Текст книги "Римская сага. Том III. В парфянском плену"

Медальон в обмен на правду

Эней открыл глаза и застонал. Голова ужасно болела, во рту всё пересохло и хотелось пить. Постепенно тёмные пятна приобрели чёткие очертания, и он увидел перед собой римлянина – тот поддерживал его под голову и пристально смотрел в глаза.

– Я не умер? – пробормотал он.

– Ещё нет. Харон2323
  Харон – слуга богов, который переправлял тела умерших через священную реку Стикс в царство мёртвых, Аид. За плату он брал одну монету – обол.


[Закрыть] отказался тебя брать. У тебя не было во рту обола. Так что, в следующий раз.

– Ты говоришь правду? – пролепетал он, ещё не веря в то, что остался жив.

– Конечно!

– А где Дарий?

– Это кто? Толстый жрец?

– Тише! Если он услышит… – старик не договорил, застонав от внезапного приступа головной боли.

– Не волнуйся. Он оказался умнее. У него был обол. Так что, Дарий смог договориться с Хароном, – прищурился Лаций.

– А когда он вернётся? – не подумав, испуганно спросил Эней, глупо моргая глазами.

– Ты хочешь его увидеть? Подойди к обрыву.

– Да, хочу. Ой, нет… а что? – он приподнялся на локте и оглянулся.

– Ладно, хватит отдыхать! Пошли отсюда! – Лаций схватил его за руки и облокотил на скалу. – Идти сможешь? Надо, чтобы бы все видели, что ты можешь ходить сам! Ты никого не видел! – не терпящим пререканий тоном приказал он. Эней потрогал подбородок, ухо и голову, скривился, почувствовав боль. – Всё, пошли!

Дома Александр помог деду умыться, тот снова спросил Лация о жреце.

– А что ты помнишь? – ответил тот вопросом на вопрос.

– Я?.. Я… э-э… – залепетал грек, жалостливо посмотрев на него. – Я просил его не убивать меня.

– Да, так и было! Он ударил тебя ногой по голове, и ты отправился на встречу с Хароном. Тот тебя не принял, потому что у тебя не было обола. А твой жрец так этого испугался, что решил сам сесть в лодку и заплатил свой обол. Так устраивает?

– Не может быть! У него никогда не было ни одной монеты! – так искренне удивился Эней, что Лаций чуть не рассмеялся. – И куда он после этого пошёл? Ты правду сказал? Ты не смеёшься надо мной? Я же думал, что твои слова… нет, ты правда… Но этого не может быть, – пробормотал поражённый догадкой грек. – Я помню, что он взял твой медальон. А теперь он у тебя.

– Я попросил его вернуть. Он не отказался. Это же честно, согласись!

– Да, да, конечно. Но, получается, ты его…

– Кажется, ты пришёл в себя и начинаешь думать головой, – уже совсем другим тоном сказал Лаций, и старый грек сразу почувствовал серьёзность его тона. – Ты лежал на самом краю. Он хотел тебя сбросить. Я попросил его не делать этого. Он отказался, и ты остался жив, – он замолчал и внимательно посмотрел Энею в глаза. Там зажглась искра признательности. – Мне показалось, что ты знаешь больше тайн, чем он. Теперь ты должен ими поделиться. Если бы твой Дарий сбросил нас со скалы, то следующим был бы твой внук, Александр. Так что говори всё, что знаешь!

– Что говорить? Я ничего не знаю… Зевс всемогущий, – прошептал Эней, – ты спас мне жизнь! Ты послал мне этого раба, чтобы передать слова Полимнии! Боги, он спас мне жизнь…

– Эней! – резко оборвал его Лаций. – Хватит причитать! Я понимаю твоё горе и твои переживания. Но почему этот жрец решил тебя убить? За что? За то, что мы заходили в эту вонючую пещеру?

– Да, да, за это! Я всё тебе расскажу. Всё… Какая разница? Ведь я чуть не умер. Или уже умер? – он покачал головой и повернулся к внуку. – Пойди, посмотри, чтобы никто не пришёл. Постой у ворот! – и после того, как тот вышел, он рассказал Лацию всю свою нехитрую историю.

