Текст книги "Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной"

А «из Ливерпульской гавани всегда по четвергам суда уходят в плаванье к далёким берегам…» – и плывут в мерцающих бокалах по волнам янтарного вина, будто в закатном солнце, под сизыми облаками сигаретного дыма… «в далёкую Бразилию, Бразилию, Бразилию»[87]87
  Песня В. Берковского (слова Киплинга) «На далёкой Амазонке».


[Закрыть].

Соня рвёт струны и весело тоскует с друзьями: «Там, в солнечной Бразилии, Бразилии моей, – такое изобилие невиданных зверей! Увижу ли Бразилию, Бразилию, Бразилию? Увижу ли Бразилию до старости моей?!»

«Не надо про Париж! – урезонивает с пластинки Кукин. – Ты посмотри – вокруг тебя тайга». Ему подпевают, констатируя: «Сегодня как вчера… Отсюда никуда не улетишь…»

И говорят о политике, работе, нелепостях, невозможностях, расказывают злые анекдоты. И призывают печалиться «под музыку Вивальди… об этом и о том». И печалятся, печалятся сладко, услышав вдруг, «как жалко и безнадёжно как заплакали сеньоры, их жёны и служанки, собаки на лежанках и дети на руках» – все… потому что «на дворе ненастно, как на сердце у нас»…[88]88
  Под музыку Вивальди», стихи А. Величанского, музыка В. Берковского и С. Никитина.


[Закрыть]

И рвутся сердца из ненастья, и рвутся снова струны: «Только я убегу, больше я не могу! Дайте мне подышать синевой»…[89]89
  Песня Ю. Кукина.


[Закрыть]

И из тёплого уютного застолья, осмелев среди дружеских плеч, кто-то грозит кому-то нехорошему за окнами: «На шумный праздник пушек и клинка мы явимся незваными гостями. И никогда мы не умрём, пока качаются светила над снастями!»[90]90
  Стихи А. Городницкого


[Закрыть]

И даже тихий Гоша, вдохновлённый обильной выпивкой и витающим над столом патетическо-поэтическим духом, героически восклицает под гитарный перебор: «Море ждёт, а мы совсем не там. Такую жизнь пошлём мы к лешему. Боцман? Я! Ты будешь капитан. Нацепим шпаги потускневшие!»[91]91
  Песня Ю. Аделунга.


[Закрыть]

И приплывают – не в Бразилию, но в такую же невероятную страну, где не Поле Дураков, а другое Поле, где не монетки зарывают, не о денежном дереве мечтают: «Виноградную косточку в тёплую землю зарою, и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву. И друзей созову, на любовь своё сердце настрою. А иначе зачем на земле этой вечной живу?»[92]92
  Песня Б. Окуджавы.


[Закрыть]

И, осиянная, в ванильном облаке, появляется в дверном проёме Мадонна-с-тортом – Большая Женщина Гала. Томные библейские глаза с поволокой струят свет. Струящиеся одежды – много-много ткани! – не скрывают пышных форм, но подчёркивают архаичную пластичность. Не толстая, нет! С формами, но не толстая. Даже какая-то лёгкая, летящая. Мягкие плечи стекают полными руками, текут к пальцам. Те, как на старинных картинах: длинные, плавно сужаются, переходя в капли продолговатых ногтей. В умопомрачительных руках – умопомрачительный торт. Она несёт его людям. Знает: съедят, ни крошки не оставят. Потому идёт медленно. Чтобы полюбовались, подумали о вечном – красоте, мире, покое. О простых вещах, объединяющих всех. О душе, которая проявляется через простое, освящая будничность. Гала – не просто спец по тортам и вообще насчёт «приготовить эдакое». Гала – Женщина-из-еврейской-Субботы. Гала – Женщина-Жизнь.

Она не знает этого про себя. Думает, что рядом с другими – ничто: все такие яркие, одарённые! Журналисты-филологи, драматурги-режиссёры, физики-математики, саксофонисты-гитаристы, актёры, психологи, историки. «Шрамами покрыты, славою увиты… Все они красавцы, все они таланты, все они поэты…»[93]93
  Песня Б. Окуджавы.


