Текст книги "Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной"

На этот раз случилось по-другому.

Как всегда, исчезла последняя дверь за спиной, но стена впереди вдруг засветилась, засветилась, пока совсем не растворилась в свете и… – растворилась перед Соней широким проходом. Там звенели колокольчики, играли скрипочки, слышался детский смех. Соня шагнула в свет – и вышла на Свет Божий.

Перед ней расстилался бориславский луг с лютиками. За ним виднелись московские высотки…

И треснуло яйцо. И проклюнулось Иное Время. И взошли Иные Небеса. И «ДО» соединилось с «ПОТОМ». И ушла смерть – умерло лишь незнание. И случайности обнаружили свою неслучайность. И развязались узлы мнимых закономерностей. И воцарили Иные Законы. И Ахилл догнал черепаху. И Авель простил Каина, Каин – Авеля, Бог – Агасфера, Агасфер – Бога. И махры на обороте ковра судьбы сложились в связный узор…

Проснулась рано. Девочки и Ося ещё спали. Солнце только вставало. Мимо окон вагона бежали пёстрые осенние леса.

Вот и выбралась она из подземного лабиринта, мучившего её столько лет! Спаслась!

Наверное, тому причиной та самая экстатичность – «выход из себя», отчего и случилась инверсия пространства, о которой Соня когда-то впервые услыхала в профессорской столовой МГУ. То самое перенесение центра своего мира вовне, о чём она тоже знала и даже говорила другим, да и тут выходит – не совсем знала.

Боже мой, как всё просто! Но как же трудно было до этой простоты дойти! И выйти наружу.

Соня полагала, что обладает волшебным ключом мудрой Тортиллы, и всё искала скважину, сунь ключ в которую – попадёшь в Чудесный Театр[134]134
  Сказка А. Толстого «Золотой Ключик, или Приключения Буратино».


[Закрыть], а находила обычные театрики, неплохие, даже интересные, дающие радость актёрам и публике, но в общем – ничего особенного.

И вдруг выяснилось: большой узорный ключ, открывающий кучу разных дверей, был не главным!

Симочка оказалась тем Главным Маленьким Ключиком, который отпер Главную Дверь – Дверь в Волшебную Страну, где можно быть лёгким и свободным несмотря ни на что. Ту, которую когда-то показал Ангел Маня, и куда Соня иногда попадала. Однако лишь теперь Дверь за ней закрылась навсегда, исчезнув, как в том сне, но открылась бескрайняя Волшебная Страна – и приняла насовсем.

И решила Соня, что крещена повторно: её крестили водой в младенчестве, теперь она крещена Духом Святым – адресно.

А когда вернулись в Москву, повела Серафиму, уже крещёную Духом, крестить водою в храм, как положено, – и стала её крёстной матерью, закрепив связь, возникшую с первой встречи.

…Полкомнаты оклеено обоями. Красивыми, уютными, «под старину». Поставлен книжный шкаф, разложены книги. Мерцают под стеклом золотые буквы фолиантов, зовут к спокойной неспешности, когда не следишь за движением стрелки часов, потому что тут, где уже устроена жизнь, они не имеют над временем власти – ты можешь повернуть его поток в любую сторону и плыть, наслаждаясь неторопливо.

На другой половине свисают куски прежних обоев, стоят вёдра с малярными кистями и валиками. Окна заляпаны побелкой – будто пролетают хвостатые кометы. Здесь пока идёт подготовка к жизни и время направлено только в одну сторону – вперёд.

Соня и две её дочки делают ремонт в квартире, куда переехала она с Осей. Свою однокомнатную и полученную от отца в наследство двухкомнатную кооперативную, которую сам в своё время купил родителям, Ося обменял на трёхкомнатные хоромы в старом кирпичном доме. Высокие потолки, лепнина, тёмный дубовый паркет, длинный таинственный коридор, где дверки в стене ведут в просторные чуланы.

Это напоминает Соне бакинскую квартиру: не просто жильё – Дом!

Комната, где трудятся Соня с девочками, – как бы на стыке двух миров: нового и уходящего. То же – в природе. И в стране.

