело. Когда она появилась наружи, на ладони лежало вырванное сердце. Все вокруг стали громко выражать свои чувства, кричать и бесноваться, от дыхания сотен людей пламя в светильниках заметалось, как испуганный зверь, разгоняя по стенам огромные тени. У самого потолка они сливались в цельную плотную мглу и там окончательно замирали, как перешедшие в иной мир души умерших.

Подойдя к большой чаше, верховный жрец бросил в неё клочок плоти, вверх взметнулось несколько ярких искр, и раздалось тихое шипение. Два помощника за его спиной быстро отрезали избранной жертве руку и положили в ногах. Снова громко заиграла музыка, и женщины продолжили свой танец. Голоса Павла Домициана уже не было слышно. Лаций старался сидеть спокойно, но кровь в жилах кипела и требовала безумства. Разум постепенно сдавался и оправдывался тем, что в темноте его никто не узнает. Поэтому когда перед ним замерла чья-то тень, он уже был на грани того, чтобы начать кричать и танцевать, как все остальные люди в зале. Однако слова подошедшего служителя огня остудили его порыв. Тот держал в одной руке большой кубок, а в другой – отрубленную руку жертвы, обращаясь явно к нему.

– Выпей для радости и счастья, сын мой! – раздался громкий голос на незнакомом языке. Лаций не понял ни одного слова. Краем глаза он видел, что такие же кубки были в руках тех, кто сидел справа и слева от него, а в зале появились люди с небольшими кувшинами. К ним со всех сторон тянулись руки, и они быстро разливали в их чаши тайный напиток. Но что надо было верховному жрецу? Может быть, золото? Лаций протянул ему мешок, и тот, с раздражением схватив его, бросил стоявшему позади слуге, а затем снова протянул ему отрубленную руку трупа. Не дождавшись ответа, жрец несколько раз ткнул его в плечо, что-то недовольно пробурчал и бросил обрубок ему на колени. Лаций взял его и хотел положить на пол, но по жестам и интонации понял, что пока этого делать не надо. – Пошли! Ты долго ждал этого дня! Надо проложить дорогу духу, – донеслись до него слова на чужом языке. Жрец явно звал его с собой. Дойдя до середины зала, он остановился между колонн и сказал: – Стой здесь! Тебя позовут. Не будь таким глупым! Радуйся! Сегодня твой день! Ты доказал, что всё можешь! – его тень слилась с колонной, где сидели несколько женщин, и Лаций остался один. До него ещё какое-то время доносился низкий голос жреца, но постепенно он стих и полностью растворился в шуме голосов и звуках музыки. Потом фигура с кубком появилась у алтаря. Жрец сделал глоток из чаши и вылил напиток на тело стоявшей рядом обнажённой женщины. Раздался громкий призыв к началу обряда, и остальные священнослужители стали снимать свои балахоны. Один за другим они выходили в зал и растворялись среди ждущих их просительниц. Шум нарастал. Лаций разжал пальцы и выпустил из рук неприятный «трофей». Он с глухим стуком упала рядом. Вскоре музыка стихла, и танцующие начали с хохотом гоняться друг за другом. Жрицы стали отдаваться мужчинам прямо на глазах просительниц, у Лация проскользнула мысль, что этот храм Изиды чем-то очень похож на театр Помпея в Риме. Только людей здесь было намного меньше. Треножники у колонн потухли, и теперь слабые жёлтые точки остались только в зале, показывая тех женщин, которые ждали исполнителей обряда. Когда их выбирали, маленькие огоньки светильников гасли. Вскоре вокруг стало так темно, что не было даже видно колонны, от которой Лация отделали всего полшага. Он уже пришёл в себя и теперь лихорадочно думал, как побыстрее выбраться из этого каменного мешка. За колоннами должен был находиться коридор. Обычно в храмах он всегда вёл к выходу. Он протянул руку и, нащупав прохладную поверхность колонны, стал осторожно обходить её сбоку.

– Ой, – раздался прямо перед ним испуганный женский голос, и маленькая рука осторожно коснулась плеча. – Ещё рано. Тебя позовут, – донёсся еле слышный шёпот, но все слова были опять на незнакомом языке. Думая, что это одна из просительниц, он сказал то, что она хотела слышать на греческом:

– Я иду к тебе.

– Нет! – теперь в этом восклицании звучало удивление. – Ты пока не иди! – ладонь упёрлась в грудь, как бы останавливая его. Потом за колонной послышались другие голоса, и теперь тот же самый голос радостно воскликнул: – Всё, теперь иди! Давай руку! Осторожно… иди! – маленькая рука вцепилась ему в запястье и потащила в темноту.

