Текст книги "Римская сага. Том III. В парфянском плену"

Загадка женского сердца

Он ушёл, а ночь продолжала висеть над головой, как будто это его чёрная тень закрыла небо и звёзды. И вместе с нею в душу проникала тоска. Он снова разговаривал с ней как с женщиной, которую уже давно считал своей наложницей. В его голосе давно не было прежней теплоты. Только раздражение и злость. А ведь когда-то он её любил. Очень сильно. Может, это просто время так влияет на мужчин? Он стал слишком самоуверен, а с годами ещё грубым и настойчивым. Она для него всего лишь женщина. Он не видит в ней надёжную опору, как Мурмилак в Лорнимэ…

Воздух казался липким и горячим. Хотя ночью было прохладно. Сердце билось тяжело и устало, как будто она потеряла близкого человека…

Хорошо, что он пришёл этой ночью, когда луна была совсем тусклая и их никто не видел. Они стояли возле изгороди, там была такая темнота, что их точно нельзя было заметить. Они поговорили, и он ушёл. И сразу стало невероятно тихо. Его волнует только Мурмилак и его трон. А её – нет. Если он убьёт Мурмилака, то станет правителем Мерва. Выполнит ли он своё обещание? Возьмёт ли её в жёны? Или обманет? Скорей всего, нет… Но пока без него тоже ничего нельзя сделать. Сама она не сможет, нет, не сможет… слишком явно всё будет, слишком много во дворце избалованных слуг, которые сразу предадут её…

Идти к Икадиону пока не хотелось. В голове витало много странных мыслей, и на душе было по-прежнему неспокойно. Римский конюх оказался невероятно страстным, и с ним на время она забывала обо всех проблемах. Однако сейчас ей хотелось побыть одной и понять, что так беспокоит сердце и не даёт уйти с этого места. Осторожность и интуиция победили страсть, и она тихо опустилась на землю. Земля уже остыла, но прохлада была приятной. Вдруг прямо за спиной кто-то пошевелился, как скорпион в пустыне! Ужас ворвался в её сердце и сжал его мёртвой хваткой. Дыхание остановилось. Кто? Кто там? Спина касалась забора, и ей казалось, что она чувствует с другой стороны спину другого человека. Шорох повторился. Значит, за изгородью точно кто-то был! Она прислушалась: так и есть – тихие, еле слышные шаги, крадущиеся шаги испуганного человека. Если он боится, значит, не хочет, чтобы его услышали. Надо посмотреть, надо обязательно встать и посмотреть, кто это. Но как страшно! Может, это Икадион?.. Но зачем ему красться?

Она медленно привстала и посмотрела через изгородь. Но в темноте ничего не было видно. Как же так? Ведь она точно слышала чьи-то шаги! Надо обойти и посмотреть самой. Надо! Почему же ноги стали такими тяжёлыми и не могут оторваться от земли?..

До края забора было совсем близко. Вот и крайний шест. Как темно! Она медленно прошлась вдоль изгороди. Как раз в том месте, где были слышны шаги, под ногами что-то зашуршало. Руки коснулись пыльной земли… а потом чего-то лёгкого и мягкого. Это была тонкая ткань. Платок! Значит, здесь была женщина. Но кто? И откуда? Куда она могла пойти? Здесь не было чужих. Эта женщина шла либо в конюшню, либо во дворец. Может, она ещё не успела уйти от Икадиона?

Ворота конюшни были открыты. Лошади стояли, опустив головы вниз. В дальнем углу светился слабый огонёк, как раз в той маленькой комнате… с большой охапкой сена и колючей шкурой старого кабана. На стене была видна тень. Икадион… Рядом никого нет. Он ждёт. Может, он что-то слышал и видел?.. Нет, пока лучше ничего не говорить. Платка достаточно, чтобы узнать, кто это был. Завтра Синам ей точно скажет, кому он принадлежит. До утра всё равно ничего не произойдёт, а Икадион подождёт… И по его ласкам сразу станет ясно, была ли у него перед ней какая-то женщина или нет.

Конюх оказался в эту ночь невероятно страстным. Они не виделись несколько дней, и он, как зверь, наваливался на неё несколько раз и даже укусил за грудь. Это безумие продолжалось почти до рассвета. Она отдалась ему полностью, поощряя грубость и необузданность, потому что по его поведению ей сразу стало ясно, что у него никого не было.

