Текст книги "Римская сага. Том III. В парфянском плену"

Неудачная попытка Куги До

– Стреляйте, стреляйте, как можно дальше. Туда, дальше, дальше! – послышался знакомый грубый голос. Но он уже был не такой бодрый, как вчера. Скорее, нервный и усталый. «Вулкан, неужели ты помогаешь им летать?» – подумал Лаций и выглянул из-за камня. Впереди одна за другой в землю вонзались стрелы. К каждой была привязана тонкая верёвка. На той стороне стоял Куги До и показывал лучникам, как стрелять так, чтобы верёвки ложились одна на другую, перекрещиваясь, как паутина. Все верёвки проходили рядом со скалой. Разбойники явно хотели перебраться на эту сторону. Но как? Неужели кто-то доверит свою жизнь такой ненадёжной опоре, как стрела? Даже если их десятки или сотни. Но когда на том конце появился карлик, Лаций перестал удивляться. Перепутавшиеся верёвки образовали что-то, похожее на канат. Маленький человечек обвязал вокруг пояса толстую верёвку и осторожно сделал первый шаг. Его ноги стояли на десятках тонких верёвок, а руками он опирался на отвесную скалу. Каждый шаг был не больше ступни, но он приближал его к противоположному краю. Лаций не знал, что делать. Показаться из-за камня он не мог, его бы сразу расстреляли лучники – до них было не более пятнадцати шагов. Единственное, что можно было сделать, это кинуть в карлика камнем. Но вокруг, как назло, были только маленькие камешки. Он присел, чтобы найти что-нибудь подходящее, и коснулся большого и мокрого камня. Присмотревшись, Лаций отдёрнул руку и с отвращением сделал шаг назад. Это была голова писаря Куги До. Но ничего другого поблизости не было. Карлик в это время уже почти дошёл до конца – ему оставалось сделать семь-восемь коротких шагов, и он оказался бы на этой стороне. Молиться богам было некогда, и Лаций, держа на вытянутой руке голову кочевника, осторожно выглянул из-за камня. Карлик, видимо, от страха преодолел последние шаги быстрее, чем он ожидал. Прямо на глазах у Лация он осторожно коснулся одной ногой каменистой почвы, потом – другой, и под радостные возгласы своих собратьев сделал первый шаг. Его лицо расплылось в счастливой улыбке, но в этот момент прямо перед ним выросла тёмная фигура с вытянутой рукой. Незнакомец замахнулся и бросил в карлика чем-то большим и круглым. Тот от неожиданности вздрогнул, но увернуться не успел. Он сделал шаг назад и испуганно выставил вперёд руки, поймав на лету летевший в него камень! Однако тот почему-то оказался не очень тяжёлым. Через мгновение испуг прошёл, и камень приобрёл совсем другие очертания. Но лучше бы бедолага не видел, что было у него в руках! Карлик от ужаса заорал и оттолкнул от себя отрубленную голову. Но этого движения хватило, чтобы его пятки, стоявшие на самом краю осыпающегося выступа, стали сползать вниз. Он замахал руками, вскрикнул, успел присесть и даже попытался зацепиться своими маленькими корявыми пальцами за мелкие камни на краю обрыва. Однако его ноги уже висели над пропастью и неумолимо тянули всё тело вниз. Лаций не видел падения. До него только донёсся короткий глухой удар, как шлепок мяса о разделочную доску в лавке мясника, и дальше – тишина. Видимо, радуясь удачному переходу, его товарищи больше не держали верёвку, и несчастный полетел вниз, на самое дно.

– Это снова ты! – раздался знакомый голос с той стороны. Лаций осторожно выглянул и увидел у самого края знакомую фигуру. Главарь держал в руке его нож. – Я знаю тебя. Тебя зовут Лаций! – он поднял чёрный кинжал. – Ты хитрый. Ты чуть не убил меня. И ещё обманул. Первый раз обманул с подписью. Второй раз на реке. И третий раз – сейчас. Я начинаю думать, что тебе помогают твои жалкие боги. Ты мог бы стать хорошим воином у меня. Но я тебя убью. Не сейчас. После Мурмилака. Так и передай ему, – после этих слов Куги До развернулся и, опираясь на плечо одного из разбойников, заковылял обратно.

