Текст книги "Автобиография"

Однако ключевой вопрос неизбежно был связан с военными действиями. Я понимала, что единственной причиной готовности Аргентинской стороны к переговорам был страх перед нашей ударной группировкой. Я подчеркивала, что несмотря на то, что наши подводные лодки в предлагаемой демилитаризованной зоне уйдут с уходом аргентинцев, британская ударная группировка пойдет дальше на юг. Это было необходимо: мы не могли позволить аргентинской стороне устроить второе вторжение. Единственная уступка, на которую я готова была пойти – ударная группировка может встать на рейд на таком же расстоянии от Фолклендов, как и аргентинские войска. Меньшее было для парламента неприемлемо.

Две наших команды встретились вновь за несколько минут до 6 часов вечера. Эл Хейг сказал, что Гальтиери не устоит, если после начала двухнедельной программы вывода аргентинских с Фолклендских островов, британские газеты продолжат рассказывать о продвижении ударной группировки на юг. Американцы не просили нас развернуть флот: но они просили задержать его до достижения соглашения. Я ответила, что не выстою в палате общин, если остановлю флот до завершения вывода аргентинских войск. Я была готова позволить кораблям с пехотинцами двигаться медленнее, как только будет заключено соглашение. Но основная ударная группа должна была продолжать движение в сторону Фолклендских островов.

Мы спорили до позднего вечера. Аргентина, начиная с соглашения о путях сообщения 1971 года, хотела для своих граждан таких же прав проживания, владения имуществом и т. д., как и у фолклендцев. Им необходим был комитет, чтобы продвигать этот формат отношений и выносить решения по подобным вопросам. Мы противостояли этому предложению, заявляя, что промежуточная администрация не должна менять привычный уклад жизни на островах. Наконец мы пришли к соглашению, что будем вести дальнейшие переговоры на основе довольно расплывчатого текста. Однако были некоторые условия, которые необходимо было сделать абсолютно ясными – зоны вывода войск; один аргентинский представитель в совете должен быть местным; у аргентинцев на острове должен быть такой же квалификационный период для голосования, как и у фолклендцев.

В тот же вечер около десяти часов Эл Хейг позвонил мне, чтобы сообщить, что синьор Коста Мендез по телефону заявил ему, что не видит причины для повторной поездки госсекретаря в Буэнос-Айрес, если соглашение по Фолклендским островам не будет включать в себя назначение губернатора аргентинским правительством и аргентинский флаг над его резиденцией. И если это невозможно, у аргентинской стороны должны быть гарантии, что к концу переговоров с Британией, она признает аргентинское правление над островами. Эл Хейг был разбит.

Решив не ехать в Буэнос-Айрес, американцы на следующее утро попросили очередной встречи с нами. На этом этапе становилось все очевиднее, что предложения, которые американцы представили нам накануне, не были ни по одному пункту одобрены аргентинской стороной. В действительности, сам статус этих предложений вызывал сомнения. Чем подробнее я теперь расспрашивала Эла Хейга на эту тему, тем непонятнее он становился. Раз предложения не были согласованы с аргентинской стороной, то даже если бы мы их приняли, они не смогли бы служить основой для договоренности.

Этот факт стал болезненно очевиден на заседании тем утром, когда Эл Хейг вручил нам документ, включающий пять пунктов, которые он назвал принципиальными для аргентинской стороны.

Мне это все начинало надоедать. Я сказала, что в своей основе это – противостояние диктатуры и демократии. Вопрос теперь заключался лишь в том, можно ли сбить Гальтиери с курса при помощи экономических санкций, или, как я давно подозревала, это можно сделать лишь при помощи военной силы. Мистер Хейг сказал, что Аргентине дали предельно ясно понять, что в случае эскалации конфликта США встанет на сторону Британии. Но хотели ли мы закончить переговоры прямо в тот день? Он мог заявить, что приостанавливает свои попытки, дав понять, что делает это из-за непреклонности аргентинской стороны. Но если бы он так сделал, другие, менее полезные люди могли бы вмешаться.