День зимнего солнцестояния. За окнами – снег, голые ветки каштанов, серый туман. Но завтра солнце продержится на небосводе чуть дольше, послезавтра – ещё дольше. Небо поднимется. А потом – весна, лето…

 
Мы видим миражи далёких городов.
Без грохота машин, без пыли и помоек.
И их высокий свет в сознаньи нашем стоек.
И даже – нас хранит средь огненных песков.
И много дней пути стоят перед глазами
их храмы и дворцы, фонтаны и листва…
 

Симочка фонтанирует стихами, стоя на стремянке в ожидании готового куска обоев, который намазывает клеем Манюня, пока Соня разрезает другие полотна. Симочка трансформирует в образы ощущение светлого будущего, которое они делают сегодня, расширяя понятие «ремонт» до понятия «жизнь».

Он в самом деле, как жизнь: «дорога в тысячу ли начинается с одного шага», и «дорогу осилит идущий». Общеизвестные истины – как личные открытия: каждый шаг значим, когда впереди – «миражи далёких городов без грохота машин, без пыли и помоек». И пусть «много дней пути» до этих городов, однако «стоят перед глазами их храмы и дворцы, фонтаны и листва»…

– Но если мы дойдём, и если перед нами откроется не то, что виделось сперва?

Симочка осекается, задумавшись, Манюня застывает с кистью над куском обоев.

– То откроется, то! – говорит Соня. – Вон уже сколько открылось! И продолжает открываться. Потому что – любовь. И труд.

Соня так рада, что её девочки – родная и «приблудная» – стали сестрёнками!

– Ну, мать нашу снова на сентенции понесло, – беззлобно говорит Манюня.

– Работайте, – ворчит Соня. – Клей застывает!

Потом Манюня убегает на интервью. Симочка садится писать статью – осин компьютер уже подключён к сети в другой отремонтированной комнате. Соня по телефону даёт ценные указания своим редакционным детям, – дистанционное управление! справятся без неё! – и идёт на кухню готовить обед.

После еды с обязательной рюмкой «за любовь» доклеивают обои, смывают «кометы» со стёкол, вешают картины, люстру, накрывают скатертью с бахромой круглый стол. И, обустроив ещё немного жизненного пространства, отбывают в пространство виртуальное – спасать другие миры.

Компютерные «бродилки» с приключениями – тоже как жизнь. Герой путешествует по красивым местам, находит волшебные предметы. От его смекалки зависит, снимет ли он злое заклятие с мира. Сможет ли построить правильную стратегию, сделать верные тактические ходы, включающие и выбор пути, и оптимальный набор помогающих волшебств, и их применение?

Игра вкупе с ремонтом рождает философические мысли. Их надо запить кофе с ликёром, отчего те становятся ещё философичней и начинают резонировать с миром.

– Мы как в сфере Римана, – вытаскивает аналогию из своей «мусорной» головы Симочка. – Как точки стереографической проекции, как комплексные числа с одинаковым аргументом… через нас проходят меридианы римановой сферы, лучи комплексной числовой плоскости… наши меридианы пересекаются с параллелями – окружностями других родственных комплексных чисел, имеющих одинаковые модули…

– Нич-ч-чего не понимаю!

– А-а, неважно! Ты ощути красоту этой стереометрии. Хотя бы смутно, а? Величественная архитектура мира, выраженная какими-то паршивыми комплексными числами! Здорово?! Ощущаешь?

– Разве что смутно… Я и про комплексные числа не очень помню.

– Ты не вникай в термины. Почувствуй конструкцию, связи! Знаешь, что самое интересное? Чтобы сохранить соответствие между точками числовой плоскости и римановой сферы, вводят так называемую «бесконечно удалённую точку» – вне проективных плоскостей! Она «бесконечно удалена», понимаешь?! Вне всего! Но без неё конструкция рассыпется. Эта бесконечно удалённая точка – Бог! Творец. Архитектор…

– Давай выпьем за Него!