Лаций смотрел ему вслед и невольно тёр ладонью о камни, стараясь стереть скользкую липкую кровь трупа, которая была опасна для любой раны.

– Надо сломать всё это, – неожиданно услышал он над самым ухом грубый голос. Говорили по-гречески и довольно плохо. Лаций обернулся и замер. В двух шагах от него стояли начальник стражи Панджар, Атилла и Павел Домициан.

– Он шёл сзади, – как бы извиняясь, пожал плечами Атилла Кроний и кивнул на парфянина.

– Я понял, – вздохнул Лаций. – Я выброшу стрелы вниз, – он опустился на колени и стал выдёргивать их одну за другой из каменистой почвы. – Но лучше бы поставить здесь караульных, – добавил он и посмотрел на начальника стражи. Тот обвёл взглядом всех троих и сказал:

– Ты правильно сделал. Сатрап будет тобой доволен.

– Не хотелось бы остаться здесь надолго, – осторожно сказал Атилла, и Павел Домициан смягчил его слова по-парфянски:

– Мы можем покинуть это место побыстрее?

Панджар спокойно посмотрел на Крония и ответил:

– Я хорошо слышу. Даже рабов. Веди слепого обратно.

Лаций остался один и продолжил выдёргивать стрелы окоченевшими руками. Время от времени он останавливался, бросал взгляд на другую сторону и грел руки подмышками. И тут до него дошло, что у него одного не забрали овечью шкуру. Он до сих пор был в ней! Хоть что-то в этой странной ситуации, в которую его завели боги, было приятным, и он был благодарен за это своим покровителям – Авроре и Марсу. От Мурмилака он приобрёл накидку и шапку, а также обещание подумать о свободе, а от Куги До – ненависть и обещание убить. Оставалось ждать, какое из этих обещаний больше понравится богам. Судя по тому, что Мурмилак уже строил над рекой новый мост, ждать ответа оставалось недолго.

Сортировка рабов и знакомство с Надиром

Парфяне перебросили стволы деревьев и перевели по ним всех лошадей, рабов и пленных. Оставшиеся в деревне жители отказались идти с ним и остались на родной земле. Мурмилак принял решение спуститься в долину и двигаться в Мерв по другой дороге, потому что Куги До мог поджидать их в горах за каждым камнем.

Лаций и Павел Домициан шли с развязанными руками, но их всё равно привязывали за пояс к другим пленным и они ничем не отличались от остальных. Только еды им теперь доставалось больше, и у Атиллы время от времени оказывались сладкие сухофрукты и молоко. Это было непозволительной роскошью, и он делился ею с Лацием и Павлом Домицианом только глубокой ночью или даже ближе к рассвету, когда все пленные и большинство парфян уже спали. Лаций в такие моменты часто вспоминал переход в Ктесифон, когда они вчетвером делили еду, которую передавала через гадалку парфянка с красивым именем Лейла.

Из тысячи римлян до Мерва добралось чуть больше половины. Но, как оказалось, продавать в рабство их никто не собирался. Они остановились под городом, прямо на колючих склонах холмов, покрытых тысячами мелких камней, и через несколько дней к ним подошли оставшиеся пять тысяч. Икадион был вместе с ними. Со времени расставания в Экбатане это был первый раз, когда они искренне радовались и смеялись.

На следующее утро римляне проснулись и увидели, что внизу холма копошатся сотни людей. Они вбивали в землю колья и натягивали между ними верёвку. Лаций насчитал десять длинных проходов. Это было похоже на загоны для скота, только не из брёвен, а из верёвок. И загонять туда, как он догадался, должны были их. Вдалеке, над городом уже стало розоветь небо, и звёзды над головой стали блекнуть. Позади оно было ещё тёмным, но скоро всё вокруг покрылось серо-голубой дымкой, и на горизонте появилось солнце. Лаций подставил лицо солнечным лучам, но они были холодными и совсем не грели. Он приоткрыл глаза и заметил маленькую звёздочку, которая не хотела гаснуть и висела рядом с солнечным диском.

