Текст книги "Римская сага. Том III. В парфянском плену"

Кровавые события в Мерве

В этом время в Мерве происходили совсем другие события. Как и предполагал сатрап Мурмилак, в первую ночь никто не пришёл. Враг оказался очень хитрым. Панджар ночью вывез Лорнимэ, охрану и рабов за город и вернулся во дворец. Он два дня и две ночи провел на стенах, объезжал караулы, проверял стражников и всем напоминал об опасности, не успевая даже зайти к Азате. Они с Мурмилаком договорились, что все в городе должны видеть, как охраняется дворец во время отсутствия сатрапа. Сам Мурмилак прятался всё это время под кроватью Лорнимэ, куда не входили даже служанки. Изнывая от безделья, он тем не менее не высовывался оттуда, а переодетая в царицу рабыня покорно сидела в большой спальне, делая вид, что ей нездоровится. Евнух приносил ей еду и воду, которые она пробовала первой, а потом только передавала сатрапу. На третий день нервы у всех уже были на пределе.

Панджар пришёл в комнату Лорнимэ ближе к вечеру. Ничего нового он сказать не мог.

– Ладно, ждём ещё эту ночь и завтра уходим, – тихим голосом произнёс Мурмилак. – Иди к Азате. Потом долго её не увидишь.

Начальник охраны с радостью отправился к жене. Он безумно любил её, но его суровое воспитание не позволяло ему показывать свои чувства. В те дни, когда они были вместе, его жизнь во дворце превращалась в ад. Он не мог видеть, как она улыбается даже своим служанкам, и от ревности готов был изрубить на кусочки даже евнухов, с которыми она была необычайно ласкова. В первые дни после их свадьбы кто-то донёс ему, что Азата в его отсутствие разговаривала со смотрителем складов. И хотя тому было уже много лет, Панджар нашёл его и стал избивать. От смерти несчастного старика спасло вмешательство Мурмилака, который с трудом донёс до Панджара мысль, что так можно лишиться всех слуг во дворце. А после этого сатрап долго разговаривал с сестрой, пообещав ей, что вышлет её в Нису, если узнает о непристойном поведении. С тех пор Азата вела себя в присутствии мужа очень пристойно, а когда его не было, тщательно следила за тем, чтобы те, кто мог распускать слухи, молчали, и её случайные встречи проходили под покровом темноты. А ревность она решила приберечь для более подходящего случая.

Предвкушая долгую и приятную ночь, Панджар не стал даже есть и сразу отправился на женскую половину. Азата встретила его улыбкой, но немного нервничала. Панджар подумал, что жена истосковалась по нему и волнуется. Но в эту ночь она помимо ласк и любви задавала много вопросов об охране, о Лорнимэ, её недомогании и о том, когда вернётся её брат. Панджар помнил слова Мурмилака и молчал, но Азата оказалась настойчивой и этой ночью сопровождала свои вопросы такими нежными ласками, что он, разомлев, случайно забылся и сказал ей, что завтра они с Мурмилаком, наконец, уезжают. Поняв, что проговорился, Панджар попытался оправдаться, но Азата быстро раскусила его, и ему пришлось рассказать всё, как есть. В душе он убежал себя, что Азата – сестра Мурмилака, и до утра никто ничего не узнает. А утром они сядут на коней, и будут уже далеко…

Он ещё обнимал жену, и та отвечала ему взаимностью, но сон постепенно сковывал его уставшее тело, и к тому моменту, когда наступила глубокая ночь, Панджар уже крепко спал, думая, что обнимает свою красивую жену.

Подождав немного, Азата несколько раз погладила мужа по руке, затем слегка толкнула в плечо и, убедившись, что он действительно спит, встала и подошла к двери. Набросив накидку, она хотела выйти, но столкнулась с сонным взглядом стражника, который охранял её комнату. Рядом с ним на полу спал евнух. Она недооценила мужа и теперь надо было что-то срочно придумать.

– Буди его! – властно, но негромко приказала она. – Мой кувшин полный. Пусть вынесет! Пойдём туда! – она кивнула в сторону комнаты с отхожими горшками.

