Текст книги "Римская сага. Том III. В парфянском плену"

козни старшего распорядителя

Однако срывать своё зло Надир мог только на слугах и рабах. Поэтому напряжение в отношениях с римлянами возросло до такой степени, что те, завидев его издалека, либо прятались, либо начинали так остервенело работать, что удивлялись даже стражники. За прошедший год Лаций тоже перестал советоваться с ним, предпочитая делать всё сам, но без помощи старшего распорядителя всё равно было не обойтись. Надир помогал, но после этого делал так, что его помощь превращалась во вред. Лаций жил в постоянном напряжении, и чувство опасности, которую таил в себе этот человек, постоянно преследовало его, где бы он ни был – на строительстве дворца, у Атиллы на городских стенах, на празднике парфян и даже ночью, когда ложился спать, слыша рядом то мощный храп Павла Домициана, то шорох листьев, то скрип опор под навесом… В конце концов, он решил поделиться своими опасениями с Атиллой, Павлом Домицианом и Икадионом. Всё шло к тому, что старший распорядитель хотел не просто навредить им, а убить. Сделать это сам он не мог, но использовать других людей мог вполне, и Лаций хотел, чтобы друзья помогли ему советом или хотя бы знали, чего опасаться и как быть, если боги не уберегут его от злопамятного Надира.

Икадиона в конюшне не было. Его увезли за новыми лошадьми в Кангюй1818
  Кангюй – государство возле Каспийского моря.


[Закрыть], поэтому они решили спрятаться у входа, перед стойлами, и там поговорить. Было уже темно, и Атилла попросил Саэт, с которой теперь не расставался до самого утра, посидеть снаружи, чтобы дать знак, если кто-то будет проходить мимо. Девушка закуталась в тёплую накидку и вышла из конюшни. Лаций сразу приступил к делу.

Всё началось ещё с клеймения. Тогда он не убил их только потому, что никто больше не умел делать чертежи. Потом Лацию, Атилле и Домициану разрешили ходить без ошейников и браслетов, а вечером не привязывали к столбам в сарае. После того, как на стене камнем привалило связанного римлянина, а остальные сломали руки и ноги, упав с лестниц, Атилла потребовал встречи с Надиром. Его избили и привезли во дворец. К несчастью, в этот же день и прямо на глазах у старшего распорядителя со стены упала балка. Поднимавшие её люди погибли. Девять человек. Один, с самого края, дёрнулся в сторону, и ему сломало ноги. По приказу Надира стражник заколол его на месте. Лаций не сдержался и возмутился, потребовав встретиться с сатрапом. Старший распорядитель с радостью тогда притащил его вместе с Атиллой в старый дворец, заявив, что они подняли бунт. Мурмилак немедленно приказал убить всех бунтовщиков, но, узнав, что их всего два, понял, что никакого бунта не было. Их спасло неожиданное заступничество жены сатрапа, после которого их не только не наказали, но и разрешили всем римлянам работать только в ошейниках и браслетах. Верёвками их связывали только ночью. Ещё через полгода все те, кто работал на строительстве дворца, вдруг заболели странной болезнью – у них раздулись животы, начались понос и рвота. Люди беспомощно лежали на земле и тихо умирали. Тогда им помогла Саэт, подсказав, что живот лечат чёрные дрова из костра. Их надо грызть и пить чистую воду.

Чуть позже Павел Домициан узнал у стражников, что по приказу Надира воду привозили из болота, а не из реки. Спасти удалось большинство, но не всех. Около ста человек умерли. Но самое страшное чуть не произошло во время проверки бассейна во дворце. Сатрап должен был проверить, как трубы греют пол и воду. Лаций, несмотря на приказ Надира, спланировал четыре топки, а не две, и заранее приказал их проверить. Он ждал неприятностей со всех сторон и поэтому приказал две топки почистить и подготовить к приезду сатрапа, а две продолжать топить, чтобы они нагрели воду заранее. К несчастью, Мурмилак приехал тогда с женой, сестрой, начальником стражи и толпой придворных. Когда разожгли две топки, оттуда повалил дым. Сразу выяснили, что трубы были забиты смотанной в клубки корой. Поваливший дым с сажей опустились в бассейн, и сестра сатрапа сразу же возмутилась, что она грязная. Но Мурмилак спустился, попробовал воду рукой и, сняв сапоги, прошёлся по дну бассейна. Воды там было по колено. За ним последовала его жена. Азата всё это время фыркала и говорила глупости, за что ей пришлось самой залезть в воду по приказу брата. За ней последовали Панджар и Надир, который был не только удивлён, но и разозлён. Видимо, сатрап тогда всё понял, и римлянам разрешили после этого бриться и стричься. Более того, с них сняли верёвки и ошейники, оставив только браслеты. Всё это привело старшего распорядителя в ярость, и она выплёскивалась на простых римлян каждый день десятки раз.