[Закрыть]

Но во всех – много или хотя бы немного лишнего: чуть больше, чем следовало бы, слов, движений, внутренней суеты. В Гале лишнего нет. Восточная лень уравновешивает восточную же энергию. Восточная мудрость – восточную же прагматичность, превращая ту в конструктивное начало, не давая опускаться до мелочной приземлённости. Восточное жизнелюбие отыскивает позитив во всём, восточная страстность делает живой, горячей, участливой. И снова та же здоровая лень спасает от чрезмерности, не даёт сделаться навязчивой, агрессивной. Гала совершенна. Но недоверчиво смеётся, когда Соня говорит об этом. Соня искренне восхищается ею: все «в духовном поиске» – ищут гармонии, а Гале и искать не надо. Она сама – воплощённая гармония: настолько органично вписана в Сущее, что может не думать об этом.

Друзья – это сонина семья, почти такая же, как Манюня, Ося, мама, Ирочка, Нана. Каждый вышел из своих дверей – и встретились здесь, за столом. Стол – понятие сакральное: не еда, а трапеза… не разговор, а беседа… не сидение на месте, а путешествие по пространствам и временам – другим, не тем, которые за окном.

Каждое застолье – то ли кусочек вечности, то ли само так значимо, что впечатывается в вечность, дополняя её, становясь её частью, оставляя в преходящей памяти вкус непреходящей бессмертной жизни.

 
«Под музыку Вивальди,
Вивальди, Вивальди…
Под музыку Вивальди,
под старый клавесин,
под скрипок переливы,
под завыванье вьюги
условимся друг друга
любить, что было сил…»
 

И ах, Боже мой, любили, любили! Изо всех сил. «Мы плюём на себя ради друзей. Те плюют на себя ради нас. И все ходят оплёванные».

Ехидничали, подтрунивали, разыгрывали. Театральность, карнавал, маскарад. «Маска, я тебя знаю!» – это особенно весело, когда знаешь. Маска не для сокрытия чего-то, она для игры – из любви к искусству.

Эллинский лёгкий мир.

Очки, бинокль, телескоп – чтобы рассматривать далёкое, другое.

Зеркала – чтобы видеть себя, при этом понимая: отражение искажено.

Любовь, витающая за дружеским столом, была инструментом, который помогал, глядя внутрь другого, видеть далёкое-другое в себе – и в этом далёком-другом обнаруживать себя неискажённого.

«Из них ослабнет кто-то – и небо упадёт»[94]94
  Из песни А. Городницкого «Атланты».


[Закрыть].

Свинопас Эвмей, пастух Филотий и остальные спутники Одиссея – тоже Герои. Без них Одиссей не был бы Одиссеем.

У Лии в Баку подрастает чудная дочка. Упрямая, своевольная – в маму, открытая и улыбчивая – в папу. Лия вышла замуж за коллегу, математика, весёлого фантазийного человека. Наверное, Лия привлекла его своими высотами-глубинами, где ему свободно, хотя не всегда уютно. Лия тщетно воюет с бытом. Дома – кавардак. Муж ворчит. Лия трогательно теряется от справедливости упрёков. Но в их беспорядке – просторно: там витают идеи, живёт музыка. Когда Соня прилетает в Баку, ей у Лии хорошо.

Растёт дочка и у Мехти.

Недалеко от Азербайджана – чёрт знает что! Иракцы вторглись в Иран. Тот в ответ бомбит Багдад, нефтехранилища. Персам помогают иракские курды и… Израиль. Построенный французами иракский ядерный реактор разрушен израильской авиацией. Радикал-исламист иранский лидер Хомейни радостно принимает помощь евреев, чьё государство считает должным уничтожить! Шутка истории? Правда, первый изданный им указ после прихода к власти был о защите иудейской (около 30000 евреев) и христианской общин Ирана.

Война затягивается. США через латиноамериканских, европейских и… израильских торговцев оружием в обход эмбарго поставляют военную технику Хомейни (кончится скандалом – «ирангейт»). Хомейни шлёт на минные поля подростков-смертников прокладывать телами путь армии. Мир впервые слышит о шахидах.

СССР снабжает оружием Сирию и Организацию Освобождения Палестины, поддерживая этим теракты против Израиля.

У всех вместо принципов – сиюминутные интересы. Двойная бухгалтерия.

Какой страшный узор выткут сегодняшние ткачи на огромном ковре под названием «земной шар»?