Евнух с трудом встал, но, увидев перед собой жену Панджара, выпрямился и заморгал глазами, стараясь выглядеть бодрым. Проводив Азату до отхожей комнаты, он быстро вернулся и нырнул в спальню. Выйдя оттуда с горшком, он отправился обратно, недовольно ворча по дороге, что можно было наполнить и побольше, до утра бы хватило. Но не успел он откинуть заменявшую дверь накидку, как раздался громкий звук упавшей статуи, во все стороны полетели осколки, потом упало ещё что-то, зазвенели кубки и сразу за этим послышались громкие мужские голоса. И сразу громко закричали служанки.

Когда Азата выглянула в коридор, там в полутьме стоял перепуганный евнух с горшком, а за его спиной скакала огромная тень Панджара, который натягивал на ходу штаны и рубашку. За ним семенил стражник. В руках он нёс меч её мужа. Они пробежали мимо, и в коридоре от них осталась только пыль. Пламя над тонкими маленькими фитильками в чашах затрепетало от резкого порыва воздуха, но вскоре успокоилось, выровняв тени вокруг светильников ровной дугой. Крики усиливались, и теперь уже были слышны даже отдельные слова. Голос Мурмилака был громче других. Он что-то приказывал и кричал. Потом донёсся яростный рёв Панджара. Азата знала, что в эти моменты обрывалась чья-то жизнь. Она кинулась в спальню и стала откидывать покрывала и матрасы. Наконец, рука коснулась твёрдого металла, и, схватив чёрный нож, она рванулась обратно к двери. В конце коридора сидел евнух. Он приложил ухо к двери и пытался понять по шуму, что там происходит. Азата не успела сделать и двух шагов, как дверь сорвалась с петель, бедный евнух отлетел на несколько шагов назад, и в проход ввалилась огромная чёрная фигура. За ней показалось разъярённое лицо Мурмилака, который прыгнул незнакомцу на плечи и повалил на пол. Азата от ужаса вскрикнула и закрыла рот рукой. В нескольких шагах от неё лежал Куги До, и в руках у него был меч. Он ударил им Мурмилака и вскочил. Лезвие было в крови. Неожиданно сбоку что-то сильно ударило его в плечо. Это был горшок, который несчастный евнух так и не донёс до отхожей комнаты, а теперь, придя в себя, решил использовать, как оружие. И хотя бросок был слабым, Куги До не ожидал его и упал на четвереньки. Меч отлетел к самой двери, в которой показался спешащий на помощь стражник. Раненый Мурмилак лежал на проходе и мешал ему пройти. Воин замешкался и это стоило ему жизни. Схватив большой черепок горшка, Куги До ударил его по голове несколько раз. На последнем ударе отломившийся кусок застрял в проломленном черепе, и несчастный рухнул спиной назад. В темном проходе уже были видны мечи других стражников. Раненый Мурмилак схватил своего заклятого врага за ногу, стараясь повалить на пол, но силы были неравные. Чувствуя, что не успевает добить сатрапа, Куги До ударил его второй ногой по голове и рванулся вперёд.

Азата всё это время так и стояла с прижатым к груди длинным ножом. Она не успела и слова сказать, как разбойник выхватил у неё нож и, схватив за руку, потащил по коридору в другую сторону. Там был выход к конюшне.

– Стой! – раздался такой громкий крик, что, казалось, вздрогнули стены. Это был Панджар. Азата почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Она знала, что теперь один из них точно живым не уйдёт. Но сначала умрёт она. – Отпусти её! – выкрикнул он. – Я убью тебя! Ещё шаг, и ты умрёшь! – казалось, Панджар сейчас испепелит Куги До взглядом. Но тот уже знал, что делать.

– Ты кто? Наверно, муж этой старой гетеры? – презрительно произнёс он, обхватив Азату под грудь и приставив нож к горлу. – Я умру. Но сначала сдохнет она! – нож был острым, и от сильного нажима лезвие оставило несколько порезов на ключице и горле.

– Стой, – прохрипел Панджар, видя кровь и не зная что делать.

