Текст книги "Римская сага. Том III. В парфянском плену"

верховный вождь всех племён хунну, шаньюй Чжи Чжи

Мурмилака всё-таки решили разбудить. Он сразу приказал подать ему одежду для встречи дорогого гостя и позвать Панджара. Тот тоже стал готовиться к приёму. Во дворце все засуетились, как будто начинался второй праздник урожая, только теперь ещё более грандиозный. К воротам послали гонца, чтобы дал знать, когда на дороге появятся всадники. Старшему распорядителю Надиру пришлось забыть о строительстве дворца и бегать, как простому слуге, помогая криками и пинками заспанным слугам и служанкам. К полудню всё недоеденное и недопитое было вынесено из залов и коридоров, старые ковры заменены на новые, стены почищены и закрыты новыми накидками, а ступени и каменные дорожки политы водой, как для самого Орода.

Во второй половине дня прискакал гонец от ворот и сказал, что видел всадников на спуске у последнего поворота. Дальше была прямая дорога к восточным воротам Мерва. По ней до города было около трёх тысяч шагов.

– Ну, что ж, – потирая лицо, повернулся к Панджару Мурмилак. – Надеюсь, верный друг не бросит нас в беде.

– Да, в прошлый раз мы не смогли привести ему всех коней. Может, он приехал за ними сам? – спросил начальник стражи.

– Посмотрим. Он недавно лишился очередной жены. Почему бы ему не подобрать новую у нас? Закрепим дружбу. Лошади – хороший товар, но кровные узы лучше.

– Не знаю… – с неуверенностью протянул Панджар. – Он так часто их меняет, что я не выдал бы за него свою дочь.

– Я тоже. Но сначала надо родить её, а потом уже думать об этом, – вздохнул Мурмилак. – А вот и он! – воскликнул он, увидев, как открываются ворота и в них въезжает невысокий всадник на длинноногой красивой лошади с красно-жёлтой уздечкой и заплетённой в косички гривой. Часть волос между ушами лошади была собрана в прядь и зажата золотым кольцом, а под нижней челюстью, на уздечке, висела большая красная кисть из толстых нитей. На груди у неё крепилась широкая лента, которая уходила по бокам к седлу. Копыта специально были выкрашены в жёлтый цвет, и нижняя часть ног над ними была обведена белой краской, как будто на них надели праздничные ленты. – Это же Саура! Помнишь, я подарил ему её в прошлом году в Нисе? – показал на лошадь Мурмилак.

– Да, хорошая кобылица, – согласился Панджар. – Он её сразу полюбил.

– И много заплатил!

Тем временем всадник приблизился к ступеням, и к нему сразу же подбежали слуги Мурмилака. Пока он с радостным, но всё же важным выражением лица спускался с лошади, сзади стали спешиваться остальные всадники сопровождения, которые уже заполонили всю свободную площадь перед дворцом, а некоторые всё ещё теснились у раскрытых ворот.

Прибывший гость был на голову ниже Мурмилака и на полголовы ниже Панджара. Походный кожаный панцирь с медными пластиками голубого и красного цвета был надет поверх толстого чёрного халата из плотного шёлка с красной оторочкой по нижнему краю и рукавам. Накладки на плечах из толстой грубой кожи были жёлтого цвета. На них были нарисованы красные листья и цветы. Под халатом виднелись светло-зелёные штаны с жёлтой вышивкой и белые полоски чулок, которые прятались в кожаные башмаки с завязками и квадратными носами. На широком поясе, расшитом золотом и кожаными ремешками для жёсткости, крепился меч в чёрных блестящих ножнах с большим серебряным шаром на конце. Рукоятка меча была длинной, двурукой, с широким золотым набалдашником для упора нижней руки. По всей длине ножен вился золотой узор из листьев и голов змей. На руках, в отличие от Мурмилака и Панджара, у этого человека не было ни одного кольца или перстня, зато собранные на затылке волосы были накрыты золотой чашечкой, которая крепилась к пучку золотой спицей, проходящей через два боковых отверстия. Широкое лицо с выпирающими скулами и узкими глазами выражало гордость и достоинство. Подстриженные усы и короткая бородка, сбритая в конце челюстей под ушами, были образцом аккуратности и говорили о любви хозяина к красивым вещам и самому себе. Шеи почти не было видно, и поэтому голова, казалось, росла прямо из широких, могучих плеч, и часто, чтобы повернуть голову в сторону, ему приходилось поворачиваться всем телом.