Лаций лихорадочно думал, что ему дальше делать. Бросить её и убежать? Но женщины могут позвать жрецов. Или погонятся и привлекут внимание других… Может, остаться? Бежать до выхода далеко. И ничего не видно…

Пока он взвешивал в уме все варианты, его плеч коснулись нежные женские руки, и он не успел опомниться, как его увлекли на пол. Сбоку кто-то сунул мешок с водой.

– Пей! Пей! – раздалось со всех сторон. Наученный горьким опытом, он нащупал угол, приложил отверстие к губам и опрокинул мешок вверх, как будто пил. На губах остался вкус терпкого вина. – Ещё! Ещё! – опять закричали женские голоса. Он поднял мешок ещё раз и сделал глоток. Вино было неразбавленным, и пить его было опасно. Лаций часто видел, чем это заканчивается – к утру люди лежали без движения и потом целый день ходили с головной болью. А ему надо было обязательно уйти отсюда до восхода солнца! Ласковые руки снова коснулись его плеч и стали стаскивать накидку.

– Как же с вами разобраться? – проворчал он, чувствуя, что его гладят и обнимают сразу несколько женщин. В темноте невозможно было увидеть, кто из них красивее, а кто – нет, и это было одним из преимуществ ночного обряда в храме Изиды. Судя по голосам, все они были очень юными. В голове закралось подозрение, что просительницы не могут быть такими молодыми, но девушки не дали опомниться и стали играть с ним, как с ребёнком. Такого с Лацием никогда ещё не было. Ему удалось обнять кого-то за талию, но на ноги сразу же села другая девушка, а третья обняли его за бёдра. Он хотел перевернуться и навалиться всем телом на ту жертву, которую держал за талию, но она отвела его руки в сторону и рассмеялась. Попытки поймать их за руки, ноги и плечи успехом не увенчались – девушки с лёгкостью выскальзывали и хватали его с другой стороны. Пришлось притвориться уставшим, чтобы они приблизились, и тогда он резко откатился в сторону, поймав одну из них прямо у себя за спиной. Девушка вскрикнула и сжалась калачиком, почувствовав, что попалась. Ему показалось, что она сопротивляется не так отчаянно, как другие, и как будто ждёт, когда он победит её. Борьба была недолгой. При этом его со всех сторон продолжали донимать своими приставаниями другие участницы этого безумия. Но уже не так настойчиво, как раньше, а, скорее, чтобы просто подзадорить. Однако объятия «попавшейся» женщины показались ему крепче и жарче, чем можно было ожидать от юной неопытной девушки. В ней было что-то другое. Она не ласкала его и не играла с ним. Она так сильно сжимала ноги у него на талии, что, казалось, хочет раздавить его, но это было не так. В моменты наивысшего наслаждения она выгибалась в спине, как тугой парфянский лук, и начинала дрожать, подобно выпустившей стрелу тетиве. Они катались по полу, не замечая, как вокруг охают и вздыхают десятки других тел. Так повторялось три раза. Но что-то недосказанное, недоделанное, непонятное тянуло его к ней снова и снова. Лаций не знал, что на него так подействовало, – то ли дым в пещере, то ли несколько глотков вина, – но проснувшееся животное чувство раз за разом заставляло его превращаться в самца и не давало разуму отказаться от этого удовольствия.

Вокруг постоянно слышались девичьи голоса. Они визжали и смеялись, заглушая даже музыку. Кто-то что-то шептал ему на ухо, но он ничего не слышал. От шума заложило уши, и голова шла кругом. Совсем рядом раздались непонятные слова, и язык был очень похож на парфянский:

– Я больше не могу. Забери его! Иди к нему! – дрожащие ладони обняли его за шею и потом с силой оттолкнули от себя. Похоже, просительница играла с ним и хотела больше чувств. Протянув руку, он не нашёл рядом желанного тела, но она напала с другой стороны! Цепкие пальцы впились ему в локоть, дёрнули назад и опрокинули на спину. Лаций с силой прижал к себе гибкое тело, и ему показалось, что грудь этой женщины почему-то стала больше. Однако обрушившиеся на лицо горячие поцелуи быстро отвлекли его, и он снова отдался яростной борьбе. Последняя мысль, которую он запомнил, была о том, что боги в эту ночь решили подарить ему немного радости за те страдания, которые посылали в течение последних нескольких лет.