– Аврора, ты шлёшь мне знак, – прошептал он и улыбнулся. Это была его покровительница, и сейчас она сияла для него. Он был в этом уверен. Все эти долгие месяцы он так ни разу и не поднял глаза на небо, чтобы найти её. А сегодня она сразу привлекла его внимание, и, сам не понимая почему, Лаций искренне обрадовался её сиянию.

– Ну, что, там вина и мяса не видно? – спросил Атилла Кроний, заметив, что Лаций не спит. У старого друга были красные глаза, помятое лицо и свалявшаяся борода. – Может, боги смилостивятся и мы сегодня хорошо поедим?

– Мяса пока нет. Но скоро будет. Боги готовятся свежевать туши, – в тон ему ворчливо ответил Лаций. Атилла повернул голову в ту сторону, куда он показал, и хмыкнул:

– Это для нас, что ли?

– Нет, для рабов египетских! – с издёвкой ответил он.

– Ты что, серьёзно? – Атилла нахмурился. – Что, нас будут рубить? Ты шутишь?

– Не шучу, – он наконец-то повернул лицо к товарищу и увидел, что тот, впервые за много месяцев, смотрит на него серьёзно. Лаций усмехнулся: – Не бойся, за тебя заступятся Аполлон с Амуром. Ты ещё нужен им на этой земле. Хотя бы для этой худенькой парфяночки.

– О! Ты не знаешь Саэт! Она худенькая, но… я ещё никогда не видел таких женщин! А ты, что, начал шутить?! – воскликнул Атилла. – Вот это да! Может, боги решили сжалиться над нами? Ты стал улыбаться?! Слушай, не могу поверить! Что случилось? – Атилла действительно был удивлён. Рядом открыл глаза Икадион. Он даже привстал на локте.

– Что там? – уныло спросил он.

– Будет праздник, – небрежно, но с явной иронией, произнёс Лаций. – Вон, готовят Марсово поле. Будем бегать. По десять человек сразу. Кто добежит, тот остаётся в живых. Кто не добежит, убьют.

– Да ну?! – не поверил Икадион, приняв шутку Лация за правду.

– Не слушай его, – Атилла положил руку на плечо друга и серьёзно продолжил: – это загоны для лошадей. Там будут скакать лошади. Или даже колесницы. Но коней у парфян мало. И они хотят, чтобы мы сели друг на друга и скакали вместо них. Кто первым придёт, тот и выиграл.

– Да иди ты! – Икадион раздражённо отдёрнул плечо, и Лаций с Атиллой засмеялись.

– Что-то новое будет, – кивнул головой Лаций. – Если бы нас хотели убить, то сделали бы это ещё на свадьбе сатрапа. Что-то им надо от нас… Разделить хотят. Зачем – скоро увидим.

Парфяне закончили строить нехитрые ограждения и стали сгонять пленных вниз. Перед входом в каждый загон они разожгли костры. Вокруг каждого стояли пять—шесть человек. Через некоторое время стало понятно, что они затеяли. К испуганным римлянам подошли стражники. Они быстро растянулись вдоль длинной линии грязных и испуганных людей с длинными волосами и небритыми бородами и стали выкрикивать вопросы:

– Кто умеет строить дома и мосты? – спросил невысокий худощавый человек. Он стоял недалеко от Лация и Атиллы. Пленные переглянулись, но сразу никто не ответил. – Есть кузнецы? – прозвучал новый вопрос, но все молчали. – Виноделы есть? Кто умеет писать и читать по-гречески? – продолжал спрашивать парфянин, и его узкая, жиденькая бородка смешно вздрагивала при каждом слове. Кто-то несмело произнёс:

– Я могу вино делать, – к этому пленному сразу же подошли стражники и увели к дальнему загону. Узкобородый продолжил дальше свой путь.

