Текст книги "Автобиография"

В свете нашей эффективной работы в оппозиции и в избирательной кампании разумным виделось сохранять высокий градус преемственности теневым кабинетом и постами в нынешнем кабинете. Вилли Уитлоу стал министром внутренних дел, и в этой роли, а позднее в качестве лидера Палаты лордов он снабжал меня лично и правительство в целом дальновидными советами, основанными на колоссальном опыте. Люди часто удивлялись тому, как хорошо нам удавалось работать вместе, учитывая наше соперничество за лидерство и разнящиеся взгляды на экономические вопросы. Но Вилли – большой человек по характеру, как и по размерам. Он желал успеха для правительства, которое, как он согласился с самого начала, будет действовать в соответствии с моей философией. Единожды обозначив свою лояльность, он никогда от нее не отказывался. Он был незаменимым вице-премьером пост, который не имеет конституционного существования, но является явным признаком политического превосходства, – и балластом, который помогал удерживать правительство на верном курсе.

Но некоторые изменения портфелей были необходимы. Я назначила грозного Кристофера Соумса лидером Палаты лордов. Кристофер был человеком в себе, даже слишком, если честно, поэтому лучше подходил для сольной работы, нежели для работы в гармонии с окружающими. Питер Керрингтон, который умело возглавлял Палату лордов в оппозиции, стал министром иностранных дел. Питер обладал прекрасными манерами и способностью мгновенно определять ключевые точки в любом споре. И он мог выражаться остро. У нас были разногласия, но никаких обид не было. Питер всегда мог объяснить любому особо неподатливому министру иностранных дел, что как бы он сам ни относился к какому-то предложению, премьер-министр ни за что с ним не согласится. Однако я намеревалась сделать так, чтобы хотя бы один министр в министерстве иностранных дел имел бы большой опыт – и четкие взгляды – в экономической политике. Я распорядилась, чтобы Питер привлек Ника Ридли.

Два других назначения вызвали больше комментариев. К его собственному удивлению, я назначила Питера Уокера министром сельского хозяйства. Питер никогда не скрывал своей враждебности по отношению к моей экономической стратегии. Но он был одновременно жестким и обладал даром убеждения – бесценные качества, когда имеешь дело с абсурдными проявлениями единой сельскохозяйственной политики Европейского сообщества. И вопреки расхождениям во мнениях между Джимом Прайором и всеми остальными из нас во времена оппозиции не было сомнений в том, что он нужен нам в министерстве по делам трудоустройства. До сих пор в стране и на самом деле в Консервативной партии, присутствовало ощущение, что Британией нельзя управлять без молчаливого согласия профсоюзов. Понадобилось несколько лет, чтобы это изменилось.

Примерно к 11 часам список кабинета был готов и одобрен Королевой. Я поднялась наверх, чтобы поблагодарить телефонистов номера 10, которые были все это время заняты тем, что назначали встречи на следующий день. Потом меня отвезли домой.

В субботу я увидела членов будущего кабинета, одного за другим. Все происходило достаточно мягко. Те, кто еще не был тайными советниками, были представлены к клятве в Букингемском дворце. К вечеру субботы кабинет был назначен, а имена озвучены для прессы. За счет этого у каждого министра в распоряжении был уикенд для того, чтобы подготовить инструкции для своего департамента и привести в действие манифест.

Моим заключительным и лучшим назначением было назначение Яна Гау личным парламентским секретарем (PPS). Его сочетанию лояльности, проницательности и неукротимого чувства юмора предстояло провести нас через множество сложных моментов.

Во вторник в 2.30 мы провели наше первое собрание кабинета. Оно было «неформальным»: секретариат кабинета не подготовил повестку дня, протокол не велся. (Заключения были позднее записаны на первом «формальном» заседании, которое было проведено по традиции во вторник утром.) Министры выступили с докладами по своим департаментам и подготовке перед грядущим законопроектом. Мы незамедлительно воплотили в жизнь свои обещания из манифеста – гарантировать полиции и вооруженным силам достойную оплату труда. В результате кризиса морали в полиции, снижения набора и разговоров о возможности полицейской забастовки правительство лейбористов учредило комитет по вопросу оплаты труда полиции, возглавленный лордом-судьей Эдмундом Дэйвисом. Комитет подготовил формулу, которая должна была удерживать зарплату в полиции на одном уровне с другими заработками. Мы решили, что рекомендации повышения оплаты труда, для приведения в исполнение 1 ноября, должны быть выставлены на первый план. Об этом было должным образом объявлено на следующий день. Таким же образом мы приняли решение о том, что полная зарплата военнослужащего, рекомендованная последним докладом комиссии по пересмотру оплаты труда военнослужащих, должна выплачиваться полностью, начиная с 1 апреля.