– Я так рад тебя видеть, дорогой Чжи Чжи! – искренне воскликнул Мурмилак и подошёл к гостю, чтобы обнять его. Тот поджал губы и, сбросив важность и чопорность, распахнул объятья. – Мы давно не виделись. Как твои дела, великий шаньюй2929
  Шаньюй – правитель хунну.


[Закрыть]? Почему ты не предупредил нас раньше? Эх, Чжи Чжи… – с упрёком произнёс он, выпустив гостя из своих объятий. – Мы могли бы приготовиться к твоему приезду заранее.

– Это говоришь мне ты, Мурмилак?! Это я должен был послать к тебе своих людей месяц назад! Я поспешил к тебе, как только узнал, почему ты не приехал к нам сам и не прислал лошадей, – покачал головой тот. – Но вчера я услышал, что к твоим ранам на теле добавились раны в сердце. Твоя прекрасная жена была в плену у Куги До?

– Не волнуйся, всё нормально. Благодаря Панджару моя жена вернулась домой живой. Сегодня ты её увидишь. У нас большой праздник – Куги До мёртв. Его голова торчит на копье у главных ворот. И Панджару удалось схватить его сына. Представляешь?

– Он ещё жив, этот продолжатель подлого рода разбойников? – с удивлением спросил Чжи Чжи.

– Не волнуйся, я избавлюсь от него при первом удобном случае сразу после твоего отъезда. Не хочу портить хорошее настроение.

– Для воина удобный случай есть всегда, когда он может держать в руках меч, – усмехнулся Чжи Чжи. – Прости, я забыл, что ты был тяжело ранен, – спохватился он и изобразил на лице искреннее раскаяние. – Я привёз тебе своего лекаря. Он взял с собой все травы и мази. Если ты позволишь, он поможет тебе.

– Я тронут твоей заботой, – расплылся в улыбке Мурмилак. – Но я уже стою на ногах, как ты видишь. Пусть руки ещё слабо держат меч, но скоро всё изменится. Обещаю! Пойдём с нами внутрь, ты устал в дороге, и тебе надо отдохнуть.

– Нет, только не отдых! – на ходу воспротивился вождь хунну. – Мне сейчас не до отдыха. Ты видишь, все мои люди приехали на наших степных лошадях. Даже мои личные охранники. Я хотел встретиться с тобой как можно раньше и поговорить о твоих длинноногих жеребцах, потеющих кровью.

– Мне приятно твоё внимание, – поднимаясь по ступеням, довольно ответил Мурмилак. – Но что вызвало такую срочность? Говорят, ты ищешь новую жену. Не для этого ли тебе нужны лошади?

– Слухи долетели даже сюда, – золотая шапочка со стрелой на голове сокрушённо покачалась из стороны в сторону и замерла. – Нет, женщины сейчас меня не волнуют. Если ты слышал, меня выбрали верховным шаньюем хунну, но мой старший брат отказался мне подчиниться и ушёл со своими воинами под защиту империи Хань. Он отказался от господства хунну над всеми народами. Теперь он стал слугой ханьского императора за рис и просо. Они не голодают и гордятся этим. У моего брата становится больше людей, чем у других родов, и старейшины этим обеспокоены. Так что мне сейчас нужны лошади, чтобы наказать этого строптивца и собрать новых воинов.

– Но для этого не нужны такие длинноногие жеребцы, – глупо возразил Панджар, чем сразу же вызвал неудовольствие Чжи Чжи.

– Красивые лошади – дороже золота. Только настоящий правитель может позволить себе таких лошадей. А нападать на них на врага – это самое большое счастье. Великий Модэ, сын Туманя, однажды выехал перед войсками своих врагов на таких лошадях, и те, увидев это, сразу сдались! – с жаром выпалил он.