Позднее в тот день события приняли причудливый оборот. Эл Хейг сообщил Френису Пиму о содержании дальнейшей дискуссии, которая состоялась у него с синьором Коста Мендесом. Очевидно, аргентинская сторона теперь отозвала свои пять требований и значительно отошла от своих предыдущих позиций. Мистер Хейг считал, что возможно достичь соглашения по той линии, которую мы обсуждали, если мы согласимся поднять вопрос о деколонизации, в соответствии с пожеланиями островитян, с одним-двумя небольшими дополнительными изменениями, чтобы сделать предложения более приемлемыми. Вскоре должно было выясниться, что этот разговор о деколонизации содержал в себе отдельную опасность, хотя мы и согласились взглянуть на его текст. Он также просил нас не быть чересчур резкими в вопросе суверенитета. Он решил вернуться в Вашингтон, чтобы продумать свой следующий шаг.

Из этого всего нам стало понятно, что мистер Хейг очень стремился поддерживать продолжение переговоров. Но было ли принципиальное изменение позиции со стороны Аргентины?

На среду 14 апреля было назначено следующее заседание палаты общин по фолклендскому вопросу. Для меня это была возможность обозначить наши цели в переговорах и продемонстрировать окружающему миру единогласную поддержку палаты общин.

Во время дебатов позвонил Эл Хейг. Аргентинцы жаловались, что США не соблюдает непредвзятую позицию между Аргентиной и Британией, в частности, предоставляя военную помощь Британии. Он хотел сделать заявление, которое позволит ему вернуться в Буэнос-Айрес для продолжения переговоров, которое заканчивалось следующими предложениями:

С самого начала кризиса США не отвечали согласием на требования, выходящие за рамки традиционных форм взаимодействия. Так будет продолжаться, пока предпринимаются попытки к установлению мира. Использование Британией американских объектов на острове Восхождения было, в соответствии с этим, приостановлено.

Пока дебаты продолжали, я обсудила эти слова с Френсисом Пимом, и, полчаса спустя, позвонил Эл Хейг.

Я была очень недовольна тем, что он хотел сказать, и сообщила ему об этом. Разумеется, большая часть этого делается, чтобы помочь нам. Это происходило в рамках «традиционных форм взаимодействия», применимых для союзников, таких как Британия и США. Но связывать это с использованием острова Восхождения было неверно и вводило в заблуждение. Более того, такое заявление оказало бы крайне неблагоприятную реакцию на мнение Соединенного Королевства.

Далее я обозначила, что остров Восхождения был нашим островом, в действительности – островом Ее Величества. Американцы использовали его в качестве базы, как было хорошо известно госсекретарю, это делалось в соответствии с соглашением, в котором четко значилось, что суверенитет острова остается за нами. Рада заявить, что мистер Хейг убрал все упоминания острова из своего заявления.

На следующий день Эл Хейг улетел в Буэнос-Айрес для дальнейших переговоров. В Лондоне же военный кабинет тем утром собрался не в номере 10, а в Министерстве обороны. Нам предстояло принять важные решения. Нам нужно было больше сухопутных войск для отправки их на усиление ударной группировки. Нам пришлось рассмотреть новый текст, рассмотреть который мы договорились накануне. (Из него в итоге ничего не вышло). Также нам нужно было подготовить послание для США, в котором будет подчеркнута необходимость для них помощь подкрепить соглашение в течение этого периода времени и, по его окончании, предотвратить попытку повторного вторжения аргентинцев. Боюсь, далеко мы так и не продвинулись: американцы не торопились принимать роль гаранта.

Нашей основной задачей на пятницу 16 апреля было продумать и одобрить правила ведения боевых действий, применимые к переброске с острова Восхождения к двухсотмильной зоне вокруг Южной Джорджии и к операции по возвращению Южной Джорджии. Правила ведения боевых действий – меры, при помощи которых политики устанавливают рамки, внутри которых оперативные решения остаются за военными. Они должны удовлетворять конкретным задачам, для выполнения которых проводятся военные операции. Они также должны предоставлять человеку на месте разумную свободу реагирования, необходимую для принятия решений, будучи уверенным в том, что политики их поддержат. Поэтому правила должны быть ясными и охватывать все возможные случайности. Только после очень тщательной и осторожной дискуссии, они были приняты.

Накануне я получила послание от президента Рейгана, которому звонил Гальтиери, очевидно сказавший, что стремится избежать конфликта. Ответить на это было несложно. Я сказала президенту:

Я заметила, что генерал Гальтиери подтвердил вам свое желание избежать конфликта. Но мне кажется – и я должна открыто заявить Вам об этом как другу и союзнику – что он никак не может прийти к очевидному заключению. Мир нарушила не Британия, а Аргентина. Обязательная к исполнению резолюция Совета Безопасности, под которой Вы поставили свою подпись, требует от Аргентины вывести свои войска с Фолклендских островов. Это важнейший первый шаг, который необходимо предпринять для предотвращения конфликта. Когда он будет сделан, дискуссии о дальнейшей судьбе могут быть эффективно предприняты. Любое предположение о том, что конфликт можно предотвратить, пока агрессор остается на своем месте, совершенно очевидно, сугубо ошибочно. Последствия для потенциальных областей напряженности и для малых стран по всему миру будут крайне серьезны. Фундаментальные основы, на которых зиждется свободный мир, будут разрушены.