Теперь оставалось только передать платок Синаму…

Исчезновение Родогуны

На следующий день вечером к Лацию неожиданно подошёл Атилла. Он оттащил его в сторону и сказал:

– Пошли к Саэт. Кажется, Родогуна пропала, – он растерянно оглядывался и всё время морщился, как будто сам был в чём-то виноват. У Лация неприятно защемило сердце. К счастью, нудного распорядителя рядом не было, и они поспешили к старому дворцу. Саэт сказала, что утром приходил старший евнух Синам, осматривал все комнаты гарема, а потом подошёл к ней. Она как раз была одна, с ребёнком. Синам показал ей платок и сказал, что его нашли в вещах Лорнимэ. Наверное, кто-то от усталости уронил его во время стирки или переноски белья. Затем спросил, не знает ли она, чей он. Это был платок Родогуны. Синам поблагодарил её и ушёл. А когда до Саэт дошло, что старший евнух приходил не просто так, она кинулась к реке, но Родогуны там не было. Её вообще никто не видел. Как будто уплыла вместе с рыбами. Хотя утром ещё стирала бельё вместе со всеми.

– Давай подождём ещё денёк, – предложил Лаций, хотя в душе чувствовал, что это бесполезно.

Всю ночь и весь следующий день он вспоминал слова Родогуны. Он был уверен, что тот разговор ночью был как-то связан с её исчезновением. Но почему во дворце никто её не ищет? И почему до сих пор не пришли за ним? Ведь они были вместе. В голове рождались самые ужасные предположения, но прояснилось всё только на следующий день.

Когда они снова пришли к Саэт, та встретила их с заплаканными глазами и сразу кинулась Атилле на грудь. Она рыдала и винила себя в том, что Родогуна исчезла. Саэт говорила, что служанки пожимали плечами, когда она расспрашивала их о девушке. Но ведь они же прекрасно всё знали! Значит, кто-то приказал им молчать и больше не вспоминать Родогуну? Так обычно бывало с теми рабынями, которые чем-то не угождали сатрапу или его жене. Но идти с таким глупым вопросом к Лорнимэ Саэт побоялась. Последним ударом была встреча с главным евнухом Синамом. Тот, услышав её вопрос, нахмурил белёсые брови, погладил блестящую лысую голову и покачал головой. Он тоже сделал вид, что не знает, что случилось с Родогуной.

Саэт плакала и не могла остановиться. Атилла не знал, как её успокоить. И только Лаций молчал и становился всё мрачнее.

– Она так ждала праздника двух богинь! Мы хотели с ней сходить в храм и спросить жрецов о будущем… – всхлипывала Саэт.

– Праздник двух богинь? – переспросил Лаций. – Когда он будет?

Саэт рассказала ему, что в этом году жрецы проводят праздник позже, чем в прошлый раз. Он должен пройти на реке через две недели. А потом, как она слышала, царь уедет на восток, к племенам хунну, чтобы они помогли ему поймать Куги До. Хунну каждый год покупают у парфян коней, и он хочет позвать их на помощь.

Услышав эти слова, Лаций сразу понял, о ком говорили той ночью мужчина и женщина за изгородью. Он некоторое время сидел молча, не слушая Саэт, и вдруг перебил её:

– Помнишь, ты попросила свою госпожу заступиться за нас перед сатрапом?

– Да, – опешив, ответила та, потому что не поняла, почему он об этом спрашивает.

– А ты могла бы сказать ей, что я нашёл в мраморе над ущельем жёлтые камешки? Очень похожие на золото. Мягкие и блестящие.

– Что? – Саэт совсем потеряла дар речи.

– Ты можешь сказать жене сатрапа, что я нашёл в горе над ущельем золотые камешки? – Лаций серьёзно посмотрел ей в глаза, и по тому, как резко взметнулись вверх брови Саэт, как она хитро прищурилась и сжала губы в трубочку, он понял, что она обо всём догадалась.

– Тогда муж моей госпожи прикажет позвать тебя во дворец, – медленно произнесла она.

– Нет, так нельзя. Это плохо. Надо, чтобы он сам приехал туда, в горы. И сам посмотрел на камешки, – в тон ей добавил Лаций. Атилла, ничего не понимая, растерянно моргал и переводил взгляд с Саэт на Лация.

– Значит, надо сказать, что ты прячешь эти жёлтые камешки в ущелье, – радостно догадалась Саэт, и Лаций удовлетворённо покачал головой.