– Ты прав, – примирительно вставил Мурмилак. – Ну, пойдём во дворец. Твоим лошадям и людям нужен отдых. А мы сядем и поговорим с тобой вдвоём. К тому же Лорнимэ хочет услышать рассказы про восточные горы и северные степи. В прошлый раз твои драконы пленили её. Она сказала, что никогда не видела ничего подобного.

– О, тогда она точно родит тебе сына! – ответил лестью на лесть Чжи Чжи, и они вошли в раскрытые двери первого зала.

Мурмилак прекрасно понимал, что открытый и эмоциональный шаньюй приехал не только за лошадьми и уж совсем не ради того, чтобы выразить ему свои чувства по поводу произошедшей трагедии. Он приехал сюда, чтобы лично убедиться, что в Мерве ничего не изменилось и он по-прежнему может рассчитывать на помощь и поддержку парфян в своей борьбе за власть среди разрозненных племён хунну. Титул уже был у него, а власть – нет. И, судя по всему, Чжи Чжи очень хотел обсудить с ним этот вопрос. К радости Мурмилака, этот гордый шаньюй всегда хорошо платил за лошадей из Мерва и Нисы и торговля с ним всегда была выгодной. Но на этот раз он приехал сюда не только по торговым и политическим делам. И для этого он сначала хотел осмотреть строящийся дворец и стены.

План по спасению сына Куги До

Лаций узнал о приезде странного гостя из далёкого царства хунну, только когда встретился с Атиллой. Он пришёл к нему вечером поговорить о побеге, но Саэт не давала им остаться наедине и постоянно вклинивалась в разговор. После возвращения из Александрии она сильно изменилась, и это замечал не только Лаций. Когда она оказывалась рядом, он всё время чувствовал какую-то неловкость, как будто его присутствие мешало ей или раздражало и она терпела его только из-за того, что Атилла был его другом. Вот и на этот раз, Саэт ни на минуту не останавливалась, что-то перекладывая с места на место, поправляя платок на волосах и сопровождая это описанием всех событий и слухов во дворце. Лаций заметил, что раньше, если они случайно встречались на внутреннем дворе, то могли спокойно остановиться и поболтать. Но теперь всё было по-другому: Саэт обычно замечала его, кивала или отвечала на приветствие и бежала дальше. Если же он заставал её болтающей с другими служанками, она сразу же спешила уйти, не глядя ему в глаза. Лаций не понимал, что происходит. Он несколько раз говорил об этом Атилле, но тот сразу начинал жаловаться на свои проблемы в отношениях с Саэт, и Лаций понимал, что в их семье отношения тоже изменились. В конце концов, они пришли с Атиллой к выводу, что во всём был виноват проклятый Куги До и его угрозы. Все рабыни, которые были в Арейее, тоже стали немного другими.

Однако если бы он мог заглянуть в душу Саэт, то его бы ждало огромное разочарование. Ни одно из его предположений не было верным, и она страдала от нового чувства, которое проснулось в ней после проведённой с ним в храме ночи. Возможно, ужас и страх смерти тоже сыграли свою роль, вызвав в сердце Саэт привязанность и благодарность к нему после спасения, но показать это она не могла. Потому что чувствовала, что после первых же слов не сдержалась бы и всё рассказала. Она не смогла бы остановиться на половине и быть искренней только в одном. Ей всегда надо было всё или ничего. И она могла бы когда-то признаться Лацию в своём чувстве, но та страшная тайна, которую, кроме неё никто не знал, сдерживала её от этого необдуманного поступка. Потому что излишняя болтливость в этом случае означала смерть. Лорнимэ ни за что бы не простила её, если бы узнала, что там был не жрец, а Лаций. А пока никто ничего не знал, надо было молчать и ждать, даже несмотря на боль неразделённого чувства. Но в этом случае оставалась надежда. Надежда на возможное изменение судьбы, благосклонность богов и внимание со стороны Лация. Потому что они все были живы. И жив был ещё один маленький человечек, о котором тоже никто не знал, но который требовал права на жизнь больше, чем все остальные – это её неродившийся ребёнок. Материнское чутьё подсказывало Саэт, что об этом тоже пока лучше было молчать и ждать, и слыша этот могучий голос животного инстинкта, она понимала, что не в силах ему сопротивляться. Поэтому для себя она решила дождаться того дня, когда на свет появится этот многострадальный малыш, а потом уже она сможет как-то всё объяснить Лацию и Атилле. Или не сможет…