Эней жил со своей женой Лидией и дочерью Полимнией спокойно до тех пор, пока не пришло время выдавать её замуж. Женихом был грек по имени Софос. На свадьбу пригласили много его родственников и местных жителей. Но один особенно выделялся своим внешним видом и поведением. Он много пил и не сводил глаз с Полимнии. Все чувствовали угрозу со стороны этого гостя, но Софос говорил, что это его друг с севера. Они познакомились на караванном пути, и его кочевники часто помогали охранять товары Софоса при переходах из города в город. Свадьба закончилась спокойно, а через полгода этот человек появился снова. Софоса как раз не было дома. Так случилось, что этот кочевник застал Полимнию дома одну. Он оскорбил её и надругался. Через месяц вернулся Софос и всё узнал. Он собрал в городе людей и отправился искать этого человека. А ещё через месяц кто-то бросил под дверь дома Энея мешок. Там была голова Софоса. Жена Энея не выдержала такого удара и слегла. У неё всё время болело сердце. Однажды вечером она заснула и не проснулась. А через полгода у Полимнии родились два брата-близнеца. Эней увидел их и сразу понял, что это дети кочевника. Их назвали Александр и Дедал. Прошёл год, братья подросли, но летом на Александрию напали хунну. Полимния как раз кормила Дедала грудью, когда они ворвались в дом. Эней успел схватить корзину с Александром и выбежал через заднюю дверь в конюшню, а оттуда – на кладбище. Когда он вернулся в комнату, дочь сидела на полу и качала на руках младенца с разбитой головой. Хунну забрали всё, что им понравилось в доме и ушли. Почему они оставили в живых дочь, он так и не узнал. С тех пор она перестала разговаривать и всё время пела песни Дедалу. Целых четырнадцать лет. Однажды ночью в дом постучали. Это были кочевники. В доме был один Эней. Потерявшая разум дочь и юный внук в это время были в храме. Когда кочевники вошли, Эней понял, что это пришёл убийца Софоса. Он видел его на свадьбе. Разбойник потребовал отдать ему сына. Эней отвёл его на кладбище и показал вазу с надписью Дедал. Кочевники поверили ему и ускакали. И с тех пор больше не появлялись. Дочь постоянно плакала и разговаривала с Дедалом. Боги лишили её разума, но оставили голос, и жрецы постоянно просили Энея приводить её в храм на праздники. Полгода назад, когда приезжала жена сатрапа Мурмилака, Полимния пела во время обряда. Но домой не вернулась. Жрец Дарий сказал, что боги избрали её для высших целей и она с радостью согласилась с их выбором. Люди потом говорили много разного, но Эней им не верил. А теперь вдруг всё вспомнил и поверил.

– И что же будет завтра? Меня тоже выбрали боги? Что там будет? – нетерпеливо спросил Лаций, хотя уже знал ответ на свой вопрос.

– Ты – избранный раб, – осторожно произнёс старый грек и виновато отвёл взгляд в сторону. – Ещё погода назад ты явился жрице в откровениях.

– В каких откровениях? Это там, в душной пещере?

– Да. Туда приходила пифия из Александрии.

– Почему я? Как она могла узнать обо мне здесь? Я же римлянин! – с непониманием воскликнул он.

– Не знаю. Она умеет открывать души пришедших к ней. Сейчас её здесь нет. Весной она приезжала сюда вместе с сатрапом Мерва и его женой. Было много рабов. Пифия всех тогда осмотрела. Наверное, выбирала… Может быть, она смогла открыть их души и увидеть тебя?

– Но меня с ними не было… – настаивал Лаций. – Как она это увидела? Может, ей кто-то сказал? Нет, это глупо…

– Прорицательнице никто не советует. Она сама спускается вниз и слышит там голоса богов. Иногда её служанки даже умирают там, – с трепетом пробормотал Эней.

– Умирают? От чего? – встрепенулся Лаций, поняв, что их тоже убивают.

– Этот запах… Он очень сильный. Пифия одна может его выдержать. Другие не могут. Этот запах идёт из глубины земли, из-под храма. Отец говорил, что он идёт из-под чёрных камней. От него болит голова и всё пропадает. А у пифии не болит. Она может сидеть там день или даже два. Несколько раз её служанки умирали там, а она оставалась.

– А зачем они с ней сидят?

– Как, зачем? Они слушают, что она говорит! В прошлый раз даже записывали все откровения для правительницы из Мерва. Потому что потом она не помнит, что говорила. Боги закрывают её уста!

