Текст книги "Римская сага. Том III. В парфянском плену"

Отречение лже-Мурмилака и спасение Лорнимэ

Пока Панджара везли обратно, Мурмилак клялся, что разрежет этого подлеца на части и отправит против него всех воинов. Так бы и произошло, если бы ему не помешал сам Панджар. Он умолял сатрапа не делать этого, пока не потерял сознание. За это время, не дождавшись нападения парфян, Куги До сам послал к Мурмилаку гонца. Тот передал, что его главарь готов отдать Лорнимэ. Но за ответную услугу. Он хотел, чтобы Мурмилак отрёкся от правления в Мерве. После долгих переговоров и обвинений друг друга в нечестности, они, наконец, договорились, что Куги До напишет отречение, так как у него был с собой писарь, а Мурмилак подпишет пергамент посередине тропы.

– Не иди! – донёсся сзади чей-то голос. Он обернулся и увидел высокого пленного римлянина. – Пусть пойдёт другой. Обманули один раз, обманут и другой.

– Здесь никто не умеет читать и писать, – ответил Мурмилак. – Я – правитель Мерва, и там – моя жена. Она погибнет. Она – там, а я – здесь. Понимаешь? Кто пойдёт за меня?

– Я, – коротко ответил Лаций. Он хотел добавить, что у него есть одно условие, но интуиция подсказала ему, что сейчас этого делать не стоит. – Я могу читать и писать по-гречески. Скажи, чтобы всё написали на греческом. Я пойму всё. К тому же я сразу его узнаю.

– Как?

– Он должен хромать, – осторожно добавил Лаций, не сказав, откуда знает об этом. Он замолчал, и вместе с ним замолчал Мурмилак. Слова этого римлянина были заманчивы, но это был раб, а в его жизни рабы никогда так не поступали. Может, он хочет бежать? Это выглядело разумно. Рабы всегда хотят убежать. Но он всё-таки решил попробовать. Если пленный убежит, то это ничего не изменит. Со стороны тропы показался гонец кочевников. Ему подтвердили согласие сатрапа и передали, чтобы договор был написан на греческом.

– Ладно, пошли, – недовольно бросил Мурмилак и приказал разрезать верёвки. Он впервые с удивлением заметил, что стоявший перед ним римлянин был чуть выше его ростом и шире в плечах. Он вполне мог сойти за него в тени скалы. Лацию сразу дали овечью накидку и шапку. – Там есть выступ. Я буду стоять за ним. Это пять шагов до середины. Тебя обвяжут верёвкой. Так что не вздумай бежать! – он пристально посмотрел на Лация, но тот решил не отвечать. Да, он мог бы рискнуть и убежать к разбойникам. Но тогда он оставил бы здесь своих друзей, а кочевники вряд ли захотели бы освобождать их просто так. Более того, могли бы убить половины ради мести. С другой стороны, если бы его план удался, то можно было бы попросить молодого сатрапа отпустить их за эту помощь. К тому же, Икадион остался где-то там, далеко. Стоило ли сейчас бросать его и спасаться самому? Эгнатий Аврелий бросил Красса и ускакал со своими всадниками из-под Карр. Повторять его судьбу он не хотел.

Пройдя половину пути, Лаций заметил две дощечки. Он оглянулся и посмотрел на небо. Было пасмурно. В такие дни темнеет раньше. Надо было поторопиться. Он ещё раз взглянул в сторону кочевников. Те не скрывались и стояли у камней. Лаций раскрыл дощечки. На воске не было ни одного слова. С недоумением покрутив их в руках, он зябко поёжился и посмотрел вперёд. Заметив его взгляд, кочевники зашевелились, и оттуда раздался громкий голос:

– Напиши имя своей жены!

Мурмилак стоял в пяти шагах сзади и негромко повторял ему всё на греческом. Лаций с удивлением покачал головой. Он был вынужден признать, что перед ним был достойный противник и Мурмилак не зря его ненавидел. Куги До не поверил, что подписывать отречение придёт сам сатрап, и теперь проверял его. Лаций взял холодными пальцами вложенный в табличку стилус и постарался как можно чётче написать каждую букву. Сложив таблички, он положил их на камни.

– Видишь верёвку? Привяжи к ней! – снова сказал тот же голос. Лаций наклонился и увидел под ногами тонкую верёвку из конского волоса. Она сливалась с цветом камней и в наступивших сумерках была почти не видна. Привязав к ней таблички, он стал ждать. Небо стало грязно-серым, камни потемнели, и скоро всё должно было погрузиться во мрак. – Отойди назад! – донёсся громкий голос. Сзади Мурмилак снова повторил это на греческом. Лаций медленно отошёл. – Ещё! – потребовал разбойник.