В небольшой лачуге в задней пристройке, где ей милостиво разрешили ютиться евнухи, не было места, чтобы присесть, и они с Атиллой жались к стене, стараясь, чтобы их ноги не мешали Саэт бегать мимо. Маленький сын спал на той же деревянной лавке, что и она. Атилле там места не было. Несколько тряпок служили ребёнку подстилкой, но он уже пытался садиться и всё время издавал разные звуки. За ним надо было постоянно следить, и Саэт буквально падала с ног, стараясь всё успеть и не переставая говорить о всякой чепухе. Лаций решил не перебивать её, дать ей выговориться, чтобы она успокоилась и дала им поговорить. В конце концов, выяснилось, что приезжий сатрап по имени Жижа или Жизи, ничем не отличается от Куги До – он тоже был кочевником, и у него было много лошадей, волов, овец и людей в бескрайних степях. Жил он не в стране шёлка. Шёлк он выменивал в Сересе на лошадей. Ещё Саэт рассказала, что он поссорился со своим старшим братом, и теперь у них вражда. А поссорился он с ним из-за одежды. Якобы, Жижа-Жизи одевался и жил, как император Сереса, потому что хотел им стать, а его брат – нет. Брат стал слугой императора Сереса, тараторила без остановки Саэт, и Лаций уже давно понял, что этот гость хочет стать правителем другой страны, но его брат не разделяет его планов.

– Их, наверное, очень много? – спросил он.

– Кого? – не поняла та, уже убежав мыслями далеко вперёд.

– Жителей Сереса. Раз этот Жижа-Жизи, как ты его называешь, приехал в Мерв за помощью, то, значит, у него самого мало людей.

– Ты не слушаешь меня, – с притворным сожалением вздохнула Саэт. – Я же говорю, они поссорились с братом. Брат не хочет быть с ним. А у брата много людей. Больше, чем у Жижа-Жизи. Поэтому он не может пойти войной против Сереса.

– А-а, теперь понял. Но людей в Сересе много? – осторожно повторил свой вопрос Лаций. Саэт задумалась и свела брови на переносице.

– Старший евнух говорил, что они могут прийти в Парфию, и тогда среди них не будет видно парфян. Это много? – повторив чужие слова и не понимая их смысл, спросила она.

– О, да! – удивлённо откинулся назад Лаций и пробормотал, обращаясь к Атилле: – Но лучше бы знать количество. Так всё равно, что птиц считать.

– Ещё мне служанки сказали, что он раньше своего сына отправлял в Серес. А потом вернул. И его брат отправлял, но не вернул. А недавно Жижа свою жену обратно в племя отправил. Она была красивая. Но не рожала детей. Она из племени усунь. А до этого у него была совсем юная жена из племени давань3030
  Усунь, давань – племена, населявшие земли восточнее реки Амударья.


[Закрыть]. Заболела и умерла. Холодно там у них очень. И рыбы в реках много. Они лошадей едят…

Такая странная беседа продолжалась довольно долго, пока Саэт случайно не упомянула о «несчастном мальчике», который сидит в подвале, и никто его даже не кормит. Кроме, правда, одной служанки… но это неважно, так как она это случайно сболтнула… И дальше Саэт уже хотела перейти на другую тему, но Лаций встрепенулся и не дал ей продолжить.

– Подожди, подожди! Что ты сказала? Какая служанка к нему ходит?

– Это какая-то новенькая, я её ещё плохо знаю. Их привезли из Сирии.