На первом неформальном заседании этого кабинета мы начали болезненный, но необходимый процесс сужения бюджетной сферы. Мы постановили немедленно заморозить набор персонала во все государственные службы, хотя это в последующем будет изменено и для уменьшения будут выбраны конкретные цели. Мы начали пересматривать рычаги управления, установленные центральным или местным самоуправлением, хотя здесь мы также в ближайшее время будем вынуждены встать на путь применения еще более жестких финансовых рычагов управления, по мере того как неспособность и несогласие соответствующих органов эффективно управлять службами будут становиться все более очевидными.

Зарплаты и цены были первоочередной проблемой. Комиссия по сопоставимости оплаты труда профессора Хью Клегга была применена правительством лейбористов в качестве приличного способа подкупа работников бюджетного сектора, чтобы те не бастовали, а чеки должны были быть задним числом предоставлены им после выборов. Комиссия Клегга была серьезной головной болью, и эта боль становилась все острее по мере того, как наступало время оплаты по счетам.

Что касалось переговоров о повышении заработной платы в национализированных областях промышленности, мы решили, что ответственные за это министры должны отойти от этого вопроса настолько далеко, насколько это возможно. Нашей стратегией должно было стать применение необходимой финансовой дисциплины, после чего следовало позволить управлению и профсоюзам, которых это непосредственно касается, принимать свои собственные решения.

Также требовался тщательный пересмотр того, как цены контролируются такими интервентивными мерами, как сопоставимость оплаты труда, правительственное давление и субсидии. Мы не испытывали иллюзий: рост цен был признаком лежащей в основе всего инфляции, а не ее причиной. Инфляция была монетарным феноменом, для обуздания которого необходима была монетарная дисциплина. Искусственное сдерживание роста лишь снижало инвестиции и подрывало доходы – и то и другое уже находилось на слишком низком уровне для поддержания экономического здоровья страны, – при этом распространяя внутри британской промышленности менталитет «затраты плюс».

На заседаниях обоих кабинетов я в заключение подчеркнула необходимость коллективной ответственности и конфиденциальности между министрами. Я сказала, что не намереваюсь вести дневник дискуссий на заседаниях кабинетов, и надеюсь, что остальные последуют моему примеру. Как бы это ни было неудобно для автора мемуаров, лишь такой подход является уместным правилом поведения в правительстве.

На следующий день члены парламента собрались для дачи клятвы. Но четверг был днем не только церемониального значения (на самом деле была всего одна церемония, которая каким-то образом затерялась в спешке этого дня, – день рождения Дэниса). Именно в тот день Гельмут Шмидт, федеральный канцлер ФРГ, прибыл в Лондон с официальным визитом, изначально оговоренным с правительством лейбористов, – он был первым главой иностранного правительства, посетившим меня как премьер-министра.

Я уже встречалась с мистером Шмидтом еще во времена оппозиции, и довольно быстро у меня сложилось о нем самое лучшее впечатление. Он обладал глубочайшим пониманием международной экономики, в вопросе которой – хотя он и относил себя к социалистам – нам предстояло прийти к схожим взглядам. На самом деле он лучше, чем значительная часть британских консерваторов, понимал важность экономической ортодоксальности – необходимость контролировать денежную массу в обращении и ограничивать бюджетные затраты и займы, дабы оставить пространство для роста частного сектора. Но пришлось прямо сказать ему, что хотя Британия и стремилась играть живую и влиятельную роль в Европейском сообществе, мы не можем себе этого позволить, пока не будет решена проблема нашего ужасно несправедливого бюджетного вклада. Я не видела причин скрывать наши взгляды за дымовой завесой дипломатии, поэтому пользовалась каждой возможностью донести это сообщение.