– Кажется, ищут ремесленников, – процедил сквозь зубы Атилла Кроний.

– Похоже… – внимательно следя за происходящим, ответил Лаций. Парфяне отводили пленных к кострам, заставляли вытянуть вперёд кисти и ставили клеймо на обе руки. Их метили, как коров. Время шло, и к полудню большинство римлян были распределены по загонам, где они лежали вповалку, ожидая своей дальнейшей участи. И только крайний правый участок оставался почти пустым. Судя по ответам отправленных туда римлян, это были места для писцов и строителей.

– Что будем говорить? – тихо спросил Атилла, когда вокруг почти не осталось людей.

– Будем строить, – ответил Лаций, сдвинув брови.

– Строить? – с недоумением спросил тот.

– Да, – кивнул головой он. – Строить. Там почти никого нет. Ты слышал, что спросили сначала? Строители есть? Значит, это важней всего.

– Но я умею строить только дороги, Лаций, – с тоской в голосе произнёс Атилла.

– И я не умею строить, – сказал Икадион. – Я только мечом умею… Хотя, может пойти писарем? Или конюхом?

– Конюхом лучше. Всегда будешь знать, кто куда поехал, – произнёс Лаций. Икадион поднялся и пошёл к парфянам. Его отвели к костру, где поставили клеймо конюха.

– Лаций, а ты точно умеешь… ну, это? Строить, я хотел сказать, – спросил Атилла.

– Да, точно, – ответил тот и хлопнул его по плечу. – Вы тоже говорите, что умеете. Надо держаться вместе. А Икадион очень может пригодиться на конюшне. Очень! – он задумался, снова вспомнив о том, что без лошадей можно было забыть о Риме и о том, что сегодня ему почему-то дала знак Аврора. – Эй! – Лаций окликнул сутулого парфянина, который отошёл уже довольно далеко. – Эй, мы умеем строить дома! Я могу сделать твоему хозяину дом с тёплым бассейном. И ещё мост к этому дому, – он не успел закончить, а щуплый, сутулый человечек с редкой бородкой был уже рядом. Он некоторое время смотрел в лицо маленькими, узко посаженными глазами, а потом спросил:

– Почему так долго молчал? – в его прищуре промелькнуло подозрение. Лаций пожал плечами, но взгляд не отвёл.

– Мы хотели сначала в конюхи или писари, – пришёл ему на помощь Атилла. – Думали, что там кормить лучше будут.

– Кормить лучше? – с недоумением переспросил парфянин.

– Да, – с искренней наивностью ответил Атилла, и только Лаций заметил, что у того в глазах затаилась насмешка. – Кушать очень хочется. Мы есть хотим. Тут за каждую работу кормят. Вот мы и ждали, где будут лучше кормить, – закончил он и даже поднял вверх брови, как бы подкрепляя этим свои слова. Но на узкобородого это, по-видимому, не произвело должного впечатления.

– Кормить будут везде, – буркнул он снова и повернулся к Лацию. Тому пришлось подтвердить слова Атиллы:

– Мы были с твоим сатрапом в горах. Там было плохо. Мы ели камни. Теперь хочется хлеба.

Видимо, распределителю надоело слушать эти объяснения, и он крикнул что-то своим помощникам. Один из них – очень высокий и толстый – схватил Лация за плечо и хотел уже толкнуть вперёд, но заметил на шее кожаный ремешок и потянулся к нему своими толстыми пальцами. Что-то прокаркав на своём хриплом наречии, толстяк забрал медальон и его повесил себе на шею. Заметив на лице Лация неодобрение, он с силой ударил его в спину. В это время к костру подвели Атиллу. Тот вдруг остановился и отшатнулся назад.