– Нет, стой! Ты сказала, что он ей ещё в Арейе понравился. Ты что, врёшь?

Поняв, что проболталась, Саэт скривилась, опустив уголки губ вниз, и отвернулась к ребёнку. Всё накладывалось одно на другое… она же не хотела говорить об этом! Вот беда! Что же придумать?

– Надо будет утром покормить его, – пробормотала она.

– Саэт, что с тобой? – удивился Атилла. Он тоже не понимал, почему она так себя ведёт.

– Что ты от меня хочешь? – раздражённо бросила она, сверкнув в его сторону глазами, и теперь даже Лаций увидел, что его друг жаловался не зря.

– Ты же понимаешь, что друзей в подземелье не держат? – смягчив тон, спросил он. – Тебя почему-то туда не засунули, согласна? – теперь Лаций удивился ещё больше, увидев, как Саэт резко развернулась и уже хотела ему что-то сказать, но тут губы у неё задрожали, глаза наполнились слезами и она снова отвернулась, закрыв лицо рукавом. Друзья переглянулись.

– Саэт… э-э… милая… ты что? – неуклюже произнёс Атилла и протянул к ней руки. – Иди сюда! Сядь со мной!..

– Стой, подожди, – шёпотом сказал ему Лаций. Он встал и обнял её за плечи. Саэт продолжала плакать, чувствуя, что вот-вот не сдержится и всё расскажет. Но могучий голос инстинкта вдруг всколыхнул её душу, и она нашла опору для своего противостояния. Ей нельзя было потерять ребёнка! Нельзя! Через какое-то время она успокоилась и вытерла слёзы.

– Я боюсь, – тихо произнесла она. Лаций молчал. Атилла сделал движение, чтобы успокоить её, но остановился и сник. – Мы… когда поехали туда, нас было пятнадцать служанок. А сейчас две осталось. Я и…

– И эта, да? Которая к Александру ходит?

– Да, – со всхлипом ответила Саэт. – Остальных распродали. Всех. Я боюсь, что меня тоже продадут.

Дальше разговор не получился. Атилла стал успокаивать жену, говоря, что это, возможно, ошибка. Затем проснулся и стал плакать сын, все всполошились, и Лацию пришлось уйти. Но уже на следующий день вечером он вынужден был снова встретиться с Саэт.

Утром из нового дворца привезли воду, и один из водовозов подошёл к Лацию после разгрузки.

– У конюха в старом дворце уже три дня болит голова. Просил тебя зайти, чтобы провести гадания. Не знает, что за знак посылают ему боги, – грустно покачал головой возница с большими уставшими глазами. Вместо плеч у него из-под рубашки торчали кости, ключицы выпирали вперёд, а большие, узловатые пальцы всё время были полусогнуты и раздуты в костяшках. Мышцы одрябли и висели, как жилы, болтаясь из стороны в сторону. Он бросил своё худое тело на телегу, как мешок с костями, и Лаций со вздохом покачал головой. – Не забудь, он просил сегодня прийти! – напомнил водовоз и тронул плетью двух таких же измождённых и понуро стоявших лошадей. Позади повозки шёл помощник, который следил за бочками. Лаций задумался. Три дня болит голова? Значит, Икадион хочет ему срочно что-то сказать. Но что могло заставить его так волноваться? Три дня болит голова! Это уже было серьёзно.

Когда он добрался до старого дворца, наступил вечер. Икадион встретил его у изгороди перед конюшней и сразу затащил внутрь.

– Через три дня убьют твоего грека. Который с тобой был. Сына Куги До. Слышишь?

– Откуда ты знаешь? – удивился Лаций.

– Это неважно. Просто ты говорил, что он ни в чём не виноват. Он помог тебе, да?

– Да, – подтвердил он.

– Может, попросим Саэт? Она ведь может поговорить с женой Мурмилака? Всё-таки она её любимая служанка, – взволнованно предложил либертус.