В субботу я прилетела в Шотландию, чтобы принять участие в шотландской конференции консерваторов, от которой я всегда получала удовольствие. У шотландских тори жизнь не всегда простая. В отличие от английских консерваторов они, по своему обыкновению, пребывали в меньшинстве, чем шотландские СМИ их всегда болезненно попрекали. Но эти обстоятельства придавали шотландским консерваторам определенный градус энтузиазма и боевой дух, который я обожала и который также гарантировал добросердечную и чуткую публику. Некоторые из ведущих шотландских тори, крохотное меньшинство, страстно желали нечто вроде devolved government, но большинство из нас с глубоким опасением относились к тому, что это может означать для будущего Союза. В очередной раз подтвердив наше решение аннулировать Шотландский Акт лейбористов, я при этом отметила, что мы намереваемся инициировать всепартийные переговоры, нацеленные на то, чтобы приблизить правительство к людям. В итоге мы сделали это, откатив назад государство, вместо того чтобы создать новые институты в правительстве.

Мое основное послание к этой конференции было намеренно мрачным, предназначенным для всей Британии в целом. В тот самый день была опубликована цифра инфляции в 10,1. Она будет расти и дальше. Я отметила:

«Зло инфляции до сих пор с нами. Нам далеко до восстановления честных денег, и в прогнозах Казны когда мы взяли управление на себя, были тенденции растущей инфляции. Пройдет много времени, прежде чем принятые нами меры принесут результаты. Мы не должны недооценивать масштабы лежащей перед нами задачи. Но мало чего можно достичь без твердых денег. Они лежат в основе твердого правительства.

Когда наши экономические и политические трудности в грядущие месяцы соберутся в кучу, никто не сможет утверждать, что его об этом не предупреждали».

Мы вернулись на авиабазу королевских ВВС Нортхолт и поехали в Чекерс, где я провела свой первый уикенд в качестве премьер-министра. Я не думаю, что хоть кто-то пробыл в Чекерсе долго и не влюбился в него. Со времен своего первого жильца, премьер-министра Дэвида Ллойда Джорджа, считалось, что у людей, занимающих этот пост, не обязательно есть в распоряжении своя собственная загородная резиденция. По этой причине подарок лорда Лии своей нации его загородный дом, который можно было использовать для отдыха премьер-министров, – стал началом новой эры в той же мере, в которой им стали законопроекты реформы.

Чекерс – дом елизаветинской эпохи, но за долгие годы его значительно перестроили. В центре дома – огромный зал, некогда бывший внутренним двором, добавленный в конце прошлого века, где зимой горит камин, наполняя каждую комнату легким ароматом древесного дыма.

Благодаря щедрости Уолтера Анненберга, посла США в Британии в 1969–1974 гг., в Чекерсе есть крытый бассейн. Но в годы, когда я была там, в нем плавали только летом. Это было после того, как я узнала, что его обогрев обходится в 5000 фунтов в год. Сэкономив эти деньги, мы могли позволить себе потратить больше на непрерывную череду ремонтов в этом доме.

Компания, которая собралась за ланчем в то воскресение, всего десять дней спустя после нашей победы, была вполне типичной для уикенда в Чекерсе. Там была моя семья – Дэнис, Кэрол, Марк. Кит Джозеф, Джеффри и Эльспет Хау, Пимы и Квинтин Хэйлшем представляли государственную команду во всей красе. Питер Торникрофт и Алистер Макелпайн представляли Центральный офис. Дэвид Вульфсон, Брайан Картледж (мой личный секретарь) со своими супругами и наши друзья сэр Джон и леди Тилни дополняли компанию.

Мы по-прежнему были в настроении отпраздновать нашу победу на выборах. Мы были далеко от формальной обстановки номера 10. Мы выполнили начальную задачу подготовки правительства к старту. Среди нас по-прежнему царил дух товарищества, который неизбежные разногласия и споры неизбежно подпортят. Этот обед был беззаботным и радостным. Пожалуй, это был случай того, что позже критик назовет «буржуазным триумфализмом».

Но мы не забывали, что впереди долгий путь. Как говорил мой отец: легко начать, но сможешь ли ты удержаться?

Легко взяться за дело, сложнее довести его до конца.

