Текст книги "Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной"

Постепенно распутывая навороты психики и поведения, они приходили к самым простым – наипростейшим! – вещам, которые и были первозданной Истиной, универсальным алгоритмом всего. Эту простоту некоторые сонины приятели – эстеты и модернисты – презрительно называли банальностью, как и слишком высоколобые критики Игры.

– Мудрость всегда банальна, – парировала Соня, – потому что опробована тысячелетним опытом человечества. Какая уж тут оригинальность?! Но именно поэтому мудрость универсальна, а мудрствованье и в трёх соснах запутает.

На её стороне было то, что они с Осей, их родня и друзья счастливы, живя в ладу с миром, а высоколобые приятели и критики – явно нет.

Лишь в одном они с Осей расходились. Ося – убеждённый атеист, хотя, по мнению Сони, заблуждается:

– Ты тоже верующий, только не отдаёшь себя в этом отчёт! Атеисты – они все материалисты. А для тебя иррациональное важней рационального. Центр твоей системы ценностей – вне тебя. Сколько раз ради них ты жертвовал шкурными интересами! Для тебя ценности, которые нельзя пощупать, важней осязаемых…

Облапив Соню, Ося смеётся:

– Не-е-ет, которые можно пощупать – самые лучшие!

– Не хватай меня, когда я мою посуду! У меня руки жирные!

– А ты худей.

– Ну вот, вечно шутишь, когда я о серьёзном.

Шли годы. По-прежнему пылали войны, но их становилось меньше.

Америка провозгласила новую стратегию: «Выиграть мир, завоёвывая умы и сердца» – и выпустила пособие с таким названием для военных учреждений и армии. Экзамен по этой книге вошёл в число обязательных для контрактников и штатских, направляемых в «горячие точки». В предисловии авторы слегка польстили своей стране: «Американская армия способна выиграть любую войну, но не всегда выигрывает мир». Однако честно проанализировав прошлые неудачи, разъяснили, почему военным нужны коммуникативные навыки, знание местных языков и нравов. Приложением к руководству стали учебники по истории, культуре и верованиям разных стран. Америка училась чужой речи.

Китайцы обживали Африку, спасая своим трудолюбием от голода себя и отсталые страны, привлекая сердца быстрей, чем американцы, потому что были не высокомерны. Простые и нетребовательные, как местные, но более изобретательные в добывании и производстве пищи, китайцы легко приучали к сотрудничеству племена, казалось бы, не расположенные к этому. Тем это нравилось, так как приносило сытость, что делало их независимыми по сути, а не по форме. Симбиоз интересов!

Россия засаживала свои бескрайние просторы рапсом, ставшим новым сырьём для экологически чистого топлива, а оно – новым предметом экспорта наряду с нефтью.

Человечество понемногу объединялось в борьбе с общими бедами – болезнями, катаклизмами, нехваткой энергоресурсов, пресной воды. И хотя то тут, то там случались рецидивы глупости и насилия, но реже.

На деньги от Игры Соня с Осей купили Симочке и её семейству квартиру. Себе – домик у моря на Кипре, где проводили зиму, собирая на рождественские каникулы родных и друзей. Солидную сумму положили в банк – «на старость» и образование Агаты. Ося вышел на пенсию.

С осени до весны вели неспешную буколическую жизнь у моря, путешествовали. С весны до осени жили в Москве, где в мае 2011-го шумно отметили сонин юбилей.

– Шестьдесят пять – баба ягодка опять! – подняли тост за сонину «третью молодость».

Никому, кроме внучки, не пришло бы в голову назвать её бабушкой. «Бабушка» – просто титул. В ней по-прежнему видна порывистая смешливая девочка, с которой хочется играть. Юные движения. И глаз плутовски горит. Только пополнела. Однако бывают же толстые девочки!

– Ну, арбуз тоже ягода, – приняла тост Соня.

Агата готовилась к школе – и Соня напитывала её премудростями, стараясь просто объяснить всякие сложные вещи, находя общее между ними, чтобы внучка видела мир цельным и училась находить общий код к прочтению разных «текстов»:

– Пар – та же вода, только в другом виде…

И долго проводили параллели: кошкин «мяв» оказывался речью, строгость – любовью.