– Ты нашёл золото? – пытаясь вклиниться в разговор, спросил Кроний, но он отрицательно покачал головой.

– Значит, ты знаешь, что случилось с Родогуной? – тихо произнесла Саэт, и у неё на глаза снова навернулись слёзы.

– Догадываюсь, – опустив взгляд, кивнул Лаций. Он сразу заподозрил Надира, который всячески старался мешать ему везде и повсюду. Но кое-что не сходилось, и ему хотелось проверить старшего надсмотрщика. Надо было сдержаться и не поддаться на жалость жены Атиллы. Боги явно слали ему какой-то знак. И знак этот был недобрым. Надо было сесть и ещё раз всё обдумать.

Лаций предупреждает Мурмилака об опасности

В ущелье уже давно наступило утро, и солнце приближалось к середине неба, когда на дороге со стороны города показалось облако пыли. Сидевший в тени Надир сразу распознал в нём стройных лошадей сатрапа и поспешил навстречу. Лаций посмотрел на оставшиеся у стены два камня и обратился в душе к своим богам-покровителям, чтобы всё получилось так, как он задумал. И боги услышали его молитвы.

– Эй, римлянин, ты, говорят, таскаешь камни с места на место и не хочешь работать? – раздался знакомый насмешливый голос сатрапа Мурмилака.

– Не совсем так, – склонил голову он. – Мы не хотим таскать их просто так, потому что придумали, как сделать пол в твоём дворце быстрее. Для этого и таскаем камни из стороны в сторону, – добавил Лаций.

– А я слышал, что в эти камнях ты нашёл что-то ещё. Золото? – сразу задал интересующий его вопрос сатрап.

– Нет, это не золото. Но цвет очень красивый. Я могу показать, если хочешь.

– Здесь? – с искренним любопытством в голосе спросил Мурмилак. Лаций кивнул головой и подвёл его к ближайшему камню. Надир и охрана стояли в нескольких шагах позади и наблюдали за ними. Лаций попросил Мурмилака самого наклониться и посмотреть на рисунок поближе. Когда тот присел, он тихо произнёс:

– Можно попросить тебя отойти к другому, дальнему камню? Я хочу показать тебе другой камень. Но только без твоих слуг… – он заметил, как напряглось лицо Мурмилака, хотя больше он ничем не выдал своего удивления. Только провёл рукой по гладкой поверхности спиленного камня и не спеша отряхнул ладони.

– Ну, что ж, покажи мне другой камень, римлянин, – прищурив глаза и внимательно глядя ему в глаза, сказал он. Надир сделал шаг вперёд, чтобы сопровождать сатрапа, но тот остановил его жестом. Стражники, тем не менее, приблизились, но Мурмилак приказал им: – Не надо. Стойте здесь. Я только взгляну на тот камень у стены.

Надир недовольно посмотрел исподлобья на Лация. Но тот сделал вид, что не заметил его взгляд.

– Это последний камень с этой стороны, – громко произнёс Лаций, чтобы все слышали. Зайдя за выступ глыбы, он уже тише добавил: – А дальше – свободная дорога. По ней могут пройти пять лошадей. Не толкаясь. И много людей, – он замолчал и посмотрел на Мурмилака. Тот, нахмурив лоб, внимательно смотрел на него, не отрывая взгляда. Затем он повернулся в сторону долины и, прищурившись, спросил:

– Зачем ты мне это говоришь, римлянин?

– Говорят, ты скоро собираешься снова уехать из города по этой дороге в ущелье, – Лаций немного помолчал и продолжил: – Но кто-то хочет, чтобы ты туда не добрался. А если доберёшься, то не должен вернулся назад, – услышав эти слова, Мурмилак резко повернулся и грозно посмотрел на него. Лаций кивнул в сторону ущелья: – Посмотри, там внизу очень узкая дорога, и её легко перегородить. Надо всего два камня. В западне люди теряют разум, и их легко можно расстрелять из луков. Ещё можно сбросить сверху камни, которые останутся здесь после нашей работы. Потом можно будет сказать, что во всём виноваты римляне, – он замолчал, сказав всё, что хотел. Теперь ответ был за Мурмилаком. Тот долго молчал и смотрел вниз.

– Ты либо слишком хитрый враг, либо слишком глупый друг, – наконец, произнёс он. – Эта дорога вверху заканчивается обрывом. Там не пройти. Сюда никто не сможет добраться.