В 7 часов того вечера Дэнис и я вернулись в Лондон чтобы начать мою вторую полную неделю в роли премьер-министра. Работа уже скапливалась, коробки приходили и отправлялись из Чекера. Помню, я однажды услышала, как Гарольд Макмиллан говорит группе преисполненных энтузиазмом членов парламента – ни в одном не было столько энтузиазма, сколько в Маргарет Тэтчер, – что у премьер – министров (у которых нет своего собственного департамента) полно свободного времени для чтения. Он рекомендовал Дизраэли и Троллопа. Я иногда задумывалась, а шутил ли он.

Глава 14
Меняя сигналы

Внутренняя политика в первые шесть месяцев до конца 1979 года

Перейти от эйфории победы на выборах к проблемам британской экономики, означало встретить утро после вечера накануне. Инфляция ускорялась; зарплаты бюджетного сектора были некотролируемы; проекции бюджетных затрат росли, в то время как проекции доходов снижались; и наши внутренние проблемы усугублялись ростом цен на нефть, толкавшим мир в сторону рецессии.

В этих условиях искушением было уйти в глухую защиту: не сокращать налог на прибыль, в то время как выручка от налогов угрожала упасть; не ликвидировать контроль над ценами, в то время как инфляция уже усиливалась; не сокращать промышленные субсидии перед лицом растущей рецессии; и не сдерживать бюджетный сектор, в то время как частный сектор, казалось, не способен был сформировать новые рабочие места. И в самом деле, эти неблагоприятные экономические условия снижали темпы, в которых мы могли надеяться регенерировать Британию. Но я считала, что все это было поводом для нас удвоить свои старания. Мы бежали вверх по эскалатору, идущему вниз, и нам нужно было бежать гораздо быстрее, если мы хотели добраться наверх.

Нашей первой возможность продемонстрировать одновременно нашим друзьям и нашим оппонентам, что нас не останавливают трудности, была речь королевы. Первое Обращение нового правительства устанавливает тон для всего его срока. Если не воспользоваться попыткой установить новый радикальный курс, она почти наверняка не представится снова.

К окончанию дебатов по Обращению было очевидно, что Палата общин может ожидать тяжелой программы, рассчитанной на то, чтобы повернуть социализм вспять, увеличить выбор и расширить право собственности на имущество. Будет законодательное постановление об ограничении деятельности лейбористского Национального совета по вопросам предпринимательства и начале процесса возвращения национализированных предприятий и капитала в частный сектор. Мы дадим арендаторам право выкупать свои дома с большой скидкой, с возможностью ипотеки в 100 %. Будет частичное прекращение регулирования аренды в частном секторе. (Десятилетия ограничительного контроля жестко ограничили возможности для тех, кто хотел арендовать жилье, тем самым замедлив мобильность трудовой силы и экономический прогресс.) Мы отменим лейбористский Акт об общей земле – эта попытка национализировать доходы от развития создала недостаток земли и подтолкнула цены вверх. Мы отменим лежащую на местном самоуправлении обязанность найти замену гимназиям и объявили о введении схемы локальной помощи, которая позволяла талантливым детям бедного происхождения ходить в частные школы. Мы, в конце концов, ограничим деятельность местных лейбористских административных организаций (обычно под контролем социалистов), которая зачастую оказывается вредоносной и затратной.

Когда я выступала на дебатах по поводу Королевской речи, два вопроса привлекли особое внимание: ликвидация контроля над ценами и обещание реформы профсоюзов. Большинство ожидало, что мы сохраним контроль над ценообразованием в прежнем виде, хотя бы на время. В конце концов, регулирование цен, зарплат и дивидендов было одним из способов, которым в большей части западного мира правительство стремилось увеличить свои полномочия и влияние и облегчить инфляционные эффекты своих собственных финансово безответственных действий.

Я также стремилась использовать свою речь для того, чтобы поставить свою властную печать на наших реформах профсоюзов. Стратегией, предпочитаемой Джимом Прайором, было советоваться с профсоюзами, прежде чем проводить ограниченные реформы закона о профсоюзах, которые он предлагал в оппозиции. Но жизненно важно было показать, что нельзя было отступать от четкого мандата, который мы получили, чтобы произвести фундаментальные изменения. Изначально мы предложили три реформы в Королевской речи. Во-первых, право пикета – которым так злоупотребляли на забастовках предыдущей зимой и еще много лет до того – будет строго ограничено, сохраняясь лишь у тех, кто вступает в разногласия со своим работодателем на своем рабочем месте. Во-вторых, мы были твердо намерены изменить закон о закрытых профсоюзных предприятиях, который к тому времени затрагивал около пяти миллионов рабочих. Тем, кто потерял свою работу, отказавшись вступить в профсоюз, должна в будущем быть предоставлена соответствующая компенсация. В-третьих, бюджетные из бюджетных финансов можно будет финансировать почтовое голосование при выборах в союзы и при принятии прочих других важных профсоюзных решений: мы хотели отбить охоту прибегать к таким мерам, как голосование поднятием рук, жульничество, фальсификация и угрозы, которые стали прочно ассоциироваться с т. н. профсоюзной демократией.