Соня превращала реальность в ненаписанные эпизоды Игры, делая Агату как бы героиней маленьких сценариев, отчего жизнь становилась увлекательней и наполнялась смыслом.

Вечером перед сном спрашивала внучку:

– Что хорошего было сегодня?

Ей хотелось, чтоб Агата акцентировала внимание на позитивном, запоминала именно его и преобразовывала в хорошее даже неприятности, извлекая из них уроки.

Они придумали писать «письма прощения», каясь за что-то и прощая друг друга. И когда Манюня, незаслуженно обидев Агату, тут же получила письмо: «Мама, попроси у меня прощения – и я прощу тебя, потому что уже простила», – Соня поняла, что может быть спокойна за внучку.

– Мы спасены! – говорит, смеясь, Манюня Симочке. – Агата приняла огонь на себя.

Теперь Соня ворчит на внучку, как ворчала на них, когда они не знали, с чего начать какое-то дело, и опускали руки:

– Ты жарь, жарь – рыба будет!

Это из любимого сониного анекдота, про то, как Абрам попросил Сару пожарить рыбу, а та спросила, где ж её взять, на что Абрам ответил фразой, которую Соня сделала программной:

– Ты жарь! Рыба будет.

Метод годился для любых ситуаций.

Соня любила притчи, сказки и анекдоты.

Взбирается на дерево корова.

– Куда ты, корова? – спрашивает ворона.

– Очень уж хочется яблок отведать, – отвечает корова.

– Дура! Это ж берёза!

– Сама дура. У меня яблоки с собой…

У Сони всегда были с собой «яблоки» – свои параллельные миры, которые она носила в кармашке. Надо – достанет яблочко. Покатит – оно развернётся царствами. Когда-то она научила этому Нану, потом Манюню, потом – своих учеников, Симочку, теперь учила Агату.

Анекдоты и сказки помогали учить ненавязчиво. Legato.

– Не напрягайся перед сложным делом, трудным разговором, непредсказуемой встречей, – говорила Соня. – Воспаряй внутри себя – и всё удастся! Легче! Легче! Помни: Ангел Божий дышит легко и играючи… и ждёт того же от детей человеческих.

И добавляла:

– Живи легко, но всерьёз. Всерьёз, но легко. Будто играешь, словно можешь проиграть корову и дом, зная, что на самом деле нет на кону ни коровы, ни дома, но веря, что они есть, – в один и тот же момент ощущая одновременно значимость и малость всего… значимость и малость себя самой. Одно не мешает другому – просто иначе окрашивает… соединение даёт полноту гаммы. Легко и всерьёз, всерьёз и легко… зная, что это всего лишь момент, и через некоторое время он перестанет волновать, – и только тогда покажет свою настоящую цену.

И повторяла:

– Помни: Бог и без человека есть, а Дьявола – нет. Не создавай его!

Но спустя годы, когда ей уже было за семьдесят, вдруг поняла, что сама создала Дьявола.

Однажды на вопрос, как она поступит, двенадцатилетняя внучка сказала, не задумываясь:

– Сейчас залезу в Игру – узнаю.

– Что я наделала?! – ужаснулась Соня. – Это значит, во всём мире люди в поисках оптимальных решений быстренько вводят параметры ситуации, определяют с помощью компьютера психотипы участников – и тот выдаёт готовый ответ?! Я хотела научить человека самостоятельно думать, а сделала его «звукоснимающим устройством»!

Она родила Франкенштейна! Матрицу, которая грозит погубить человечество! Нет больше театра переживаний – только коды, сверяющие Игрока с программой.

Она полагала, что если дать выбор и возможность увидеть последствия своих решений, то человек научится размышлять и оптимально действовать. Она тупо следовала методике Бога – ведь Он предложил человеку выбор! Но Бог предоставил выбор из бесчисленного множества случайных вариантов, а она – из ограниченного числа!