В пятницу 17 апреля два наших жизненно-важных авианосца «Гермес» и «Инвинсибл» достигли острова Восхождения.

После недели запутанных переговоров, я проводила уикенд в Чекерсе. Я нашла время для приватного ленча с моими друзьями и художником, который собирался написать пейзаж дома и его окрестностей. Однако мне пришлось срочно вернуться в Номер 10 вечером в субботу, чтобы принять звонок президента Рейгана – есть прямая телефонная линия между Чекерсом и номером 10, но в тот момент возникли технические осложнения. Я была рада возможности обсудить все вопросы с президентом. Эл обнаружил, что аргентинцы еще более непреклонны, чем прошлый раз. Белый Дом проинструктировал его сообщить хунте, что если они будут оставаться непреклонными, это приведет к срыву переговоров, и администрация США ясно обозначит, кого в этом винить.

В воскресенье, далеко в Атлантике корабли «Гермес», «Инвинсибл», «Глэморген», «Бродсорд», «Ярмут», «Элэкриси» и вспомогательные суда Королевского флота «Ольмеда» и «Рисорс» покинули остров Восхождения и направились на юг.

Только в понедельник я впервые прочитала детали предложений, которые Эл Хейг обсуждал с аргентинской стороной в Буэнос-Айресе. Они были совершенно неприемлемы. При пристальном рассмотрение все очевиднее становилось, что Аргентина все еще пыталась сохранить у себя то, что взяла силой. Они намеревались подчинить местную администрацию, настаивая на том, что два представителя правительства Аргентины должны служить в каждом из советов островов. Они хотели наводнить острова своим народом, изменив природу населения. Наконец, они не собирались позволять островитянам выбирать, хотят ли они вернуться под британское управление, которое было до вторжения. Их предложение звучало так:

31 декабря заканчивается действие промежуточного периода, в ходе которого стороны должны закончить переговоры о мерах по удалению островов из списка несамоуправляемых территорий согласно главе XI Хартии ООН и на совместно оговоренных основаниях для их установленного статуса, включая должное внимание правам населения и принципу территориального единства, применимого к этому спору…

Безобидно звучащая отсылка к ликвидации островов из списка согласно главе XI исключала возвращение к положению, предшествовавшему вторжению и крайне эффективно отказывала островитянам в праве выбирать правительство, под управлением которого они хотят жить. Огромное количество слов скрывало простой факт, что применение силы увенчается успехом, диктатура будет главенствовать, а пожелания островитян можно будет не учитывать. Мы сообщили Элу Хейгу, что не видим необходимости в его возвращении в Лондон из Буэнос-Айреса, и пообещали ему предоставить подробные комментарии по тексту, когда он вернется в Вашингтон.

В тот же день я получила телеграмму из Буэнос-Айреса, которая подтвердила, что очевидных изменений в намерении хунты удерживать контроль над островами нет. По аргентинскому радио почти каждые пять минут звучала «Песня Мальвинских Островов», в которой пелось: «Я – твоя родина, и, возможно, тебе придется за меня умереть». Скоро это заявление удастся проверить: именно в этот день военный кабинет разрешил операцию по возвращению Южной Джорджии – хотя возвращение несколько задерживалось, поскольку наши корабли прибыли в 11-балльную качку, которая продолжалась несколько дней.

Эл Хейг попросил, чтобы Френсис Пим приехал в Вашингтон для обсуждения наших взглядов на текст, и я согласилась на это. Френсис отправил наши подробные комментарии и ключевые поправки к тексту Буэнос-Айреса. Мы решили, что он должен руководствоваться ответными предложениями в ходе своего визита. Он также должен был добиваться от американцев гарантий безопасности для островов. К сожалению, во время дискуссии в палате общин на следующий день, Френсис создал впечатление, что сила не будет применена, пока продолжаются переговоры. Для нас было невозможно занимать эту позицию, позволяя аргентинцам водить нас за нос до бесконечности, и ему пришло вернуться в Палату что выступить с кратким заявлением, подчеркивающим эту поправку.