– Это что? – с испугом спросил он. Его с силой толкнули вперёд, и силач упал на колени, чуть не рухнув лицом в угли. – Нет, нет, – забормотал он, когда к нему приблизились два стражника. – О, Вулкан милосердный, – взмолился он, подняв к небу глаза, – я никогда не мучил своих врагов! Не надо… – он не закончил, потому что они подхватили его под руки и хотели силой подтащить к камню. Никто не знал, что он с самого детства ужасно боялся огня и теперь, при виде раскалённого клейма, его охватила настоящая паника. Атилла, хоть и был на голову ниже Лация, но в плечах был такой же ширины и по силе вряд ли уступал ему. Поэтому, когда он резко вскочил на ноги, то стражники от неожиданности повалились на землю. Но он не замечал их. Кроний дико оглядывался по сторонам, как бы ища путь к бегству. Он готов был побежать в любую сторону, лишь бы подальше от огня. Губы у него тряслись, глаза округлились, он что-то шептал и дёргал плечами. Парфяне вскочили с земли и кинулись к нему, сопровождая всё это криками и пинками. Но страх перед огнём только усилил его ужас. Атилла оттолкнул одного из них с такой силой, что тот оторвался от земли и пролетел несколько шагов в воздухе. Это был как раз тот толстый стражник, который забрал у Лация медальон. К несчастью, прямо позади него находился костёр, в который парфянин приземлился своим толстым задом. Он заорал, размахивая руками в разные стороны, не в силах выбраться из огня. Увидев, как такое огромное тело оторвалось от земли, остальные воины, которые до этого со смехом наблюдали за происходящим, на какое-то время опешили, а потом сразу же бросились к Атилле. Один из них хотел стукнуть его по голове, но получил в ответ такой удар в грудь, что с размаху упал всей спиной назад, подняв облако пыли. Когда к нему подбежали его товарищи, он лежал неподвижно. На Крония со всех сторон посыпались удары палок, он пытался отбиваться, яростно рыча и глядя исподлобья налившимися кровью глазами, но один удар всё-таки достиг цели – он пришёлся по затылку, и Атилла, как подрубленное дерево, рухнул лицом вперёд. Неподалёку продолжал орать толстый стражник, на котором загорелась одежда. Он пытался сорвать её с себя, но это было трудно. Его засыпали пылью, а потом стащили рубашку и штаны. Лаций стоял всего в десяти шагах от него и видел, что вместе с прогоревшей одеждой в костёр полетел и его медальон. Большое жирное тело с чёрными пятнами обгоревшей кожи погрузили на повозку и куда-то увезли. После этого к камню подтащили Атиллу, прижали его безжизненно повисшие ладони к камню и быстро выжгли на руке клеймо.

Суета возле костра привлекла внимание сутулого распорядителя, который подошёл ближе и остановился рядом с полуголым кузнецом. Тот пошевелил железным прутом в костре и отошёл назад.

– Для того, чтобы построить хороший дом, надо его нарисовать, – глядя против солнца на узкобородого начальника, произнёс Лаций. – Руки не должны дрожать. И обтачивать камень для верхней части стен тоже надо точно. Если руки будут повреждены, камни могут упасть и покалечить хозяина дома. Или его жену и родных, – он попытался всмотреться в лицо парфянина, но солнце слишком слепило глаза, и ему не было видно выражение лица этого человека.

– Может, тебе поставить клеймо на язык? – неожиданно спросил тот.

– Тогда я не смогу объяснить хозяину дома, из чего надо делать его дом, а рабочим, что смешивать, чтобы получилась хорошая смесь для камней.

– Что, патриций, не хочется шкуру свою палить?! – раздался вдруг насмешливый голос из загона. Лацию не было видно этого человека, потому что он стоял за спиной стражников. Но он узнал его голос. Это был Пауллус. Парфянин обернулся и спросил:

– Ты его знаешь?

– Конечно, знаю, – прозвучал самоуверенный ответ. – Это наш легат Лаций Корнелий. Из-за него мы тут сейчас и сидим. Он сам никогда ничего не делал. Всё мы за него делали.