– Давай…

Потом ещё чуть поработали. Соня прилегла отдохнуть и заснула. Проснулась глубоким вечером. Симочки уже не было. Ося вот-вот придёт с работы. К фикусу прикреплены симочкины стихи:

 
Беспокойный, талантливый, мудрый Господень ребёнок,
ты вошла в мою жизнь, как в холодный неприбранный дом.
Было нервным, усталым жильцам непонятно спросонок,
что весна – за окном!
Осмотрелась, ругнулась, рванула заплывшие створки,
растолкала жильцов, расчихалась от вечной пыли.
Зашумела вода, закудахтало пламя конфорки —
перемены пришли!
Сквозь апрельский набат, сквозь пасхальный полёт благовеста
жизнь рванулась вперёд. Бились шторы в квадрате окна.
Всем красивым вещам отыскалось законное место,
всем мотивам – струна!
И окончив дела, ты уселась, усталый мышонок,
на диване в углу, дав и мне напоследок понять,
что и я – беспокойный, талантливый Божий ребёнок,
мой черёд колдовать!
Я покуда учусь и волшебником стану не скоро,
но я выбрала путь, научилась стоять на своём.
Мы построим наш Дом, и повесим весёлые шторы…
И – весна за окном!
 

Соня пишет ответный стих – с посвящением Симочке и Манюне. Прикрепляет к тому же фикусу. Придут девочки завтра – увидят:

 
Я иду по земле – и земля принимает мой шаг.
И трава обтекает упрямые сильные ноги.
И сорока (а может быть, ангел?) летит вдоль дороги.
И русалки (а может быть, утки?) шумят в камышах.
 
 
Вот опасливый гном превратился в смешной мухомор.
Схулиганничал леший, в разлапистый пень обратившись.
Обернусь-ка и я незатейливой серою мышью,
чтобы лучше вписаться в изменчивый вечный узор.
 
 
Переменчивость мира приемля, вступаю в игру.
Я пророю ходы – и ручьями подземными стану.
И однажды зимой приоткрыв заржавевшие ставни,
ты увидишь цветущую яблоню вдруг поутру.
 
 
Я настигла тебя – ты захочешь коснуться струны,
схватишь ты карандаш… я тебе не даю удивиться:
это мышь или строчка так быстро бежит по странице?
Но меня дописав, ты постигнешь условья игры.
 
 
Ты теперь – камертон, по которому строится звук
тех мелодий и песен, что сыграны будут другими.
Ты отныне вольна изменять и обличье, и имя.
Взмах крыла… Ну смелей! – размыкается будничный круг.
 
 
Пусть заносчивый всадник считает, что он направляет коня.
Но бежит прихотливо, неся их обоих, Дорога —
– воплощённая прихоть моя ли, твоя или Бога…
Получили мы мир, растворив в этом мире себя.
 

День декабрьского солнцестояния заканчивался. И хоть впереди два с кусочком зимних месяца, завтра начнёт поворачивать на весну.

В стране будто бы то же, но… «но если мы дойдём, и если перед нами откроется не то, что виделось сперва?»

Прибывает хорошей жизни – с пёстрыми товарами, едой, заработками, справедливыми законами. Прибывает и плохой – с беззаконием на практике, обнищанием беднейших. «Как будто будут свет и слава, удачный день и вдоволь хлеба, как будто мир качнётся вправо, качнувшись влево»[135]135
  И. Бродский.


[Закрыть].

Куда качнётся?

Свобода слова, печати, собраний, партий. Беспредельная свобода. Беспредел. Свобода высказываться и не слушать. Свобода обманывать и обманываться. Свобода поливать политических противников помоями компромата. Девальвация свободы.

Одни правду-матку режут, другие душат. Правде плохо от того и от этого. Девальвация понятия «правда».

Расширение прав, нарушения прав… «Импичмент президенту!» – «Поддержим президента!»… Ради защиты демократии игнорируют Конституцию. Девальвация понятия «демократия».

Аферисты, святые, пророки. Целители лечат больных наложением рук. Здоровые накладывают руки на чужую собственность. Запутавшиеся – на себя.

Левые, правые, коричневые, красные, зелёные, хаки. Цвета хаки всё больше. Ему противостоит голубой – нет, пока ещё не знаковый цвет геев, они пока незаметны, – сейчас это цвет правозащитных знамён, российских «голубей». Они схлёстываются с «ястребами». Те и другие однозначны. Видят не многослойную реальность, а своё представление о ней, подгоняя под него жизнь. Беспорядки в Чечне – она хочет отделиться от России. Народ ли хочет, политические ли спекулянты? «Защитим чеченский народ!» – это лозунг и «голубей», и «ястребов». Только первые имеют в виду расплывчатое «сохранить мир в Чечне» (хотя войну против своих там ведут уже местные бандиты) и даже «дать Чечне независимость» (хотя большая часть тамошнего народа её боится). «Ястребы» в хаки решительно определённее: для острастки сепаратистов российская армия бомбит Грозный, откуда забыли эвакуировать защищаемых. Бомбёжка, артобстрел – в прямом эфире.