– Так, может, она и не говорила обо мне? Может, кто-то придумал?

– Я не знаю… а ты сам не чувствовал, что боги открывают твою душу? Жрецам доступно то, что недоступно нам, простым смертным. Поэтому ты зря убил Дария. Они рано или поздно узнают, что это сделал ты.

– Прекрати! Если будешь молчать, то не узнают. Скажешь, упал и ничего не видел. Как же эта вонь в пещере подействовала на твою голову! Что там будет дальше?

– Дальше будет обряд, – старик преобразился, стал степенным и преисполненным ответственности и рассказал, что вниз спустятся восемь жрецов, они будут читать старые молитвы и гимны. Избранный человек должен будет держать венок. Потом один из жрецов проводит его к богам, а просительницу уведут в храм. Там будет принесена жертва Изиде, и начнётся выбор. Выбор женщин. Избранного принесут в жертву. Его душа будет витать над женщинами, которые придут в храм просить богов помощи. Они не имеют детей. Когда мужчины выберут женщин, дух избранного вселится в их бесплодные тела. Все просительницы, которые придут в этот день, наденут одинаковые одежды. В такие дни они обычно сидят всю ночь и даже день, ожидая, пока какой-нибудь мужчина не зайдёт в храм и не выберет одну из них. Правительница Мерва заплатила много денег, и теперь всё должно получиться. Дух точно вселится в неё, обойдя преграду, и покажет путь для зачатия. Для него невозможного нет. С женщиной из Мерва должен был приехать её муж, чтобы после обряда она ушла к нему и всё свершилось, как надо.

– Ах, вот оно что! Теперь мне становится ясно… – покачал головой Лаций. – А что было в прошлый раз, когда она приезжала сюда?

– Жрица сказала ей своё пророчество. Она сказала, что царица должна вырастить оливковую рощу, сплести три венка, пролить много крови жертвенных животных и после обряда не касаться кровавого мяса, убитых животных и вообще крови. И от её рук не должен погибнуть ни один человек или зверь… Иначе она не сможет родить ребёнка.

– Это я уже слышал, – пробормотал Лаций, вспоминая слова библиотекаря.

– Но мне кажется, – старик понизил голос, – всё дело в золоте. Храму нужно золото. В последние годы сюда приходит мало людей, и дары стали скудными. Это я точно знаю. Эта женщина много заплатила за пророчество пифии. А на этот раз она пообещала пожертвовать храму ещё больше золота.

– Да, я понимаю. Золото – это хорошо… это воля богов на земле, – пробормотал Лаций.

– Нет, воля богов – это твой медальон! Отдай мне его, – вдруг неожиданно попросил Эней. – С избранных перед входом снимают все одежды.

– Что? Я буду совсем голый?

– Да. Только на ногах будут сандалии. Чтобы не споткнулся и не упал.

Лаций подумал и решил, что если с него снимут все одежды, то медальон исчезнет вместе с ними. И потом его найти будет невозможно. Он снял ремешок с шеи и протянул Энею.

– Хорошо, держи. Ты его заслужил. Только я тебя ещё раз предупреждаю: все, кто надевал его…

– Да, да, я помню, они умирали. Но я уже стар… и, к тому же, ты спас меня от смерти. Умереть второй раз, но с медальоном, мне будет не так страшно.

– Ты говоришь какими-то загадками. Что это за медальон, ты знаешь? Откуда он?

– Мне неведома эта тайна. Я знаю только, что он даёт силу и защищает от смерти, потому что он сам бессмертный. Его нельзя уничтожить. Он – вечный. Поверь, я честно рассказал тебе всё, что знал, – развёл руки в стороны старый грек.

– Ты можешь помочь мне? Там, в храме?

– Прости, после смерти дочери меня не пускают туда во время обрядов и праздников. Теперь я сижу дома.

В это время в двери показался Александр и сказал, что к их дому едут всадники со слепым певцом. Лаций встал и вышел к воротам. Эней поплёлся за ним.

– А как звали того человека? Который убил мужа твоей дочери? – неожиданно спросил Лаций. – Ты его знал?

