Текст книги "Избранные работы (сборник)"

После того как подсудимый отказался от своих «признательных» показаний, суд, проанализировав этот протокол допроса, исключил его из числа доказательств обвинения, указав в приговоре, что в нем показания допрашиваемого изложены очевидно несвойственным подсудимому языком, а потому вызывают обоснованные сомнения в своей достоверности.

В тоже время, «указание о дословной записи не является категорическим. …Требование дословной фиксации в первую очередь имеет ввиду слова и выражения, несущие особую смысловую нагрузку и характеризующие особенности восприятия и уровень развития допрашиваемого»[948]948
  Шейфер С. А. Следственные действия. Система и процессуальная форма. М., 2001, с. 191.


[Закрыть]. С этим утверждением С. А. Шейфера по названным выше причинам в принципе нельзя не согласиться.

Однако есть один весьма серьезный довод о необходимости по возможности дословной записи содержательной части показаний допрашиваемого в протоколе. Дело в том, что (и в этот нет сомнений) при «переводе» показаний в протокол допроса всегда существует опасность потери «информации ввиду не всегда правильного определения ее относимости к делу»[949]949
  Соловьев А. Б. Система следственных действий как средство уголовно-процессуального доказывания. М., 2006, с. 123.


[Закрыть].

Это замечание особенно верно относительно допросов, производимых на первоначальном этапе расследования, когда в силу естественной неопределенности последующей значимости отдельных нюансов в сообщаемой допрашиваемым информации, в этом отношении существует повышенная опасность ошибки, упущений в их фиксации.

Вот почему так важно использовать при допросе лица, дающего «признательные» показания, вспомогательные средства фиксации – аудио– или видеозапись. Она отразит все их содержание, в том числе, на взгляд следователя на момент допроса, несущественные моменты, неосознаваемые им проговорки и оговорки в показаниях допрашиваемого.

Если данное лицо в дальнейшем отказывается от данных ранее «признательных» показаний, анализ соответствующей аудио– или видеозаписи позволяет выявить такие частности и тактически правильно их использовать как в последующих его допросах, так и при составлении обвинительного заключения в части обоснования достоверности именно «признательных», а не последующих показаний обвиняемого.

Например, С. признал себя виновным в совершении убийства А… Рассказывая об обстоятельствах сокрытия трупа, С. объяснил, что непосредственно после убийства он не смог как следует закопать труп (была зима) и спрятал его в полуосыпавшемся окопе, забросав ветками и снегом. Весной же, боясь, что труп будет обнаружен, он пришел на место его захоронения, выкопал рядом глубокую яму и перезахоронил в нее останки А. (там они, спустя полтора года, и были случайно обнаружены).

Эти показания С. были записаны на магнитную ленту. В дальнейшем С. сделал попытку частично от них отказаться, в том числе, от факта перезахоронения трупа А.

При повторном допросе С. следователь воспроизвел ему звукозапись его же «признательных» показаний в этой части, предъявил С. заключение судебно-медицинской экспертизы трупа А..

Обратив внимание допрашиваемого на даты того и другого, он предложил объяснить, откуда С. мог, не перезахоранивая труп, знать еще до экспертов о такой детали, как обглоданная животными именно кисть левой руки трупа. Поняв невозможность как-либо убедительно объяснить эту свою «виновную осведомленность», С. был вынужден вновь подтвердить факт перезахоронения трупа А., одновременно вновь признав и другие обстоятельства совершения им убийства потерпевшего.

4. Из приведенного примера становится очевидным необходимость использования при допросе лица, признающего себя виновным, дополнительных средств фиксации показаний: аудио– и видеозаписи (последняя предпочтительней).

Кроме того, ее наличие, во-первых, психологически затруднит попытку допрошенного отказаться от данных «признательных» показаний (если, конечно, они были правдивы), и, во-вторых, значительно снизит вероятность того, что в случае отказа от них данное лицо будет ссылаться на применение к нему незаконных методов ведения следствия. Во всяком случае, это позволит суду объективно оценить обоснованность подобных объяснений обвиняемого о причинах дачи им ранее таких «признательных» показаний.