– Нужна живая? Да? Иди быстро на конюшню! – приказал Куги До. – Два жеребца. Один белый, второй – твой, гнедой. И смотри, чтобы оба были с уздечками!

– Панджар, не делай этого, – раздался сзади слабый голос Мурмилака. – Он не убьёт её. Она нужна ему живая! – вокруг сатрапа уже стояли воины, которые пытались помочь ему встать. В ответ раздалось неприятное карканье, которое они уже слышали до этого в горах. Это был смех Куги До.

– Поспеши, Панджар! – повторил разбойник. – А я пока отрежу ей палец. Или два. Хочешь? – говоря это, кочевник всё время двигался назад, постепенно добравшись до самой двери. Панджар шёл за ним, стараясь выждать момент, когда тот отвернётся или уберёт нож от горла Азаты.

Куги До толкнул дверь и увидел там воинов Мурмилака. Они стояли сплошной стеной и ждали его. Один из них кинулся вперёд, но он успел закрыть дверь и крикнул:

– Прикажи им отойти!

Увидев, что начальник стражи молчит, разбойник схватил Азату за кисть и отсёк полмизинца. Дикий крик боли и отчаяния оглушил всех вокруг, и Панджар бросился вперёд. Но враг был хитрее. Он закрылся телом Азаты, и Панджар вынужден был убрать меч в сторону, открыв голову и грудь. Сильный удар в нос сбил его с ног. Он лежал на полу, и ему на голову и плечи капала кровь из пальца Азаты.

– Не убивай его! Не убивай! – шептала она. В этот момент Азата дала себе клятву, что если выживет, то будет любить своего мужа до конца жизни и сделает всё, чтобы уничтожить Куги До. Превозмогая боль, она зашептала, стараясь не потерять сознание: – Тебе дадут лошадей, дадут. Сколько надо, только не убивай его! Умоляю тебя! – она слышала голоса стражников, которые не могли привести в сознание её брата. Если Мурмилак умер, терять Панджара она не хотела.

– Я и не думал, что ты так его любишь, – удивлённо пробормотал кочевник и ткнул носком сапога неподвижное тело сначала в плечо, а потом – в голову. Панджар был без сознания. – Раньше всё было не так. Ты изменилась…

– Открой дверь, – попросил Азата, стараясь не смотреть на руку. Брат и муж были без сознания, и не могли ей помешать. Этим они невольно спасли жизнь ей и себе. – Дайте ему лошадей! – с трудом произнесла она, увидев воинов в щель двери.

Когда подвели лошадей, Куги До дождался, чтобы стражники отошли на безопасное расстояние и закинул на гнедого жеребца сначала обессилевшую Азату, а затем запрыгнул на него сам.

– Подберёте её за стеной. А пока стойте здесь!

Проехав городские ворота и приказав караульным не двигаться с места, Куги До скрылся за поворотом, ведущим к ущелью. Там он спрыгнул у первого камня, схватил её за волосы и зловеще спросил:

– Скажи мне, почему я тебя не убил? Может, мне отрезать тебе голову прямо сейчас? Ты предала меня. Ты предала! Я всегда тебе верил, а ты…

– Я не врала… мне больно… Я не могла… Я не успела!

– Почему ты меня не предупредила? Почему я попал в засаду? Там погиб мой брат! Я послал его вперёд. Копьё попало ему в грудь! Он остался там, мёртвый! Мои люди погибли. Все. Почему ты меня обманула?!

– Я не обманывала. Я не знала сама. До этой ночи. Они никому не сказали. Это придумал римский раб… с медальоном. Ты его знаешь… Он посоветовал им сделать так… Мурмилак прятался под кроватью, а Панджар молчал… Никто не знал… Поверь мне! – она говорила навзрыд, жалея себя и чувствуя, что её жизнь может прерваться в любое мгновение.

– Ты мне больше не нужна, – брезгливо произнёс он. – Ты лжёшь всем. Ты лжёшь даже себе! Сколько лет прошло, а? И ничего, ничего не получается. Где твоя любовь? Там же, где и обещания твоего отца!