В ретроспективе кажется удивительным, что такая относительно скромная программа была интерпретирована большинством лидеров профсоюзов и партией лейбористов как прямая атака на институт профсоюзов в целом. На самом деле с течением времени лидерам профсоюзов и партии лейбористов становилось все очевиднее, что наша политика пользовалась не только огромной поддержкой в обществе, но и что большинство членов профсоюзов также их поддерживали, поскольку их семьи были затронуты забастовками, за которые они не голосовали. Мы были теми, кто чувствовал народные настроения.

Это было мое первое важное парламентарное выступление в роли премьер-министра, и я вышла из него без единой царапины. Однако настоящим испытанием твоего авторитета в палате, твоего положения в своей партии, твоего понимания политической линии и фактов, которые ее оправдывают, были Вопросы премьер-министру каждый вторник и четверг. Ни один глава правительства ни в одном другом месте в мире не вынужден иметь дело с таким регулярным давлением. Ни на одном главе государства, о чем я периодически напоминала верхам, не лежит такая ответственность, как на премьер-министре Великобритании.

Я всегда тщательного готовилась к вопросам и прорабатывала все возможные проблемы, которые могут всплыть без всякого предупреждения. Это все потому, что вопросы основного порядка касаются только официальных дел министра в этот день. Реальный вопрос – это дополнение, тема которого может варьироваться от какого-нибудь местного госпиталя до международной проблемы или криминальной статистики. По идее ожидалось, что каждый департамент должен предоставлять факты и возможные ответы по вопросам, которые могут возникнуть. Это было хорошей проверкой готовности и эффективности министра, заведующего департаментом, – приходила ли информация поздно, и приходила ли она вообще; была ли она верной или ошибочной, понятной или запутанной жаргоном. Иногда результаты, если судить по этим критериям, были не слишком удовлетворительными. Понемногу я стала чувствовать себя увереннее в этих шумных ритуальных конфронтациях, и по мере того, как мне это удавалось, моя работа становилась все эффективнее. Иногда я даже получала от них удовольствие.

Следующим переломным моментом в программе правительства был бюджет. Наш основной подход был хорошо известен. Жесткий контроль над денежными потоками был необходим для того, чтобы преодолеть инфляцию. Сокращения бюджетных расходов и займов были необходимы для того, чтобы снять бремя с формирующего достаток частного сектора.

Сниженный налог на доходы в сочетании с переключением налогообложения с доходов на затраты должны были создать стимулы. Однако эти обширные цели предстояло преследовать в условиях стремительно ухудшающейся экономической ситуации как внутри, так и за границей.

Никакая предварительная подготовка не изменит неприятных фактов арифметики бюджета. Два ключевых обсуждения бюджета 1979 года прошли 22 и 24 мая между мной и канцлером. Джеффри Хау смог продемонстрировать, что для того, чтобы снизить максимальную налоговую ставку до 60 процентов (с 83-х), базовую ставку – до 30 процентов (с 33-х), потребность бюджетного сектора в займах (PSBR) до примерно 8 миллиардов фунтов (цифра, которую, как нам казалось, мы могли допустить обеспечить), потребуется две ставки VAT в 8 и 12,5 процента до унифицированной ставки в 15 процентов. Я была естественным образом озабочена, что этот значительный скачок от прямого к непрямому налогообложения добавит около четырех процентных очков к индексу розничных цен (RPI).

