Текст книги "Избранные работы (сборник)"

Глава 2. Проблемы качества уголовного и уголовно-процессуального законов

Сразу скажем, что опрошенные нами профессиональные участники Уголовно-процессуального исследования преступлений оценили качество уголовного закона на 6, 19 балла (по 10-бальной градации), что по принятой нами за основу методике Харрингтона позволяет признать его качество «недостаточно хорошим, но все же приемлемым».

Во многом, думается, такая, достаточно невысокая, оценка экспертами качества уголовного закона кроется в том, как он написан. Иными словами, в самом языке этого закона.

Издавна известно, что закон, написанный плохим языком, таит в себе причины беззакония (черт, как говорится, скрыт в деталях; в нашем случае – в языке закона).

В юридической литературе уже неоднократно отмечалось, что «одной из важнейших в праве является проблема терминологии, поскольку применение терминов, не имеющих четких правовых критериев, может привести к разночтениям нормативно-правовых актов и, в конечном счете, к возникновению правовых коллизий»[348]348
  Эбзеев Б. С. Конституция. Правовое государство. Конституционный суд. М., 1997, с. 92.


[Закрыть].

Более мягко, но совершенно верно, пишет по этому поводу К. К. Панько: «Неудачный термин не только искажает представление о предмете, но и существенно ослабляет регулирующую роль права и социальную ценность закона»[349]349
  Панько К. К. Методология и теория законодательной техники уголовного права России. Воронеж, 2004, с.41.


[Закрыть].

Но, тем не менее, несмотря на многочисленные исследования проблем законодательной техники, современная практика создания многих российских законодательных актов далеко не совершена.

«Будучи обезображен некомпетентным вмешательством, – заметил М. Федоров, – правовой акт в лучшем случае оказывается практически неприменимым, а в худшем становится источником невесть откуда взявшихся конфликтов»[350]350
  Федоров М. Неизгладимое преображение закона // Рос. Газета. 2002, 3 апр.


[Закрыть].

Наиболее опасно такое «обезображение» в законе уголовном, в том, на основе которого решаются вопросы «преступления и наказания», судьбы лиц, привлекаемых к ответственности за совершение конкретных деяний, предусмотренных конкретными уголовно-правовыми нормами.

Одним из наиболее ярких образцов такого некомпетентного (если не сказать более резко) вмешательства, на наш взгляд, являлась ст. 165 УК РФ в редакции ФЗ от 8.12.03., установившая ответственность за причинение имущественного ущерба собственнику или ному владельцу имущества в виде лишения свободы на срок до шести лет (ч. 1); за то же деяние, совершенное группой лиц по предварительному сговору либо в крупном размере – в виде лишения свободы на срок до трех лет (ч.2), а за те же деяния с особо квалифицирующими признаками – в виде лишения свободы на срок до пяти лет (ч.3).

Кстати сказать, такое «извращение» закона весьма удачно использовалась с позиции тактики защиты от обвинения. Автору известно уголовное дело, по которому некий хакер, причинивший имущественный ущерб владельцу пароля для выхода в Интернет, и признавший себя в том виновным, изучив, видимо, УК, в дальнейшем заявил, что это преступление он совершил по предварительному сговору с лицом, фамилию которого назвать он отказывается. А так как преступление, предусмотренное ч. 2 ст. 165 УК в данной редакции относилось к преступлениям средней тяжести, на основании заявления потерпевшего о примирении с обвиняемым уголовное дело в отношении этого лица было прекращено [351]351
  В соответствии с ФЗ от 21.7. 2004 г. в части первой этой статьи слова «до шести лет» заменены словами «до двух лет». Как говорится, почувствуйте разницу.


[Закрыть].

Все это предъявляет особые требования к уголовному закону и, в первую очередь, к его языку, к корректности терминологии, используемой при конструировании уголовно-правовых норм.