Страшное пробуждение

Середина ночи уже давно миновала, и скоро должен был наступить рассвет. Буйные страсти поутихли, и почти все участники обряда спали вповалку по всему залу. В это время за одной из колонн показалась обнажённая женская фигура. Дрожа от утренней прохлады, она, обняв плечи руками, стала перешагивать через тела в поисках одежды. Густые рыжие волосы распустились и немного грели спину. Но тело ныло и болело, требуя тепла и отдыха. Найдя свой балахон, она натянула его через голову и с трудом заправила дрожащими руками длинные волосы под капюшон. Несколько фигур в зале тоже отчаянно пытались оторваться от пола, поднимались на колени, шатались и снова падали, не сделав и двух шагов. Дурман ночного веселья и обильное употребление вина сделали своё дело – люди были беспробудно пьяны и обессилены оргией.

– Останься с ним, – растолкав одну из девушек, сказала она. – Передашь ему этот перстень в награду, когда встанет. Потом уходите. Евнухи будут ждать вас снаружи. Я слышала стук копыт. Может, это приехал Мурмилак. Надо посмотреть. Я пришлю евнуха – надо отдать верховному жрецу награду. Они меня не обманули. Обряд свершился. Дух жертвы… сделал своё дело, – она вздохнула и посмотрела на перстень. Это был подарок отца, и она никому не показывала его до сегодняшнего дня. Даже Мурмилаку. Отец сказал, что она может расстаться с перстнем только тогда, когда получит за него нечто большее, чем деньги. И не будет при этом жалеть. Сегодня у неё было именно такое чувство – она ни о чём не жалела и чувствовала, что приобрела что-то очень важное и серьёзное.

– Госпожа, но ты же не можешь одна… – попыталась возразить девушка.

– Тише, Саэт! Сейчас там никого нет. Воины все здесь, в зале. Я их видела. Только евнухам это не надо. Они снаружи. Наверное, спят. Останься здесь. Они мне помогут. Никого не буди! Не надо шума! Я дам тебе знать, когда уходить. И запомни его лицо, когда рассветёт. Хорошо запомни!

– Да, госпожа…

Широкий балахон растворился в темноте коридора, и Саэт устало повернулась к громко храпящему телу, которое впервые в жизни довело её этой ночью до крика. Она была счастлива, потому что госпожа доверила ей передать перстень, и ещё она гордилась тем, что смогла заменить её ночью, когда этот посланец Изиды довёл Лорнимэ до полного изнеможения. Этот жрец даже не заметил, что вместо госпожи была она. Как сладко было ощущать себя в его сильных руках! Его тело было таким жарким и тяжёлым… даже сильнее, чем у Атиллы. Она вспомнила мужа и сына, и на душе стало тепло и спокойно.

Ближе к рассвету воздух стал прохладней. Зябко поёжившись, Саэт провела рукой по полу в поисках накидки. Нащупав грубую ткань, она подоткнула её под себя. Рядом лежал большой и сильный мужчина. Она прижалась к его плечу, затем провела рукой по груди, гладя широкие мышцы. Под ладонью чувствовались сильные толчки сердца, и от этого ощущения внизу живота снова что-то сжалось и потянуло вниз, как перед тем, когда он на неё так жадно набросился…

Улыбка коснулась её губ, и Саэт томно закатила глаза. В голове проплывали воспоминания о прошедшей ночи, и руки сами непроизвольно стали гладить лежавшее рядом тело, опускаясь от груди к животу. Наткнувшись на безвольно лежавшую руку, она взяла кольцо Лорнимэ и, разогнув пальцы, надела его на мизинец мужчины. Затем потянула за руку вниз, стараясь убрать её с живота. Ей хотелось погладить его большое, сильное тело ниже. Широкая кисть с кольцом на пальце медленно сползла к бедру и упала на каменный пол. Раздался тихий звон металла. Саэт встрепенулась и повернула голову. Лучи солнца, совсем недавно ещё робкие и нежные, как взгляд юной наложницы, теперь стали ярче и настойчивей – они коснулись полупрозрачной крыши и стали опускаться вниз. Этого было достаточно, чтобы тела на полу приобрели ясные очертания и зал наполнился ярким светом. Гладя сильное мужское тело, Саэт чувствовала, что всё плывёт перед глазами и его плечо превращается в большую скалу с тёмным пятном посредине. Под грязными разводами там был виден какой-то рисунок. Отстранившись назад, она увидела три соединённых вместе круга. Несколько раз моргнув, Саэт нахмурилась и на мгновение замерла, глядя на них широко раскрытыми глазами. Она уже видела такую татуировку у одного человека… Страсть прошла, и внезапная догадка заставила её вздрогнуть. Стараясь не шуметь, она медленно привстала на локте. Теперь ей стало видно лицо спящего незнакомца.