Палестинцы, забыв, что когда-то за большие деньги активно продавали земли первым еврейским поселенцам, слепившим государство из законно купленных клочков, хотят вытеснить с них евреев террором.

Но и евреи забыли о своих бандитах-националистах, одна из организаций которых так и называлась – «Банда Звезды», вырезавших в 1948-м арабскую деревню Дейр-Ясин, а затем – около четырёхсот деревень, ещё до признания де-юре своего нового государства избавляясь дефакто от национальной лоскутности. Теракты. Ответы. Палестинские бойцы проникают в Ливан (СССР называет их «партизаны»), вербуют сторонников, создают базы. К ним присоединяются палестинские боевики, изгнанные из Иордании, власти которой не купились на арабскую солидарность и жалость к «беженцам». Боевики стреляют по Израилю из Ливана советскими «катюшами». Ливанское правительство боится противостоять бандитам, что провоцирует налёты израильской авиации. «Партизаны» терроризируют и местных арабов, особенно христиан. Христиане, не видя защиты у властей, создают альтернативные отряды – «фаланги». Они на стороне Израиля, видя в нём спасение от радикалов-исламистов. В Ливане гражданская война.

Предчувствие: ближневосточная бомба замедленного действия ещё так шарахнет, что всем мало не покажется!

Европа говорит о СПИДе. В Польше политические забастовки. В декабре 1981-го президент Ярузельский вводит военное положение. Вызывает протест, но спасает от советских танков – от вмешательства по чешскому образцу. Как всё спутано! Соня думает о том, что «плохо» обращается в «хорошо»: меньшее зло сберегает от большего.

Европейский суд запрещает битьё детей плетьми в британских школах. Эти уже борются со злом меньшим.

Умирает Брежнев. Генсеком становится гэбист Андропов, «сильная рука». От неё стонут те, кто мечтал: «Сталина бы!» – строгости с трудовой дисциплиной их не устраивают. Да и товаров не прибавляет.

Театр на Таганке ставит «Бориса Годунова». Самозванец – в тельняшке. «Намёк на Андропова?» – «С чего вы взяли?». – «Да ведь Андропов служил когда-то в Речфлоте!»

Полтора года крутого завинчивания гаек. Арест друга сониных друзей – математика Юры Шихановича, организатора последних выпусков подпольной «Хроники текущих событий». Окончательный разгром гэбистами Фонда помощи политзэкам.

СССР продолжает войну в Афганистане. Америка в пику пестует талибов. На кого потом те направят исламский гнев? Все бросают поленья в огонь под ближневосточным котлом.

Израиль, спасаясь от обстрелов, создаёт буферную зону на юге Ливана, раз местные власти не могут или не хотят приструнить боевиков, а ООН волнуют формальности – соблюдение международных норм о незыблемости границ. ООН требует вывода войск. Те не уходят, закрепились в буферной зоне – и в самом деле воцаряется шаткий мир. Но действия израильтян активизируют противодействие. В Ливане из разрозненных слабых радикально-исламистских групп рождается новая сила – «Хезболла». Котёл продолжает разогреваться.

1-го сентября 1983-го «голоса» сообщили: советской ракетой уничтожен нарушитель границы – пассажирский южнокорейский «Боинг». Погибло 269 человек. СССР, как всегда, отмалчивается. Потом отгавкивается: «Инсинуации!» Потом противоречиво оправдывается.

По «голосам» же Соня узнаёт об использовании запрещённого химического оружия советскими военными в странах Юго-Восточной Азии. Она и не слышала об их присутствии там! Советским людям это становится известно лишь из краткой ноты протеста со словом «клевета», из чего знакомые с терминологией своих лидеров понимают: это правда.

У всех – принцип: «сила есть – ума не надо». Сила на силу – паритет.

Применяет химическое оружие и друг СССР Саддам Хусейн. Против своих же граждан – непокорных курдов.

Смерть Андропова. Чехарда генсеков.

Второй год падают цены на нефть, экспорт которой поддерживал экономику. Их сбила затянувшаяся советско-афганская война. Она так напугала арабские страны, что те пригласили американцев увеличивать добычу нефти, снижая цены при повышении объёма поставок с выгодой для себя и арабов, ослабляя общего врага – СССР.

Соня опять размышляет о том, что каждый поступок – как брошенный в море камешек: рождает круги на воде, которые в ряде случаев не затухают… усиливаются… доходят до дальнего берега тайфунами и цунами.