Война-шоу. По телеэкранам летят, тяжело припадая на бок, изувеченные облака с обгоревшими краями…

А по Москве развешивают плакаты «Всё будет хорошо!», «Город – единство непохожих», «Добрые мысли полезны» и «Выход есть!»

Страна, наскоро обновлённая политиками новой волны, расыпАлась и нуждалась в солидном кропотливом ремонте, когда не гнушаешься мелочами вроде поклейки обоев за шкафом. Соня знает по опыту: не клеить обои за шкафом, потому что «не видно», – значит, приговорить себя к шкафу на этом месте. Уже не сдвинешь. А сдвинуть потребуется, если купишь другую мебель или захочешь сделать перестановку.

Не клеить обои за шкафом – значит, обречь себя на невозможность перемен. Или на большие траты потом: ведь если охота перемен победит, то придётся переклеивать обои во всей комнате!

Так получалось и в стране: недоделки лезли из всех углов. Да и невыметенный мусор летал по «квартире», как только открывали окна для притока свежего воздуха.

Не-е-ет, в такой ситуации запускать своих «агентов» в будущее – это послать их на провал. Соня должна обеспечить условия. Иначе нечестно.

И – очередная инверсия: ремонт квартиры разворачивается ремонтом ведущей в завтра дороги и придорожных построек. Не бросая работы с детьми, но уже на общественных началах, покинув штатное место в школе, однако по договорённости с директрисой сохранив за собой редакцию-кинорубку, Соня возвращается в большую журналистику, выбрав, как многим кажется, очень мелкую тему – Дом, Жилище.

Любителей поговорить на глобальные темы много, а это – «шкаф», за которым забыли «поклеить обои». Его вот-вот понадобится сдвинуть – уже примеряются! – что тогда?

Идёт масовая приватизация жилья. Возникает жилищный рынок. Квартиры, когда-то бесплатно полученные от государства, теперь бесплатно передаются гражданам в собственность. Базовый капитал в виде метров должен компенсировать девальвацию сбережений и ваучерные обиды, когда поманили куском Родины, а тот уплыл мимо рта.

Жильё – солидный кусок. Важно научить грамотно и с выгодой им распоряжаться, завещать, продавать, пользоваться рентой – не дать себя и тут обмануть! Иначе – полное недоверие к переменам. Запросятся назад. Только успешное владение собственностью изменит психологию.

Соня поможет превращению дикого рынка недвижимости в цивилизованный, рассказывая доходчиво о его становлении, опасностях, аферах, перспективах. А ещё – о нормативах содержания домов, чтоб люди знали свои права и умели требовать от чиновников соблюдения правил эксплуатации. А ещё через публикации станет участвовать в формировании законодательной базы, касающейся жилья. Это очень важно! Ведь каждый в первую очередь – Жилец, и Дом – Основа Основ.

«Узкая» тема оказалась широко востребованной – будучи в штате одной газеты, Соня скоро стала работать на десяток других. После её статей суды пересматривали свои же неправосудные решения, должностные лица, боясь её языка и въедливости, начинали вести себя не как привыкли, а как положено, простые люди становились подкованней в бытовой юриспруденции и уже не терялись ни перед новыми реалиями, ни перед действующими по старинке чиновниками.

Прикладную информацию, которой брезгуют многие журналисты, Соня упорно проталкивает на страницы разных газет, развивая правосознание сограждан. Сохранила письмо одного из читателей: «Спасибо, что вытаскиваете из-под ихнего сукна ихние инструкции, нормативы – и даёте нам в руки как оружие, с которым мы побеждаем…»

Большинство сониных коллег переняли западный стиль журналистики, став просто собирателями и распространителями информации – социально-значимой, но крупноблочной, безадресной, или мелких сплетен. Элита занимается публицистикой. «Прикладников», вроде Сони, разжёвывающих важные для людей частности, и «ходоков», защищающих униженных и оскорблённых, почти не осталось.