– Конечно. Но с другой стороны – могут! Там, за холмом есть тропа.

– Ты прав… – Мурмилак нахмурился.

– Но ты можешь проехать по этой стороне. В конце дороги провал. Высотой в рост человека. Там просела земля. Мы за две недели сделаем там опоры и настелем мост. Слоны по нему не пройдут, а вот лошади и всадники – без проблем. Ведь ты поедешь продавать лошадей? Тогда слоны тебе не нужны, – улыбнулся Лаций.

– Ты странно говоришь, – прищурившись, криво усмехнулся Мурмилак. – Мой враг желает мне зла. Ты знаешь моего врага. Скажи мне, кто это, и я уничтожу его прямо здесь. Иначе ты – мой враг.

– Я не враг. Я – друг. Просто пока ты жив, живы все римляне. Если с тобой что-то произойдёт, нас всех убьют, – честно признался Лаций, и сатрап это почувствовал.

– Скажи, кто враг! – коротко приказал он.

– Не знаю, – ответил Лаций. – Я его сам не видел. Но ты можешь увидеть.

– Как? – черты лица Мурмилака обострились, и в глазах промелькнула искра ненависти.

– По этой стороне к городу не пройти – ты видишь. В ущелье тоже не спрятаться – там узкая дорога и высокие стены. Остаётся только та сторона. На месте твоих врагов я бы ждал тебя там. Говорят, там есть тропа на самом верху.

– Но туда не пройти из города. Только с другой стороны, оттуда, – Мурмилак показал на конец ущелья.

– Правильно! Если ты знаешь, откуда может прийти враг, ты можешь его встретить там раньше. Отправь людей за день до отъезда, и они увидят твоих врагов, а ты сам проедешь здесь, – заметил Лаций. – Или отправь своих людей позже, когда враг уже будет сидеть наверху, а ты проедешь по новому мосту и зайдёшь ему в спину.

– Ты успел много узнать, римлянин, – хмыкнул сатрап.

– Мне кажется, приятно увидеть страх в глазах своего врага, когда он не ждёт твоего нападения сзади, – сейчас Лаций позволил себе говорить слишком свободно, но иначе уже было нельзя. Мурмилак достал кинжал, присел возле камня и постучал лезвием по краю. На землю полетели мелкие камни и пыль.

– Откуда ты всё это знаешь? – угрюмо ткнув лезвием в камень, спросил он. – Не говори, что не знаешь. Лучше скажи честно. Кто этот враг?

– Сказать не сложно, – вздохнул Лаций. – Я думаю, что это Куги До. Но ты можешь спугнуть его. У тебя во дворце была рабыня Родогуна. Недавно она исчезла. И никто не знает, кто это сделал.

– И что? Это она тебе всё рассказала? – с оттенком недоверия поинтересовался Мурмилак.

– Да, – кивнул Лаций и опустил взгляд. Оба немного помолчали. – Мне кажется, что лучше об этом никому не говорить, – осторожно добавил он. Сатрап поднял на него удивлённый взгляд. – Даже твоей жене. До возвращения. Так, на всякий случай, – больше ему сказать было нечего, и он снова замолчал.

– Это всё, римлянин? – спросил Мурмилак.

– Почти. Лучше оставь во дворце охрану. Для жены. Или отправь её в другой город. И никому не говори об этом. Даже ей.

Сатрап скривился, как будто выпил прокисшее молоко кобылицы. Кинжал продолжал крошить край мягкого камня, иногда со скрежетом задевая твёрдую породу. Мурмилак ещё не был искушён в дворцовых интригах, его город был далеко от столицы Парфии, и сам он не участвовал во вражде между желавшими взойти на трон. В этой части страны, откуда парфяне когда-то стали распространяться на юг и запад, уже давно не было больших войн из-за власти и наследства между людьми его рода. Но такие разбойники, как Куги До, доставляли немало неприятностей. Особенно караванам и купцам, которые платили сатрапу хорошие деньги. Поэтому борьба с разбойниками стала одним из немногих серьёзных занятий, которым, помимо охоты, занимались его воины.

Мурмилаку хотелось верить этому рабу, но природная осторожность подпитывала его недоверие и долго не давала согласиться с разумными словами римлянина. После долгого молчания его лицо, наконец, стало спокойным.

– Сколько ты будешь строить этот мост? – спросил он.