Говоря об этом, в первую очередь, напомним, что создание уголовно-правовых понятий осуществляется по следующим основным направлениям:

а) использования правовых терминов других отраслей юридической науки и правовой системы;

б) заимствования терминологии неправовых дисциплин;

в) использования общеупотребительных слов[352]352
  Козаченко И. Я. Язык – душа и совесть уголовного закона // Правоведение, 2003, № 2, с. 109.


[Закрыть].

Однако изучение с этих позиций диспозиций отдельных уголовно-правовых норм наглядно, к сожалению, показывает, что и в настоящее время нередко законодателем некорректно используются термины, заимствуемые из общей теории права и других отраслей права, либо общеупотребительные слова, которые, будучи использованы в структуре закона, допускают весьма неоднозначное их толкования правоприменителями.

В отношении последней посылки сразу скажем, что по совершенно справедливому мнению В. М. Савицкого, использование общеупотребительных слов в законе возможно только в том значении, которое они имеют в литературном языке[353]353
  Савицкий В. М. Язык процессуального закона (вопросы терминологии). М., 1987, с. 22.


[Закрыть].

И в тоже время, нельзя не согласиться с Л. В. Головко, не менее справедливо подчеркнувшим что «любая терминология, в том числе юридическая, всегда специальна, а специальное, как известно, отменяет действие общего. … Лингвисты или просто знатоки общеупотребительного русского языка могут понимать под словами, допустим, «доказательство» или «преступление» все, что угодно, но для юристов их понимание интересно лишь социологически, но не юридически»[354]354
  Головко Л. В. Отечественное понятие «право на судебную защиту» и европейское понятие «право на доступ к правосудию»: попытка функционального сравнения // Право на судебную защиту в уголовном процессе: европейские стандарты и российская практика. Томск, 2007, с. 9–10.
  Чуть далее мы приведем примеры некорректного распространения отдельных «общеупотребительных» понятий русского языка на конструирования норм уголовного закона.


[Закрыть].

Как сказано выше, в данной работе мы не претендуем на углубленное изучение уголовно-правовых проблем, в том числе методологии и теории уголовно-правовой законодательной техники. Поэтому мы выбрали для анализа лишь несколько уголовно-правовых норм, расположенные в различных главах УК, что показывает качество всего уголовного закона в целом, системный характер подобной законодательной некорректности при создании уголовно-правовых понятий.

1. Ст. 290 ч. 2 УК (гл. 30 – Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления) к квалифицирующему обстоятельству получения взятки относит ее получение за незаконные действия.

О незаконных действиях говорит и диспозиция ст. 204 УК, устанавливающая в гл. 23 УК (Преступления против интересов службы в коммерческих и иных организаций) ответственность за коммерческий подкуп.

На это же основание для уголовной ответственности указывают диспозиции и других уголовно-правовых норм, криминализирующие такие деяния, как незаконные: производство аборта (ст. 123 УК), лишение свободы (ст. 127 УК), усыновление (ст. 154 УК), действия в отношения имущества, подвергнутого описи или аресту либо подлежащего конфискации (ст. 312 УК) и пересечение Государственной границы Российской Федерации (ст. 322 УК).

И с учетом точного смысла этого прилагательного на практике возникает следующая проблема.

В языке и общей теории права сущность понятия Закона ясна и не равнозначна иным нормативным правовым актам. «Закон – нормативный акт, постановление высшего органа государственной власти, принятый в установленном порядке и имеющий юридическую силу»[355]355
  Большой толковый словарь русского языка. М., СПб, 1998, с. 327.


[Закрыть]. В соответствии с Конституцией РФ (ст. 76), есть федеральные конституционные законы, есть законы федеральные, и есть, наконец, законы субъектов Федерации. В этой связи в узком и прямом понимании этого термина о незаконных действиях применительно к диспозициям комментируемых статей УК можно вести речь лишь в тех случаях, когда действия лица, привлекаемого к уголовной ответственности, непосредственно нарушали какой-либо из перечисленных законов. А если они нарушали не закон, как таковой, а некий иной нормативный правовой акт?