Следователи, расследовавшие убийство одного из ответственных сотрудников МВД Республики Татарстан, пишут, что допросы подозреваемых проводились с применением видеозаписи. «Во время допросов, кроме подозреваемого, защитника и следователя, никого не было. Подозреваемым предоставлялась возможность пить кофе и чай, курить, свободно общаться с адвокатом, их руки не были скованы наручниками.

Когда в суде двое из обвиняемых отказались от своих показаний, судья, просмотрев видеозапись допросов, усомнился в правдивости их новых доводов, прокомментировав видеозапись фразой о том, что «никогда ранее не видел таких комфортных условий при допросах на предварительном следствии»[950]950
  Следственная практика. Вып. 4 (165). – М., 2004. – С. 35.


[Закрыть].

5. Средством закрепления «признательных» показаний лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления, по праву является проверка его показаний на месте происшествия.

Проверка на месте является убедительным средством объективного подтверждения достоверности показаний лица, признавшего себя виновным в совершении преступления против личности в том случае, когда в процессе ее проведения подозреваемый (обвиняемый):

– указывает на отдельные места, связанные с совершенным преступлением (места подготовки, совершения деяния, сокрытия его следов), о которых могло знать лишь лицо, действительно совершившее преступление, и на которых ранее или в ходе следственного действия обнаружены объективные данные, свидетельствующие о криминальном (и криминалистическом) значении этих мест;

– демонстрирует свои действия при совершении преступления, соответствующие объективным данным о них, полученным ранее при расследовании дела, либо достоверность которых подтверждается в дальнейшем при проверке показаний на месте. Приведем пример, иллюстрирующий данное положение.

Д., признавший себя виновным в совершении разбойного нападения, при проверке показаний указал место сокрытия ценностей, которыми он завладел. Там они были обнаружены и в дальнейшем опознаны потерпевшим как принадлежащие ему.

Давая пояснения в ходе проверки показания на месте происшествия, Ж., признававший себя виновным в совершении изнасилования, указал место, находясь на котором он поджидал жертву, и указал на несколько находящихся там окурков, пояснив, что они от сигарет, выкуренных им в то время. Окурки, на которые указал подозреваемый, были изъяты, в дальнейшем судебно-медицинская экспертиза установила, что обнаруженная на них слюна могла принадлежать Ж.

6. «Признательные» показания лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления, могут быть точно проверены проведением следственных экспериментов различных видов: проверки возможности совершения им определенных действий, входящих в канву обстоятельств, о которых он дает показания, наличия определенных навыков или профессиональных умений, использованных при совершении расследуемого преступления.

7. Достоверность показаний лица, признавшего себя виновным в совершении преступления, может быть также проверена предъявлением ему для опознания потерпевшего, оружия преступления и других предметов, связанных с расследуемым преступлением, очными ставками между данным лицом, его соучастниками, а также потерпевшим и свидетелями (естественно, при наличии для их производства указанных в процессуальном законе оснований).

Лицо, отказавшееся в дальнейшем от своих «признательных» показаний, как это подробно показано выше, зачастую объясняет причину их дачи физическим воздействием на него со стороны работников органов дознания.

С целью предупреждения таких объяснений необходимо: во-первых, подвергнуть задержанного до его допроса судебно-медицинскому освидетельствованию на предмет установления наличия телесных повреждений; в случае если таковые будут обнаружены, незамедлительно допросить подозреваемого об обстоятельствах их получения. Во-вторых, после дачи подозреваемым признательных показаний вновь произвести его судебно-медицинское освидетельствование. Цель этого очевидна: установление того, что после первого освидетельствования у подозреваемого не появилось новых телесных повреждений.

Совершенно очевидно, что в структуре данной тактической операции существенное место должно отводиться оперативным мероприятиям, проводимым органами дознания либо инициативно, либо по поручению следователя, расследующего данное уголовное дело.

Говоря об этой части рассматриваемой тактической операции, следует обратить внимание на возможности психофизиологического исследования лица, ранее давшего «признательные» показания, с применением полиграфа.

Дело в том, что при обсуждении проблем использования полиграфа (допустимости его использования в целом, доказательственной значимости результатов этих исследований, в частности) обычно апеллируют к примерам его использования с целью выявления виновной осведомленности испытуемого (заподозренного, подозреваемого, обвиняемого). И при наличии научно-обоснованных методик (а таковые созданы и широко апробированы на практике) проведение таких исследований, это вполне правомерно и эффективно.