Её телефон передают из рук в руки. Она могла бы сделаться миллионершей, если брала бы деньги за выигранные статьями судебные процессы и за консультации – очные и телефонные. Бескорыстие в таких делах многие коллеги считают глупым. Но к ней обращаются бедные люди, у них нет денег на юристов, а Соня в жилищном законодательстве уже собаку съела. Да и без того много зарабатывает – тыщу долларов в месяц! – в то время как коллеги плачутся: «Гонорары копеечные!». Гонорары в самом деле низкие – три-пять долларов за страницу, но если ежемесячно сдаёшь в разные издания суммарно двести-триста страниц…

– Ну и писуча ты, мать! Прямо Дюма-отец!

Так и пристало к ней: «Дюма-мать».

– Я за Вас подумала Ваши ценные мысли. Почитайте и скажите, так Вы их думаете или иначе? – Соня часто впаривала свои соображения высоким должностным лицам, желавшим «прозвучать» в газете.

– Да-а-а… Вы мои мысли подумали замечательно, а изложи-и-или! Надо же, как я хорошо думаю! – расплывалось должностное лицо, ведясь на сонины шутки, не переходящие границу дозволенного, но располагающие к ответной улыбке.

Так – чужими устами – Соня высказала немало дельных идей, которые потом – чужими же руками – воплощались в городскую жизнь. Чиновники, заслужив похвалу мэра, были довольны и продолжали закулисное сотрудничество с Соней. А уж как довольна Соня!

«Знаешь, Лия, каждое утро я просыпаюсь с ощущением счастья. Как в детстве, когда впереди – долгий непредсказуемый день и масса приятных неожиданностей. Много работаю. Мне та-а-ак везёт: делаю, что хочу, а за это ещё платят! Несколько раз на меня пытались подать в суд за клевету и оскорбление чести обиженные начальники, однако у них даже иски не приняли – за неимением юридического повода. Я грамотно строю статьи, не подкопаться! Иногда угрожают те, кому мешаю, – становится страшновато, но Бог милует. И какой-то тихий внутренний голос говорит: делай, что дОлжно, и будь, что будет. И – главное! – будет правильно. Понимаешь: не хорошо или плохо – правильно! А поскольку правильно, постольку и хорошо».

Когда отмечали сонино пятидесятилетие, Гоша поднял бокал за её успехи на разных поприщах, каждого из которых хватило бы для одной жизни, и выдал «настоящий» возраст Сони – почти пятьсот лет, так как она вроде кошки прожила семь жизней: 70 х 7 = 490.

– Да! – воскликнула Симочка – Это потому, что Мышь – кошка, гуляющая сама по себе. Кошки естественны, своевольны, не делают, чего не хотят, не стараются выглядеть красиво – и не тратят время на пустое, им не нужное. Вот и успела столько…

– Нет, – сказала Соня. – То есть, да. Но я так могла, потому что Ося… И вы… те, кого я люблю. И кто меня… Вас так много! Я очень счастливая! Счастливому легко…

За юбилейным столом – и её сестра Ирочка. Нана перетащила, наконец, маму с папой с Украины в Москву, купив им здесь квартиру. Все рядом. Вместе. Все любят друг друга. Хорошо!

В школьной редакции-кинорубке прощальный вечер. Соня объявляет, что уходит насовсем: другие трубы зовут. Ребята уважают зов труб, но грозятся продолжить дело. Ещё год выходят социологические бюллетени и газета. Соня гордится своими детьми. А они – тем, что их Соня стала лауреатом, войдя в тридцатку лучших журналистов России.

Лауреатская премия – безумные деньги! Половину – так решили они с Осей – раздали беженцам и репрессированным. Не через какой-то там Фонд, а тем, кого Соня знала. А на другую половину, присовокупив и осину зарплату, которая к этому времени увеличилась, поехали путешествовать. Египет, Тунис…

Ветер везде горизонтален: веет, дует, сквозит, дробится о препятствия, набрасывается порывами – всё параллельно земле. Везде он не существо – действие. А египетский ветер – живая субстанция. Он тут живёт и дышит. Как море, как пустыня. То медленно, почти незаметно, то учащённо. Но именно дышит, как живое существо. В Сахаре, в горах, на Ниле, на широких улицах крупных городов, в узких арабских переулках городков маленьких. Его дыхание идёт отовсюду, в том числе – сверху. Оно объёмное.