Подпадают ли они в этом случае под диспозиции указанных статей УК?

По нашему убеждению, нет, хотя Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 10 февраля 2000 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе», думается неправомерно, и отождествляет категории закона и других нормативных актов. Под незаконными действиями должностного лица, разъясняет он в пункте 10 постановления, следует понимать «неправомерные действия, которые не вытекали из его служебных полномочий или совершались вопреки интересам службы, а также действия, содержащие в себе признаки преступления либо иного правонарушения»[356]356
  Постановления Пленумов Верховного Суда Российской Федерации по уголовным делам. Воронеж, 2007, с… 264.


[Закрыть].

Обратимся к следственной и судебной практике.

Р., являясь заместителем начальника отдела Государственного противопожарного надзора МЧС по одному из районов г. Воронежа, получил взятку от К. за согласование вопроса о принятии в эксплуатацию законченного строительством объекта. Указав в постановлении о привлечении Р. в качестве обвиняемого что своими действиями он нарушил ряд положений Приказов МЧС РФ, УГПС МЧС РФ по Воронежской области, требований СНиПНов, а также Постановление Воронежской городской Думы, следователь пришел к выводу, что Р. получил взятку за незаконные действия в пользу взяткодателя, и потому квалифицировал его действия по ч. 2 ст. 290 УК.

Тем не менее, суд согласился с доводами защитника Р. о том, что нарушение Р. положений указанных нормативных правовых актов нельзя расценивать как действия незаконные в точном смысле понимания термина «закон», а потому квалифицировал совершенное подсудимым преступление по ч. 1 ст. 290УК[357]357
  Здесь и далее, если не оговорено иное, приводятся примеры из следственной и адвокатской практики автора.


[Закрыть].

Начальник отделения паспортно-визовой службы Гаркушин был привлечен к уголовной ответственности и впоследствии осужден за превышение служебных полномочий, выразившемся в незаконной выдачи паспортов Российской Федерации лицам, не являющимся гражданами РФ.

Авторы, описавшие данное дело, отмечают, что Гаркушин своими незаконными действиями нарушил:

1. ст. 6 Конституции РФ;

2. Федеральный закон «О гражданстве Российской Федерации»;

3. Положение о порядке рассмотрения вопросов о гражданстве РФ…;

4. Приказ Министерства внутренних дел РФ «Об организации деятельности …;

5. Приказ МВД России «Об утверждении Инструкции…»;

6. Должностную инструкцию, утвержденную начальником ОВД [358]358
  См.: Степкин М. С., Малыгин П. А. Об опыте расследования незаконной выдачи паспортов гражданина РФ // Следственная практика. Вып. 168, М.,2005, с.239.


[Закрыть].

Совершенно ясно, что законами в юридически точном значении этого понятия являются лишь первые два из перечисленных правовых актов.

Нам представляется очевидным, что данную терминологическую неточность в диспозициях соответствующих уголовно-правовых норм достаточно легко устранить, заменив понятие «незаконные действия» более общим и корректным понятием «противоправные действия».

2. В ряде статей гл. 31 УК «Преступления против правосудия» широко используется понятие доказательства. Так, ч.ч. 2 и 3 ст. 303 УК говорят о фальсификации доказательств перечисленными в них субъектами по уголовному делу; ч. 3 ст. 306 УК – о ложном доносе, соединенном с искусственным созданием доказательств обвинения.

Как известно, в Уголовно-процессуальном праве категория доказательств означает не только любые сведения, на основе которых устанавливается наличие или отсутствие обстоятельств подлежащих доказыванию при производстве по уголовному делу, а также имеющих для него значение. Они должны быть получены лишь из источников, исчерпывающий перечень источников определен Уголовно-процессуальным законом (ст. 74 УПК РФ). В противном случае, эти сведения не могут обрести статус доказательств по уголовному делу.