Старик кивнул головой и, приблизившись к нему, прошептал:

– Да, знал… Его звали Куги До. Страшное имя. Только не говори никому, – и он прижал ладонь к губам, показывая, что надо молчать. Лаций остановился и посмотрел на старика с нескрываемым удивлением. Но потом решил ничего больше не спрашивать и поспешил сесть на второго осла. Всадники были явно раздражены его медлительностью и уже готовы были пустить в ход свои палки. Спина и плечи Лация ещё не отошли от полученных накануне ударов, поэтому старик и его внук быстро остались одни.

Хитрость Павла Домициана

Весь вечер накануне обряда Лаций мучился с сандалиями, стараясь спрятать нож то под подошву, то сбоку, под кожаные шнурки, но лезвие было слишком длинным, и у него ничего не получалось. Всю дорогу он старался следить за ножом и каждую ночь точил его о камни. Теперь это было помехой… Руки пытались замотать острое лезвие в обрывки ткани, а голова продолжала думать о предстоящем обряде. Всё было понятно, только почему никто из избранных никогда не сопротивлялся? Неужели они не знали, что за шкурами ничего нет и просто падали вниз? А крик?.. Кричал ли кто-нибудь из них? Получается, Лорнимэ всё знает. Ей надо отдать раба жрецам, чтобы те принесли его в жертву… а потом она подарит им ещё кучу золота в придачу. Значит, надо избавиться от того, кто поведёт его на встречу с богами. Это несложно. Но что дальше?.. Дальше, как раз, всё было очень сложно. Парки запутали его – казалось, они безраздельно властвуют над его мыслями, предлагая десятки разных способов убийства, бегства, обмана и борьбы, и Лаций очень живо представлял их себе, однако что будет на самом деле, предвидеть не мог. В конце концов он решил, что при первой же возможности постарается бежать. И если получится, то сделает это тихо и незаметно. Но куда? И как? И где взять лошадей, чтобы ускакать, если за ним будут гнаться? Устав искать ответы на эти вопросы, он лёг на накидку и закинул руки за голову. Павел Домициан тоже не спал и тихо возился в соломе в дальнем углу.

– Лаций, ты не спишь? – неожиданно донёсся его голос. – Помоги мне тут…

Добравшись на ощупь до угла, Лаций опустился вниз и коснулся костлявого плеча певца.

– Ты что? – тихо спросил он.

– Фурии покарают меня за то, что я поддался увещеваниям Лаверны2424
  Лаверна – бог воровства (римск.).


[Закрыть], – жалостливо пролепетал Павел.

– Ты что, Цэкус, что-то украл? – слепой певец не переставал его удивлять даже здесь.

– Тише! – умоляюще прошептал Павел. – Когда я пел, ко мне подходили люди и касались моих рук, чтобы выразить свою признательность.

– Ты украл у кого-то душу? – попытался пошутить Лаций.

– Нет. Кольцо. С камнем. Ко мне подошла одна женщина и присела у ног. Она долго сидела, а когда уходила, то я услышал этот звук. Ты знаешь, я слышу не так, как все. Это был божественный звук золота, падающего на каменный пол. Я услышал его даже сквозь эхо песни. Мне казалось, что я даже видел, как оно катится мне под ноги. Я нащупал кольцо стопой и наступил, чтобы никто не видел. Там я не думал о том, что это соблазн Лаверны. Я думал, что это дар богов. Ведь слепым, как и старикам, приходится дорого платить за роскошь человеческого общения. У нас нет ни сил, ни молодости, ни красоты. Поэтому плата за это всегда одна – золото.

– Ладно, хватит жаловаться! Мне бы такой голос! Что ты сделал с кольцом?

– Я спрятал его, как учил меня один не очень честный человек – надел его на второй палец ноги и перевязал середину пальца стеблем травы, которую перед этим немного пожевал во рту. Так кольцо можно носить очень долго, оно не спадёт. А если на нём есть камень, то его можно повернуть в сторону большого пальца – там есть пустое место.

– Да ты настоящий вор! – с восхищением прошептал Лаций.

– Тише, умоляю тебя! Если его найдут, то мне отрубят голову вместе с пальцем.

Лаций нащупал сандалию Павла и нашёл средний палец, на котором было кольцо. Палец раздулся, и поэтому кольцо не снималось.