Нариков подал заявление в УВД Дзержинского района г. Перми о том, что к нему обратилась Чуркина с просьбой убить (за деньги) ее бывшего супруга Чуркина. Из-за отсутствия денег она обещала дать ему долговую расписку на 5 тыс. руб.

По данному факту 17 октября 2006 г. прокуратурой Дзержинского района г. Перми было возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 30 и п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ.

В ходе проведения оперативно-розыскных мероприятий Нариков в беседе с Чуркиной настаивал на том, что она должна передать ему деньги, не скрывая при этом, за что они ему причитаются.

Чуркина, вызванная на допрос, показала, что Нариков постоянно склонял ее к убийству мужа (с которым она не проживает), мотивируя это тем, что сам его также ненавидит, так как тот имел интимные отношения с его женой. Чтобы прекратить вымогательство денег со стороны Нарикова, зная о его психической неустойчивости и опасаясь за свою жизнь, а также за жизнь и здоровье своих малолетних детей, Чуркина была вынуждена написать ему долговую расписку на 5 тыс. руб.

Чуркина и Нариков настаивали на своих показаниях, противоречащих друг другу. «С целью проверки их показаний, – пишет прокурор – криминалист, описавший данное дело, – были назначены и проведены психофизиологические экспертизы с применением полиграфа. В результате была получена информация о том, что Нариков склонял Чуркину к убийству ее мужа, но она отказывалась. Долговую расписку написала под его давлением, опасаясь за жизнь и здоровье своих детей».

В дальнейшем было установлено, что, действуя из корыстных и иных низменных побуждений, Чуркин обещал Нарикову заплатить значительную сумму за оговор бывшей жены.

Уголовное дело в отношении Чуркиной было прекращено 17 января 2007 г. в связи с отсутствием состава преступления (п. 2 ч. 1 ст. 24 УПК РФ)[951]951
  Татарин В. Р. Возможности полиграфического исследования с применением полиграфа при расследовании особо тяжких преступлений // Предварительное следствие. Вып. 2, М., 2008, с. 208–209.


[Закрыть].

Более того, осмелимся предположить, что активное использование полиграфа в этих целях может явиться неким средством предупреждения посягательств на доказательства в виде принуждения к даче показаний.

Но, думается нам, что в принципе полиграф может быть использован и в тех случаях, когда лицо отказывается от ранее данных признательных показаний, объясняя их дачу одной из выше проанализированных причин. Иными словами, для обоснования высокой вероятности отсутствия у данного лица таковой, виновной, осведомленности.

Признаемся, что методики проведения психологического исследования с использованием полиграфа именно для разрешения названной задачи и с названной целью, нам в настоящее время неизвестны. Но то, что в принципе они могут быть созданы, сомнений у нас не вызывает.

Для того чтобы избежать психологически в общем-то понятной переоценки значения «признательных» показаний, необходимо проанализировать собранные по делу доказательства со следующей позиции: какие доказательства, изобличающие обвиняемого по делу, останутся, если из материалов дела исключить «признательные» показания обвиняемого?

Если в результате такого анализа окажется, что иных доказательств вины обвиняемого нет или их совокупность недостаточна для однозначного обоснования обвинения, то должен быть сделан единственный логически и процессуально правильный вывод: вина обвиняемого не доказана, преступление не раскрыто.

В заключение рассмотрения этого вопроса приведем следующий пример из следственной и судебной практики.

В 1982 г. была изнасилована и убита 11-летняя Лена М.

В 1988 году за совершения ряда убийств по сексуальным мотивам был задержан Фефилов, который признал себя виновным и в убийстве Лены М., совершенном 6 лет тому назад.