«Доказательство, – совершенно верно пишет С. А. Шейфер, – представляет собой неразрывное единство содержания (фактические данные, т. е. сведения о фактах, подлежащих установлению) и формы (показания, заключения экспертов, вещественные доказательства и документы)»[359]359
  Шейфер С. А. Доказательства и доказывание по уголовным делам: проблемы теории и правового регулирования. Тольятти, 1998, с. 37.


[Закрыть].

Изначально доказательства не существуют – они формируются путем восприятия следов и преобразования их содержания, облечения в процессуальную форму[360]360
  См. там же.


[Закрыть] «надлежащим субъектом доказывания при выполнении требований закона относительно источника, способа, порядка получения, закрепления и приобщения к делу этих сведений»[361]361
  Уголовный процесс России / под ред. З. Ф. Ковриги, Н. П. Кузнецова. Воронеж, 2003, с.122. См. также об этом: Белкин А. Р. Теория доказывания в уголовном судопроизводстве. М., 2005; Дулов А. В., Рубис А. С. Основы формирования криминалистической теории доказывания. Минск, 2004.


[Закрыть].

И вот здесь возникает, как минимум, две проблемы, связанные с оперированием законодателем в указанных уголовно-правовых нормах понятием доказательства, носящего в контексте их диспозиций отчетливый и очевидный Уголовно-процессуальный характер.

Во-первых: как может лицо, совершившее ложный донос, искусственно создать доказательства обвинения?

Такое лицо в принципе не является субъектом формирования доказательств; самое большее, что оно может – создать, представить объекты, обратившись к которым субъект доказывания (и только он) таковые и создаст.

Б., обратилась в РОВД с заявлением об изнасиловании ее В… К своему заявлению она приложила нож, используя который В., якобы преодолел ее сопротивление. При принятии от Б. заявления она была предупреждена об уголовной ответственности за ложный донос.

В ходе расследования уголовного дела, возбужденного по заявлению Б., было установлено, что в данном случае имел место ложный донос. Б. было предъявлено обвинение по ч. 3 ст. 306 УК.

Искусственным созданием доказательств обвинения следователем (а затем и судом) было признано предоставление ей в РОВД ножа, на котором при расследовании были обнаружены отпечатки пальцев В. (данный нож, действительно, ранее находился в руках В., при обстоятельствах, совершенно не относимым к заявлению Б.).

Однако сам факт представления в РОВД Б. ножа не означал, что он сразу же стал судебным доказательством. Таковой статус он приобрел лишь после того, как следователь после возбуждения уголовного дела в надлежащем порядке осмотрел его, приобщил в качестве вещественного доказательства к делу, сформировал при его исследовании посредством дактилоскопической экспертизы и другое доказательство, которое также могло быть положено в основу обвинения В. в изнасиловании.

Другой аспект этой же проблемы характерно виден на таком примере из следственной практики.

Оперуполномоченному ОРЧ БЭП Г. предъявлено обвинение, что совершил организацию и подстрекательство заведомо ложного доноса о совершении преступления, соединенного с искусственным созданием доказательств обвинения. В качестве искусственного создания такого доказательства следователь вменил Г. результаты оперативного эксперимента, организованного и проведенного Г. на основании ложного доноса З. о вымогательстве с него взятки должностным лицом.

Но, как известно, Уголовно-процессуальный закон не относит результаты оперативной работы, полученные при проведении ОРМ, предусмотренных Федеральным Законом об оперативно-розыскной деятельности, непосредственно к источникам формирования судебных доказательств. «В процессе доказывания запрещается использование результатов оперативно-розыскной деятельности, если они не отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам Настоящим Кодексом» (ст. 89 УПК РФ). Эти результаты – не доказательства в Уголовно-процессуальном смысле этого понятия, они лишь могут быть использованы при доказывании.