– Ты слишком перетянул его, – пробормотал он, крутя кольцо по кругу и чувствуя, что оно плотно зажало палец перед суставом. – У нас нет ни масла, ни женщин, которые помогают в Риме молодым аристократам в таких случаях. Ладно, давай попробуем плюнуть, – предложил он, и Павел, не успев согласиться или отказаться, услышал, как Лаций плюнул себе на ладонь, а потом растёр слюну по его раздувшемуся пальцу. Через некоторое время он повторил процедуру, после чего кольцо хоть и с трудом, но всё же сползло с многострадального пальца певца.

– Оно красивое? – спросил Павел Домициан.

– Диес2525
  Диес – богиня дневного света (римск.).


[Закрыть] спит. Поэтому я слеп, как и ты, – с усмешкой сказал Лаций и вложил кольцо ему в руку. – Теперь мне надо самому придумать, как спрятать нож под ремни на сандалии. Колется, когда иду.

– О, мой друг, не старайся сделать это без куска ткани или кожи, – поучительно заметил Павел. – Сотрёшь всю кожу до костей. Надо обмотать лезвие…

– Обматываю, но оно разрезает ткань. А надо как-то спрятать, – с раздражением произнёс Лаций и рассказал ему, что должно произойти на следующий день. Павел Домициан какое-то время молчал, а потом ответил:

– Сандалии здесь не спасут. Твой нож длинный. Я это лезвие хорошо знаю. Только сапоги помогут. Как у этих жрецов. У них очень мягкие сапоги. Я слышал, как они тихо ходят по холодным камням. У них должна быть хорошая кожа. Попроси на рассвете у Саэт.

– Но все ходят в сандалиях! Сейчас жарко! Жрецы сразу увидят…

– До храма никто на это не обратит внимания, а там скажешь, что плиты очень холодные. Они это знают и не станут снимать их с тебя.

– Буду молить Аврору, чтобы её лучи принесли мне удачу и новые кальцеи… или хоть что-то новое, – вздохнул Лаций и закрыл глаза. Но сон ещё долго не приходил в его голову, и он мучился, представляя себя то сражающимся со жрецами, то скачущим по горной дороге, то падающим в пропасть со скалы… Боги не хотели даровать ему покой. Зато утром они принесли ему в дар другую вещь – более нужную и незаменимую для его многострадальных ног.

Страшный обряд в храме

Всю ночь он спал урывками, боясь пропустить рассвет, поэтому когда первые лучи солнца осветили крыши домов, Лаций уже был у спуска к реке, где служанки Лорнимэ набирали воду для утреннего умывания царицы. Саэт с удивлением выслушала его, но пообещала помочь. Она действительно смогла выпросить у какого-то всадника старые, поношенные сапоги, которые тот уже собирался выкинуть, и принесла их Лацию к сараю вместе с водой, сыром и лепёшками.

– Что-то сегодня они не торопятся, – осторожно произнёс Лаций, глядя на Саэт.

– Да, госпожа очень волновалась вчера. Она ждёт… ну, ты знаешь. Сатрапа всё нет… Он должен был приехать ещё несколько дней назад. Наверное, что-то задержало его. И вестей нет никаких. Она даже ездила вчера к жрецу.

– Зачем?

– Не знаю. Наверное, советовалась.

– И что? Жрец знает, где Мурмилак?

– Думаю, они всё знают, – со страхом на лице прошептала Саэт. – Они такие… страшные. Но госпожа вернулась радостной. Он сказала, что откладывать не будем. У нас всего несколько дней. Её дни зачатия совпадают с днями обряда. Дух огня сможет помочь ей только в эти дни. Вот так.

– Понятно, – пробормотал Лаций, хотя, на самом деле, ничего не понял. При чём тут несколько дней? Почему откладывать не будем? Зачем она так торопится? Женщины и их тайны всегда оставались для него загадкой, особенно те, которые касались отличия их тела от мужского.

– Теперь ты у меня в долгу! – игриво улыбнулась ему напоследок Саэт и сразу же поспешила обратно.

– Вот она, жизнь! Молодость, сила, любовь! – раздался из охапки сена голос Павла Домициана. – А обо мне даже не вспомнила. Надеюсь, Фурии и Минерва2626
  Минерва – богиня справедливости (римск.).


[Закрыть] это видят и простят мне кольцо.

– Хватит стонать, любимец богов! – попытался подбодрить его Лаций. – Так, как боги любят тебя, они не любят никого!