Все события – как махры с обратной стороны ковра: кажутся махрами с изнанки, глядя на которую и ткут ковёр, но на лицевой стороне складывается узор.

Почему, когда ткут ковёр – думают о будущем узоре, а когда живут – не думают?

В серии «Мастера современной прозы» издан сборник Борхеса со знаковыми словами: «Мы разбираем что-то на составные части не чтоб расшвырять, а чтобы снова собрать более компактно и разумно». Впечатление: новый генсек Горбачёв руководствуется этим.

В живых словах не по бумажке – обещание перемен. В глазах – оптимизм. Он соберёт распадающуюся страну, где уже всё – вразнос!

Нефтедоллар, сбитый советско-афганской войной, катастрофически летит вниз. Производительность труда – никакая. Повальное пьянство на рабочих местах. Циничная поговорка: «Начальство делает вид, что платит, – мы делаем вид, что работаем». «Наработанное» – на прилавках: дрянь или ничего. Этим возмущаются. И с ещё бОльшим рвением не работают.

Экономики как таковой нет. Руины.

На руинах всегда много мародёров. Когда мародёры во власти, в их силах саботировать перемены. Реставрация руин их не устраивает.

И вот первый повод настроить народ против. Указ о борьбе с пьянством реализуют по-идиотски: вырубают виноградники, закрывают винные магазины. Купить спиртное – проблема. Драки в очередях.

Пытаясь задобрить «соратников» и при этом «дать импульс» экономике, генсек рождает «тянитолкая» – нежизнеспособную конструкцию: «Повысить действенность центрального руководства и решительно раздвинуть границы самостоятельности предприятий».

У него всё так – шаг влево, шаг вправо. Бег на месте. Сам номенклатурщик, Горбачёв – заложник партийной номенклатуры… клана, в чьих руках командные посты, в том числе – в армии и КГБ. Спрут! Новый «крёстный» понимает: скоро в щупальцах спрута будет пустота – экономику заклинаниями не оживить. Её законы – экономические. Не социалистические или капиталистические. Ею движет не идеология, не сильная рука, а конкуренция и личная выгода. Но лишь через год он заговорил о необходимости частников.

Стилистика и даже мышление – новые, поступки – прежние.

Чернобыль. Первый сигнал тревоги – по западным радиостанциям: «Суббота, 26-е апреля, 1986-й год. В Швеции выпал радиоактивный дождь. Смертносные тучи прошли над Европой». По метеоданным вычислили место аварии. Спутники подтвердили пожар реактора. Четыре дня сыпятся запросы от глав государств, волнуются западные радиостанции. СССР глушит «клеветников» – и хранит гробовое молчание.

Показательные спортпробеги по заражённым улицам соседних городов: «у нас всё в порядке». Людоедская власть!

На пятый день в газетах краткое: «…некоторая утечка радиоактивных веществ, радиационная обстановка на АЭС и прилегающей местности нормальная». Лишь в середине мая Горбачёв появился на телеэкране: «Как только поступила надёжная информация, она стала достоянием советских людей». Чудовищно!

Ах, как хочется хорошего чуда! Соня созывает друзей со всех концов страны на своё сорокалетие, находит фокусника на пенсии, покупает его реквизит, берёт уроки чародейства. Каждый гость получит то, о чём мечтал, хотя обычно к рождению подарки дарят, а не ждут их. Это будет не отдаривание, даже не фокусы – волшебство! Тратит безумные деньги. Проявляет чудеса изобретательности, организуя «чудеса».

Cами собой вспыхивают свечи, мановением руки движется стрелка магических часов, взлетают и опускаются перед гостями призрачно-прозрачные шарфы, обнаруживая под лёгкой тканью редкую книгу, антикварную рукопись, какие-то дефицитные вещицы, пластинки из тех, что не достать…

Случилось чудо и у Сони. Увидела, как хамка-бухгалтерша их ЖСК, матерясь, отфутболивает пожилых жильцов. Урезонивание не помогло. Соня написала кляузу «в инстанции», обошла обиженных, собрала подписи. Через месяц – звонок. В дверях – человек с кипой листков:

– Ваших стариков устроят именные извинения? Бухгалтерше пригрозили увольнением со «строгачом», если ещё хоть раз…

И вдруг:

– Не хотите ли вместо двухкомнатной четырёхкомнатную? Дешёвую! Тоже кооперативную. Выплаченные за эту квартиру деньги вам вернут – хватит на ту. Я председатель того ЖСК. Устрою!