Когда он дошёл до выступа, за которым прятался сатрап, со стороны кочевников появился невысокий человек. Он оставил бамбуковый чехол и ящичек с чернилами на том месте, где лежали таблички, и, не оборачиваясь, стал пятиться назад.

– Всё! Бери и подписывай! И побыстрей! Твоя жена уже заждалась! – и по ущелью снова прокатился громкий смех. Мурмилак перевёл только одно слово: «Подписывай». Ему было всё равно, что раб подпишется его именем. Слова раба – ничто, и это всегда можно будет доказать. Главное, чтобы Куги До отпустил Лорнимэ. Мурмилак опустился вниз и прижался спиной к холодной скале.

Лаций в это врем уже достал пергамент и стилус для письма. Он с трудом смог прочитать написанные мелким почерком слова. Несколько простых предложений говорили о том, что Мурмилак отказывается от правления в Мерве навсегда. Позже он долго не мог понять, кто из богов подтолкнул его к такому поступку, но, обмакнув стилус в чернила, Лаций опустился на колени и стал выводить дрожащей рукой: «Я отказываюсь от власти парфянского сатрапа Мурмилака, от всех его дворцов и коней, людей и земель, от золота и казны, в обмен на его жену по имени Лорнимэ, которую мне должны передать в целости и сохранности на этих условиях. Пусть власть теперь принадлежит не мне, а тому, кто имеет на неё право и может управлять землёй моего рода». В самом низу он написал: «Сатрап парфянский, владыка Мерва и земель вокруг него, воин и правитель», а чуть ниже поставил свою подпись: «Лаций Парфянский».

Тёмное небо стало напоминать по цвету окружавшие его скалы. Под овечьей шкурой было тепло. Поэтому, когда он наклонился и лёгкий ветерок ворвался под накидку, по спине пробежала непроизвольная дрожь.

– Отойди назад! – услышал он. Мурмилак тихо перевёл. Лаций отошёл назад и присел, сжавшись в комок – он был прекрасной мишенью для стрел.

– Попроси передать тебе пару щитов, – попросил он сатрапа, но ответа не услышал, только тихое сопенье за спиной.

В это время впереди показались две фигуры. Они двигались очень медленно. По громкому дыханию Мурмилака Лаций понял, что тот тоже их видит. Одна из фигур была женской.

– Отойди, – громко прошептал сатрап. – Я сейчас схвачу её…

– Не успеешь, – так же тихо ответил Лаций. – Я вижу лучников. Человек пять.

– Что делать?

– Надо подождать. Пусть подойдут поближе. Может, тогда получится.

Но Куги До был хитрым врагом. Когда две фигуры приблизились к пергаменту, женщину посадили на землю, и Лаций увидел, что она обмотана верёвкой. Любой рывок сзади мог столкнуть её в пропасть. Или притащить обратно к кочевникам. В это время второй сопровождающий невысокого роста пытался повернуть пергамент к свету, чтобы прочитать, что там написано.

– Ну что?! Что там?! – раздался недовольный голос со стороны кочевников. – Он подписал? – это был Куги До. Рядом с женщиной стоял, видимо, один из немногих, если не единственный писарь в его окружении. И, видимо, ему с трудом давались написанные Лацием слова. Но Куги До был осторожен. – Читай громко! – крикнул он писарю, и тот стал, сбиваясь, читать отречение Лация. Когда он дошёл до последних слов, то сбился, потому что стало совсем темно. – Что написано внизу? – заревел низким голосом Куги До.

– Я не вижу… – пролепетал писарь.

– Дай меч! Она привязана, – попросил Лаций, но Мурмилак уже не слышал его. Он вышел из-за выступа и, прижимаясь к стене, стал, крадучись, приближаться к человеку с пергаментом.

– Читай, или я вырву тебе глаза!

– Тут, кажется, написано… – и, видимо, разобрав последние слова, писарь обрадовано добавил громким голосом: – Сатрап парфянский… владыка Мерва и земель… – после этого он снова затих и совсем сник.

– Сатрап парфянский? – переспросил Куги До.

– Да!

– Неси обратно! Живей!