– Хотелось бы, чтобы ещё люди любили, – пробормотал тот и стал ощупывать посиневший палец.

– Не требуй слишком много, а то и этого лишишься!

Ещё никогда Лаций не нервничал так, как в этот день. Даже когда он бежал из дома Пизонис, то был уверен в том, что невиновен и сможет спастись. Когда сражались с парфянами, он не думал о смерти, и когда шли в Ктесифон, тупо следовал воле богов. Самым тяжёлым было испытание в горах и ледяной воде, но и там боги подсказывали ему, что он сможет остаться в живых. Однако в этот день руки дрожали, как никогда, и в ногах чувствовалась неприятная слабость. Он старался не смотреть никому в глаза, боясь, что все вокруг смогут прочитать его мысли. Десятки раз он пытался успокоиться, говоря себе, что столкнуть толстого жреца со скалы вчера было намного опаснее, чем идти сейчас туда, где его самого собираются сбросить вниз. Он, наверное, мог бы убежать ночью и какое-то время скрываться в горах, но потом… его всё равно бы убили. Поэтому он уговаривал себя, что это боги преподносят ему испытание для того, чтобы в будущем дать возможность вернуться в Рим.

Гнетущие мысли не покидали его до самого храма, а Павел, как назло, всё время плёлся сзади, тихо повторяя свои гимны. Возле ступеней из крытой повозки вышли десять одинаково одетых служанок. От окружающих их лица скрывали большие капюшоны. Одна из них была Лорнимэ, но узнать её было невозможно. Вместе со встречавшими их жрецами женщины поднялись по ступенькам, прошли мимо колонн и скрылись в глубине главного зала. Лация отвели к задней части здания и оставили сидеть у стены вместе с двумя простыми служителями в накидках без капюшонов. Наконец, к ним вышел жрец и сделал знак. Все трое спустились вниз. Вчерашнее место стычки на площадке было чистым. Следов крови видно не было. К Лацию подошли служители в набедренных повязках и сняли рубашку. Затем порвали её на части. В этот момент его сердце билось так сильно, что, казалось, стук был слышен всем вокруг. Он боялся, что то же самое сделают с обувью. Но никто не заметил его волнения. Только один жрец подошёл, посмотрел на плечо, потрогал три круга и довольно покачал головой. Сказав что-то двум помощникам, он исчез в темноте проёма. Хмурые служители храма огня стали готовить факелы. Лаций присел на порванную рубашку, чтобы успокоиться. Под рукой оказался оторванный рукав. Он осторожно скомкал его в ладони. Факелы никак не разгорались, и двое младших жрецов по-прежнему не обращали на него внимания. Обрывок рукава перекочевал подмышку, и Лаций немного успокоился. Вскоре раздался треск сухих веток и появилось пламя. Факелы загорелись. Жрецы кивнули ему на вход и вошли внутрь. Там они все остановились у бочки с водой и стали чего-то ждать. Лаций подошёл ближе и, наклонившись, умылся. Смотрители сразу подбежали к нему и стали что-то кричать.

– Вода – нельзя! Убери вода! – пытались объяснить они.

– Хорошо, хорошо, – спокойно ответил он и отошёл в сторону. Но скомканный рукав уже был мокрым. Лаций хорошо запомнил запах в пещере и рассказ Энея о дурмане, который идёт из-под земли. Служители успокоились и замерли у стены в ожидании жреца. Несколько капель воды из зажатого под локтём куска ткани упали на пол и на ногу, но здесь было темно и их не было видно. Главное – мокрый рукав был зажат под рукой и потом его можно будет приложить к лицу. Это успокаивало Лация, но ещё сильно мешал нож. Он всё время тёрся о лодыжку и острый конец мог в любой момент проткнуть чехол. Спасибо Павлу, что у него оказался небольшой кусок старой кожи, который замотал лезвие лучше, чем ткань, но Лаций опасался, что надолго его не хватит.