Проверка объективности показаний Фефилова о совершении этого убийства именно им включило в себя следующее:

– Проверка показаний подозреваемого на месте происшествия показала, что указанные им место сокрытия трупа М., и его поза полностью соответствовали тем параметрам, что отражены в протоколе осмотра, произведенного в 1982 г.;

– при осмотре туалета, куда он, по его словам, выбросил школьный портфель потерпевшей, он был обнаружен и опознан родителями девочки;

– пенал, который, по его показаниям, вытащил из этого портфеля и принес домой для своих детей, шесть лет спустя был изъят при обыске квартиры Фефилова, при чем внутри него на подкладке обнаружили написанную фамилию потерпевшей М. – владелицы пенала;

– жена и дочь Фефилова подтвердили, что он принес этот пенал домой в 1982 году и отмывал его от имевшихся на нем записей;

– мать потерпевшей опознала данный пенал, как принадлежащий ее погибшей дочери;

– почерковедческая экспертиза установила, что фамилия М. на подкладке пенала и некоторые другие имевшиеся на нем записи выполнены рукой потерпевшей Лены М.

Очевидно, что при таких обстоятельствах объективность показаний Фефилова о совершенном им убийстве М. сомнений вызвать не может.

Мы привели этот пример не только как успешный (можно сказать, классический) случай объективизации признательных показаний убийцы, данных спустя столь длительное время после совершения им преступления.

Дело в другом трагическом факте.

Через несколько дней после убийства М. в результате принудительного воздействия со стороны сотрудников милиции в совершении этого преступления признал себя виновным олигофрен Хабаров. Несмотря на то, что его объяснения по делу были крайне противоречивы, свидетельствовали об отсутствии у него виновной осведомленности о существенных обстоятельствах преступления, в 1983 г. за убийство Лены М. Свердловским областным судом Хабаров был приговорен к смертной казни.

В 1984 г. приговор приведен в исполнение[952]952
  См. Китаев Н. Н. Указ. соч., с. 31–44, 131–200.


[Закрыть]…

В рассматриваемую тактическую операцию непосредственно и естественным образом «вплетается» маневрирование следователем собственно процессуальными средствами, по существу, целенаправленными на предупреждение посягательств на доказательства со стороны непрофессиональных участников судопроизводства, и преодоление и их последствий. И вот именно с ними связан ряд проблем, которые мы считаем необходимым рассмотреть в данном месте нашей работы.

Из всех традиционных (перечисленных в УПК с момента его принятия в 2001 г.) мер предупреждения и нейтрализации последствий посягательств на доказательственную информацию, наибольшую криминалистическую значимость представляет положение о возможности производства следственных действий с потерпевшим и свидетелем под псевдонимом

Сразу оговоримся, что мы ни в коей мере не преуменьшаем важности всех иных мер (например, возможности производства отдельных следственных и судебных действия вне визуального контакта), носящих, однако, более локальный характер, и в этой связи в данной работе не рассматриваемых.

В тоже время, практика реализации этих мер безопасности выявила ряд проблем. На двух из них в контексте данного исследования необходимо остановиться.

Первая из них следующая. Часть 9 ст. 166 УПК предоставляет следователю возможность в случаях возникновения для того необходимости и в порядке, в этой норме предусмотренном, присваивать псевдоним этим лицам, при производстве с их участием следственных действий, в протоколах которых потому не приводятся данные об их личностях.

Но, как известно, возбуждению уголовного дела, производству по нему следственных действий, обычно предшествует доследственная проверка, в процессе которой от этих лиц – пострадавшего, затем в ходе расследования признаваемого потерпевшим, очевидцев совершенного деяния, затем вовлекаемых в расследование в качестве свидетелей, отбираются заявления и объяснения.

Как бы не оценивать доказательственную значимость самих этих заявлений, рапортов, объяснений и т. п. материалов[953]953
  Мы полагаем, что они являются доказательствами в виде «иных документов» и соответствующим образом должны оцениваться при доказывании.


[Закрыть], они – то и служат информационной базой принятия решения о возбуждения уголовного дела, свидетельствуют об его обоснованности (или необоснованности), а потому включаются (что по указанным причинам совершенно верно) в содержание материалов уголовного дела. А с ними в полном объеме сторона защиты, в конечном счете, знакомится в порядке выполнения требований ст. 217 УПК.

Однако законодатель не предусматривает какого-либо правового механизма для сокрытия при этом данных о личностях этих потенциальных участников уголовного процесса лиц на стадии возбуждения уголовного дела. А потому они стороной защиты, как показано выше, легко могут быть «расшифрованы» при ознакомлении с материалами доследственной проверки даже в тех случаях, если при производстве предварительного расследования они будут в нем участвовать под псевдонимами. А это, что очевидно, может быть использовано, и практика показывает – уже используются, с целью принуждения потерпевших и свидетелей к изменению в суде ранее данных ими показаний, во всяком случае, существенно облегчит заинтересованным в исходе уголовного дела лицам возможность оказания такого противоправного воздействия.