Только ступили на египетскую землю, как задышал этот жаркий ветер, окликнул, заговорил, узнавая их и желая быть узнанным. Обнял, обволок коконом. Выдохнул в них жар древних песков. Вошёл внутрь. Потёк по крови, будоража что-то глубинное. Узнал всё самое тайное. А потом сделал вдох, вобрав в себя. И снова выдохнул, отпустил, оставив в себе навечно их матрицы, которые теперь всегда будут жить здесь, на родине этого ветра. Внутри него.

«Лия, я обязательно должна привезти тебя сюда. Позволь мне сделать тебе такой подарок! Ты вспомнишь наши детские игры в путешествия… Сначала мы с Осей были в Каире. Стеклянная стена-окно отеля выходила на Нил и пирамиды. Три вечера подряд словно на широком экране нам показывали фантастический сериал: как красное закатное солнце, постояв над пирамидой Хеопса, медленно катится по её грани – и его глотают пески пустыни. На это можно смотреть бесконечно! Потом четыре дня плыли по Нилу – будто сквозь века на современном тепплоходе с немыслимыми прибамбасами, с бассейном на верхней палубе, а по берегам между пальм и песков шла жизнь, какая шла тут три тысячи лет назад. Трусят нагруженные ослики. Арабы в одеждах пророков несут узелки с едой на палке через плечо, мотыжат землю, роют колодцы, идут с плугом за буйволами, что-то сажают, отдыхают под пальмами. Полуголые подростки сбивают бананы. В воде у берегов торчат головы быков, чёрно-красные в лучах заходящего солнца. Вечные картины вечной жизни… Здесь ты как бы в открытых воротах между разными временами, более того – в воротах между небесами и землёй…»

Потом – Тунис. Марсианские пейзажи Атласских гор – не случайно здесь снимали «Звёздные войны»! Алмазное мерцание солончаков. Кусты каменных роз – причудливые извания природы. Одинокая гостиница в пустыне, похожая на сказочный дворец, выстроенный джинном за час.

«И вот, Лия, ночью мы вышли из ярко освещённой гостиницы, где играла музыка, пересекли дорогу и, взявшись за руки, шагнули в пустыню. Сделали шагов пять-десять. Электрический свет остался позади. Исчезли звуки. Только слабый шорох песка. Необыкновенная – прямо-таки космическая! – музыка. Перед нами закруглялась Земля – её округлый контур был явственно виден. Недалеко впереди – на уровне коленки! – крупные звёзды. И выше – по всему куполу небосвода над нами. Но самые потрясающие – те, что у ног! Шаг-другой – дойдёшь до края Земли. И, нагнувшись, как за грибами, коснёшься звёзд. И скатишься с земного шара в бездонный космос… Мы, не сговариваясь, остановились. И так, взявшись за руки, молча стояли не знаю сколько – то ли минут десять, то ли час. Время тоже остановилось. Или текло сквозь нас, как сквозь песок. Мы сами стали частью этой пустыни… чего-то вечного-бесконечного… Только тепло рук друг друга говорило, что мы живые… что это не сон, не фантастика!»

Два человека на краю Земли среди звёзд… будто единственные существа на Земле. Это рождало близость и благодарность друг другу.

А Земля как космический корабль летела сквозь звёзды.

«Лия, такие сильные и многообразные чувства в воображении не переживёшь! Для этого надо приехать вдвоём в Тунис, пересечь дорогу и шагнуть ночью в пустыню… Знаешь, Лия, есть люди, с кем я очень люблю глазеть по сторонам, кушать, нюхать, слушать, в общем – вместе чувствовать, созерцая. Это особенные для меня люди, присутствие которых рядом рождает в душе искру… Нет, не так! Между нами как бы некое поле, которое облегчает восприятие информации друг от друга, извне и изнутри себя самих. Каждый – по отдельности, но вместе с тем мы в унисон… и становишься больше себя. Эти особенные для меня люди – Ося, Манюня, Симочка, ты… Вот и зазываю тебя в путешествие».

Но у Лии никак не складывалось приехать даже в Москву.

Через год Соня поехала с Симочкой в Мацесту. Их наградила поездкой редакция, где они к этому времени стали работать вместе. Они бродили у зловеще таинственной дачи Сталина, сидели на мшистых валунах у сказочной горной реки, над которой клубился пар с запахом сероводорода, разгоняли усилием мысли тучи, нежились в янтарном солнечном потоке на живописных полянах, мечтали у моря, а вечерами разжигали костёр на склоне заросшей деревьями горы, жарили шашлык, и долго ели его, запивая молодым грузинским вином.