– Надо попробовать. Жди здесь. Я сейчас быстро схожу за Атиллой. Надо будет привести его тоже. Мы так и не поговорили с ним… Ладно, зайдём за тобой на конюшню. Жди нас! – Лаций быстро вышел из-под навеса и почти бегом направился в строительные сараи. Атилла уже должен был вернуться со стены…

Явно недовольный тем, что ему не дают выспаться вторую ночь подряд, Кроний долго бубнил, что не может одеться, найти свои сапоги, потом говорил, что все вокруг живут ночной жизнью, а он один вынужден работать и не может отдохнуть… Но Лаций не слушал его, думая о лошадях и Икадионе. Павел Домициан попытался узнать у него, что случилось, но он с усмешкой ответил, что Атилла объелся фиников и инжира и теперь у него болит живот.

– Ест, как сатрап какой-то, – с завистью покачал головой Павел. – Мог бы и мне принести.

По дороге Лаций рассказал Атилле об Александре, не забыв спросить о побеге. Тот так устал, что с трудом понимал, что тот от него хочет и последние слова о лошадях и возможном бегстве из города показались ему шуткой. Но когда он понял, что Лаций говорит серьёзно, настроение у него сразу испортилось. Атилла не знал, что ответить, потому что с рождением сына стал забывать о Риме и прежней жизни и мечтал остаться с маленьким Марком и Саэт в Мерве. Он жил ожиданием свободы, которую обещал Мурмилак, и теперь предложение друга было для него как гром среди ясного неба.

– Похоже, ты пустил корни в этих горах, – грустно заметил Лаций, не дождавшись ответа на свой вопрос. – Но это ещё будет нескоро. Икадион не хочет ехать осенью из-за дождей. Может, к весне ты передумаешь или что-то изменится, – добавил он.

– Ну, осень сейчас… да, а весной… как бы это сказать… не знаю даже… но всё же… ты понимаешь, – непривычно мямлил сильный и большой Атилла, чувствуя, что что-то в его жизни изменилось незаметно, но бесповоротно, и теперь ему ближе были не Лаций и друзья из восьмёрки, а Саэт и маленький сын.

– Смотри, вижу Икадиона. Всё, берём его, и пошли к Саэт. Лишь бы там никого больше не было, – напряжённо произнёс Лаций, опасавшийся, что жена Атиллы могла быть в это время во дворце, а с сыном осталась одна из её подруг-служанок. На этот случай и нужен был Атилла, чтобы не вызвать переполох. Ведь он был её муж.

Саэт оказалась дома, если так можно было назвать этот жалкий угол, в котором они даже не могли поместиться. Икадиону пришлось стоять в дверях, но это было удобно – оттуда он мог видеть, что происходит снаружи. По-прежнему, не глядя никому в глаза, Саэт выслушала их и обречённо опустила руки. Затем осторожно присела на край узкой лавки и вздохнула. Маленький Марк заснул совсем недавно, и она боялась его разбудить. Они с напряжением смотрели на неё и ждали ответа.

– Я не смогу ничего сделать, – тихо прошептала Саэт. – Это невозможно.

– Почему? – спросил Лаций. Он догадывался, что она так ответит, потому что рабыня, даже самая любимая, не может просить госпожу о таких вещах. И ещё он понимал, что если бы Лорнимэ хотела, то юный грек уже давно был бы на свободе. Теперь он видел, что Саэт это тоже знала. В его голову закрались смутные сомнения: неужели Саэт что-то знает и скрывает от них? Что она так боится сказать? Неужели она до сих пор не может прийти в себя после Арейи?.. Лаций терялся в догадках. – Она сама этого не хочет? – спросил он. Саэт покачала головой и поджала губы.

– Не хочет…

– Понятно, – вздохнул Икадион. – Значит, твоя госпожа всё знает?

– Да, – тихо сказала Саэт. – Она хотела казнить его сразу, но господин запретил. Он не хотел портить праздник. А теперь можно. Они хотят сделать это в день отъезда Жижа-Жизи.

– Это будет ему подарок? – спросил Атилла.