– Две недели, – коротко ответил Лаций. – Как раз до праздника.

– Делай! – тихо приказал он и, повернувшись к стражникам и Надиру, громко добавил: – Думаю, моей жене понравится этот рисунок на камне, хотя он немного светлей, чем тот, внизу! – он отряхнул ладони от пыли и махнул рукой. Охрана засуетилась, и сатрапу быстро подвели коня.

тайна библиотекаря и рыжий осадок в воде

Лацию пришлось отправить на постройку моста Атиллу. Тот сразу понял, что надо сделать, и придумал для Надира историю о том, что для нижней части стены нужен будет совсем другие камни – больше и тяжелее, чтобы их не могли пробить таран или катапульта. Не успела закончиться неделя, как Лация попросил приехать Максим Прастина. Он помогал библиотекарю выращивать оливковую рощу по советам из пергамента, но его самочувствие становилось всё хуже и хуже: постоянно подташнивало, часто кружилась голова, он плохо спал и не хотел есть.

Лаций поднялся в пристройку за дворцом, где в длинном коридоре его уже ждал Максим. Ему сразу бросилось в глаза, как у того сильно изменился цвет лица. Максим вкратце рассказал, что, как дурак, поливает каждый день все деревья по кругу, потом они разбирают с Кавратом пергаменты и иногда относят их во дворец. День выдался жарким, но чувствовалось, что скоро будет дождь, потому что в воздухе сильно парило. Даже в открытом коридоре было душно. Лаций набрал в деревянный ковш воды и вылил себе на голову. Потом зачерпнул ещё и сделал несколько глотков. Вода была тёплая, но ему очень хотелось пить, и только на третьем или четвёртом глотке он вдруг почувствовал во рту странный привкус. Вкус был очень слабый, но если пить много, то во рту начинало горчить. На такой жаре вода могла быстро протухнуть. Не допив до конца, он вылил полковша на пол и откинулся на скамье назад. Максим спросил его:

– Ты веришь, что этот сатрап возьмёт нас в свою армию?

– Думаю, да. Ему нужны люди, – сплюнув слюну и вытерев губы, ответил Лаций. Максим рассказал ему, что многие римляне уже спрашивали его об этом. Они думали, что раз он находится в самом дворце, то может больше знать. Но он даже пергаменты в последнее время перестал читать, потому что от них начинала болеть голова.

– Может, тут действительно какая-то плохая пыль, как говорит этот библиотекарь? – спросил он. Но Лаций задумчиво смотрел на пол и не отвечал. От усталости и жары перед глазами всё плыло и ему захотелось прилечь. Но как только он прилёг, к горлу подкатил приступ рвоты. Колени задрожали, и его вырвало прямо на пол. – Вот, у меня тоже так бывает, – заметил Максим Прастина. – Нельзя много есть. Как много поем, сразу выворачивает, – сокрушённо покачал головой он. Затем взял ковш и стал поливать пол из глиняной чаши. Скоро на плитах ничего не осталось, кроме мокрых пятен. Из дверей библиотеки вышел старый Каврат. Он позвал Максима, и они ушли внутрь. Пользуясь тем, что здесь не было стражников, Лаций снова лёг на лавку и закрыл глаза. В голове проносились разные мысли, вспомнился Икадион, который утром успел сказать ему, что узнал ещё об одной дороге из города, но потом пообещал рассказать всё вечером, потому что надо было срочно красить гривы лошадей к празднику двух богинь. Он улыбался и показывал на два деревянных ведра с какими-то рыжеватыми стружками. Ещё, кажется, сказал, что парфянские женщины вываривают эти стружки в воде и потом красят рыжей водой волосы. Икадиону надо было точно так же покрасить гривы и хвосты лошадей.

Лаций привстал. Снова захотелось пить. Он подошёл к чашке, но она была пустая. Вода была только внизу, в тех бочках, из которых Максим поливал оливковую рощу. Спустившись вниз, он опустил голову прямо в воду и стал пить. Вода была не такой тёплой, как наверху. Он набрал её в ладони и вылил на голову. В животе что-то урчало, но после этого ему стало легче. Наверху он снова сел на лавку, и взгляд опустился под ноги, где на светлом полу отчётливо были видны грязные разводы от той воды, которую разлил Максим. Надо было смыть их, но светлые полосы вдруг привлекли его внимание и Лаций опустился на колени. Проведя рукой по грязному следу, он перевернул ладонь и потёр пальцами прилипшую к коже пыль. По цвету она была похожа на красную глину, которую они использовали для прокладки труб под полом дворца. Но если это была глина, то как она попала в воду?