Выяснилось: он муж-подкаблучник хамки-бухгалтерши, которая после «урока» стала ласковей и с ним, за что он благодарен Соне и хочет на всякий случай иметь её под боком.

С «боком» ему не повезло. Зато повезло Соне: новую четырёхкомнатную разменяла на однокомнатную для выскочившей замуж Манюни и двухкомнатную для себя с мамой.

По стечению обстоятельств двушка оказалась точно такой, как была, – в том же доме, где они раньше жили. Так не потратив ни рубля лишнего оказалась Соня при своих с бонусом в виде дополнительной квартиры для выросшей дочки.

И опять думала о том, как вчерашние поступки аукаются в завтрашнем дне: не защити она тогда стариков от бухгалтерши…

Ося увлёкся медициной, не бросив и трудов по предотвращению взрывов в шахтах. Сидит вечерами с приятелем-педиатром, сочиняет программы по компьютерной диагностике. Приятель опробует их в своей клинике. Первые успехи. Первые публикации. Ося радуется:

– У меня уже 150 детей!

Это те, кого он спас.

– В индоевропейских языках есть корень magh – «высокий, сильный, большой». Отсюда русское «могущество, мощь, помощь, могу», – рассказывает Соня на уроке. – В английском – might. В немецком – Macht, mogen. Древнеиранское mogu – «жрец». Маг – человек, имеющий силу для действия. Не любого, а такого, какое пересотворяет среду, – и она тоже становится магической, начинает помогать, складывая всё, как надо магу. Это сверхзадача – не сам по себе поступок, а создание с его помощью магической среды. Надо лишь думать о ней, а не о себе в ней. Она отвечает намерениям и умениям. Но обычно люди заняты собой и своими ответами среде. Однако каждый может стать магом. Лучше – добрым…

Вокруг всё заволновалось, задвигалось. Будто злые и добрые маги экспериментировали со средой – и та никак не могла взять в толк, какой ей быть.

На Архипелаге жило много лотофагов – они питались сладкими цветами волшебного лотоса, который здесь разводили. Отведав их, человек терял память, избавлялся от терзаний вины, стыда и хотел навек сохранить незыблемым это «счастье». Одиссей предостерегал спутников: нет страшней проклятия, чем забвение прошлого! Их корабль летит вперёд, но они не должны забыть о родной Итаке. Утрата памяти – утрата себя.

Лотофаги не имели истории, без конца начинали всё сначала. Когда их пытались спасти, увезти, – упирались. Одни плакали, другие яростно сопротивлялись. Приходилось привязывать их к мачтам.

Фильм «Покаяние». Отзыв из ссылки академика Сахарова, извинения. Новогодний подарок: указ об освобождении политзэков.

В Алма-Ате – демонстрации против русификации. Введены войска. Сотни раненых, двое убитых. Новые политзэки.

Из Армении и Карабаха – письма в Москву с просьбой вывести Карабах из-под юрисдикции Азербайджана. Камешек брошен – побежали круги по воде. Каким тайфуном обернутся?

Морозный январь 1987-го. Борьба в верхах. Отголоски – в глубинке, в прессе, на телеэкранах. Первая конфронтация: за статью в органе ЦК КПСС «Правде», где ни строчки без одобрения свыше, арестовывают автора – он критиковал местный обком партии и произвол КГБ.

Правая рука воюет с левой.

Пленум ЦК обсуждает кадровую политику – партия хочет сама разбираться с собой. Без посторонних. Посторонний – народ.

В «Неве» – роман Дудинцева «Белые одежды», в «Новом мире» – «Зубp» Гранина.

Контратака номенклатуры: антисемитскую – антиперестроечную по сути – компанию ведут под флагом возрождения России полулегальные «Память» и «Отчизна». Черносотенные речи, погромные листки поддерживает большая часть расколовшихся властных структур – ЦК КПСС, КГБ, МВД, армии, местных партийных царьков.

Запугивают народ, чтоб запросил твёрдой руки.