– Да, – кивнула она. Разве знали эти мужчины, каково было ей страдать и скрывать свою тайну, чтобы никто ни о чём не догадался! Но теперь уже было легче. Внутренний голос подсказывал ей, что надо было продержаться ещё несколько дней, всего лишь несколько дней, и тогда можно будет рассказать Атилле, что у них скоро будет ещё один ребёнок. Но пока было рано. И поэтому она всего боялась. Всего!

– Я так и думал, – задумчиво протянул Икадион. – Без неё там почти ничего не происходит.

– Ну, не собираешься же ты напасть на тюрьму, Лаций? – спросил Атилла, заметив, каким задумчивым стал его друг после слов Саэт.

– Напасть? – переспросил тот. – Нет, не думаю. Кстати, Саэт, а кто там его охраняет? Всё тот же старый ворчун? Помнишь, когда нас с Павлом туда засунули?

– Нет, сейчас Панджар поставил туда двух молодых стражников. Один толстый и наглый, всё время к служанкам пристаёт, громко смеётся, шутит и что-то им предлагает. А второй – спокойный. У него жена есть и он очень любит поесть. Я часто видела, как он после еды спит, а молодой сидит и нас ждёт, чтобы поговорить.

– Да ты что? – удивился Атилла. – А ты что?

– Ко мне он не пристаёт. Синам бы его сразу евнухом сделал. Это к другим, особенно к тем, кто провинился. И к прачкам тоже. Он любит подсматривать за ними. Ну, евнухи терпят, потому что он только языком болтает.

– А как же твоя подружка с ним договорилась? – спросил Лаций. – Ведь она же носит парню еду и воду, так?

– Да. Но… она как-то договорилась.

– Хм-м, странно. А она знает, что его казнят?

– Да, – печально кивнула Саэт.

– Тогда сделаем так, – решительно сказал Лаций и стал излагать им первую часть своего плана. Когда они обсудили все подробности, Атилла спросил:

– Ты уверен, что парень сам найдёт дорогу дальше? До ворот-то я его провожу, а вот потом…

– Уверен. Я тоже мог не выбраться с кладбища, но он же мне помог, не предал! И Панджара, кстати, тоже спас.

– Панджар – раб Азаты, – прошептала Саэт, постепенно приходя в себя. – Она крутит им, как хочет. Но лучше ему на глаза в плохом настроении не попадаться.

– Ты тоже вертишь Атиллой, как хочешь. Но он пока не спешит становиться твоим рабом, – пошутил Икадион.

– Он говорит правду? – повернулась она к мужу и упёрла руки в бока. Лаций оставил их с Атиллой выяснять свои отношения и вышел вместе с Икадионом наружу.

– Пошли, пройдёмся, – тихо предложил он. Когда они отошли от пристройки, он взял либертуса за локоть и сказал: – Атилла прав, парень не выберется из города сам. Ты смог бы купить ему лошадь?

– Что? Купить лошадь? Как ты себе это представляешь? – Икадион был настолько удивлён, что даже забыл об осторожности и повысил голос.

– Тише, не шуми. Ты скажи, сможешь или нет?

– Купить лошадь? Ну, если бы были деньги, смог. Но как…

– Подожди. Нам надо ещё вино. Крепкое. Смотри, вот тебе кольцо с камнем, – кряхтя, произнёс он, стараясь достать привязанный к верхнему ремешку сапога узелок. Там он хранил теперь перстень, который добрался до Мерва на пальце его ноги. – Вот, держи! На торговой площади есть одноглазый меняла…

– Да, я его знаю.

– Поменяешь у него на монеты и купишь лошадь и вино. Сможешь?

– Смогу. Откуда он у тебя? – Икадион старался рассмотреть перстень при лунном свете, но это было трудно.

– Потом расскажу. Нашёл в храме. Павел Цэкус научил.

– Слушай, слепой не только петь умеет.

– Да. Короче, мы договорились? Завтра всё сделай и дай нам знать.

– Хорошо.

Они разошлись возле конюшни, и каждый думал о своём. Но если бы Лаций знал мысли Икадиона, то, возможно, смог бы предотвратить ту беду, которая постепенно на них надвигалась.