– Ты хочешь сказать, что он не умеет строить? – нахмурил брови узкобородый.

– Он ничего не умеет. Как он может строить, если он из богатой семьи? – с издёвкой ответил Пауллус.

– Друг мой, неужели боги лишили тебя разума? – попытался обратиться к нему слепой Павел.

– Замолчи, слепой! Тебе вообще лучше рот не открывать! Легат пришёл сюда за золотом. Он хотел вернуться в Рим и купить себе дорогой дом! – со злостью выкрикнул Пауллус. Его узкое лицо с высоким, широким лбом перекосилось от злобы. Скулы и щёки заросли бородой, и открытый перекошенный рот напоминал чёрную яму. – Его надо убить! Он – патриций. И я смогу построить больше, чем он.

Сутулый парфянин провёл рукой по жидкой бородке и подошёл к Лацию.

– Ты говоришь, что можешь строить дома? – спросил он, и на его лице застыла кривая гримаса раздражения.

– Да, могу. А ты можешь? – неожиданно в ответ спросил Лаций. Он хотел понять, что ему делать дальше. Если этот хилый парфянин знает, как строить дороги и дома, с ним легко можно будет найти общий язык. Но если не знает…

– Нарисуй мне здесь дом с крышей и фундаментом! – вдруг вместо ответа произнёс тот и провёл ногой по земле. Лаций улыбнулся. Оглянувшись, он заметил у костра обгоревшую щепку и нагнулся, чтобы поднять её. Полуголый стражник схватил его за плечо, но надзиратель сделал ему знак и тот отпустил его. Лаций протянул руку и замер. Рядом со щепкой лежал его медальон – без кожаного ремешка, но целый и невредимый. Он осторожно взял его и стал рисовать, как стилусом.

– Что, не знаешь, как дом выглядит? – зло бросил ему из-за ограды Пауллус. Но Лаций даже не повернул голову в его сторону. Быстрыми ровными линиями он начертил фундамент, затем стены и атриум, крышу, дальше – портик, бассейн и помещения во дворе дома. Затем сдвинулся вниз и нарисовал этот же дом, но уже сверху. Он поднял голову и увидел, что парфянин внимательно рассматривает его рисунки, сдвинув брови к переносице. Лаций усмехнулся и стал чертить третий рисунок – бассейн с подогревом, подвалом и трубами для тёплого воздуха.

– Это что? – сразу же спросил узкобородый. Лаций объяснил.

– Ты вряд ли слышал такое имя – Гай Сергий Ората, – наклонив голову вбок, чтобы лучше видеть линии, сказал он. – Этот человек лет пятьдесят назад придумал, как подогревать бассейны с устрицами. А потом стал делать это в домах. Зимой очень тепло. Так что, не будешь мёрзнуть и болеть, – Лаций замолчал.

– Как ты сказал это имя? Арата? – пробормотал парфянин.

– Ората, – вздохнул Лаций.

– Он врёт! Он всё врёт! – донёсся до них крик бесновавшегося Пауллуса. Узкобородый парфянин подошёл к нему и протянул палку.

– Нарисуй дом! – коротко произнёс он и ткнул ему в грудь. Пауллус присел на корточки и нарисовал квадрат с треугольником наверху. Рядом он нарисовал колонны и лошадей. Надсмотрщик не прерывал его. Когда тот закончил, он покачал головой и сказал: – Но ты не нарисовал, как войти в этот дом.

– Дверь? Зачем? Это можно потом нарисовать, – грубо ответил Пауллус.