– Уже спешу, мой господин…

Мурмилак сделал шаг к лежавшей неподвижно фигуре и, засунув меч под верёвку, резким рывком перерезал её. Писарь в это время уже добрался до конца узкой дороги и передал пергамент своему хозяину. Но женщина не могла идти – верёвка позволяла ей передвигаться только маленькими шажками. Мурмилак схватил её за плечи и попытался перерезать верёвки. Лаций видел, что они вот-вот погибнут. Женщина, наверняка, уже мёртвая. Только глупец мог оставить её в живых. Или хитрый враг, который заранее приготовил стрелы для последней расправы. Лаций ждал, когда раздастся свист стрел, но вместо этого услышал голос Куги До. Он ничего не понял, но ждал, что сатрапа убьют. Однако, к его огромному удивлению, этого не произошло.

– Теперь ты мой слуга, Мурмилак! Я дарю тебе эту деревню! Ты будешь править здесь вечно. Я решил доставить тебе удовольствие. Ты сможешь провести последние дни своей жизни вместе со своей красавицей женой. Если сможешь. Там очень холодно. Я буду за тобой наблюдать. Через неделю ты сам съешь свою жену! – и в ущелье снова раздался громкий смех. Но Мурмилак не слушал его. Открыв лицо жены, он гладил её волосы и пытался освободить руки.

– Эй! – негромко позвал Лаций. Он чувствовал, что сейчас что-то произойдёт. – Тащи её сюда! – чуть громче произнёс он, но снова зря. – Иди сюда! – уже громким голосом крикнул он. Чувствуя, что медлить нельзя, Лаций рванулся к сатрапу и дёрнул его за плечи. – Бери быстрей! Идём! – он сам схватил обмотанные тканью ноги женщины и кивнул Мурмилаку. Тот, опешив, замер, но потом подхватил Лорнимэ под плечи. Они не успели сделать и шага, как земля под ними вздрогнула, и все трое повалились на камни.

– О, боги, нет! Всесильный Марс, только не это! – он увидел за спиной Мурмилака огромный камень, который сбросили сверху. Он упал у самого начала тропы и перегородил им дорогу, похоронив под собой кинувшихся на помощь стражников. Они оказались в западне! Теперь стало ясно, почему Куги До не убил их сразу – он хотел, чтобы они остались здесь навсегда. – Юпитер, помоги, прошу тебя! – взмолился Лаций. – Разбей своей молнией этот камень! Помоги! – отчаяние охватило его, и он встал на колени, подняв руки к небу. Лорнимэ лежала, не шевелясь, а Мурмилак ошарашено таращился на камень. И вдруг, прямо у них на глазах, огромная глыба стала опускаться и медленно поползла вниз. От сильного удара земля в этом месте просела и, не выдержав большого веса, стала постепенно сползать вниз. – Обещаю, что принесу жертву… – успел прошептать Лаций. За спиной послышался шум. – Хватай! Хватай! Быстрей! – заорал он, но, видимо, Мурмилак тоже понял, что сейчас им в спину полетят стрелы, и вскочил на ноги. Узкая полоска камней шириной в три-четыре стопы ещё соединяла дорогу с тем местом, где стояли его испуганные воины. Прижимаясь к стене, они перенесли Лорнимэ на другую сторону. Всадники сразу подхватили её и повезли в деревню.

– Поставьте здесь двадцать лучников! – приказал оставшимся воинам Мурмилак. – Принесите камни, сделайте ограждение!

– Не надо, – неожиданно вмешался Лаций, поняв, что тот хочет сделать. – Смотри, земли нет! – узкая дорожка, по которой они только что прошли, уже осела вниз, и теперь их ничего не соединяло с той частью дороги, где скрывались кочевники.

– Хм-м… Стой! Не надо лучников! – приказал Мурмилак стражникам. – Ты спас мне жизнь, – с благодарностью произнёс он. – Что я могу для тебя сделать?

– Ты сам знаешь. Освободи меня, – сразу же выпалил Лаций. Даже парфяне вокруг замерли, почувствовав изменение настроение своего владыки. Тот нахмурился, опустил взгляд и некоторое время молчал.

– Я обещал тебе развязать руки, но не отпустить, – хриплым голосом упрямо произнёс он, не в силах перешагнуть через вековое чувство собственности и законы власти. – К тому же ты подписал пергамент от моего имени. Я не отказывался от власти, а ты это сделал. Теперь я должен всем доказать, что это сделал ты. Как я могу тебя отпустить? – он произнёс это с сомнением и в то же время недовольством. Лаций молчал. Его слова были сейчас лишними. Сбоку раздался громкий голос Павла Домициана. Он протянул связанные руки в сторону сатрапа, ориентируясь на голос.

– Сильных царей славят потомки и помнят враги. Ты – сильный владыка. А сильный сатрап умеет дарить свободу, – начал он вещать своим певческим голосом.