Фигура в капюшоне выплыла из темноты, как тень Харона над рекой Стикс, тихо и плавно. Они прошли по знакомым коридорам и остановились перед входом в пещеру. Оттуда шёл горький неприятный запах и слышалось негромкое пение. Лацию дали три связанных оливковых венка и завели внутрь. В небольшой медной чаше горел огонь. Перед ней на коленях стояла женщина. Её лицо закрывал капюшон, но он знал, кто скрывается под ним. Сопровождавший его помощник сказал какие-то слова на незнакомом языке, и сидевшие по бокам служители повторил хором то же самое. Он поклонился и вышел. Лаций осторожно осмотрелся. Справа сидели четыре человека, а слева – три. Одно место было свободно. В голове мелькнула догадка, что оно принадлежало тому толстяку, которого он столкнул с обрыва. Двое жрецов с одной стороны затянули низкими голосами заунывную песню, а четыре с другой – подпевали им в некоторых местах. И лишь один, похоже, самый главный, обращался к просительнице с вопросами. Все они сидели с опущенными головами, закрыв лица, как тени в царстве Орка. Огонь в чаше совсем не давал света, поэтому Лаций решил рискнуть – он медленно наклонился и опустил венки до колен. Ничего не изменилось. Тогда он положил их на каменный пол и быстро завязал мокрый рукав вокруг рта, подоткнув края возле носа. Дышать стало труднее, но запах почти не чувствовался. В этот момент пение внезапно прекратилось, и жрец снова обратился к просительнице. Лаций еле успел подхватить венки и замер, держа их на вытянутых руках. Поначалу он слушал вопросы и ответы, и ему казалось, что это голос не той рыжеволосой женщины, которая несколько дней назад разговаривала с ним и Павлом – слишком покорной и жалкой выглядела сейчас Лорнимэ. Постепенно он отвлёкся, и мысли вернулись к Атилле, Икадиону, сатрапу и начальнику стражи Панджару. Какая-то неясная тревога проскальзывала в душе, когда он пытался понять, почему царица уехала так далеко одна. Ведь она должна была приехать сюда с мужем… Но Лаций не знал, что произошло в Мерве, и поэтому мог только догадываться.

Пение кончилось. На плечо легла крепкая ладонь молодого жреца. Лаций готов был поклясться, что такие крепкие пальцы бывают только у воинов или камнетёсов.

– На пас2727
  Идём (греч.).


[Закрыть]! – громко произнёс он. – Ои сеой сас перименей2828
  Боги ждут тебя (греч.).


[Закрыть]!

Жрецы на скамейках хором повторили:

– Ои сеой сас перименей!

Лаций вздрогнул, вспомнив, что не успел снять с лица мокрую повязку. Но стоявшая на коленях фигура просительницы заслоняла слабый свет светильника, поэтому для того, чтобы увидеть мокрую ткань, жрецу надо было хорошо присмотреться.

– Не бойся, я помогу тебе, – прошептал он и подтолкнул Лация в спину. – Идём, идём.

Остальные продолжали петь, и большая тень рядом с ним тоже повторяла эти фразы. Они медленно дошли до конца узкого изогнутого прохода и повернули за угол. Впереди показался слабый жёлтый свет. Это горел фитиль в маленькой чашке с маслом. Большая шкура висела на прежнем месте, и ничего нового здесь не было.

– Надень на голову, – жрец протянул ему небольшой тряпичный мешок и добавил: – чтобы яркий свет бога огня не ослепил тебя.

– Здесь дырка. Дай другой! – мешок отлетел в сторону, и жрец от удивления на мгновение замер, однако пение из глубины пещеры напомнило ему, что надо торопиться. Он наклонился за вторым мешком. В это время Лаций тоже наклонился, но только за ножом. Встряхнув ткань перед тусклым огнём светильника и убедившись, что мешок целый, служитель снова повернулся к нему.

– Вот, этот целый, – сказал жрец.

– Благодарю тебя, слуга богов, – ответил Лаций и ударил его ножом в живот, под рёбра. Такие раны сбивают дыхание и не дают кричать. Жрец охнул и согнулся пополам. Откинув капюшон у него с головы, Лаций наклонился к самому уху, спросил:

– Полимнию помнишь? Она ждёт тебя!

В выпученных от ужаса и боли глазах промелькнула искра догадки, служитель огня попытался что-то сказать, но слова застряли у него в горле и оттуда послышались только булькающие звуки. Лаций выдернул нож, и тело рухнуло на каменный пол, как будто лишилось опоры.