– Подожди! – взмолилась Азата, видя, как он подносит нож к её плечу, чтобы одним движением перерезать горло. – Я знаю, куда поехала Лорнимэ. Ты можешь её поймать. С ней никого нет. Она одна. Только два раба и сотня всадников. И всё. Возьми её и не убивай меня! Прошу тебя! – ей уже не было видно, что он делает, потому что слёзы застилали глаза и ноющая боль нестерпимо разрывала всю руку до самого локтя. Тяжесть в голове нарастала, как будто внутрь залили расплавленное железо.

– Твоя жизнь в обмен на её? – мрачно спросил Куги До. – Хорошо. Где она?

– В Арейе… возле Александрии… в храме Изиды, – пробормотали побледневшие губы, и предрассветное небо в её глазах подёрнулось дымкой.

– В Александрии? Всё ясно. Бесплодная рыжая дура. Хочет родить ребёнка? Я ей помогу… – с пренебрежением усмехнулся он. Но Азата этих слов уже не слышала. Она потеряла сознание. – А тебя я не убью. Пусть тебя убьёт твой глупый муж. Или ты сама бросишься со скалы, – добавил он и стал срывать с безжизненного тела одежду, помогая себе ножом. Сорвав накидки, Куги До положил Азату так, чтобы её руки и ноги неприлично были разбросаны в разные стороны, как будто он совершил над ней насилие. После этого он вложил ей в руку нож и усмехнулся, довольный своей работой: – Пусть он подумает, почему ты не убила меня, пока я тебя раздевал! – и над камнями снова раздался его зловещий каркающий смех.

Когда Панджар с перекошенным от бешенства и боли лицом нашёл безжизненное тело жены, он хотел заорать и убить её, но боль в носу не дала ему даже открыть рот. Он закрыл глаза, обнял коня за шею и с трудом сполз на землю. Азата лежала на земле, раскинув руки и ноги, как будто проклятый кочевник изнасиловал её. Но нож… Почему у неё в руке был нож? Почему она не убила его? Почему Куги До был жив? И почему она была жива? Разум говорил, что тот всё подстроил, что у него не было времени на всё это, но стоявшие рядом воины видели его позор, видели тело его жены, и он не знал, как жить с этим дальше.

Кто-то сзади протянул ему плащ. Накрыв Азату, Панджар сел рядом. Он раскачивался из стороны в сторону, держась руками за голову, и не зная, что делать. Возвращение во дворец было мучительным. Ему казалось, что из всех окон на него смотрят любопытные глаза горожан, и мысль об этом была невыносима.

Мурмилак пришёл в себя только следующим утром. Он потерял много крови и с трудом шевелился. Но он мог говорить. Узнав от Панджара об Азате, он сразу сказал, что Куги До сделал это специально. Но он был один, а в городе жили тысячи жителей…

– Как он мог уйти? Скажи, как? – с трудом пробормотал Мурмилак. – Ты можешь скакать? Забери всадников из ущелья и скачи в Александрию. Как можно быстрее.

– Ты думаешь, он поедет туда?

– Конечно. Больше некуда. Тебе плохо. Но если он схватит Лорнимэ в дороге, мне конец. Не волнуйся, мы принесём богам жертвы и будем молиться за Азату. Я сам отдам в храм десять жеребцов. Только скачи побыстрее! – Мурмилак откинулся на подушки и потерял сознание. Панджару не надо было повторять дважды. Он не знал, что будет с Азатой. Он не хотел думать, что будет, если она умрёт. Но его душу терзали страшные вопросы. Если она останется в живых, как ему жить дальше? Когда слуги собирали новую лошадь и еду, чудом выживший евнух подошёл и рассказал, как всё произошло. Сам Панджар с трудом помнил кошмар боя и погоню за Куги До в коридоре. Когда он услышал, что Азата спасла ему жизнь и Куги До отрезал ей за это палец, то зарыдал, закрыв лицо руками. Евнух предусмотрительно оставил его одного. Слишком много испытаний выпало на долю Панджара в этот день. И слишком трудными были они для несгибаемого характера воина и мужа, не привыкшего к душевным страданиям. Сильных людей такие испытания обычно ломали, а не закаляли, но Панджар решил не сдаваться.