Также в среду мы сообщили Элу Хейгу через Нико Хендерсона о том, что приняли твердое решение вернуть Южную Джорджию в ближайшем будущем. Мистер Хейг выразил удивление и опасения. Он спросил, окончательное ли это решение, и я ответила, что да. Мы информировали его, а не советовались с ним. Позже он сообщил послу, что думал, что ему придется передать аргентинской хунте предварительное извещение о планируемой нами операции. Мы пришли в ужас. Нико Хендерсон убедил его подумать об этом тщательнее.

В тот четверг, вечером Джон Нотт и начальник Генштаба прибыли на Даунинг Стрит, чтобы сообщить мне срочные новости. Наши спецподразделения высадились на ледник Фортуна на Южной Джорджии, чтобы провести рекогносцировку. Но погода мгновенно испортилась, и юго-западный ветер достиг отметки в 70 узлов. Их открытая позиция на леднике стала неприемлемой и они запросили вертолеты с корабля «Энтирим» для эвакуации. Первый вертолет прибыл и, потеряв видимость из-за снега, разбился. Второй постигла та же участь. Министерство обороны не знало, были ли погибшие. Это было ужасным и досадным началом кампании.

С тяжелым сердцем я спешила на благотворительный ужин в Мэншен Хаус, где мне предстояло быть спикером. Как мне было скрыть свои чувства? Но как только я спустилась вниз по ступеням Номера 10, Клайв Уитмор, мой основной личный секретарь, выбежал из своего офиса с новыми новостями. Третий вертолет сел на ледник и забрал всех оперативников SAS и экипажи двух других вертолетов. Как пилоту это удалось, я не знаю. Несколькими месяцами позже я встретилась с ним – совершенно скромный, тихий профессионал: он заметил, что в его вертолете никогда не было столько народу. Когда я выходила из Номера 10, я словно парила. Все наши люди выжили.

Френсис Пим возвращался из США с новыми предложениями по тексту.

Суббота 24 апреля оказалась самым важным днем в фолклендской истории и переломным для меня лично. Рано утром Френсис явился в мой кабинет, чтобы сообщить мне результаты своих стараний. Я могу описать документ, который он привез, лишь как условную капитуляцию. Я сказала Френсису, что это совершенно неприемлемо. Они собирались отнять у фолклендцев их свободу, а у Британии – ее честь и уважение. Френсис возразил. Он считал, что мы должны принять условия соглашения. Мы столкнулись лоб в лоб.

Заседание военного кабинета было назначено на тот вечер, и я провела остаток дня, сравнивая детали разных предложений, которые были выдвинуты до настоящего момента. Чем внимательнее я смотрела, тем очевиднее становилось, что наша позиция страдала, а фолклендцев попросту предавали. Я попросила министра юстиции прибыть в Номер 10 и вместе со мной просмотреть документы. Но сообщение сбилось с пути, и вместо этого он приехал в Министерство иностранных дел. Меньше, чем за час до Военного Кабинета, он, наконец, получил сообщение и прибыл ко мне, только подтвердив в итоге мои худшие опасения.

Важно понимать: то, что с первого взгляда может показаться неподготовленному взгляду незначительными вариациями в языке дипломатических текстов, может иметь жизненно-важное значение, как и произошло в этом случае. Было четыре основных текста для сравнения. Были предложения, которые Эл Хейг обсудил с нами и увез в Аргентину 12 апреля. Наше отношение к ним было смутным; хотя мы и обсудили их с ним во всех подробностях, мы не обязались их принимать. Затем были абсолютно недопустимые предложения, которые мистер Хейг привез из Буэнос-Айреса 19 апреля. 22 апреля мы откорректировали эти предложения на приемлемых для нас основаниях, и Френсис Пим получил инструкции начать переговоры, базируясь на них. Наконец, был последний текст, который привез Френсис из США, и с которым я теперь столкнулась. Различия между текстами 22 и 24 апреля лежали в основе того, почему мы готовы были начать войну за Фолклендские острова.

Во-первых, там был вопрос, насколько далеко и быстро отступят наши силы. Согласно привезенному Френсисом тексту, нашим войскам пришлось бы отступить еще дальше, чем предлагал Буэнос-Айрес. Хуже того, всем нашим войскам пришлось бы покинуть обозначенные зоны в течение семи дней, лишая нас любых эффективных механизмов военного контроля над ходом вывода. Что, если бы аргентинцы вернулись? Не было и ни одной гарантии того, что аргентинские войска сдержат обещание «быть максимум в семидневной готовности для повторного вторжения» (что бы это ни значило).