Выслушав сомнения Лация, Атилла почесал затылок и хмыкнул.

– Пожалуй, всё это так! Да, ты прав, он злой, но не думаю, что он хочет тебя убить. Кто ж дворец будет строить? Да и зачем ему старый Цэкус? Его-то зачем убивать?

– Такие люди на сильных врагов не кидаются. Они, как шакалы, рвут на части других. Цвет у него жёлтый, плохой. Нет в нём силы, но боль причинить он может, – глубокомысленно изрёк слепой певец.

– Может, он что-то замышляет? Может он быть заодно с врагами Мурмилака? – осторожно произнёс Лаций, пока не решаясь высказать свои опасения прямо.

– В смысле? – не понял Атилла. – С какими врагами? Что, на сатрапа напасть кто-то хочет?

– Нет… с другими. Как ты думаешь, он способен на заговор или что-нибудь такое?

– Кто? Этот хорёк? – удивился Кроний. – Да ты что! Откуда ему? Он же сам из рабов! Его пригрели тут, отмыли, откормили и большим слугой сделали. Вот он и выслуживается. Нет, вряд ли… по-моему, он слабак. Дохлый и тухлый. Так, только на нас зло срывает, а сам один ничего не может. Павел прав.

– Вот и я о том же, – подхватил Лаций. – Сам не может, а с другими может. А? Может, его кто-то на нас натравил?

– С кем с другими? Ты что! Кто тут может под Мурмилака землю копать? Панджар – как пёс цепной. Евнухи все ручные. Его жена их всех под себя подмяла. Не знаю даже, о чём ты. А что, слышал что-то? – насторожился Атилла.

– Нет, вроде. Но предчувствие плохое. Следите за ним. Если что о заговоре услышите, скажите мне. Не верю я ему, – ответил Лаций.

– Ну, тут везде один сплошной заговор. Послушать служанок, так весь гарем с утра до ночи войну ведёт, – он замолчал, и добавить больше было нечего. Подняв Павла с земли, Лаций отправился в лагерь пленных, а Атилла – к Саэт. Они не знали, что чуть позже та встретилась со своей госпожой и рассказала ей, что старший распорядитель хочет избавиться от Лация и Атиллы. Она пересказала всё, что услышала от них этим вечером и даже сказала, что Лаций подозревает Надира в заговоре против Мурмилака. Бедная служанка не знала, что её госпожа верила Надиру больше, чем всем остальным придворным во дворце. И причина была стара, как мир – любовь. Однажды она случайно узнала, что нравится несчастному слуге, и устроила короткую встречу на охоте, когда рядом не было ни мужа, ни Панджара. Растерявшись, Надир признался ей, что любит её, но ни за что не сможет перешагнуть через чувство долга и преданности её мужу, сатрапу Мурмилаку. Именно тогда Лорнимэ поняла, что лучше оставить этого преданного человека рядом с собой, чем поставить на его место нового. Она предложила Надиру служить при дворце при условии, что он никому не раскроет свою тайну и будет сообщать ей обо всех слухах и происшествиях среди слуг и вельмож. Надир воспринял это как самую большую благодарность и согласился.

И вот теперь, услышав от своей служанки, что римский раб подозревает её почитателя и осведомителя в тайном заговоре, Лорнимэ сразу приняла сторону Надира и подумала, что тот ведёт себя так грубо с рабами, потому что хочет добиться благодарности Мурмилака и, естественно, её благосклонности. Это было объяснимо и понятно – так жили все люди во дворце. Поэтому она отпустила Саэт и ничего не стала говорить мужу. Только вызвала к себе Надира и коротко объяснила ему, что от смерти двух римлян пользы не будет и если это произойдёт, она не сможет спасти его от гнева своего мужа.