На ступеньках раздались тяжёлые шаги босых ног. Из-за угла показался евнух с двумя большими вёдрами воды. Он залил их в глиняную чашу и ушёл. Когда вернулся Максим, Лаций спросил его:

– А откуда евнух приносит воду?

– Не знаю, – пожал плечами тот. – Наверное, из бочек.

– Вы сами не носите?

– Нет. Сил нет, если честно.

– Подожди здесь. Я скоро вернусь, – сказал он и быстро направился в сторону конюшен.

Икадион, весь потный от жары и работы, с удивлением уставился на него, не ожидая увидеть во дворце посреди дня.

– Ты этим красишь гривы? – с кислым выражением на лице спросил Лаций и присел рядом с большим ведром.

– Ну, да. А что? – с недоумением спросил тот.

– Сейчас, – Лаций опустил палец в красно-коричневую жидкость и, достав, понюхал его. Запаха не было. Тогда он осторожно лизнул кожу и сразу стал отплёвываться. Вкус был точно такой же, как и в библиотеке, только во много раз сильнее и неприятнее. Подскочив к бочке с водой, он стал набирать воду в рот, полоскать и выплёвывать в пыль.

– Это для лошадей… – попытался остановить его Икадион. – Я сейчас принесу тебе нормальной воды. Подожди! – крикнул он, но Лаций замахал головой и, плюнув последний раз, вытер руки о себя.

– Не надо! Нет времени, – с этими словами он поспешил обратно, оставив изумлённого Икадиона размышлять над тем, зачем он всё это сделал.

В библиотеке на каменной лавке сидели Максим и Каврат. Они что-то обсуждали, держа развёрнутым длинный пергамент.

– Что с тобой? Ты весь мокрый… – удивился Максим.

– Каврат, – переводя дыхание, начал Лаций, – ты давно пьёшь эту воду?

– Что? – не совсем понимая вопрос, спросил библиотекарь. – Воду? Давно. А что?

– А кто её приносит?

– Не знаю. Какой-то евнух Синама. Как только мы начали эти деревья сажать, так они и стали приносить воду.

– Максим, слушай! – схватив друга за руку и передёрнувшись от оставшегося во рту привкуса, произнёс Лаций. – Эту воду выливай под деревья, а для питья бери только ту, что внизу, в бочках. Ты понял? Эта вода… грязная. В ней – красная глина.

Он не хотел говорить им о своих подозрениях и краске Икадиона, поэтому просто рассказал, что, высыхая, вода оставляет на полу пыльный осадок. Как красная глина. Максим и Каврат какое-то время сидели с окаменевшими лицами: молодой римлянин с узким, вытянувшимся лицом, и полный парфянин, с мешками под глазами и обречённым, тусклым взглядом. Наконец, библиотекарь откинулся назад и, скривившись от каких-то внутренних переживаний, прошептал:

– Я понял… я понял…

Но больше он ничего не сказал и ушёл внутрь библиотеки вместе с несвёрнутым папирусом.

– Что это он так разволновался? – спросил Лаций.

– Наверное, расстроился, – пожал плечами Максим. – А откуда в воде глина? – вяло спросил он.

– Не знаю. Может, берут в другом месте, – задумчиво глядя вслед Каврату, ответил Лаций.

Они расстались, но через три дня, совсем незадолго до праздника двух богинь, на стройке показался Максим. Он сказал, что старик просит его прийти вечером к библиотеке. Лацию сразу бросилась в глаза перемена в облике товарища: тот шутил, улыбался, лицо у него посветлело, и взгляд больше не задерживался подолгу на одном месте, как раньше.

– Слушай, боги не забывают тебя. Не забудь принести жертву Фортуне2121
  Фортуна – богиня удачи (лат.).


[Закрыть] и Салюс2222
  Салюс – богиня здоровья (лат.).


[Закрыть], – усмехнулся он.

– Обязательно! – кивнул Максим. – Сразу после этого их праздника. Сейчас все только о нём и говорят. Даже Каврат. Ладно, я пойду, а ты приходи перед заходом солнца!

– Хорошо, если Надира не будет, – пообещал Лаций.

– Пусть его возьмёт к себе на ночь Прозерпина, – снова с усмешкой пожелал Прастина.