Она подменила Игрою бесконечно многообразную жизнь. Собою – Бога. Самонадеянно посчитала, что предусмотрела все нужные варианты ответов – и сделала Игрока узником в придуманном ею лабиринте. А сама стала Минотавром.

Он чуть не сожрал Агату.

Оказалось, свобода выбора – не главное.

Когда выбираешь из готовых ответов, как в игре «Кто хочет стать миллионером», можно стать миллионером, а человеком – нет!

Даже если ответы многовариантны. Они должны быть бесконечны.

Куда важней поиск, когда ищешь собственный ответ, напрягая мозги и душу!

Хорошо, что ещё не все вероятные ситуации приведены в цифровой вид Игры, и приходится думать самостоятельно.

И всё бы ничего, если б не стала Игра больше, чем просто игра. Если бы сама Соня изначально не отнеслась к её созданию, как к панацее от всех бед! Если б рекламщики не подали Игру как Спасительницу человечества! Если б люди не восприняли её как интернет-Гуру…

Неужели только она поняла, как глубоко зашло заблуждение?!

– Тогда была правее всех и сейчас опять правее всех?! – послышался ехидный голос. – Реши, однако, когда ты была права – тогда или сейчас?

– Сейчас, – ответила Соня.

– Тьфу! – плюнул кто-то за левым плечом.

Враз сбросив многолетнее наваждение, она поняла: её Игра – это искушение царствами!

Ах, забыла, забыла она один из ключевых евангельских эпизодов – об искушениях Христа в пустыне. Забыла, что Христос отказался от заманчивого предложения Сатаны стать во главе всех царств Земли, хотя тогда Он, призванный быть Спасителем, быстренько спас бы всех. Людей – от дальнейших страданий. Себя – от крестных мук.

Ах, знала же… знала, да забыла, что Бог и Сын – вроде Антимонопольного Комитета: не могли допустить, чтобы всё управлялось из одного центра, если даже он заведомо хорош, будь то Единое Мировое Правительство, Единая Религия, голова Создателя Игры или даже… сам Бог. Не должно быть Единой Империи! Как империи, так и единой.

Не случайно Сатана соблазнял империей. Пусть бы даже во главе её стал Христос, это было бы сатанинской победой. Но Христос отказался от управления царствами, как до того Его Отец отказался управлять людьми.

Однако Соня, ослеплённая демиургическим замыслом, решила исправить «ошибку» Бога. И теперь искушала других, провоцируя: чуть что – обращаться к тому, кто всё решит за них.

Как хорошо, что она вовремя остановилась!

И открылось ей ещё одно: в Хаосе нет места человеку, но и в Порядке ему нет места.

Вспомнила любимого древнего китайца – Чжуан-цзы: «Тот, кто хочет иметь правильное без неправильного, Порядок без Хаоса, не понимает принципов неба и земли. Он не знает, как вещи связаны друг с другом».

Грустно и холодно стало от этих мыслей.

Значит, человечество обречено на вечные качели между Порядком и Хаосом, пока верёвка не перетрётся?!

И раз главный Божественный Принцип – не просто свобода выбора, а состязательность того, из чего выбираешь, и тех, кто выбирает, то значит: должны быть драки, войны… злые и добрые, умные и глупые… разные… разное. Вечная борьба, пока сами люди – сами! – не сместят фронт в другие пределы: в науку, в искусство, в производство, в освоение космоса. Но развитие может происходить только в конкурентной среде. Чтобы, как говорил апостол Павел, «разномыслие выявило бы искуснейших».

И выходит: можно помогать, но нельзя вести. Можно подсказывать, но нельзя давать шпаргалки. Можно предлагать решения, но нельзя ограничивать их собственным списком.

Когда она жила в эйфории от Игры и её воздействия на людей, было тепло и радостно. А сейчас – чувство обречённости, что нельзя никого спасти. Что спасение – сугубо личное дело каждого. Это так трудно! Вдруг не все смогут? Заболело сердце.