– Ты жаждешь мести, я тебя понимаю. Но дворец важнее. Дострой его, и потом делай, что хочешь, – не отрывая глаз от его испуганного лица, закончила она. И уже на следующий день, когда в Мерве распространилась новость о поимке страшного разбойника Куги До, старший распорядитель постарался показать Лорнимэ, что услышал её предостережение. Он приказал выдать Лацию и Атилле новую обувь и новую одежду и даже передал слова сатрапа, что они должны присутствовать на казни злейшего врага их господина.

– Завтра тебе и твоему другу со стены привезут новую одежду. Великий сатрап разрешает тебе прийти на площадь, но это ничего не значит. Не забывай, что ты – раб! – буркнул Надир.

– Благодарю тебя, – ожидая очередного подвоха с его стороны, ответил Лаций, но больше ничего не произошло и это тоже было странно. Он громко добавил: – Я постараюсь всегда об этом помнить!

– Стражники отвезут вас на площадь. Постарайся молчать, если хочешь жить, – было последнее напутствие Надира, которое можно было считать самым добрым за всё время их общения. Обычно старший надсмотрщик уезжал молча. Лошадь в двух шагах от него взметнула в воздух облако пыли и унесла Надира за ворота. Но неприятные предчувствия, которые мучили Лация последние несколько дней, почему-то не исчезли.

Казнь разбойника

Базарная площадь служила местом встречи всех торговых людей города. В обычное время здесь располагался большой рынок, но несколько раз в год всех его обитателей сдвигали к городскими стенам, где они вынуждены были ютиться в течение недели, а на их месте в это время шла торговля рабами. Но сейчас торговую площадь готовили к другому событию. Стены города рядом с ней были уже частично разобраны, и невдалеке виднелись новые столбы, которые начали обкладывать камнем. Дальше шёл фундамент. В дальнем конце площади виднелись крыши домов самых богатых купцов. Почти все они держали лавки и склады рядом с рынком, поэтому в этом месте город пока оставался в нетронутом состоянии. Лаций смог убедить Надира провести здесь только скрытые клоаки. Купцы ни за что не поступились бы своими домами и складами ради прихотей сатрапа. А на торговле держался весь город, поэтому на базарной площади решили ничего не менять.

В этот день народу собралось больше, чем в день торговли рабами. Казнь знаменитого разбойника привлекла почти всех свободных жителей города. Накануне глашатаи оповестили всех жителей, что, наконец-то, был пойман Куги До, страшный злодей и убийца караванщиков. Ежедневно через Мерв проходили десятки караванов, направляясь из Индии в сторону Сирии и обратно. Все жители жили торговлей и за счёт помощи купцам, поэтому они все испытывали к разбойникам недружелюбные чувства.

Лация привезли на площадь, когда там уже было полно народа. У стены с кислым выражением лица стоял Атилла. Было видно, что ему всё это изрядно надоело.

– Приветствую тебя! – сказал Лаций, подойдя ближе. – Ты, кажется, не очень рад приглашению местного сатрапа?

– А ты рад? – недовольно пробурчал тот вместо приветствия. – Лучше бы с Саэт день провёл. Что я тут не видел?

– Придётся посидеть немного, – пробормотал Лаций, увидев приближающегося Надира. – Побудь сегодня овечкой. Если будешь пытаться изображать из себя тигра, нас быстро сожрут вместе с потрохами, – он произнёс эти слова тихо, но достаточно чётко.

– Сейчас прибудет сатрап. Вам не нравится, что он вас сюда пригласил? – с коварной улыбкой спросил Надир, но Лаций распознал в его голосе угрозу.

– Почему не нравится? – постарался улыбнуться он. – Очень даже нравится. Атилла, вот, даже показывает, как будет выглядеть разбойник после казни.

– Вот оно, что! – многозначительно поднял брови вверх старший распорядитель. – А я думал, что он хочет сам стать разбойником и поговорить с палачом.

– Нет, ну что ты! Кто же тогда будет достраивать стены? – Лаций попытался изобразить на лице искреннее удивление.