Однако старший распорядитель в этот день так и не появился на строительстве. Атилла, со слов Саэт, сообщил, что тот целыми днями и ночами пропадал на реке и в горах – следил за заготовками цветов и веток для праздника и, приезжая во дворец к вечеру, сразу начинал орать на слуг и рабынь. Угодить Надиру было невозможно. Это знали все.

Когда Лаций подошёл к конюшням, Икадион возился где-то внутри и не видел его. У дверей стояли несколько пустых вёдер. Судя по грязно-красному цвету, там была краска для грив лошадей. Он опустил руку в одно из них и провёл пальцами по дну. В жидком осадке были твёрдые кусочки дерева. Лаций взял несколько стружек и, не зная, куда их спрятать, зажал в кулаке. У оливок в роще должны были уже вырасти листья. Эти кусочки можно было завернуть в них. Ополоснув руки, он направился к задней части старого дворца. Там находилась библиотека.

Каврат ждал его в самом низу, и Лаций удивился, увидев его на ступеньках лестницы. До оливок он не дошёл, и кусочки странного дерева так и остались зажатыми у него в кулаке.

– Ты пришёл. Это хорошо, – покачал головой библиотекарь. – Пойдём к стене или на конюшню, подальше от этих стен, которые совсем не умеют хранить тайны, – как-то странно предложил он. В его голосе чувствовалась мягкость, и Лаций насторожился. Слишком много было непонятного вокруг, и он чувствовал, что все события между собой как-то связаны.

– Стены никогда не умеют хранить тайны, – ответил он. – Для этого их и строят – чтобы за ними прятались чьи-то уши.

– Ты прав. Но я хочу тебе кое-что рассказать.

– Тогда лучше остаться здесь, на ступенях, – предложил Лаций. – До стен далеко. Не услышат. И стражников нет. Я смотрю, ты стал быстрее ходить. Нашёл лекарство от болезни? – с улыбкой спросил он.

– Лекарство, говоришь? – переспросил с хитрой усмешкой старый библиотекарь. – Идём, идём, я тебе кое-что покажу, – и он повёл Лация к невысоким оливковым деревьям. Вечер ещё не наступил, но тени уже стали длиннее, и из-за этого всё вокруг казалось серым. – Вот, смотри! – он наклонился к крайним деревьям и провёл по стволу. Лаций присмотрелся, но ничего не увидел.

– Что там? – и тут ему в глаза бросились свернувшиеся на ветках листочки. Он сорвал один и потёр пальцами. Лист почти высох. Второй был помягче, и Лаций переложил на него стружки, которые были до этого зажаты в кулаке. Он посмотрел на Каврата. Тот ждал, что Лаций всё поймёт сам, но, когда молчание затянулось, библиотекарь решил объяснить ему:

– Ты сказал поливать деревья водой. А пить воду из бочек внизу. Так?

– Так, – согласился Лаций, и тот рассказал ему, что три дня они так и делали. Сегодня те деревья, которые они поливали питьевой водой, стали сбрасывать листья. Максиму стало очень хорошо, он стал нормально есть, а у старого библиотекаря прошла тошнота и уменьшились мешки под глазами.

– Быстро… – пробормотал Лаций и добавил: – Это хорошо.

– Послушай меня, – Каврат положил ему руку на плечо и оглянулся. – Давай пройдёмся между деревьев. Как будто смотрим на них. Ты не хочешь со мной говорить, но я всю ночь не спал… и, я считаю, что ты спас мне жизнь. Только ты не говоришь об этом. Но я понимаю тебя. Ты очень умный. Очень. Максим мне столько про тебя рассказал! Я даже не понимаю, как ты ещё жив… О, прости, это я не об этом. Тут, знаешь ли, умные долго не живут. Я тоже всё время притворяюсь глупым. Иначе – всё, отравят или просто оставят зимой в горах. Да, да, я не о том, понимаю. Прости, я волнуюсь. Я расскажу тебе всё. Это началось ещё весной, ранней весной, – и дальше он поведал Лацию, что произошло после того, как пять лунных месяцев назад Лорнимэ вернулась из Арейи от жрицы огня. Пифия-жрица рассказала ей, что надо сделать, чтобы у неё родился ребёнок. Лорнимэ там же записала всё на пергамент и привезла в Мерв. Здесь она позвала к себе Каврата и приказала переписать пергамент. А потом забрала себе. Но у него всё осталось в голове! Пифия поразила жену сатрапа, сказав, что у неё есть раб с тремя венками на плече. В нём сила новой жизни – так было написано в пергаменте. Этот раб должен посадить и вырастить оливковую рощу. Когда на деревьях вырастут ветки, он должен сделать из них три венка. – Один – для огня, другой – для воды, а третий – для воздуха.