Более того, позволим себе попутно привести следующее, несколько парадоксальное предположение, сформулированное Ю. П. Гармаевым: т. к. в соответствие с ч. 2 ст. 50 Конституции РФ не могут быть положены в основу обвинения доказательства, полученные с нарушением закона, а в ходе и по результатам ОРД доказательства не получают (они формируются только в рамках процессуальных действий по возбужденному уголовному делу), то, следовательно, нарушения Закона об ОРД не должны с необходимостью повлечь недопустимость использования результатов ОРД в процессе доказывания[362]362
  См.: Гармаев Ю. П. Основы методики расследования и поддержания государственного обвинения по делам о взяточничестве. – Улан-Удэ, 2006,с.99.


[Закрыть].

В рассматриваемом казусе доказательством в Уголовно-процессуальном смысле являлись не сами результаты проведенного на основании заведомо ложного доноса оперативного эксперимента, как такового, а осмотр места происшествия, результаты которого были зафиксированы следователем в соответствующем протоколе, очевидно, не имевшего на тот момент представления об обстоятельствах, связанных с производством Г. данного ОРМ.

Такая же терминологическая «тонкость» присутствует и в диспозиции ст. 303 УК – Фальсификация доказательств. Сфальсифицировать в узком смысле слова[363]363
  Фальсификация-подделывание; фальсифировать – подделать (подделывать) – Александрова З. Е. Словарь синонимов русского языка. М., 1975, с.574.


[Закрыть] можно уже сформированное, уже существующее доказательство.

Классический случай фальсификации доказательств по печально известному делу «витебского» серийного маньяка Михасевича приводит Н.И. Порубов.

На месте убийства были сделаны гипсовые слепки со следов сапог, факт чего был отражен в протоколе осмотра места происшествия (т. е. было сформировано доказательство – О. Б.).

У подозреваемого изъяли сапоги, с них отлили гипсовые слепки, а затем, уничтожив те, которые отлили на месте происшествия, направили сапоги подозреваемого и слепки с этих сапог на экспертизу.

Очевидно, что эксперты совершенно обоснованно пришли к выводу, что именно этими сапогами оставлены следы, слепки которых предоставлены на исследования. «После этого заключения, – пишет далее автор, – прокурор дал санкцию на арест, следователь получил от загнанного в угол подозреваемого «признательные» показания, а судья вынес не правосудный приговор»[364]364
  Порубов Н.И. Полвека с криминалистикой против криминала. Записки старого криминалиста. Минск, 2007, с. 143.


[Закрыть].

Когда же речь идет о подделывании относимых к уголовному делу объектов, и в самом процессе формирования на основе поддельных объектов доказательств (в том числе и формирования показаний свидетелей, потерпевших, подозреваемых и обвиняемых), думается, говорить о том, как о фальсификации самих доказательств в их Уголовно-процессуальном значении терминологически некорректно. Однако это, без сомнений, не снижает необходимости установления уголовно-правовой ответственности за совершение и таких фальсификаций.

Опосредованным подтверждением обоснованности такого подхода выступает, думается, то, что лжесвидетельство, несомненно, подпадающее под понятие фальсификации, не включено в диспозицию ст. 303 УК – это самостоятельный состав преступления.

И это – верно, ибо свидетель не является субъектом формирования доказательств. Более того, сказанное относится и к даче ложных показаний и заключения экспертом и специалистом, а также к заведомо ложному переводу; эти лица самостоятельно доказательства не формируют, а потому не могут быть признаны субъектами уголовно-наказуемой их фальсификации. А вот искажение показаний дознавателем, следователем прокурором в протоколе допроса свидетеля есть преступление, именуемое фальсификацией доказательств.

Для разрешения этих проблем нам представляется целесообразным:

а) в ст. 306 УК термин «доказательства» заменить понятием «объекты, на основе которых могут быть сформированы доказательства». И соответственно этому диспозицию ч. 3 этой статьи изложить следующим образом: «Деяния, предусмотренные частями первой и второй настоящей статьи, соединенные с искусственным созданием и (или) предоставлением объектов, на основе которых могут быть сформированы доказательства обвинения»;

б) В диспозициях частей 2 и 3 ст. 303 УК слова доказательства дополнить следующими словами: «а также совершенная в процессе формирования доказательств». В этом случае, к примеру, диспозиция ч. 2 этой статьи могла бы приобрести такой вид: «Фальсификация доказательств, а также совершенная в процессе формирования доказательств по уголовному делу лицом, производящим дознание, следователем, прокурором или защитником».