К вечеру он был уже в ущелье. Однако там ему пришлось пересесть в повозку, так как удар оказался слишком сильным, и он ещё несколько дней не мог скакать верхом. Движение из-за этого замедлилось, и лошади плелись рядом, лишь изредка переходя на рысь.

Бусы Полимнии

Выбравшись из подземных переходов храма, Лаций и Эней без сил упали на большую мраморную плиту. Похоже, когда-то на ней стояла статуя. Они сидели на тёплом камне, прислонившись спинами к шершавой стене, и молчали. Старый грек пытался отдышаться, а Лаций, медленно перебирая пальцами бусы, думал о том, как избранные встречаются с богами. Мысли его были нерадостными. Через некоторое время Эней пришёл в себя и протянул руку к его медальону.

– Я показал тебе всё. Дай мне его! – попросил он.

– Что? А-а… его? – не сразу понял Лаций, но потом снял и протянул его Энею. У него до сих пор кружилась голова, и в животе слегка подташнивало. – Ты знаешь.. было бы нечестно… если бы я тебя не предупредил… – почти отдышавшись, произнёс он. – Но те люди, которые его надевали… почему-то очень быстро умирали… – он продолжал держать кожаный ремешок в вытянутой руке, но старик сидел неподвижно, уставившись в другую сторону – он смотрел на голубые шарики бус, которые Лаций держал в другой руке. Его выпученные глаза замерли, как у мертвеца, и тёмно-синие губы дрожали, как в предсмертной конвульсии. – Что с тобой? – удивлённый таким поведением Энея, спросил он.

– Ты видел её там? – одними губами спросил старый грек.

– Что? Кого видел? Ты что? – скривившись от очередного приступа тошноты, произнёс Лаций.

– Это бусы Полимнии. Ты видел её? Я говорил тебе, что она жива! Она жива! Вот видишь!

– Что видишь? – недоумевал Лаций, пока старик не схватил его за руку и не стал вырывать из неё бусы. Только тогда он разжал кулак и позволил старику взять нитку шариков.

– Он дала их тебе? Она говорила с тобой? – старик потерял рассудок и с наслаждением целовал каждую бусинку. – Пойдём, пойдём отсюда! Там всё расскажешь! – Эней схватил его за локоть и потащил в сторону дома.

– Ты только не упади, – предупредил Лаций, видя, как тот шатается из стороны в сторону.

– Александр! Александр! – кинулся к внуку Эней, когда тот открыл им дверь. – Он видел твою мать! – громким шёпотом провозгласил он, тыча бусами в грудь Лацию. – Вот! Видишь? Это её бусы! Она говорила с ним. Она жива. Я так и знал! – он прошёл в комнату, открыл другую дверь, и шаркающие, неуверенные шаги затихли в глубине дальних комнат.

Лаций стоял перед Александром, чьё лицо ещё не умело скрывать чувств. Оно выражало один вопрос, и на него надо было ответить.

– Я нашёл бусы твоей матери… как говорит Эней, – с трудом начал Лаций. – Я думаю, что её душа жива… и она всё время рядом с тобой, – он не умел врать и говорить красивые речи, когда это касалось таких неприятных тем, как смерть близких людей.

– Я знаю. Она всё время говорила, что не бросит нас. Брат звал её, но она говорила, что ещё не время.

– Брат? – Лаций не видел в этом доме следов ещё одного человека. Значит, он был в другом месте. – Но Эней ничего не говорил…

– Нас было двое. Мы близнецы. Так говорила мать. Когда брату был год, он умер от болезни. И мы его похоронили.

– А разве здесь не сжигают после смерти? – с удивлением спросил Лаций.