– Сегодня я – сатрап. А завтра – корм для орлов и коршунов. Как нам отсюда выбраться? – покачал головой Мурмилак. – Я разрешаю тебе ходить без верёвки. Похоже, ты один знаешь, как отсюда выбраться. Если поможешь нам, обещаю тебе подумать о твоей свободе, – закончил он. – Думаю, слепому тоже можно развязать руки. От него толку совсем нет, – устало добавил сатрап и отвернулся. Но в этот момент его окликнул громкий голос. И голос этот принадлежал его заклятому врагу Куги До.

Кожаные мешки

Лаций без сил опустился на землю. От усталости в голове всё плыло, а руки дрожали мелкой дрожью. Ему оставили овечью накидку и шапку – это было хорошо, но… не сделал ли он ошибку, оставшись на стороне Мурмилака? Этот вопрос волновал его сейчас больше всего.

– Богов и царей надо просить заранее, – нравоучительно заметил стоявший рядом Павел Домициан, поняв, о чём он думает. Лаций хотел ответить ему, но не успел. Со стороны тёмного провала раздался знакомый громкий голос. От неожиданности он вздрогнул и стал всматриваться в темноту. Но вдали были видны только движения теней, которые стояли по ту сторону провала.

– Эй, Мурмилак! Ты обхитрил меня! – после этих слов что-то перелетело на сторону парфян и упало под ноги стражникам. Это была голова несчастного грамотея, который читал пергамент. – Мне не нужны слепые писари! Ты обманул меня! А он плохо читал! —Мурмилак не пошевелился. Он слушал и ждал. – Ты всё равно умрёшь от голода. Тебе некуда идти. Ты можешь съесть всех своих воинов и рабов. Ты можешь съесть даже свою жену. Ха-ха-ха! Но потом ты умрёшь. Послушай! Я хочу получить того человека, который подписал этот пергамент. Ты знаешь, что он написал внизу? «Лаций Парфянский»! Ха-ха-ха! А я думал, это Панджар. У тебя появился хитрый слуга! Я дам за него много еды. Отдай мне его! Я сварю его в котле! Ха-ха-ха! – дерзко хохотал Куги До. – Вспомни о моих словах, когда будешь доедать своих воинов. Ха-ха-ха!

Мурмилак махнул рукой, и в темноту со свистом полетели стрелы. Но куда они попали, никто не видел. Этот враг был слишком хитрым, чтобы просто так подставляться под удар.

Всю ночь сатрап провёл рядом с женой. За ней ухаживали её любимая служанка и несколько рабынь. Панджар следил за воинами, которые собирали трупы убитых за лагерем. В душе он был рад, что его жена не поехала на свадьбу Орода и осталась в Мерве. Пленные жались кучками к небольшим кострам, надеясь, что утром солнце согреет их и они не умрут. Оставшиеся жители деревни ютились в нескольких уцелевших домах, но там были, в основном, старухи и дети. Они молчали и тоже ждали наступления утра. С рассветом можно было собрать убитых и похоронить их. Но тех, кто остался в живых, всё равно ждала голодная смерть.

Новое утро наступило ещё до рассвета, но уже не для всех. Два десятка римлян так и остались лежать на снегу. У парфян тоже замёрзли несколько человек. Лаций очнулся от удара в плечо. Ему казалось, что он только прилёг рядом с другими товарищами… И вот уже надо вставать! Над ним стоял стражник с опухшим лицом. Мешки под глазами говорили, что он тоже недоспал и перемёрз этой ночью. По дороге к палатке сатрапа Лаций всё время спотыкался и падал от усталости, и у него чуть не выпал из-за пазухи тот нож, который вернул Атилла. В голове был туман, и к горлу подкатывала тошнота. К тому же, он ничего не ел со вчерашнего дня.

Мурмилак тоже выглядел уставшим, но в его глазах горел внутренний огонь.