В заключение обсуждения вопроса о необходимости корректности использования в уголовном законе Уголовно-процессуальных понятий и категорий, мы считаем целесообразным напомнить следующую мысль М. С. Строговича: «… необходима согласованность Уголовно-процессуального и уголовного законодательства – согласованность не только формальная, т. е. в виде отсутствия противоречий между текстами уголовных и Уголовно-процессуальных законов, но прежде всего согласованность по существу; требуется единство в разрешении связанных юридических вопросов, единство принципиальной, научной, методологической основы»[365]365
  Советский Уголовно-процессуальный закон и проблемы его эффективности / под ред. В. М. Савицкого. М., 1979, с.44.


[Закрыть].

3. Статьи 188 ч. 2 и 189 УК (гл. 22 – Преступления в сфере экономической деятельности) устанавливают уголовную ответственность за (соответственно) контрабанду и незаконный экспорт материалов и оборудования, которые могут быть использованы при создании оружия массового поражения, средств его доставки, иного вооружения…

Для более яркого освещения данного аспекта рассматриваемой проблемы, который отражен в выделенном нами слове, приведем пример из практики.

В 2004 г. Петров (фамилия изменена – авт.) обвинялся в контрабанде и незаконном экспорте деталей к самолетам МИГ и СУ образцов шестидесятых годов прошлого века по названным выше статьям УК, так как эти детали, по мнению органов уголовного преследования, могут быть использованы для создания средств доставки оружия массового поражения.

Однако слово «создание» в русском языке имеет совершенно определенное значение: создать можно только новое, то, что ранее не существовало. Как сказано, самолеты МИГ и СУ были созданы задолго до совершения Петровым преступлений. Разве замена стержня в шариковой авторучке или даже двигателя в автомашине можно определить как создание, соответственно, авторучки или автомобиля?

Несомненная возможность использования для ремонта и эксплуатации самолетов деталей, в криминальном обороте которых обвинялся Петров, по мнению защитника, с позиций лингвистики, отнюдь, не позволяет применять для обозначения таковых процессов (ремонт, обслуживание) понятие «создание».

Данная терминологическая коллизия была положена в основу ходатайства адвоката о переквалификации действий своего подзащитного, оперирующего при этом заключением привлеченного им в качестве специалиста доктора филологических наук, профессора, заведующего кафедрой общего языкознания и стилистики государственного университета[366]366
  Органами предварительного расследования в удовлетворении ходатайства адвоката было отказано; судебное производство по данному делу в настоящее время не завершено.


[Закрыть].

Нам представляется, что для обеспечения однообразного понимания указанного словосочетания («для создания») есть две возможности: либо включение в диспозицию комментируемых статьей УК следом за ним слов «а также ремонта или обслуживания», либо дополнение этих уголовно-правовых норм примечанием, в котором бы разъяснялось, что именно в них следует понимать под термином «создание»[367]367
  К. К. Панько именует такого вида примечания примечаниями-разъяснениями терминологии. См.: Панько К. К. Указ. соч., с.196.


[Закрыть].

4. Как известно, многие нормы Особенной части УК в качестве квалифицирующего признака опосредуемых ими преступлений содержат указания на размер причиненного ими имущественного вреда или незаконно полученной выгоды имущественного характера; многие из этих (и других) норм в качестве основного или дополнительного наказания предусматривают налагаемые на виновного штрафы в том или ином размере.

В первоначальной редакции УК эти параметры исчислялись в относительных величинах применительно к минимальным размерам оплаты труда.