Опять вспомнила слова писателя Сэлинджера:

– «Если ты ловил кого-то вечером во ржи…» – дети играют вечером во ржи над обрывом. Играют, бегают. А я ловлю их у края, чтоб не сорвались. Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи – это единственное, чего мне хочется по-настоящему…

Ей так хотелось уберечь от пропасти человечество, беспечно играющее во ржи над обрывом! Но получается: надо предоставить его самому себе и не придумывать спасительных рецептов. Они все уже даны до неё.

Игра не должна быть компьютерным Гуру. Не нужны масштабные «духовные проекты». Всё – штучно. Поиски, мучения, находки, победы, ошибки, поражения. Личная ответственность за это. Всё то, что делает человека человеком.

Надо просто штучно любить тех, кто рядом… то, что рядом… детей, родителей, сестёр-братьев, друзей, зверей, цветы, своё дело. И не замахиваться на построение всеобщего рая, рискуя вместо рая создать ад.

И поняла Соня, что опять оказалась права не она, пытаясь осчастливить человечество, а Симочка, рождая и растя «жизников»…

Душа снова стала наполняться теплом и надеждой.

Назавтра Соня объявила в интернете о прекращении выдачи лицензий пользователям Игры – и когда истёк срок прежних, доступ к Игре автоматически прекратился. Лишь отдельные блоки Игры оставила в свободном доступе – просто как увлекательные сценарии, которые чему-то учат, вроде хорошей книжки. Чему-то, но не всему.

…И будто снова стоит она у Океана. На Берегу своего Острова.

Только Остров за спиной – уже не только Ося, и даже не все её родные и близкие – Манюня, Агата, Симочка, Нана, сестра Ира, Лия, Мехти, Гоша, Женщина-Суббота Гала, американский бакинец Лёвик, Лариса из Даугавпилса, минская Лёля… и мама с папой, удобрившие землю этого Острова собою.

Вся прожитая жизнь показалась Островом – местом инициации, где герой должен что-то понять.

Она кое-что поняла – и очутилась на солнечном Берегу Старости. Он широко простёрся между зелёным Островом её жизни и вечным Океаном – родиной, где жизнь родилась когда-то, покинула её и куда, страшась неизвестности, снова стремится, манясь бесконечными далями и дарами, которые можно получить только ценой риска гибели.

Но она не будет спешить туда…

Соня стояла на Берегу, вглядываясь в дали. Ветер странствий трепал её седые волосы.

Ночью случилась авария на подстанции. Во всём районе выключили свет. Ночь была ясной. В оконной раме засветились звёзды.

Соня вспомнила, как в детстве – в Тасееве – увидела на окне у ссыльной монашки Микробы оклад без иконы, а в нём – звёздное небо.

– Тётя Микроба! Я вижу Бога! – воскликнула Соня.

Сейчас Соня почувствовала то же.

В бархатном небе пенился, клубился белым паром Млечный Путь, образуя среди звёзд дорогу. Дорога шла по бориславскому лугу с лютиками. По дороге двигалась девочка. Раньше в таких видениях девочка всегда удалялась от Сони, а теперь приближалась к ней.

Кто это? Маленькая Сонечка? Или Агата? Не разглядеть. Девочка дружелюбно помахала рукой и заторопилась навстречу.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ

…Ах, отчего так щемит сердце?! Скоро – её день рождения. Восемьдесят семь. Симочка и Манюня таинственно шепчутся – наверняка о подарке… Отчего же грусть, если славно прожита жизнь и всё, что хотелось, сделано?! Почувствовано, увидено, съедено, выпито, услышано, произнесено… Будто поезд отрывается от перрона, набирает ход – и вдруг понимаешь: всё, всё! Уже без твоей воли поезд влечёт от тех, кто бежит вслед по платформе, машет рукой. И хочется рвануть стоп-кран, выскочить к ним, потому что именно в этот миг вдруг пронзает, что не хватило дней слиянности: не сказаны какие-то слова, не сделано ещё одно – самое крепкое! – объятье, не задержалась ещё рука в руке так надолго, как хотелось… Но поздно, поздно! Ещё бы день – тогда уж точно наговорились бы, наобнимались, нагляделись в глаза! Ещё бы день… Нет, час… пять минут… минуту… Шевелится, растёт внутри предательская готовность забыть, потому что новые картины мелькают за окном вагона. И новое, неизвестное ждёт впереди.