– Значит, ты не знаешь, – вынес он суровый вердикт. Затем что-то сказал стражникам, и те сразу же схватили несчастного под руки, подтащив ближе. – Я покажу тебе, как надо строить могилы – быстро и надёжно, – тихо произнёс он и отдал приказ воинам. Те отвели Пауллуса в сторону и стали копать землю. В воздухе поднялась рыжеватая пыль. Римлянин, кажется, не понимал, что происходит, и продолжал объяснять державшему его стражнику, как надо жить в таком доме. Скоро рядом с ним появилась неглубокая яма. И только теперь он понял, что эта могила предназначалась для него. Взвившись вверх всем телом, Пауллус изогнулся невероятным образом и прыгнул на стоявшего рядом с ним стражника. Тот не ожидал от него такой прыти и ничего не успел сделать, когда они оба упали на землю, Пауллус оказался сверху и остервенело вцепился парфянину в горло. Несколько мгновений, пока опешившие от его прыжка воины приходили в себя, хватило, чтобы он разорвал упавшему стражнику кожу и добрался до вены. Кровь брызнула во все стороны, и только тогда парфяне кинулись спасать своего товарища. Но было уже поздно. Когда потные стражники, тяжело дыша, бросили Пауллуса лицом вниз и стали засыпать сверху землёй, тот попытался встать на колени, но тяжёлый удар по голове сбил его с ног, и он обречённо упал лицом вниз. Больше его никто не видел. Закончив засыпать яму, парфяне плотно утоптали небольшой холмик и отошли в сторону. Их мёртвого товарища уже унесли к повозкам.

– Зачем ты его убил? – растерянно спросил Лаций.

– Ты – раб! – пренебрежительно ответил надсмотрщик. – И ты должен молчать. Твой друг обманул меня. И я его наказал. Я хочу, чтобы все знали, что меня не надо обманывать.

– Спроси у своего сатрапа. Я никогда не обманывал его.

– Как ты смеешь так говорить! За такие слова я прикажу набить тебе рот землёй, пока она не полезет через нос и уши! Я сделаю из тебя … – парфянин вдруг замолчал, услышав сбоку чей-то громкий голос. Это был Павел Домициан.

– Послушай меня, человек! Я – слепой. Но боги не слепы, они накажут вас!.. – Лаций тоже посмотрел в ту сторону и увидел, что Павла тащили к подножию холма, чтобы убить вместе с больными и немощными.

– Этот человек пел жене царя, – быстро произнёс он, опасаясь, что не успеет донести до ушей старшего надсмотрщика смысл этих слов. – Он умеет считать и помнит много историй из прошлого. Мы использовали его при строительстве, чтобы передавать команды громким голосом. Оставь его с нами, прошу тебя! Он нам очень нужен! – Лаций изменился в голосе так, что сам себя не узнавал. Он впервые в жизни умолял врага… Но видеть, как убьют Павла, он тоже не мог.

Парфянин что-то крикнул стражникам, и те притащили слепого певца обратно.

– Так ли ты хорош, как говорит этот хитрый раб? – спросил он. – Он клянётся, что ты умеешь петь и запоминаешь слова. Это так?

– Да, кто бы ты ни был, говорящий со мной человек. Он прав, – подтвердил слепой певец, глядя в пустоту. Домициан издал несколько кашляющих звуков, как будто ему в горло попал песок, и запел очень низким грудным голосом. Лацию даже показалось, что звук на этот раз идёт у него из глубины живота, а не из горла. Пение Павла как будто придавило всех вокруг к земле, окружающие даже вжали головы в плечи – настолько сильным был его голос, и те, кто слышал его, не могли оторваться и смотрели на певца завороженным взглядом. Тысячи римлян и сотни парфян, с замиранием сердца слушали это пение, повернув головы в его сторону. Звук не прерывался ни на мгновение и, как грозовые тучи, обволакивал людей, напоминая гудение длинных боевых труб, сделанных из рогов туров. И, вот, когда у Павла, казалось, уже кончился в груди весь воздух и все думали, что это наваждение вот-вот закончится, слепой певец вдруг непонятным образом перешёл на невероятно тонкий и чистый звук, как будто боги остановили стрелу в полёте, и теперь она, зажатая божественной рукой, пронзительно звенела в его красивом голосе. Потом он говорил, что это была песня бога морского дна и несчастной девушки, которую он превратил в русалку. А когда друзья спрашивали, как ему удалось так долго тянуть звук, Павел отвечал, что тогда ему помогал Феб1616
  Феб – бог искусств и прорицания (лат.).