– Я ничего не понимаю. При чём тут я? – пожал плечами Лаций и посмотрел на библиотекаря. Лицо Каврата отражало те чувства, которые были у него в душе – воодушевление, восторг и радость открытия. Он протянул руку и коснулся кожаного ремешка на шее Лация.

– У тебя на шее есть талисман. Я увидел его тогда, когда она позвала тебя и приказала посадить оливки. Помнишь?

– Да, помню.

– Так вот, в папирусе были нарисованы три таких венка из оливок, как у тебя на талисмане! – горячо произнёс библиотекарь, ткнув ему пальцем в грудь. Увидев, как напряглось его лицо, Каврат радостно добавил: – Вот видишь! А когда ты три дня назад рассказывал про красную глину в воде, я увидел у тебя на плече такие же три венка. В пергаменте было ещё нарисовано, как сажать деревья и какие ветки брать для венков.

– Я тебя не понимаю. Что ты хочешь сказать? – нахмурившись, спросил Лаций. Он действительно пока ничего не понимал.

– Слушай! Тогда, весной, жена сатрапа приказала Надиру помогать мне. Он прислал двух евнухов, которые сначала вдвоём носили воду и поливали деревья. Потом стал приходить один евнух. Он ходит до сих пор. Но каждые десять дней приходит Надир и смотрит, что мы делаем. Он всё время спрашивает, зачем мы поливаем сад. Я сначала хотел рассказать ему, но царица приказала никому не говорить. Даже мужу. Сказала, что это её маленькое желание. Подарок для него. Но вчера вечером я задержался у сатрапа. Мы считали лошадей. А когда я возвращался от него, то увидел того евнуха, который носит нам воду. Он стоял с Синамом и не видел меня. Рассказывал ему, что мы пьём много воды. Очень много. Синам приказал ему носить ещё больше. Евнух ушёл. И я чуть не ушёл. Но тут подошёл Надир. Он спросил, сколько Синаму ещё надо принести тканей и веток для праздника. А вместо него ответила сестра сатрапа. Да, да, Азата! Я её раньше не заметил. Она стояла у евнуха за спиной. Говорит, принеси, мол, Синаму побольше листьев лавсонии. Они будут у рабынь и евнухов делать новые татуировки на спине. Вот, понимаешь? Надир ушёл, а она… – библиотекарь от волнения запнулся и покрутил головой из стороны в сторону, как бы пытаясь избавиться от петли. – Она спрашивает его, – он перешёл на шёпот, – сколько осталось? Синам ей сразу: через пару недель после праздника умрут. Говорит, они оба и так уже жёлтые. И тут меня до меня дошло! Это он о нас с рабом Максимом говорил. А Азата ему в ответ – долго, мол, быстрее надо от них избавиться. Масло оливок ей самой надо. Она думает, что оно вернёт ей молодость. Она не знает, зачем Лорнимэ эту рощу выращивает. Вот!.. Евнух ей сказал, что если быстрей нас убить надо, то в воду надо что-то другое добавить, а не листья лавсонии. А она тихо так ему говорит: вот ты и подумай, что добавить. Ну, а когда оливки сегодня завяли после полива, я сразу всё понял – там был яд. Азата давно на меня зло держит. Она хочет, чтобы я нашёл ей рецепт масла жизни. Она от кого-то слышала, что такое масло есть. И ещё до свадьбы сатрапа искала его. Меня заставила все города объехать. Лорнимэ как-то ей сказала, что уже давно таким маслом пользуется. Поэтому, мол, такая молодая. Представляешь? Я же понимаю, что она специально ей это сказала, чтобы досадить. У них с Азатой смертельная вражда. Но я тут причём?! Теперь, вот, Азата считает, что эта оливковая роща – это масло жизни. И хочет меня убить, – библиотекарь обессилел от долгой речи и затих. Лаций подошёл к нему и развернул на ладони небольшой оливковый листок. На нём лежали рыжеватые кусочки дерева. – Что это? – настороженно спросил Каврат.