– Лаций!.. – вскрикнула она и зажала рот рукой. В голове началась паника, а сердце в груди заколотилось, как град по мраморным плитам дворца. Она ничего не понимала. Что произошло? Ведь Лаций должен был остаться в деревне… под навесом! Как он сюда попал? Обведя огромное тело растерянным взглядом, Саэт заметила, что вся грудь, живот и ноги у него были покрыты какими-то тёмными разводами, похожими на кровь. – Что это?.. – прошептала она и испуганно вскочила на ноги. В голове бились тысячи мыслей. Почему он оказался здесь? Откуда на нём кровь? Он её видел? А госпожу? Что делать?.. Надо было срочно успокоиться. Она оглянулась по сторонам. Все спали. Так, госпожа ушла и не знает, что это Лаций. Ещё не знает… А если вернётся, то узнает… Надо ей сказать… или не надо? Но если не говорить, то надо уйти отсюда. Прямо сейчас, чтобы он их не видел. Но как быть с остальными служанками?

Перед глазами поплыли тёмные пятна. Саэт закачалась. Глаза продолжали смотреть вперёд, а руки искали опору сзади. Наконец, пальцы коснулись гладкой поверхности колонны, и она с облегчением прислонилась спиной к прохладному мрамору. В ушах послышался тихий звон, он медленно нарастал, превращаясь в гул. Не в силах оторвать взгляд от знакомого лица, она ничего не видела и не слышала. Поэтому когда на плечо неожиданно легла чья-то холодная костлявая рука, она дико завизжала и потеряла сознание от сковавшего её сердце ужаса.

Неожиданное появление Куги До

Лорнимэ вышла из храма и подошла к ступеням. Вдалеке солнце окрасило вершины гор розовым светом, но здесь, внизу, все предметы прятались в сумраке уходящей ночи. Ей пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть своих евнухов, потому что вокруг лежали несколько групп обнажённых мужчин и женщин, которым показалось тесно в зале, но евнухи, не мешая им, пристроились в самом низу на ступенях и ждали её там. Лорнимэ показалось странным, что нигде не было видно лошадей, потому в храме она отчётливо слышала стук копыт и храп. Если бы это был Мурмилак, он давно уже был бы здесь.

– Сино! – позвала она одного из слуг. Но ответа не последовало. Лорнимэ подошла и, присев, потрясла его за плечо, чтобы разбудить. Голова евнуха откинулась назад, и тело безвольно распласталось на ступеньках, стукнувшись затылком о край. Он был мёртв, ему перерезали горло. Лорнимэ резко выпрямилась и оглянулась.

– Да, увы, такова жизнь! Рано или поздно все умирают! – раздался до боли знакомый голос. В нём звучала издёвка. Она почувствовала, как все мышцы сжались, и по спине пробежали мурашки. Кожа на голове напряглась, как будто её подвесили за волосы. С трудом повернувшись, Лорнимэ подняла взгляд и посмотрела в глаза своему смертельному врагу, который не спеша спускался к ней по ступеням. – Ты долго молилась Изиде. Надеюсь, твои молитвы были не напрасны? – в его голосе была явная издёвка. – Жаль, я не могу заменить тебе жреца, который будет отцом будущего правителя Мерва. Просто не люблю рыжих. Они белые, как молоко кобылицы. Ха-ха-ха! – он расхохотался своим мерзким каркающим голосом, и за его спиной появились тени воинов. – Или, может, нам не надо никакого младенца? Как ты думаешь? – с наигранным любопытством спросил он. – Зачем нам новый правитель Мерва? А?

– Не подходи! – хриплым голосом произнесла Лорнимэ.

– Правда? – с усмешкой спросил Куги До. – Хорошо. Бережёшь семя жреца? Кхе-хе-хе!.. Если ты не любишь меня, то, может, тебе понравятся мои слуги? В прошлый раз им не удалось насладиться твоим телом. Но на этот раз они живой тебя не отпустят. Поверь мне.

– Нет… – с ужасом прошептала Лорнимэ и сделала шаг назад. Ноги зацепились за накидку евнуха, и она упала назад, больно ударившись локтём и спиной.