Предвидя, что могут не победить политически, создают финансовые бастионы, чтобы безбедно «перезимовать». Разрешены СП – совместные частные предприятия с участием фирм капстран – и при обкомах, госаппаратах образуются СП, куда закачиваются деньги казны, «золото партии», перетекая за рубеж на личные счета.

Простые люди ринулись в кооперативы. Партчиновники, не ожидавшие такой массовой прыти, настраивают против новых «кулаков» с телеэкранов и газетных страниц. Верхам невыгодна экономическая самостоятельность низов – такими трудно управлять. Низы помнят: НЭП[95]95
  НЭП – Новая Экономическая Политика: инициативой «частников» пытались c 1922 г. оживить погибающую экономику послереволюционной советской России (в 1927 г. НЭП свёрнут Сталиным; начались репрессии, пик которых пришёлся на 1937 г.).


[Закрыть] кончился репрессиями. Но охота пуще неволи.

Соня время от времени прерывает работу в школе командировками – ездит защищать кооператоров. Видит: те быстро делают убыточные производства прибыльными с пользой для себя и людей, от чьего спроса зависят. Зависеть от рынка, а не от власти, – это свобода.

Как бы ни был нерешителен Горбачёв, его нововведения по душе Соне. Она будет ещё одним человеком, кто их поддерживает.

В «Московских новостях» – перепечатка из «Фигаро» письма известных эмигрантов «Пусть Горбачёв представит доказательства».

Страховка от нападок – комментарий редакции: «Письмо – свидетельство нравственного падения авторов». Падшие пишут: вместо реформ – обещания, война с народом продолжается, нужен процесс типа Нюрнбергского – не чтобы кого-то наказать, а осудить Систему, открыть архивы, убрать от власти номенклатуру. Письмо фотографируют у газетных стендов, пускают по рукам.

Самый читающий народ в мире никогда столько не читал! В «Знамени» – «Собачье сеpдце» Булгакова, в «Новом миpе» – «Котлован» Платонова, серия статей экономиста Шмелёва «Авансы и долги», в «Неве» – поэма Ахматовой «Реквием». Перестают глушить западные радиостанции. Но сажают за просмотр видеофильмов, а то – разгул бесконтрольности! Их провозят из-за рубежа, продают из-под полы. Они ходят по рукам. Видеомагнитофоны – у немногих. Тайные коллективные домашние просмотры. Соня с Осей в восторге от фильмов «Кабарэ», «Полёт над гнездом кукушки», увиденных у друзей. Но восторгами делиться нельзя – загремишь по уголовной статье: за поддержку «спекулянтов». Обязанность гражданина – сообщать о таких фактах. Очень срокоёмок фильм «Эммануэль»: считается порнухой. Неосторожно проболтаешься о предстоящем просмотре – жди визита КГБ. Вырубают свет в подъезде, чтоб не успели вытащить кассету, – и взламывают дверь, заставая на месте «преступления».

«А в деревне Гадюкино опять дожди» – крылатое выражение.

Вокруг – гофмановские фантасмагории: Цахесы, Повелители блох, Песочные Люди, Крысиные Короли с осевшими в закромах полчищами, и Щелкунчик, который их опасается, хоть в силах разгрызть твёрдый волшебный орех Кракатук, но не герой без девочки Мари.

В Москве исчезают сахар, мука, хлеб – что не сгрызли, то припрятали Крысиные Короли. Горбачёвские люди срочно дают льготы кооперативным минипекарням. Те нашли муку и сахар в обход Крысиных Королей, выручили.

Клуб Социальных Инициатив – первый Гайд-парк для страны – издаёт бюллетень «Открытая зона». В названии – намёк на выход из ГУЛАГа и эхо знаменитого горбачёвского «Нет зон, закрытых для критики». Создают клуб «Перестройка» учёные. Бурные заседания с участием неформалов – в Центральном экономико-математическом институте Академии наук. Споры «за восстановление исторической справедливости» выплёскиваются на улицы.

«Лотофаги» расколдовывались. Рожи расколдованных подчас хуже, чем были у заколдованных.

Началось крушение большой семидесятилетней авантюры и рождение новых крошечных авантюр, каждая из которых пыжилась вырасти, стать такой же основополагающей. А основы-то положены давным-давно, донельзя простые – живи и жить давай другим, люби, довольствуйся малым, чтоб не исчерпать запасы земли и племени, дружи с соседями, трудись для лучшего, мечтай о нём, но не убивай ради этого.