Во-вторых, санкции против Аргентины должны были быть отозваны в момент подписания соглашения, а не по окончании вывода войск, как гласило наше встречное предложение. Так мы теряли единственный способ убедиться, что вывод аргентинских войск действительно произойдет.

В-третьих, в вопросе Особого Промежуточно Управления текст возвращался к предложению включения двух представителей аргентинского правительства в советы островов, плюс, как минимум, одного представителя местного аргентинского населения. Более того, было возвращение к риторике, связанной с аргентинским проживанием и частной собственностью, которые позволили бы им успешно наводнить острова аргентинцами.

Не менее важной была риторика, связанная с долговременными переговорами после вывода аргентинских войск. Как и в документе из Буэнос-Айреса, Френсис Пим вычеркнул возможность возвращения к ситуации, в которой островитяне находились до вторжения. Нам нужно было пойти против своего основного принципа, что желания островитян являются первоочередными, и таким образом отказаться от любой возможности для них остаться с нами. Понимал ли Френсис, что он вычеркнул?

Вопреки моему четко обозначенному тем утром мнению, Френсис представил документ военному кабинету, порекомендовав принятие этих условий. Незадолго до шести часов вечера министры и госслужащие начали собираться за дверьми Кабинета 7. Френсис был там, активно лоббируя свою позицию. Я попросила Вилли Уитлоу подняться со мной наверх, сообщила ему, что не могу принять эти условия, и объяснила, почему. Как всегда, в жизненно важный момент он поддержал мою точку зрения.

Собрание началось, и Френсис Пим представил свой документ, порекомендовав нам согласиться с планом. Но пять часов подготовки с мой стороны не были пустой тратой времени. Я разобрала текст строчку за строчкой. Что на самом деле означал каждый пункт? Как так получилось, что мы теперь принимали то, что раньше отвергали? Почему мы не настояли, как минимум, на самоопределении? Почему мы согласились на практически неограниченную аргентинскую иммиграцию и приобретение недвижимости на одинаковых условиях с островитянами? Вся остальная комиссия была на моей стороне.

Именно Джон Нотт нашел процедурный путь к продолжению. Он предложил нам не делать комментариев касательно текста, а попросить мистера Хейга сперва показать его аргентинской стороне. Если они его примут, мы, вне сомнения, окажемся в затруднительном положении: но в свете их согласия мы можем вынести вопрос на обсуждение в парламент. Если же аргентинцы его отвергнут – а мы были почти уверены, что так и будет, поскольку для военной хунты почти невозможно отступить – мы сможем требовать от американцев твердо встать на нашу сторону, как это и обозначил Хейг, в случае, если мы не выйдем из переговоров. Так и было решено. Я сразу отправила сообщение мистеру Хейгу.

Позднее в тот день я узнала о наших успехах на Южной Джорджии. В тот вечер в Винсдоре была организована аудиенция с Ее Величеством. Я была счастлива лично сообщить ей новость о возвращении одного из ее островов. Я возвратилась на Даунинг Стрит, чтобы дождаться подтверждения недавнего сигнала и озвучить новости. Я хотела, чтобы у Джона Нотта была возможность сделать объявление, поэтому распорядилась, чтобы он прибыл в Номер 10. Вместе с ним и пресс-секретарем Министерства обороны мы подготовили пресс-релиз и обнародовали хорошую новость.

Мои замечания (иногда преднамеренно) интерпретировали неверно. После того, как Джон Нотт сделал свое заявление, журналисты пытались задавать вопросы: «Что произойдет дальше, мистер Нотт? Собираемся ли мы объявлять войну Аргентине, миссис Тэтчер?» Казалось, они предпочитают выдавливать из нас ответы на эти вопросы, вместо того, чтобы донести до нации новости, которые могут поднять ее дух и дать надежду жителям Фолклендов. Меня это раздражало. «Просто радуйтесь новостям и поздравьте наши войска и морских пехотинцев… Радуйтесь». Я имела в виду радость за бескровное освобождение Южной Джорджии, а не за то, что идет война. Для меня война не была поводом для радости. Но некоторые воображали иначе.