И всё время, как Винни-Пух с Пятачком, вели «Очень Умный Разговор»:

– Понимаешь, Пух, что я хочу сказать?

– Я и сам, Пятачок, так думаю.

– Но с другой стороны, Пух, мы не должны забывать.

– Верно, Пятачок! Не понимаю, как я мог упустить это из виду…

Через год Симочка вышла замуж за умного доброго парня – беженца из Тбилиси, который быстро стал в Москве на ноги, сменив профессию электронщика на строительную. Завёл собственную фирму. Скоро они родили сына, оставшись такими же лёгкими, праздничными, открытыми для общения.

В мае у Сони с друзьями начинался шашлычный сезон. У неё была «своя» поляна под шатром из деревьев на берегу реки Уча в двадцати минутах езды на электричке от станции «Лосиноостровская», возле которой жили Ося с Соней и снимала квартиру Симочка с семьёй.

Вода солнечными зайчиками бликует на листьях. Летают синие стрекозы. В реке весело плещутся небо с солнцем, деревья растут вниз головой, птицы качаются, будто рыбы. Водомерки деловито бегают.

Птички разноцветные летают. Соловьи щёлкают. Всякая живность являет себя и вдохновляет жить.

И когда ты с друзьями, никуда не торопясь, оставив заботы и проблемы за кольцевой дорогой, лениво расположишься здесь на долгий день, и запахи шашлыка смешаются с запахами травы, цветов, воды, и обожжёт желудок водка с острым зелёным перцем вприкуску, и тихо подпоёт настроению кто-то с магнитофонной пленки, – остановится мгновенье, ибо оно прекрасно.

А потом, разгорячившись солнцем, беседой, вкусной едой с крепким напитком, залезешь в холодную воду, оторвёшь ноги от дна, – и вода понесёт, понесёт. И паришь в невесомости, растворяясь во всём, будто нет у тебя границ. Ты не человек, а Душа Сущего…

Соня с Осей счастливо старели, не замечая старения, хотя уже и зубы вставные, и суставы побаливают.

 
Грустно смотреть на еду,
Челюсть в кармане нащупав.
Ну ничего! Водку и так я могу! —
храбрится Ося, смеша Соню «хоккуизмом».
 

…И выкатывались солнца из Красного моря, Чёрного моря, Средиземного моря… И скатывались по скалистым склонам Кавказских гор, Атласских гор, по граням египетских пирамид и куполам московских церквей, падая в ковыльные и полынные украинские степи… И вставали луны из высоких трав подмосковных лесов, путаясь в пальмах Туниса и кипарисах Сочи… Над земным шаром плыли облака и птицы…

И домашние гуси волновались, когда над ними пролетал косяк диких собратьев, вытягивали шеи и тоскливо кричали: «Г-га-а! Г-га-а-а-а…»

И вот Соня с Осей на Кипре.

– Ося, наконец, мы добрались до Настоящего-Нашего-Острова! Фантастика!

– А у меня чувство, будто я его давно знаю… будто мы с тобой всегда на нём жили. Взаправду. И никакой фантастики.

– Да? – обрадовалась Соня. – А я иногда думала, что это только мне так кажется. Но всё-таки… смели ли мы мечтать, что когда-нибудь въяве с Нашим-Островом соединимся, сможем увидеть, потрогать, ощутить физически?! Мир без границ! Я всё время этому радуюсь! Уже за одно это надо быть благодарным перестройке…

Боба-Королевич ушёл в отставку. Красиво ушёл, извинившись по телевизору перед народом за несвершённое и совершённое. И представив преемника, который несвершённое свершит, а совершённое исправит. Того и выбрали президентом, из чего следует, что рекомендации Бобы доверились, а значит – всё ещё доверяли Бобе и курс его в целом поддерживали. Хоть и дефолт[136]136
  В августе 1998 г. был объявлен дефолт, приведший к обвальному обесцениванию рубля и, соответственно, накоплений граждан.