Например в главе 21 УК (Преступления против собственности) крупным размером, расположенных в ней статей признавалась стоимость имущества, в пятьсот раз превышающая минимальный размер оплаты труда, установленный законодательством Российской Федерации на момент совершения преступлений (прим. 2 к ст. 158 УК). Одним из видов наказания за совершение кражи являлся штраф, также исчисляемый в кратных относительных величинах применительно к минимальному размеру оплаты труда.

Ст. 290 УК (Получение взятки) под крупным размером взятки признавала сумму денег, стоимость ценных бумаг, иного имущества или выгод имущественного характера, превышающие триста минимальных размеров оплаты труда. Ч. 1 этой статьи в качестве одного из альтернативных видов наказания за получение взятки предусматривала штраф в размере от семисот до одной тысячи минимальных размеров оплаты труда.

В соответствии с изменениями, внесенными в УК ФЗ от 8.12.03 г., № 162-ФЗ, эти параметры стали исчисляться в абсолютных величинах.

Если продолжить приведенные выше примеры, то в настоящее время под крупным размером в гл. 21 признается стоимость имущества, превышающая двести пятьдесят тысяч рублей (стоимость похищенного имущества свыше одного миллиона рублей признается особо крупным размером). Также в абсолютных величинах исчисляется штраф как один из видов альтернативного наказания за совершение ряда преступлений, из числа предусмотренных в этой главе УК.

В действующей редакции ст. 290 УК крупным размером взятки признается сумма, превышающая сто пятьдесят тысяч рублей, а штраф, как альтернативное наказание за совершение преступления, предусмотренного ее первой частью, определен в размере от ста тысяч до пятисот тысяч рублей.

Мы не думаем, что эти новации оптимальны для определения уголовной политики. Они, на наш взгляд, не учитывают многочисленные финансово – экономические процессы, происходящих в нашей стране. В первую очередь – динамично изменяющийся индекс цен (так называемый, индекс стоимости жизни), инфляционные колебания цен (от медленной, «ползучей» инфляции до инфляции «галопирующей[368]368
  См: Лопатников Л. И. Экономико-математический словарь. М., 2003, с. с. 123–124, 129.


[Закрыть]), покупательную способность рубля и др.

А потому очевидно, что два лица, каждое из которых совершило преступление, квалифицирующие признаки определены в абсолютных денежных величинах, по сути будут поставлены совершенно в различное положение, обусловливаемое обозначенными выше финансово-экономическими процессами, существующими на момент совершения ими преступлений, будут претерпевать совершенно иные последствия. Это же относится и к осужденным, которым судом назначены такая мера основного или дополнительного наказания как штраф, также определяемый в абсолютном денежном исчислении.

Приведем гипотетический пример.

Осужденному в 2007 г. назначено основное наказание в размере 250 тысяч рублей.

Такое же наказание назначено лицу, осужденному в 2008 г.

Очевидно, что эта сумма в 2008 г. «весит» с учетом индекса цен и инфляции значительно меньше, чем она же в году предыдущем.

В тоже время, если этим же осужденным размер штрафа определялся в одинаковых кратных величинах к минимальному размеру оплаты труда, то такой реальный дисбаланс в наказании не произошел бы[369]369
  С учетом изменений индекса цен и инфляции в 2007 г. МРОТ устанавливался в размере 1100 рублей, в 2008 г. – 2300 рублей; однако, в тоже время заметим, базовая сумма МРОТ для исчисления штрафов, определяемых в зависимости от МРОТ, в эти годы оставалась неизменной (100 рублей), что вряд ли можно признать верным. – См.:http://www.garant.ru/newbusref/DOC_10080093.htm


[Закрыть].

Для «восстановления социальной справедливости» в этом отношении мы предлагаем возвратиться к ранее существовавшей системе определения рассмотренных выше уголовно-правовых показателей – исчислять их в кратных выражениях к минимальному размеру оплаты труда, установленному законодательством Российской Федерации на момент совершения преступления.