– Столбы для ворот уже стоят. Так что доложить камни между ними могут и другие люди. Не так ли? – он повернул голову в сторону Атиллы Крония. Тот опустил взгляд и ничего не ответил. – А когда ты сможешь закончить стены дворца? – спросил он Лация.

– Думаешь, сможешь построить крышу без меня? Хочешь узнать, когда можно будет от меня избавиться? Или тоже хочешь сделать из меня разбойника? – неожиданно резко спросил Лаций. Надир был поражён его дерзостью и в который раз поклялся в душе отомстить римлянину при первом удобном случае.

– Если тебе разрешили побрить лицо, это ещё не значит, что ты перестал быть рабом сатрапа, – с угрозой в голосе произнёс он. Его редкие серые брови сомкнулись на переносице, и в глазах промелькнула ненависть.

– Я – раб. Значит, я не могу стать разбойником, правильно? – не отводя взгляда, спросил Лаций. – Либо раб, либо разбойник. Ты выбери, хорошо?

Надир ничего не ответил, только что-то коротко сказал стражникам на парфянском. Он ещё какое-то время постоял без движения, задумчиво поглаживая свою жидкую бородку, потом внимательно посмотрел на них и медленно направился в сторону места, огороженного для царя и его придворных. Он шёл плавно, как будто плыл по воде, и утоптанная сотнями тысяч ног земля блестела под солнцем тёмно-серым цветом окаменевшей пыли.

– Он сказал им, чтобы не спускали с нас глаз, – прошептал Атилла.

– Да ну? Ты что, уже понимаешь? – удивился Лаций. Тот не ответил, только кивнул головой и отвернулся.

Толпа странных, непохожих друг на друга людей, одетых в рубашки и халаты, накидки и плащи, в узких и широких штанах, в основном босых и грязных, шумела, волнуясь, как море. Голые по пояс простолюдины толпились в конце площади. Лаций чувствовал себя здесь неуютно. В воздухе висело напряжение. Оно могло превратиться в большие неприятности для них, потому что двое римлян среди тысячи парфян выглядели слишком вызывающе. Горожане то и дело бросали в их сторону любопытные взгляды. Но Лаций по опыту знал, что взбудораженные видом крови, они могут потребовать от сатрапа продолжения развлечений и тут они с Атиллой точно окажутся подходящими жертвами. Он никому уже не верил, и последние месяцы, проведённые в постоянном напряжении, давали о себе знать – раздражение не проходило даже после сна и отдыха.

Доставившие их на площадь стражники подошли ближе и положили руки на мечи. В этот момент в дальнем конце появились воины с копьями. Они расположились по кругу, направив копья в центр. Затрубили длинные трубы, и на площади стало шумно.

– Тебе ещё долго стены строить? – спросил Лаций. – Не нравится мне этот надсмотрщик.

– Мне – тоже, – вздохнул Атилла. – Лучше с ним не шутить. Сбросят нас вместе со стены, когда достроим, и всё. А царь, как всегда, разбойников будет где-то ловить. И не будет нам никакой свободы.

– А ты согласился бы остаться? – вдруг спросил он и внимательно посмотрел на Атиллу. Тот пожал плечами, но ничего не ответил. И тут Лаций впервые почувствовал, как его сердце сковала тоска одиночества. Все римляне уже настолько привыкли к жизни здесь, что, уже вряд ли хотели возвращаться в Рим, где у них тоже ничего не было. Он закрыл глаза и вспомнил Эмилию. В последнее время Лаций стал часто видеть её во снах, и она разговаривала с ним, рассказывая городские новости, и что-то спрашивала. Но проснувшись утром, он никак не мог вспомнить, о чём они говорили. Нет, Эмилия не могла его забыть, не могла…