Из всех идееносителей Соне ближе правозащитники: «моя свобода кончается там, где начинается свобода другого». Они готовы в самом деле гибнуть за чужое право высказывать чуждые мысли. И гибнут, не умея остановить тех, кто думает иначе и прёт на чужие мысли с колом.

На окраинах СССР – противостояние наций. Противостояние боли, обид, которыми столь богата советская история.

Пришёл бы какой-нибудь добрый человек, встал бы между… заплакал вместе с теми и с теми… и сказал бы…

Но пришли злые люди.

Манифестации крымских татар, выселенных когда-то Сталиным из Крыма, – требуют выселить теперь тех, кто живёт на «их» землях.

В Ереване, Карабахе – непрекращающиеся митинги: «Передать НКАО[96]96
  НКАО – Нагорно-Карабахская автономная область в составе Азербайджана.


[Закрыть] Армении!» Демонстрации протеста в Баку, Сумгаите[97]97
  Сумгаит – город-спутник в получасе от столицы Азербайджана Баку.


[Закрыть]. Разносится слух: в Карабахе убиты два азербайджанца! Через неделю в Сумгаите азербайджанцы громят армян. Врываются в дома со списками жильцов. Списки получены от властей. Милиция бездействует. Больницы не берут раненых. Телефоны отключены. Город отдан на откуп погромщикам. Два дня ужасов. Железные прутья, канистры с бензином. Беременные армянки с распоротыми животами, заживо сожжённые дети, девочки-подростки с отрезанными грудями, арматурой в гениталиях.

Это не стихия – режиссура! В феврале 88-го прошла репетиция первой сцены многоактного кровавого спектакля: «Кто кого?».

Противники перестройки показывают: свобода влечёт беспорядки!

Ввести бы чрезвычайное положение – да и оставить, оставшись у кормушки. Власти окраин – за то же. Но репетируют и запасной вариант: попугать и центр, чтоб не давил. А нет – отколоться, сохранив бразды правления. Внутри каждой нацноменклатуры – тоже противоборствующие группы. Все пытаются переломить ситуацию в свою пользу руками народа. Он всем нужен как пушечное мясо.

История по-прежнему – даже более бесцеремонно – навязывается людям. Но некоторые почувствовали возможность преодолеть натиск Истории и зажить вне неё – частной жизнью, где возделывается личное поле, строится дом, плодоносит сад, поёт саксофон, сосед на своём языке баюкает младенца, парень мнёт тёплую грудь девушки, горшечник – глину, женщина – фарш для котлет, кошки воруют мясо, а хозяева их любят, – и этого достаточно: каждый делает, что хочет, и ему не мешают, ибо он не мешает никому.

Вроде бы всегда это пытались делать? Нет. По-другому. Советский народ всегда был втиснут в Историю, она давила – хотелось освободиться. И вдруг свежий ветер с Океана принёс: это возможно!

Но прежде чем выпасть из Истории, надо победить плохую и сотворить хорошую, которая готова потесниться, дав создать между собой и человеком буферную зону, какую создали евреи в Ливане, чтоб до них не досягнули.

Так думали некоторые. Так думали и Соня с Осей.

Однако многие были непонятны сами себе без Истории. Просто прежняя их не устраивала – и они сводили с ней счёты, ввергая себя снова в зависимость: игроки делались Персонажами своих игр.

Счёты. Весы. Фемида с завязанными глазами. Неправда, что она гарант истины! Нельзя взвесить истину на весах.

Но добавлять свою правду на свою чашу весов – нужно. Не чтобы взвесить. Чтобы была.

И мама заволновалась. Вспоминает, как советская власть испортила ей жизнь. Мама тоже хочет исторической справедливости.

Соня пишет пьесу «День поминовения – воскресение». Пригодилась припрятанная «запрещёнка». Компонует эпизоды неопубликованных рассказов Шаламова, романов Солженицына, вкрапляя лагерную переписку папы с мамой, материалы недавних политических процессов, песни-стихи Галича и свои.

Спрашивает у директрисы, можно ли поставить рисковую пьесу на школьной сцене, пригласив людей со стороны и прессу, – зал в школе большой, на пятьсот мест.

– Чтобы – событие? А-а, давай! Шишки ли, слава – пусть пополам!