– Сжигают. Почти всех сжигают. Брата тоже сожгли, но отнесли на кладбище. Мы с дедом смотрим за ним. Там, у подножия. Он говорит, что раньше всех людей хоронили. Потом эти люди ушли отсюда. Стали жить с другой стороны. Здесь остались только храм и кладбище внизу, – Александр рассказывал об этом спокойно, и только неровное дыхание говорило о том, что он ещё переживает принесённую старым Энеем новость. Так Лаций узнал, что брата юноши звали Фидий и его похоронили в вазе. Он попросил Александра показать ему это кладбище, и они, ничего не говоря старику, вышли через трещину в стене к обрыву. Дальше тропинка вела вниз по заросшему терновником и колючими кустами склону. Ветки так разрослись, что Лаций несколько раз цеплялся за них накидкой и даже поцарапал руки.

Кладбище представляло собой выбитые в скале углубления с узкими входами. В некоторых были видны длинные плиты. Они напоминали саркофаги. Изредка им встречались обломки надгробий с греческими буквами и чёрный помёт птиц и зверей.

– Я часто сюда прихожу, – сказал юноша, остановившись у одной из пещер. – Раньше рядом с нами жили наши друзья. Их было много, мы играли вместе. Мы даже ездили на охоту. А потом все уехали в большой город.

– Ты умеешь охотиться?

– Да, – гордо ответил он. – Я хорошо стреляю из лука и умею скакать на лошади. Но после смерти матери мы продали двух лошадей и теперь без них очень тяжело, – он шагнул в полутёмную пещеру. По бокам были вырублены лавки, а в дальней стене виднелось углубление для кувшина. Александр давно убрал его из ниши и прятал за лавкой, чтобы тот не привлекал внимание приходивших сюда воров. Лаций заметил, что плиты саркофагов на некоторых могилах были сдвинуты – значит, здесь тоже не чтили покой усопших. Юноша показал ему верхний ряд захоронений, а затем – нижний. Внизу пещеры были более старые, и внутри почти ничего не осталось. Многие могилы были накрыты огромными плитами и казались нетронутыми. Пещеры у подножия были намного глубже и состояли из двух помещений: в передней комнате было само захоронение, а в дальней – следы огня и отверстие в потолке, которое выходило наружу. К тому же многие из них были соединены между собой узкими, невысокими проходами. Юноша рассказал, что давным-давно здесь жили первые люди. Ещё до его предков. Потом в них часто прятались уже сами греки, которые и сделали вторые комнаты для огня. Александр точно не знал, как всё происходило, но Лаций понимал, что жители пытались переждать здесь нападения врагов, потому что к кладбищу вела всего одна узкая дорога. И проходила она ниже этих пещер. Здесь они могли защищаться очень долго, особенно если заранее приготовили запасы еды.

Вернувшись обратно, они застали старого Энея сидящим на пороге дома. Вся рубаха на нём была мокрой.

– Тебе снова было плохо? – спросил Александр.

– Да, от этого запаха всё чаще болит голова. Вот, сунул голову в воду, и немного легче, – сказал он, больше обращаясь к Лацию, чем отвечая внуку.

– У меня тоже кружилась голова, пока мы не вышли оттуда, – подтвердил Лаций и потёр лоб. Старик с трудом поднялся и направился к воротам.

– Пора. Пошли! Скоро уже допоют. Пойдём, я расскажу тебе всё ещё раз.

Они снова сели на ту самую плиту у заднего входа, и старый грек стал повторять заученные слова. Его руки перебирали голубые шарики бус, и по его лицу было видно, что он им очень рад. Лацию захотелось справить небольшую нужду, потому что с утра он выпил слишком много воды и смог облегчиться до этого только на кладбище.

– Раньше я бы предложил тебе сделать это прямо со скалы вниз. Но сейчас могут увидеть жрецы или служители храма. Раб не должен этого делать, сам знаешь. Иди вон к тому дому, за дорогой. Там всё равно никто не живёт, – предложил старик.