– Как надо делать твои пузыри? – сходу спросил он. Выслушав ответ, сатрап приказал сделать два мешка из кожи. Мурмилак сам следил за тем, как Лаций складывал края шкур, ровно подрезал края, а потом заворачивал края внутрь. Завёрнутую часть надо было прокалывать толстой иглой или ножом, а в дырки продевать тонкий кожаный ремешок. Когда две шкуры были плотно скреплены, он попросил жир и смазал им шов. Потом вывернул шкуру и смазал жиром место стыка ещё раз. Надув ртом оба мешка, Лаций связал их между собой. Получились «два горба верблюда», как потом их назвал Атилла. Посередине между ними ложился человек и, придерживая руками, держался на воде. Лацию пришлось самому показать, как это делается, после чего он чуть не умер от холода и охватившего его озноба. Но горячее молоко кобылицы привело его в чувство, и он подумал, что, пожалуй, мог бы показать ещё раз, если бы ему дали поесть. Мурмилак попробовал надавить на мешки руками, покачал головой и позвал помощника раненого Панджара. – Собирай все шкуры! У жителей, у пленных, у всех. Этот раб объяснит тебе, как надо делать из них пузыри, – кивнул он на дрожащего Лация, который лихорадочно пытался натянуть на себя обрывки накидки и парфянские штаны. – Следи за тем, чтобы края резали ровно – это главное! А ты, римлянин, думай теперь, как мне спустить на этих кожаных мешках мою жену и её служанок. Или хотя бы одну жену… – добавил он и угрюмо посмотрел на Лация. Тот соединил восемь кожаных мешков. Посередине прикрепили копья, а сверху – целую шкуру. Так жена царя могла лёжа спуститься вниз по течению до самого поворота. А вот дальше этот плот кто-то должен был толкать, иначе она могла бы попасть в конец широкой заводи, где начинались пороги. Там любого ждала смерть.

К середине дня парфянам и жителям деревни удалось сделать почти сто пятьдесят кожаных мешков-подушек разных размеров. Больше шкур не было. У парфян без мешков оставались двести человек. И пленных было не менее семисот. Жителей деревни никто не считал, но Атилла сказал, что их было человек двести.

Мурмилак решил плыть до первого выхода на берег. До него было около полутора миль. Самый опасный участок проходил под разрушенным мостом. Течение в этом месте было очень быстрым, но, к счастью, там не было камней. Потом первые должны были вернуться и перекинуть с той стороны верёвки вместо разрушенного моста. На той стороне они надеялись найти деревья для его восстановления. Первыми стали сплавляться стражники Панджара. Каждый с двумя лошадьми. Сам начальник стражи остался, чтобы дождаться возвращения Мурмилака, который вошёл в воду одним из последних. Он держал за верёвку плот жены.

Как оказалось, выход на берег оказался дальше, чем ожидалось. На целых полмили. Этого оказалось достаточно, чтобы от переохлаждения из семидесяти человек туда доплыли всего пятьдесят. Когда они ещё только входили в воду, было видно, как у них перехватывало дыхание и всё тело начинало дрожать. Лаций знал, что они чувствуют, потому что уже окунулся в этот ледяной поток. Он был уверен, что римляне вообще не доплыли бы. На них совсем не было одежды, у них не было лошадей, и они были истощены больше, чем парфяне.

Мурмилак, выйдя из воды, сразу приказал зарезать несколько лошадей. Его воины пили тёплую кровь и грели руки в ещё не остывших внутренностях животных. Однако добраться до дороги оказалось нелегко. И они смогли прийти к разрушенному мосту только на следующее утро. За это время умерли ещё несколько десятков римлян и детей из деревни. Когда утром стало известно, что у нижней дороги появились всадники, все парфяне сразу устремились туда. Они оставили без охраны даже рабынь и служанок жены сатрапа. Атилла воспользовался случаем и отправился к своей новой знакомой, хотя Лаций предупреждал его, что это опасно. Но старый друг быстро вернулся, встревоженный и даже испуганный. Когда они с девушкой отошли к дальней скале, чтобы их не было видно из деревни, ему показалось, что со стороны верхней дороги доносятся странные звуки. Атилла видел на той стороне людей. Он не понял, кто этот был, и решил побыстрее рассказать о них друзьям. Лацию сразу стало ясно, что это были разбойники. Он встал и направился в сторону верхней дороги.

– Подожди меня! – крикнул Атилла Кроний.

– Я тоже нужен, – раздался голос Павла Домициана. – Я понимаю их язык.

– Догоняйте, если хотите, – кинул Лаций на ходу и попытался бежать. Но у него ничего не вышло – ноги не слушались, и быстрый шаг очень быстро сменился усталой походкой и сильной отдышкой. Внимание Лация было приковано к повороту, за которым открывался вид на высокую скалу, видневшуюся вдали узкую тропинку вдоль пропасти и провал, который после падения камня отгораживал деревню от этого пути. А позади уныло плелись три фигуры: худая – слепого певца, приземистая и коренастая – балагура Атиллы и третья – незнакомца в чёрной шерстяной накидке, чёрных штанах и высоких кожаных сапогах. Но этого человека никто из них не видел.