– Не спеши, – прошипел над ней Куги До. – Не надо так быстро сдаваться. Покричи, подёргайся, как твоя мать. Ха-ха-ха! Здесь нет тех, кто был с ней в ту ночь. Но десятка два человек она выдержала. А потом умерла. Вот, как бывает. Представляешь? Надо было не убивать её. Может быть, она родила бы такую же красивую дочь, только не рыжую, а? Ха-ха-ха!..

– Не-е-ет! – закричала Лорнимэ, но сильная рука подняла её и встряхнула так, что у неё сбилось дыхание.

– Где золото? Ты мне не нужна. Хочешь прожить ещё день, скажи, где твоё золото.

– Какое золото? Я не знаю… Ты убил моих евнухов. Оно было у них, – чувствуя, что не может сопротивляться страху смерти, пробормотала она.

– У евнухов? Эй, обыскать уродов! – крикнул он своим воинам. – Но если они ничего не найдут, я отрежу тебе пальцы… по одному. Чтобы ты вспомнила. А потом – нос и уши. И подожду, пока в них поселятся красные муравьи. Они любят гнилую кровь. Ты будешь жить и вспоминать, где твоё золото. Потому что я вижу, что у евнухов его нет! – заорал он в конце так громко, что вонь его гниющих зубов ударила ей в ноздри, и Лорнимэ от ужаса потеряла сознание. – Воду! Неси воду и лей, пока не придёт в себя! И свяжи ей руки, – приказал он ближайшему разбойнику. – Все в храм! Гоните всех туда! Никого не выпускайте! Стойте у колонн и ждите меня. Пошли! – вооружённые люди в тёмных рубашках до колен и таких же штанах рванулись вверх по ступеням и стали расходиться вдоль стен.

Лаций не помнил точно, что ему снилось, но сон был приятным. Поэтому когда в уши ворвался резкий женский крик, радужные картины рассыпались на мелкие кусочки и превратились в серую пыль. Глаза с трудом приоткрылись, и вдалеке показалась узкая полоска утреннего света. Слух уловил знакомый звук: так обычно падают на землю тела раненых и убитых воинов. Тяжёлые веки с трудом приподнялись чуть выше. Теперь ему стали видны широкие высокие колонны, которые подпирали небо где-то высоко вверху, а внизу… внизу он пока ничего не видел.

– Зачем так кричать? Клянусь Авророй, я просто хотел спросить… – знакомый голос Павла Домициана привёл его в чувство и напомнил, где они находятся.

– Павел, как ты меня нашёл? – с трудом приподнявшись на локте, спросил он.

– По цвету. Ты горячий и зелёно-красный. Я шёл на цвет, – радостно ответил тот. – Но мне показалось, что у входа в храм много чёрного цвета. Я даже слышу чьи-то шаги. Кто-то бежит… – пробормотал слепой, повернувшись в ту сторону, откуда доносился приглушённый топот ног. Лаций сразу вскочил и прижался к колонне.

– Тихо! – прошептал он и осторожно выглянул в зал. Вдоль колонн растекались тени людей с мечами в руках. Это были низкорослые, приземистые воины, не похожие на стражников Мурмилака. Слишком тихо и осторожно расходились они по залу, и слишком страшно поблёскивали у них в руках лезвия коротких мечей. Утром в храм с оружием просто так не приходят – это он точно знал. Заметив на полу свой балахон, Лаций быстро поднял его и, схватив Павла за руку, потащил вглубь коридора. – Только молчи, прошу тебя! – прошептал он в самое ухо. Слепой певец, по-видимому, почувствовал по его голосу, что им угрожает серьёзная опасность, и старался спешить, как только мог. Но разбросанная одежда и спящие тела мешали ему, поэтому к тому моменту, когда они добрались до узкого спуска в подземные коридоры храма, Павел успел несколько раз упасть, удариться и проклясть всех, кого мог. Лаций тоже несколько раз упал и сильно хромал на обе ноги. Но не от удара. Во время ночного обряда ремешки на старых парфянских сапогах ослабли, и почти все кольца соскочили с пальцев. Теперь он шёл по ним, как по острым камням, и до крови искусал себе губы, чтобы не кричать. Но останавливаться было нельзя. До лестницы, которая вела в подземелье, а оттуда – к выходу с другой стороны храма, ещё далеко. А там до дома старого грека оставалось всего сто шагов… Больше они нигде не могли спрятаться. Лаций старался терпеть и молить богов пощадить его ноги.