До дома, на который он указал, было шагов сто. Не решившись сделать это прямо под стеной дома, Лаций зашёл в незакрытые ворота. В это время со стороны храма донёсся какой-то шум. Ему показалось, что оттуда доносится голос Энея. Когда он вышел из-за забора, то увидел несколько жрецов, заворачивающих за угол храма. Возле мраморной плиты никого не было. Он осторожно обошёл её и приблизился к краю скалы. Под ногами блестели стёртые ступени, которые вели в подземные коридоры храма. Оттуда доносился слабый причитающий голос старика. Лаций быстро спустился на площадку и прижался спиной к скале. Чёрное отверстие входа было совсем рядом.

– … ничего. Ничего не знает!.. Клянусь Аполлоном, поверь мне!.. Он ничего не знает… только обряд… только слова…

– Где?! Где ты их взял? – послышался раздражённый голос. Слова были слышны очень хорошо. Значит, жрецы были где-то совсем рядом.

– Он говорил с Полимнией. Это она передала их.

– С какой Полимнией? Ты, что, выжил из ума?! Ага… значит, он был в святилище! Ты посмел провести его туда! Как ты посмел?..

– Нет, нет! Он там не был. Мы сидели на плите, наверху, у стены храма!

– А это что? Что это? На шее, а? Амулет? Откуда он у тебя?

– Это его амулет. Он подарил его мне. Этот раб носил его… Не забирай его!

– Тебе он больше не нужен. Возьми свои бусы и моли богов, чтобы Харон побыстрее доставил тебя в Аид. Тебе пора встретиться со своей дочерью.

– Нет, нет, умоляю тебя! Выслушай меня! – причитал старик, и его голос медленно приближался к выходу. Лацию уже некуда было деваться, и он остался стоять на месте. Сначала в проходе показался капюшон серого балахона, затем широкая полукруглая спина и толстый зад человека, который тащил под руки старого грека. Тот цеплялся за неровные стены, но силы были неравными. Священнослужитель бросил его на площадку и придавил коленом, вытирая пот с лица. Затем развернул слабо сопротивлявшееся тело в сторону обрыва. Лаций видел его широкую, круглую спину, толстый, вспотевший затылок с красными полосами поперёк шеи и мокрую ткань балахона на плечах – борьба со стариком давалась ему тяжело, и жрец изрядно потел. Старый грек вцепился в него, стараясь оттянуть страшный момент расплаты. Не слушая его причитания, служитель оторвал его руки от своих ног и стал бить ногами по голове. Несколько ударов достигли цели – Эней потерял сознание и обмяк. Толстое тело с трудом согнулось пополам и стало толкать Энея к краю площадки. До обрыва оставался всего один шаг. Жрец тяжело дышал и кряхтел, двигаясь очень осторожно, чтобы не свалиться вниз вместе со своей жертвой.

– Эй! – резко окликнул его Лаций. Покатые плечи вздрогнули, редкие мокрые волосы на затылке замерли, и к нему повернулось широкое лицо с пухлыми щеками и маленькими, злобными глазками, которые растерянно моргали и не могли понять, кто перед ними находится. – Не надо! Старик не виноват, – слегка наклонив голову вперёд, произнёс Лаций. Он был спокоен и внимателен. Видимо, это взбесило служителя ещё больше.

– Ты кто такой?.. – прошипел он с такой яростью, что сомнений в его дальнейших намерениях не было – он готов был убить любого случайного свидетеля. – Ты раб! Ты посмел войти… – задыхаясь от душившей его злобы, выдавил из себя жрец и, вытянув перед собой руки, сделал шаг вперёд. Лаций не ожидал от этого тучного тела такой прыти и опомнился, когда его жирные, но цепкие пальцы сомкнулись у него на горле. Толстяк попытался стукнуть его затылком о скалу, но получил удар коленом между ног. Коротко вскрикнув, он разжал пальцы. Дальше последовал резкий толчок в грудь, от которого священнослужитель отлетел на два шага назад и отчаянно замахал руками, стараясь удержаться на ногах. Однако короткие и непривыкшие к таким движениям ноги не успели за тяжёлым телом, и он со всего размаха грохнулся на спину. Теперь на площадке перед Лацием лежали два неподвижных тела, и от одного надо было срочно избавиться. Но для начала Лаций подошёл к жрецу и снял с его толстой шеи свой медальон.