Это будет единовременный подъем цен (и таким образом он не будет инфляционным в правильном смысле этого слова, который подразумевает продолжительный рост цен). Но это также будет означать, что RPI удвоится в наш первый год на посту[42]42
   Чтобы попытаться лучше обозначить реальное влияние государственных политических линий на стандарты проживания, 17 августа 1979 года мы опубликовали новый «Индекс налогов и цен» (TPI), который содержал в себе, в одной цифре, одновременно уровень изменения налогов и динамику розничных цен. Тех, кто полагается на доход от заработной платы, кто составляет основную массу населения, это обеспечивало лучшим представлением об изменениях суммарных бытовых затрат, нежели RPI. Однако в вопросе переговоров по условиям оплаты труда обстоятельства в случае с конкретными предприятиями должны были определять, что можно себе позволить.


[Закрыть]. Я также была озабочена тем, что многие из сокращений бюджетных затрат включали в себя повышение стоимости социальных услуг. Это также окажет соответствующий эффект на RPI. Рэб Батлер на посту канцлера в 1951 году реализовывал эти налоговые сокращения постепенно. Следует ли нам делать то же самое? Мы отошли от этого вопроса, чтобы вернуться к нему позже.

На нашей второй встрече мы решили действовать. Сокращения налогов на доходы были жизненно важны, даже если за них придется заплатить повышением VAT. Решающий аргумент заключался в том, что такой противоречивый подъем непрямых налогов можно провести только в начале парламента, пока наш мандат был еще свежим.

В целом все были согласны с тем, что это был драматически реформирующийся бюджет, это признавали даже те, кто нам противостоял, например, газета «Гардиан», которая описывала его как «богатейшую политическую и экономическую авантюру в послевоенной парламентской истории». Его основные пункты соответствовали нашим дискуссиям в конце мая: сокращение основной ставки налога на прибыль с 33 до 30 процентов (верхняя ставка при этом сокращалась с 83 до 60 процентов), повышение налоговой скидки на 9 процентов над уровнем инфляции и введение нового унифицированного рейтинга VAT в 15 процентов.

Однако помимо значительных сокращений налога на доходы в бюджете, мы сумели снизить или ликвидировать рычаги управления в ряде областей экономической жизни – оплаты труда, цен и раздельного управления. Сертификаты Промышленного развития, Официальные Разрешения на Развитие и целый ряд циркуляров и ненужных рычагов контроля планирования также были ликвидированы.

Я получала огромное личное удовольствие от ликвидации рычагов контроля обмена – что значит ликвидация детализированных установленных ограничений на объем иностранного обмена, который могли получить граждане Британии. Они были введены в качестве «экстренной меры» в начале Второй мировой войны и сохранялись в последующими правительствами, во многом из надежды на рост промышленных вложений в Британию и сопротивление давлению на стерлинг. Налицо были все доказательства того, что они больше не могли достичь ни одной из этих целей – если им это на самом деле когда-то удавалось. В условиях, когда стерлинг на плаву, а Британия начинает ощущать выгоды от пользования нефтью Северного моря, пришло время ликвидировать их полностью. Они были последовательно ликвидированы в три этапа, хотя само законодательство до 1987 года продолжало базироваться на Своде Законов, но дальнейшей пользы это не принесло. Прекращение контроля над обменом не только расширяло свободу отдельных людей и предприятий; оно иностранные инвестиции в Британию и способствовало британским заграничным инвестициям, что впоследствии обеспечило стабильный поток доходов, который наверняка будет сохраняться еще долго после того, как закончится нефть в Северном море.

Но не каждый капиталист разделял мою уверенность в капитализме. Я помню во времена оппозиции встречу с экспертами из Сити, которые явно были шокированы моим желанием освободить их рынок. «Осторожнее!» – сказали они мне. Очевидно, что мир без контроля над обменом, в котором рынки, нежели правительства, определяли движение капитала, их заметно беспокоил. Возможно, им придется идти на риск.

Также во время наших обсуждений нам приходилось отвлекаться на опасный уровень роста оплаты труда в бюджетном секторе. Здесь наша свобода маневра была ограничена. Сложные, если не катастрофические политические расчеты привели нас к тому, чтобы придерживаться в ходе избирательной кампании решений Комиссии Клегга по тем требованиям, которые уже были формально предъявлены к ней. Проблема теперь состояла в том, рассматривать ли требования других групп к Комиссии Клегга или искать новый метод решения этой проблемы.

В конце концов только к августу 1980 года мы объявили, что Комиссия Клегга будет ликвидирована после того, как будет выполнена имеющаяся у нее на настоящий момент работа.