Для предупреждения этого нам представляется целесообразным часть 9 в ст. 166 УПК дополнить следующим положением: При принятии решения о производстве следственных действий с потерпевшим, его представителем, свидетелем под псевдонимом, оригиналы данных этими лицами на стадии возбуждения уголовного дела заявлений, рапортов, объяснений заменяются удостоверенными следователем их копиями. В них сведения об их личности заменяются присваиваемым лицу псевдонимом. Подлинники этих материалов помещаются в тот же конверт, что и постановление о сохранении в тайне этих данных.

Сущность второй проблемы, связанной с данным видом предупреждения возможности посягательств на доказательства, видна из следующего положения ст. 278 УПК: «В случае заявления сторонами обоснованного ходатайства о раскрытии подлинных сведений о лице, дающем показания, в связи с необходимостью осуществления защиты подсудимого либо установления каких-либо существенных для рассмотрения уголовного дела обстоятельств суд вправе предоставить сторонам возможность ознакомления с указанными сведениями» (часть 6).

В первую очередь, при анализе этого положения, и обращая внимание на то, что раскрытие этих сведения является правом, а не обязанностью суда, возникает вопрос, что может служить основанием для заявления стороной такого, как специально оговаривается в данной статье УПК, обоснованного ходатайства?

По мнению отдельных комментаторов этого положения, мотивированными ходатайствами на этот счет следует признавать те, «в которых указываются данные, свидетельствующие о заинтересованности лица, дающего показания, в исходе дела, либо иные, подтверждающие фальсификацию доказательств»[954]954
  Коротков А. П., Тимофеев А. В. 900 ответов на вопросы прокурорско-следственных работников по применению УПК РФ. М., 2004, с. 391. Во многих других подобных изданиях, это положение, по существу, не комментируется вовсе.


[Закрыть].

Конечно же, в ряде случаев на это могут указывать некоторые симптомы лжесвидетельства, содержащиеся в показаниях, даваемых допрашиваемым под псевдонимом и вне визуального контакта лицом[955]955
  Они достаточно подробно приведены нами выше.


[Закрыть]; их противоречие другим исследуемым судом доказательствам, и т. п.

Однако мы не представляем себе, как без знания подлинных данных о личности потерпевшего (а он, напомним, допрашивается в суде в порядке, установленном ст. 278 УПК) сторона защиты может прийти к выводу о наличии оснований, скажем, для отвода того или иного участника судебного разбирательства (судьи, государственного обвинителя; эта проблема, естественно, в соответствующей интерпретации в отношении отводимых лиц, значима и для обеспечения прав подозреваемого/ обвиняемого при участии потерпевшего под псевдонимом в производстве следственных действий и на стадии предварительного расследования)?

Весьма симптоматична оговорка в приведенном комментарии к ст. 278 УПК о том, что одним из оснований для ходатайства о раскрытии подлинных сведений о лице, дающего показания под псевдонимом, является наличие данных, подтверждающих фальсификацию доказательств.

Не секрет, что в ряде случаев «под псевдонимом» и на предварительном следствие, и в судебном разбирательстве уголовного дела допрашиваются лица, на конфиденциальной основе сотрудничающие с сотрудниками оперативно-розыскных служб, в связи с чем их показания, зачастую, имеют обусловленную этим обстоятельством очевидную направленность.

Более того, практика сталкивается с прямыми фальсификациями протоколов допроса лиц, якобы допрошенных на предварительном следствии под псевдонимами. Показателен в этом отношении следующий пример из судебной практики.

Лицо, давшее конкретные, прямо изобличающие обвиняемого показания на предварительном следствии было допрошено под псевдонимом. Государственный обвинитель предъявил суду справку медицинского учреждения, выданную по запросу сотрудника оперативно-розыскного органа. В справке указывалось, что указанное в запросе лицо (в само этом документе данные о его личности отсутствовали) после перенесенного инсульта не может явиться в суд и дать показания. На этом основании в соответствии с ст. 281 УПК прокурор заявил ходатайство об оглашении показаний этого свидетеля.