[Закрыть], и олигархия с коррупцией, и пенсии копеечные, и война в Чечне, и теракты уже не только на южных окраинах, но и в Москве[137]137
  1997 г. – взрыв в московском троллейбусе. 1998 г. – в метро. 1999 г. – в подземном торговом центре на Манежной пл. в Москве и серия терактов от юга до столицы: самые крупные – взрывы жилых домов в Буйнакске, Волгодонске, Москве.


[Закрыть]. Однако, что было заслугой Бобы, ощущение свободы не проходило. Несмотря на трудности с неправильностями. Это только в тюрьме порядок. А когда в лесу, то волки вокруг и в собственной стае конкуренция – бегать много приходится. Но – воля! И успевшее стать опытом сознание, что весь мир – твой, сочных пастбищ и чистой воды в нём много. Свобода передвижения! Добежишь или нет – зависит от твоих ног и головы. А волка можно публично облаять – свобода слова! О том, что где-то кого-то задрали, сороки со всех деревьев кричат – свобода информации! Это рождало лёгкость дыхания, ясность сознания и веру: раз о недостатках открыто говорят, то они исправимы.

Плохо только больным и старым – социальная политика никакая. Но начали расти цены на нефть, казна наполнялась – появилась надежда, что поделится с бедными. А Соня с Осей в силах обеспечить себя сами. Они, хоть уже немолоды и не слишком здоровы, чувствуют себя в расцвете сил. Они добежали до сочных пастбищ, никого не задрав и не дав задрать себя. Даже до Острова добрались.

Кипр… Кипр… будто пузырьки в бокале с шампанским лопаются.

– Ты красивее всех, – Соня гладит Осю по закрытым глазам, спускается к шее, ведёт пальцем по груди к пупку и ниже.

Развесистая кипрская пальма прячет их от нескромных взглядов.

– У тебя дурной вкус. Я толстый.

– Ты не толстый. Ты большой.

– Я лысый.

– У тебя восхитительный череп!

– Я волосатый.

– Ты мужественный, как первобытный мужчина. Не какая-то безволосая лягушка…

– У меня зубы вставные.

– У меня тоже. Это сближает.

– Мои глаза уже хуже видят.

– Зато не видишь моих морщинок…

– У тебя нет морщинок. Ты у меня молодая! На тебя мужики заглядываются. Это ты красивее всех!

– У тебя дурной вкус. Я толстая.

– Ты аппетитная.

– У меня целлюлит на бёдрах.

– Это соблазнительные ямочки.

– У меня слишком большая грудь.

– Грудь слишком большой не бывает. Бывает грудь и её отсутствие. У тебя грудь.

– Я буйная.

– Ты живая.

– Я ворчу на тебя временами.

– Ничего. Я стал глуховат. Я тебя не слышу.

– Добрый ты.

– Потому что не слышу?

– Потому что говоришь это.

– Я че-е-естный!

– Вот пойдём плавать – утоплю!

– И ты добрая…

Оба смеются. «Так не бывает, – в который раз благодарно удивляется Соня, – чтобы после почти тридцати лет совместной жизни мужчина хотел всё время прикасаться к женщине и говорить нежности»…

– Вообще-то я ещё ничего, – довольно оценивает Соня своё отражение в витрине бара.

– Ты выглядишь на все сто! – подтверждает Ося.

– Лучше б на тридцать… Впрочем, кто мне даст пятьдесят пять?

– Если кто и даст, мы не возьмём! И сами никому не признаемся.

– Ну почему же? – кокетничает Соня. – Мне очень даже приятно, когда я называю свой возраст, а мне не верят, изумляются…

– Тогда давай станем говорить, что тебе восемьдесят. Удивятся ещё больше – и тебе будет ещё приятнее!

– Вредный ты, – деланно сникает Соня.

– Я не вредный. Я полезный! – Ося строит морду верной собаки, сложив у груди руки, как лапы пёс, который «служит».

Оба прыскают смехом. Они не могут долго оставаться серьёзными, когда вдвоём.

Засыпая, они отодвигались друг от друга на широкой кровати – жарко. Но просыпались всегда в обнимку – сонино лицо тонуло в седых зарослях осиной груди или в складках его горячего живота, а длинные «горильи» руки Оси крепко обхватывали её большими ладонями, будто он баюкал, баюкал своё дитя, да так и заснул, придерживая её и ногами, как руками, – чтоб не укатилась. В такой «колыбельке» очень уютно.