На площадь вывели невысокого человека в порванной накидке, со связанными руками и без обуви. Короткая чёрная бородка и усталые глаза с неподвижным взглядом были явно не парфянские. Собравшиеся что-то кричали и даже кидали в его сторону камни и куски сухого навоза, но разбойник не обращал на них никакого внимания. Лаций нахмурился. Борода и фигура были непохожи на Куги До. Мурмилак как будто не замечал этого и с довольным видом наблюдал за происходящим. Его жена сидела неподвижно, её лицо было закрыто накидкой. Сбоку раздалось лошадиное ржание, и на площади появились четыре всадника. Они подъехали к осуждённому, сбили с ног и стали привязывать к рукам и ногам длинные верёвки. Другие концы они привязали к лошадям. Когда всё было готово, лошадей развели в разные стороны, и сатрап махнул рукой. Раздались крики всадников, животные потянули верёвки в разные стороны, но недостаточно быстро. Тело осуждённого растянулось на земле, затем задёргалось из стороны в сторону, он закричал диким голосом, но лошади остановились и сдали назад. Разбойник обмяк и упал на землю без сил, с перекошенным от боли лицом. Двое слуг подбежали к нему и сорвали рваную накидку, которая и так не прикрывала его измождённого тела. Толпа стала орать ещё громче, всадники хлестали лошадей плётками, те ржали и резкими рывками дёргали верёвки в разные стороны. Тело растянулось, как глина, и первой оторвалась одна из рук. Лошадь потащила её, как палку, к краю площади, оставляя позади жидкий кровянистый след. Через несколько мгновений оторвалась вторая рука. Оставшиеся две лошади сделали последний рывок, и одна из них потащила за собой окровавленную ногу. К другой подошёл палач. Он взял меч двумя руками и занёс над головой. Ему удалось отрубить голову одним ударом. Он поднял её за волосы и поднёс к царю. Тот встал и поднял руку. Толпа постепенно успокоилась. Мурмилак сказал несколько слов торжественным тоном, и взбудораженный видом ужасной смерти народ стал радостно приветствовать своего правителя.

Лаций заметил, что когда лошади разорвали нечастного на части, от толпы отделились несколько человек и медленно направились к воротам. Всё это время они стояли позади, в самом конце толпы, но не очень далеко друг от друга. Эти люди были чем-то похожи: то ли одеждой, то ли лицами и волосами, то ли походкой. Один из них, стоявший дальше всех от места казни, так ни разу и не пошевелился, а когда с ним поравнялись остальные и он незаметно к ним присоединился, Лаций заметил, что этот человек немного прихрамывает. Что-то в его широкой, крепкой фигуре показалось ему знакомым, но подошёдший Надир приказал всадникам отвезти их с Атиллой обратно в лагерь пленных.

Разговор с Саэт

На следующий день вечером пришла Саэт. Она рассказала, что сатрап раздражён, потому что, кажется, они казнили не того разбойника. Якобы, это был не Куги До, а кто-то другой. Тот, кого они видели на площади, был немой. У него вырвали язык. Поэтому он не мог сказать, кто он. Лаций промолчал, потому что в этот ему стало ясно, что лицо Куги До видел только он.

У плетёного забора неподалёку от конюшен стоял небольшой навес, под которым всегда была тень и Атилла уединился там с Саэт, пока Лаций собирал всех римлян. Когда он вернулся, жара уже спала. Завидев Лация, девушка что-то сказала Атилле и залилась смехом, спрятав лицо в ладонях. Силач поднял вверх брови, шмыгнул толстым носом, улыбнулся и опустил голову.

– Что, меня обсуждаете? – спросил Лаций.

– Нет, только некоторые части тела, – ответил Атилла. – Саэт говорит, что ты зря простаиваешь.

– Я не конь. На мне землю пахать не получится, – с улыбкой ответил Лаций.

– Она не об этом.

– Ты такой большой, Лаций, – смеясь, произнесла Саэт. – Сколько девушек о тебе мечтают! Сколько листьев на деревьях сохнут и падают, не дождавшись весны!

– Это ты её так научил говорить? – спросил он Атиллу.

– Да ты что! Сам Аполлон её устами говорит. А ты зря не веришь, – заметив сарказм в улыбке друга, покачал головой старый друг. – Она говорит правду. Почему бы тебе не найти себе молоденькую и красивую девушку среди местных красоток? Она бы о тебе заботилась.

– Всех уже разобрали, – попытался отшутиться Лаций, но улыбка не получилась, потому что он вспомнил Эмилию, с которой не могла здесь сравниться ни одна женщина. – Вот, видишь, пока я работал, ты себе уже самую лучшую нашёл.

– Ой, не говори так! – вспыхнула Саэт. – Говорят, когда так сильно хвалят, красота может исчезнуть.