Внутри страны очевидная неизбежность полномасштабного военного конфликта пошатнула уверенность тех, чье стремление вернуть Фолклендские острова всегда было слабее, чем казалось со стороны. Некоторые из членов парламента хотели продолжения переговоров, во что бы то ни стало.

К сожалению, трещины, которые теперь появлялись в партии лейбористов, скорее всего должны были расшириться из-за того, что происходило в ООН. Генеральный секретарь ООН все сильнее вовлекался в дискуссию. За тихое замечание синьора Переса де Куеллара обеим сторонам – в котором говорилось, что мы, как и Аргентина, не сумели сработать в рамках UNSCR 502 – ухватились Дэнис Хили и Майкл Фут. У меня произошло серьезное столкновение с мистером Футом во время вопросов к премьер-министру во вторник 27 апреля по проблеме нашего возвращения в ООН. В действительности, генеральный секретарь очень быстро понял ситуацию, но ущерб уже был нанесен. Сами мы изучали потенциальную эффективность предложения президента Мексики Лопез-Портильо по предоставлению площадки для переговоров. Но Эл Хейг не хотел, чтобы мы этим занимались.

У Эла Хейга были свои дипломатические проблемы. Министр иностранных дел Аргентины, разгневанный освобождением Южной Джорджии, лично отказал ему во встрече, хотя они и встречались в частном порядке.

Мистер Хейг вновь переработал предложения, оговоренные с Френсисом Пимом в Вашингтоне, и теперь передал их аргентинскому правительству. Он сообщил хунте, что поправки недопустимы, и у них ограничено время на ответ, хотя сам впоследствии не стал придерживаться этой линии.

На заседании кабинета в четверг 29 апреля мы обсудили сложившуюся неопределенность. Крайний срок, предоставленный аргентинцам на их ответ, прошел, но мистер Хейг теперь говорил о возможности внесения аргентинской стороной поправок в его предложения. Куда это все приведет в итоге?

По завершении заседания Кабинета я отправила сообщение президенту Рейгану, обозначив, что с нашей точки зрения, теперь можно считать, что аргентинская сторона отвергла американские предложения. В действительности, чуть позже в тот же день, Аргентина формально отклонила текст. Президент Рейган ответил на мое сообщение следующей формулировкой: – Я уверен, вы понимаете, что теперь необходимо четко пояснить, что уже были предприняты все возможные попытки к достижению справедливого, мирного решения, и что аргентинской стороне был предложен выбор между подобным решением и эскалацией конфликта. Мы обязуемся сделать публичное заявление о предпринятых нами попытках. Мы обозначим предложение американской стороны в общих терминах, но не будем обнародовать его, чтобы не создавать для вас осложнений. Я понимаю, что, видя все фундаментальные сложности предложения, вы его не отвергли. Мы не оставим поводов усомниться в том, что правительство Ее Величества добросовестно работало совместно с нами, и что у него не осталось выбора, кроме как прибегнуть к военным мерам, исходя из права на самооборону.

Пятница 30 апреля четко обозначила конец дипломатической и начало военной кампании по возвращению Фолклендских островов. США открыто были на нашей стороне. Президент Рейган сообщил тележурналистам, что Аргентина прибегла к военной агрессии, и подобной агрессии нельзя позволить увенчаться успехом. Важнее всего, что президент также обозначил готовность США положительно ответить на просьбу о предоставлении военной техники. К сожалению, они не были готовы наложить эмбарго на импорт из Аргентины. Однако заявление президента оказало нам значительную моральную поддержку в сохранении нашей позиции.

Именно в этот день вступила в силу ОЗП. И справедливо будет заметить, что с этого момента наше внимание занимала не дипломатия, военные вопросы. В центре внимания Военного Кабинета в то утро был аргентинский авианосец «Вейнтисинко де Майо». Он мог покрыть дистанцию в 500, а его палубная авиация – еще 500 миль. Его корабли сопровождения были вооружены ракетами «Экзоцет», поставленными Францией в 1970-е годы. Угроза «Экзоцетов» была воспринята серьезно. Она усиливала угрозу, которую аргентинская группировка представляла для наших кораблей и линий снабжения. Поэтому мы разрешили атаку на авианосец, где бы он ни был, при условии, что это к югу 35 широты и к востоку 48 долготы, и находится вне 12-мильного ограничения аргентинских территориальных вод. Такая атака может основываться на праве на самооборону и оставаться в рамках статьи 51 Хартии ООН; в соответствии с уведомлением, данным 23 апреля, дополнительных предупреждений не требовалось.