Как там было в её стихах тех весёлых времён, когда она ездила в командировки?

 
Привычный круг привычно разомкнуть:
купить билет на право отступленья,
прощания, прощенья и забвенья…
На право пасть, вернувшись, на колени
и, вновь смыкая дней тугие звенья,
в твои ладони голову уткнуть…
 

Оси уже нет. Нет тех единственных, самых родных ладоней, в которые всегда хотелось утыкаться, винясь за пережитое в одиночку и за то, что грусть от разлуки казалась сладкой, питала. Как сейчас понимает Соня, это Ося даже на расстоянии питал её.

«Они жили долго и умерли в один день»… Соня умерла вместе с ним. От неё осталась половина, но пол-организма не живёт полноценно. Тоскует по былой полноте, быстро теряя силы и удовольствие жить.

Связь с Манюней, Симочкой, внучкой утратила какие-то волшебные вибрации, будто стала от возраста менее упругой, как старческая кожа – уже не взрывается мимикой, не вспыхивает горячим румянцем.

Агата переехала к мужу, вот-вот родит. Они ждут девочку. Соне любопытно, какой та будет, но это интерес не участника – зрителя. Зрителем долго быть скучно. Хотя Манюня, Симочка и Агата, как всегда, любимы и радуют.

Соня живёт у Манюни, и Симочка здесь частая гостья. Они по-прежнему со вкусом трапезничают под беседы и музыку, перебрасываясь едкими шуточками, временами зовут гостей. Но события всё меньше занимают Соню, её собственная жизнь ушла вовнутрь – многое оттуда близким уже не достать, да и надо ли. Соня пережила всё, что переживают её девочки – ах, уже зрелые тётеньки! Она может их понять, они её – не всегда: разница в годах преодолима лишь в одну сторону – назад. Это нормально. Но рождает в стариках чувство сиротства. Ведь сиротство – это не отсутствие близких. Это отсутствие более старших. В каждом, пока он жив, прячется ребёнок, который нуждается в маме-папе. Таким Соня воспринимала Осю, хоть он был моложе неё. Большой, тёплый, сильный. Стоило прикоснуться к нему, как Соня успокаивалась: «я дома!». То, что теперь, – не дом. Место пребывания. Разве скажешь об этом Манюне?

Она так старается! Да ведь дело не в ней, а в Соне!

И мыслям, что пора «разомкнуть привычный круг», сопутствует мысль, что на этот раз билет надо покупать лишь в один конец – только «на право отступленья, прощания, прощенья и забвенья». Ибо некуда возвращаться, «вновь смыкая дней тугие звенья», – их не сомкнуть в прежнем порядке.

Однако от того, что она уже ни к чему и ни к кому не привязана накрепко, – ощущение лёгкости и свободы.

Чем больше свободы, тем больше одиночества? И наоборот?

Соня опять сочувственно подумала об одинокой свободе Бога, как в шестнадцатилетней юности, когда жалела Его «по аналогии»: печалясь по поводу собственной силы и внутреннего объёма – большего, чем у всех её сверстников, кроме Лии, отчего всё время «урезала» себя, подстраивая под других, чтобы быть хотя бы отчасти понятой, но хотелось целиком. Так и Он: всех понимает, а Его?! Тогда она написала:

 
Богу грустно и одиноко.
Богу тоже хочется Бога.
Чтоб прижаться к тёплому боку
и поплакать в тот бок немного…
 

И сейчас – снова «по аналогии» – она, как ей показалось, ещё немного приблизилась к пониманию Бога, по образу и подобию которого сотворена: в Нём нуждаются многие, но Он – ни в ком, Он любит сам, но Ему людская любовь не может ничего прибавить. Он самодостаточен. Абсолютно свободен.

Сонино сердце тоже полно любви, в ней нуждаются близкие, но её сердцу уже никто не в силах дать ничего сверх того, что оно имеет.

Строительство её души закончилось? Она достигла своего потолка и рвётся за его пределы в Небо?