– Кто говорит? – усмехнулся Лаций.

– Лорнимэ говорит. И Азата – тоже.

– Сестра Мурмилака? – удивился Лаций. – А она тут причём? Говорят, она слишком своенравная.

– Какая? Свое… что? – не поняла она. – Это злая, значит?

– Как коза весной перед спариванием, – пояснил Атилла.

– Упрямая? – спросила Саэт.

– Можно и так сказать, – кивнул Лаций.

– Нет, ты её не знаешь. Она очень, очень красивая. Да, госпожа Азата бывает строгой и кричит, но она и подарки дарит хорошие. Мне, вот, платок подарила и много интересного рассказывает.

– Ну, ты и болтушка! Ты ей тоже много интересного рассказываешь, да? – Атилла подтолкнул Саэт в плечо. – Про нас, например, как мы с тобой ото всех прячемся. Рассказываешь?

– Ах, ты такой!.. – девушка притворно стукнула Атиллу по широкой спине, но тот только рассмеялся.

– Вон, попроси Азату найти Лацию девушку, – сквозь смех сказал он.

– Ты что, с ума сошёл? Ничего мне не надо! Говорят, у неё с Мурмилаком постоянные ссоры, – как бы невзначай произнёс Лаций, стараясь перевести разговор на другую тему.

– Ох, это правда. Он часто бывает в плохом настроении, когда с ней поговорит. В последний раз в Александрии они тоже долго говорили, а потом до самого Мерва она в своей повозке одна ехала. Даже Панджар к ней несколько дней не мог зайти.

– Это начальник стражи? – спросил Лаций. Саэт кивнула головой.

– Наша госпожа уже не в первый раз ездит к мудрым гадалкам и жрицам. Она даже у самой главной жрицы Акуры Мазды была. Та дала ей совет, что делать.

– Зачем? – не понял Лаций.

– Родить никак не может, – Атилла стукнул себя по животу. – Уже лет пять или шесть живёт с ней и о другой жене даже не думает.

– Странно. А у его сестры есть ребёнок?

– Нет. Она была беременная. Но тем летом было жарко, и ребёнок выскочил раньше, чем надо, – с сожалением сообщила Саэт. Лаций присел рядом с Атиллой и взял у того кожаную флягу с водой. Они немного поговорили о лошадях в каменоломне. Атилла только посмеялся над вопросами Лация. По его мнению, ни одна лошадь из тех, которые работали на строительстве, не могла проскакать и двух миль. Лаций расстроился, но виду не подал.

– Ты лучше у Надира спроси, – посоветовала ему Саэт. – Он лошадей любит. У него есть несколько хороших жеребцов. Он за них много заплатил. Тебе-то самому они зачем? Охоту любишь? – тараторила она.

– Нет, не охоту. Надо будет камни для бассейна поискать, – придумал на ходу Лаций. – А тут, рядом, совсем нет такого цвета, как твоя хозяйка требует.

– Ты правду говоришь? Тогда эти лошади не для тебя! – со знанием дела кивнула Саэт. – Надир не даст. Он их бережёт. Вот только слабый он. Это плохо.

– В смысле, слабый? – не понял Лаций. Атилла, знавший, о чём шла речь, заулыбался.

– Без женщины живёт. Всё один и один. Вроде бы и не евнух. А такой странный. Даже сестра его убедить не может, чтобы жил с женщиной. Семя у него дурное, говорят. Не может он ребёнка зачать.

– Всё-то ты знаешь! – покачал головой Атилла.

– Конечно! – гордо произнесла девушка.

– Уф, не люблю его, – передёрнула плечами Саэт. – Так смотрит, как будто сердце из меня вынимает.

– Да, уж, выродок Фурий, – пробормотал Атилла и оттащил Саэт назад. Лаций ушёл, а он не хотел портить себе предстоящую ночь с любимой из-за воспоминаний об этом мерзком парфянине. Чем меньше смотришь на человека, считал Атилла, тем меньше о нём потом помнишь. Потому он увлёк девушку за собой в дальний угол навеса, где хранились целые горы сухой травы, и, зарывшись в них, вознёс хвалу богу любви Амуру и его матери Венере за то, что Саэт с такой пылкостью разделила его чувства.