[Закрыть]. Но Лацию он позже признался, что в тот момент ему просто очень хотелось жить…

– Вот видишь, – осторожно произнёс Лаций, когда последние звуки божественной песни растаяли в повисшей над холмом тишине. Он не раз уже замечал, что на диких кочевников и варваров пение оказывает волшебное действие, глубоко проникая в их душу и затрагивая струны далёкого прошлого, чего уже давно не было у римлян. И сейчас отрешённое лицо стоявшего перед ним парфянского надсмотрщика отражало внутреннее наслаждение, охватившее всё его тело. Казалось, что тот ещё прислушивается к эху божественного голоса, оставшегося у него в голове. Узкобородый не сразу пришёл в себя, но когда его взгляд приобрёл осмысленное выражение, он прищурил глаза и удовлетворённо покачал головой.

– Э-эх… – тёмная костлявая рука провела по бороде и полный наслаждения взгляд уставился на Лация. – Ты не такой простой человек, как хочешь казаться. Ты очень хитрый. Но в твоих словах нет лжи. Этот слепой будет жить. Но его надо заковать в железо, чтобы он не убежал. И тебя тоже.

– Я не смогу никуда убежать, – честно признался Лаций. – Любой твой всадник догонит меня через полдня. Я даже идти быстро не могу – мне тяжело дышать, – он показал на горы и скривил рот, – куда тут можно убежать?

– Ладно, хватит говорить! – нахмурился парфянин. – Иди! – он указал на костёр.

– Прошу тебя, – Лаций изобразил в глазах мольбу. Он вспомнил слова Павла, что жалеют только того, кто вызывает жалость, а непокорных убивают из страха. Поэтому, чтобы вернуться в Рим, ему сначала надо было выжить. – Не жги меня железом! Я не боюсь боли. Но от такой раны кровь станет грязной, а промыть её здесь нельзя. Верёвка разотрёт кисти до крови. Солнце такое жаркое, что через два дня рана загниёт и тогда всё, смерть, – он сглотнул слюну в пересохшем горле. Надсмотрщик окинул его быстрым взглядом и что-то сказал полуголому потному кузнецу. Тот согласно кивнул головой и позвал двух помощников. Они быстро подхватили Лация под руки и подвели ближе. Чтобы не видеть, как раскалённое добела железо будет прижигать ему вены, Лаций закрыл глаза. Внезапная боль вдруг пронзила ему правое предплечье, и он от неожиданности вскрикнул и открыл глаза. Потное бородатое лицо полуголого кузнеца скривилось в усмешке. Он что-то сказал Лацию и отвернулся. Теперь на одном плече у него был старый знак из трёх кругов, а на другом – знак парфянского раба, разделённый на две части квадратик, как два лежащих друг на друге камня. Сутулый парфянский надсмотрщик с удовольствием покачал головой и направился к своему коню.

Когда их бросили в загон, никто не проронил ни слова. Павел Домициан лежал рядом с Атиллой и держал его за руку. Тот не шевелился. В соседнем загоне сидел Икадион.

– Он жив? – спросил он Лация и кивнул на Атиллу.

– Должен. Бывало и хуже.

В этот момент грязное тело с вывернутыми внутрь ногами зашевелилось, и из-под головы раздался тихий стон:

– О-о… Вулкан, как больно, – Атилла медленно перевернулся на спину и сел. Из глаз у него текли слёзы, и он, с обидой и болью смотрел на свои кисти. – Лучше бы я умер, – пробормотал силач. Лаций и Икадион с облегчением вздохнули.

– Успеешь, – снисходительно заметил Павел Домициан. – Если кровь станет грязной, то ты сам засунешь свою голову под камень, а если выживешь, то будешь славить богов, – он стал вспоминать подвиги древних героев, но Атилла его не слушал. Этот огромный, сильный мужчина смотрел на чёрные сочащиеся следы на коже и плакал, жалея самого себя.