…как воздушный шарик, который вырывается из детской руки и взлетает ввысь к солнцу от пёстрых домиков, лужайки с лютиками…

Какой сегодня странный день! Особенный. С утра играли внутри скрипочки и где-то рядом звенели колокольчики. И эти видения… будто она рождалась, потом – будто только зарождалась, а потом – то, что было до этого и вообще до начала Времён. Потом она будто снова прожила жизнь – и всё опять случалось «как в первый раз»… Или это произошло после появления днём Ангела Мани?

Он не изменился за восемьдесят с лишним лет: огромные смешные ботинки, холщовые брюки на длинных худых ногах, белая рубаха навыпуск… долговязый нескладный взрослый мальчик с весёлым лицом. И он сказал:

– всё правда… всё так… так, как тебе казалось. Ты ведь всегда хотела это знать… знать наверняка…

И ещё сказал:

– Ничто никогда не кончается. Ты ведь сама писала: «Точка – только знак начала» и «вслед за ДО идёт ПОТОМ»… Любой эпилог разворачивается новым прологом…

Значит…

Вперёд, вперёд! Туда, откуда никто не возвращался, но где, возможно, ждут иные лучшие времена, а потому надо отринуть суету, потерявшую былой смысл, и бесстрашно ступить на путь, ведущий в новую жизнь. Или в никуда?

Но пора, пора!

– Бабушка, схватки начались! Едем в роддом, – позвонила Агата.

– Манюня! – закричала Соня, вернувшись из своих видений. – Ты сейчас станешь настоящей бабкой, старая галоша! Собирайся к дочери…

Манюня засуетилась, как вдруг Соня захрипела и сползла с кресла, с усилием прошептав, будто стараясь сообщить Манюне что-то важное: «Всё так! Всё так…»

– Мама, мамочка, не умирай! Некогда! Ой, какие глупости я говорю! – Манюня схватила Соню за руку, пытаясь удержать. И почувствовала, как мама ободряюще сжала в ответ её пальцы, потом разжала кисть и слабо помахала рукой, будто прощалась.

…А перед Соней искрилось море, шумел прибой, и в солнечном луче качался большой корабль. Соня делает первые шаги по трапу, и пока поднимается, становится моложе, моложе – и на палубу вступает уже семнадцатилетней девочкой. Она оборачивается, машет рукой оставшейся на берегу Манюне. Дочка почему-то плачет, а Соне весело. И немного стыдно, что опять бросила дочку. Но нетерпение нового путешествия нарастает.

На палубе накрыт белой скатертью с розочками старинный круглый дубовый стол её детства. Вот и знакомая трещинка на тёмной толстой резной ножке! В хрустальной вазе по кругу – пирожные «пти-шу» с заварным кремом, золотится ореховый рулет. Запах ванили и кардамона плывёт по кораблю. Из радиоприёмника на мачте – вальс Штрауса «Жизнь артиста». На палубе танцуют вальс сонины мама и папа, Ирочка с мужем. Какие молодые, красивые! Они увидели Соню, радостно подбежали к ней, подхватили и, передавая друг другу, закружили в вальсе.

У кормы, улыбаясь, стоял Ося.

Соня не заметила, как корабль убрал трап и, подняв паруса, стал медленно уходить в открытое море.

Соня обернулась к уходящему берегу, когда корабль был уже далеко, и одинокая фигурка Манюни у кромки воды стала маленькой и плохо различимой. А вальс всё кружил, у всех были смеющиеся счастливые лица, и свежий морской ветер, казалось, кружился вместе с ними.

– Пойдем! – подошёл Ося.

И они, обнявшись, пошли на нос корабля.

Море искрилось всё сильнее, так что слепило глаза. Корабль поднялся над волнами и поплыл под вальс Штрауса в солнечном луче прямо к солнцу. И свет принял их…

– Мама, я уже родила! Так что не торопись. Всё в порядке. Девочка наша с волосиками и улыбается. Похожа на свою прабабку. Как там она?

– Тоже улыбается, – сказала Манюня и заплакала. – Давай назовём девочку Соней… раз похожа…