Ее последний доклад состоялся в марте 1981 года. Однако факт остается фактом: движение требований оплаты бюджетного сектора, созданное инфляцией, могущественными профсоюзами и сверхраздутым бюджетным сектором, не собиралось не то что поворачивать вспять, а даже приостанавливаться.

Какими бы ни были временные сложности, я была настроена, как минимум начать работу над долговременными реформами самого правительства. С начала 1960-х государственный сектор показывал стабильный рост. В отличие от частного сектора он действительно демонстрировал рост во время рецессий, при этом сохраняя свой размер в периоды экономического роста; он был защищен от обычных экономических disciplines, которые оказывают влияние на окружающий мир.

Объем социальных услуг отражал это. В 1961-м цифры в социальных услугах достигли послевоенного минимума в 640 000; к 1979 году они выросли до 732 000. В течение тех дней, когда я вступала на пост, я отметила, что мы произвели заморозку в найме, чтобы способствовать снижению государственной задолженности по оплате на 3 процента, и к 13 мая 1980 года я смогла положить на стол палаты наши долговременные планы по снижению цифр социальных служб. Общая цифра уже упала до 705 000. Мы стремились снизить ее примерно до 630 000 в течение последующих четырех лет. Поскольку около 80 000 покидали социальные службы каждый год, уходя на пенсию или увольняясь, казалось вероятным, что наша цель может быть достигнута, не прибегая к избыточным принудительным мерам. Нам и в самом деле удалось это сделать.

Естественно, из этого следовало, что нам нужно вознаградить выдающиеся способности внутри социальных служб соответствующим образом. Сложности введения уровней зарплаты в соответствии с заслугами оказались огромными; для этого понадобились несколько лет и огромные усилия и давление.

Схожим образом я вплотную интересовалась назначениями на высокие в социальной сфере в первую очередь, поскольку это могло повлиять на мораль и эффективность работы целых департаментов.

Я была безмерно потрясена способностями и энергией, с которыми работали члены моего личного офиса в номере 10. Я хотела видеть людей одного калибра с живыми умами и полной отдачей хорошему управлению на высоких постах в департаментах. Действительно, в течение всего времени, которое я провела в правительстве, многие из бывших личных секретарей возглавили департаменты.

Однако во всех этих решениях основное значение имели способности, напор и энтузиазм; политическая принадлежность – не то, что я принимала во внимание.

С течением лет закрались определенные настроения и рабочие привычки, которые были препятствием для качественного управления. К примеру, мне пришлось преодолевать значительный авторитет союзов госслужащих (которые к тому же становились все более политизированными). Погоня за новыми и более эффективными методами работы – такие, как применение информационной технологии, – сдерживались препятствиями союзов. В департаментах вроде здравоохранения и социальной безопасности, где нам нужно было как можно скорее получить цифры, чтобы произвести выплаты, эти методы считались позорными. Но мы в конце концов одолели их. И некоторые постоянные секретари стали считать себя в первую очередь политическими советниками, забывая, что они также отвечают за эффективное управление своими департаментами.

Чтобы убедиться во всем лично, я решила посетить основные правительственные департаменты, я посвящала большую часть дня каждому из них. В сентябре 1979-го, к примеру, у меня состоялась полезная дискуссия c социальными работниками в Департаменте здравоохранения и общественной безопасности. Я подняла вопрос срочной необходимости ликвидации излишка земли, которую занимал бюджетный сектор. Я была уверена, что в случаях, когда больницы располагали землей, в которой они не нуждались, им следовало иметь возможность продать ее и потратить доход с продажи на улучшение условий обслуживания пациентов. Имелись аргументы как за, так и против этого, но один из аргументов, возникший в данном случае и ставший слишком явным симптомом серьезных проблем, заключался в том, что это каким-то образом было несправедливо по отношению к тем госпиталям, которым не повезло обладать излишками земли. Безусловно, нам предстояло пройти долгий путь, прежде чем все ресурсы службы здравоохранения будут эффективно использоваться на благо пациентов. Но этот визит посеял семя, из которого вырастут реформы деятельности Национальной системы здравоохранения Гриффитса[43]43
   Доклад Гриффитса 1983 г. лежал в основе введения общего управления Национальной системой здравоохранения, без которых дальнейшие реформы были бы неприменимы.


[Закрыть], а еще позднее – внутренние рыночные реформы службы здравоохранения в 1990 году.