Случилась слава. Оглушительная. Для подстраховки от шишек Соня послала приглашения Булату Окуджаве, другу Высоцкого актёру Золотухину, писателю Борису Васильеву, общественным деятелям. Если им понравится – не дадут съесть ни её, ни школу.

Накануне всех встревожило антиперестроечное письмо в правительственной газете ярой коммунистки Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами». Сигнал сверху к откату назад? Но решительная директриса премьеру не отменила.

Зал полон. Старшеклассники, родители, гости – пришли почти все приглашённые. Сидят на полу, стоят в проходах. Человек шестьсот! Декорации – то ли кремлёвские башни, то ли лагерные вышки.

 
«Итак, начнём не торопясь.
Сто лет тому назад
В своём дворце неряха-князь
развёл везде такую грязь,
что был и сам не рад», —
 

начинает Соня под гитару песней ещё запретного Галича, как призвал князь маляра, «и стала грязно-белой грязь, и стала грязно-красной грязь, и стала грязно-жёлтой грязь… а потому что грязь есть грязь, в какой ты цвет её ни крась».

Сразу ясно: пьеса не о «культе личности», который уже разрешено трогать, – она о грязи во всей советской истории и в сегодняшнем дне.

Как ребята играли! Как играли! Слегка растерялись, когда вытер слёзы Золотухин, передал платок Окуджаве. Актёр, настоящий актёр, плачет?! И их кумир Окуджава! Слёзы кумиров вызвали они, дети?!

Соня прикрыла короткую паузу, включив бравурный советский марш, оттенив ещё больше трагизм сценического действа. Плакала сонина мама – «аз воздам!». У скупых на чувства старшеклассников глаза на мокром месте. Вдохновлённые такой реакцией ребята уже не играли – жили и умирали на сцене. Вместе с ними жил и умирал зал.

И мимо кремлёвских башен-вышек шла под моцартовское «Лакримозо», накинув на волосы шаль, Мадонна – только что она была Ахматовой в тюремной очереди и Женщиной в очереди продуктовой, – бесподобная Юлька Морозова со светящимся лицом, и спускалась к расступающейся публике:

 
«А Мадонна шла по Иудее.
И всё легче, тоньше, всё худее
с каждым шагом становилось тело…
А вокруг шумела Иудея —
и о мёртвых помнить не хотела.
Но ложились тени на суглинок.
И таились тени в каждой пяди,
тени всех бутырок и треблинок,
всех измен, предательств и распятий…
Аве Мария!»[98]98
  А. Галич.


[Закрыть]
 

Занавес закрылся. Невозможная тишина. Минута, другая. Почему не хлопают? Провал?

И вдруг… Никогда ни в одном театре Соня не слышала таких аплодисментов. Нарастающая волна! Дрожали стёкла, качались светильники. Зал встал и хлопал, хлопал, хлопал.

Потом всё смешалось. Бросились к ребятам, жали руки, спрашивали, не опасаются ли те испортить себе этим карьеру, каким видят будущее.

Списывали слова сониной песни, последний куплет которой уже во время спектакля пели вместе с ней, а сейчас запели снова – «гимн! прямо гимн!»:

 
Это страшное место. Здесь долго куражились черти.
Затоптали дороги и в узел тропинки сплели,
переставили вехи и грязными клочьями шерсти
обозначили новые в серой зловещей пыли.
 
 
Но я здесь родилась. Мне светили погасшие звёзды
ярче пляшущих рядом обманных болотных огней.
Я следы находила под илистой толстой коростой
и свои для других оставляла пунктиром на ней.
 
 
А вокруг улюлюкала сытая злобная нечисть.
На болоте росли города и крутили кино.
Патриоты болота читали согражданам речи,
что, мол, родина это и что-де другой не дано.
 
 
Не по мне ли звонят поутру в прикладбищенской роще?
Где-то точат топор, но мне надо, мне надо идти.
Не уйти от проблем и решений, а значит – на площадь,
где сограждан моих непогода сбивает с пути.
 
 
Ведь мы здесь родились. И нам светят погасшие звёзды
ярче пляшущих рядом обманных болотных огней.
И следы мы находим под илистой толстой коростой.
И свои для других оставляем пунктиром на ней!
 

«И следы мы находим под илистой толстой коростой. И свои для других оставляем пунктиром на ней!» – повторял зал.