Балахон был большой, и снять его было нетрудно. Оставалось только натянуть жрецу на голову мешок и отправить навстречу богам. Голова в мешке безвольно качнулась в сторону, и на голой шее показались крупные бусы. Лаций взял их себе, чтобы не отличаться от жреца. Точно такие же он снял у него с руки. Мокрый рукав рубашки прижал мешок к горлу служителя. Взяв нож, как стилус, Лаций вырезал у него на плече три круга. Они были не такие ровные, как татуировка, но по форме очень похожи. Тело оказалось тяжёлым, но до площадки было недалеко. Столкнув его вниз, Лаций сразу вернулся назад и некоторое время стоял в коридоре, привыкая к темноте. Балахон в плечах оказался узковат и постоянно прилипал к животу. Ткань до самых колен пропиталась кровью. Здесь, в пещере её никто не увидит, а вот наверху… Но думать об этом не было времени. Капюшон закрыл лицо до подбородка. Спрятав нож обратно в сапог, Лаций поправил бусы на шее и руке и медленно направился обратно в пещеру.

– Боги приняли избранного? – раздался голос, но слова были на непонятном языке. Лаций лихорадочно думал. «Что он мог спрашивать? Только одно – как всё прошло», – решил он и ответил на греческом:

– Избранный встретил богов! – после чего пропел последнюю строчку гимна, который перед этим пели жрецы, и все подхватили эти слова ещё раз:

– Слава Солнцу! Слава богу огня!

Он сел на пустое место на правой скамье и пожалел, что не взял с собой рукав. Теперь ему приходилось дышать тем же воздухом, что и остальным, и это было нелегко. Просительница тем временем сожгла венки, и пещера наполнилась дымом. Лаций с трудом сдерживал раздирающий горло кашель. Он прижал капюшон к носу и старался дышать через ткань. Как остальные могли петь в такой духоте, оставалось для него загадкой.

Верховный жрец появился вовремя, чтобы не дать ему задохнуться. Несколько громких фраз – и все встали. Священнослужитель поднял с колен просительницу и вывел её в коридор. Остальные жрецы медленно последовали за ним. Там при свете факелов она достала из-под накидки довольно увесистый мешок и протянула его верховному жрецу. Тот подкинул его на ладони и, не глядя, передал Лацию. На ощупь там были большие монеты… и ещё какие-то круглые предметы. Пока все торжественно шествовали по ступеням вверх, он запустил руку в мешок и нащупал монеты, кольца и камни.

Наверху послышалось пение Павла Домициана. Лаций почувствовал, что внутри всё кипит и бурлит, как после неразбавленного вина. Ему хотелось вскочить и танцевать, как в юности, или бежать, прыгать и сражаться, он ощущал воодушевление и подъём, но при этом голова была ясной и не болела, как накануне, когда они были в этой комнате с Энеем. И даже запах крови и липкий балахон уже не вызывали у него отвращения. В большом зале к голосу слепого певца присоединились женские голоса. Это пели жрицы. Их не было видно, потому что они стояли за большим алтарём, у задней стены. Там же на инструментах, похожих на арфы и бубны, играли невидимые музыканты.

На полу главного зала колыхалось море тёмных фигур. Это были простые просительницы. Жрецы сели на длинные скамьи по обе стороны от алтаря. В темноте было почти ничего не видно, пока обнажённые жрицы не стали выносить в зал светильники на подставках. Кроме широких повязок на головах, на них не было никакой одежды. Они расставляли треножники вдоль стен и поджигали их небольшими факелами. Вокруг алтаря стояли пять больших высоких чаш. Одна из жриц приблизилась к ним с факелом. Все, как завороженные, следили за её движениями и не шевелились. Лаций, воспользовавшись этим, достал из мешочка несколько колец и пару больших монет. Надо было спешить, потому что забрать золото могли в любую минуту. Монеты он засунул под стопу в сапог, а кольца, помня рассказ Павла Домициана, надел на средние пальцы ног. Травы и стеблей здесь не было, поэтому он просто плотно затянул кожаные ремешки сапог, чтобы пальцы упёрлись в носки и не дали кольцам соскользнуть. Теперь Лаций готов был расстаться с мешком. В золоте иногда нуждаются не только слепые, подумал он и с облегчением откинулся назад. Его не насторожило, что он был в приподнятом настроении и перестал думать об опасности. Жизнь радовала его, как никогда раньше, и это было приятно.