Возражая против его удовлетворения, защитник подсудимого, обратив внимание суда на указанное выше содержание справки медучреждения, в свою очередь, заявил ходатайство о раскрытии подлинных сведений об этом свидетеле.

Отказав в его удовлетворении, суд, тем не менее, по собственной инициативе проверил достоверность данных об этом свидетеле, содержащиеся в постановлении следователя о присвоении этому свидетелю псевдонима (хранившемся, как того требует ч. 9 ст. 166 УПК, в опечатанном конверте в материалах уголовного дела).

Справка соответствующей службы о том, что лицо с указанными в постановлении следователя и приведенными в запросе суда данными о его паспорте и личности, не существует, не только явилась основанием для отказа в удовлетворении ходатайства государственного обвинителя об оглашении показания свидетеля.

Оно было положено в основу впоследствии вынесенного судом по этому поводу частного определения в адрес надзирающего за данным уголовным делом прокурора (признаемся, что о результатах прокурорского на него реагирования автору неизвестно).

В приведенном случае, как видим, суд проявил вполне допустимую инициативу в объективной проверке обстоятельств, связанных с установлением личности свидетеля, якобы допрошенного на предварительном следствии под псевдонимом. Но такое решение, по изложенным выше причинам нам представляется не оптимальным: суд вполне мог ее и не проявить.

Поэтому, думается, ч. 6 ст. 278 должна быть изложена примерно в такой редакции: суд в связи с необходимостью осуществления защиты подсудимого либо установления каких-либо существенных для рассмотрения уголовного дела обстоятельств, по ходатайству одной из сторон представляет сторонам возможность ознакомится с подлинными сведениями о дающем показания лице. В этом случае в отношении данного лица применяются дополнительные меры обеспечения безопасности.

Нет никаких сомнений, что тактическая операция «защиты доказательств» не заканчивается (во всяком случае, не должна заканчиваться!) на этапе завершения предварительного расследования по уголовному делу. Необходимость в ее продолжении актуализируется, тем, что заинтересованные в исходе дела лица «выходят в суд» после ознакомления, подчеркнем, с участием профессионального защитника, со всеми материалами оконченного расследованием дела, в частности, в малейших подробностях знают изобличающие подсудимого/подсудимых показания соучастников, потерпевших и свидетелей.

Более того, как о том говорилось выше, прокурор, вручая подсудимому в соответствии с действующим законом копию обвинительного заключения со всеми приложениями, «любезно» снабжает его и адресами этих лиц.

Судебная практика убедительно свидетельствует, что во многих случаях эти обстоятельства используются заинтересованными лицами для массированного воздействия на свидетелей и потерпевших с целью убеждения и принуждения их к изменению ранее данных показаний.

Иными словами, посягательства на доказательства со стороны этих лиц продолжаются, приобретая, иногда, еще большую интенсивность, чем на этапе предварительного расследования.

А потому, нет, думается, ни каких сомнений, что тактическая операция «защита доказательств» изначально должно предусматривать соответствующие мероприятия для этапа рассмотрения уголовного дела в суде.

Не случайно, что в настоящее время проблемы предупреждения и пресечения таких посягательств на доказательства, нейтрализации их последствий в судебном производстве по уголовным делам является одной из приоритетных направлений исследования как криминалистики, так, и в первую очередь по очевидным на то причинам, теории оперативно-розыскной деятельности[956]956
  См., напр.: Гармаев Ю. П., Гаджиев В. Э. Судебные стадии уголовного судопроизводства: теоретические проблемы оперативно-розыскного и криминалистического обеспечения // Воронежские криминалистические чтения. Вып. 12. Воронеж, 2010.


[Закрыть].

Однако при этом, следует учитывать, что:

во – первых, субъектом реализации этих мероприятий, будет уже не следователь, а должностное лицо прокуратуры, назначенное по данному делу в качестве государственного обвинителя;

во – вторых, что возможности государственного обвинителя в этом отношении не только сами по себе крайне ограничены, но и сама реализация таких мероприятий сталкивается с необходимостью законодательного, теоретического и практического разрешения ряда весьма неоднозначных по своему содержанию проблем.

На ряде из них в контексте темы нашего исследования мы и остановимся.

Первая из них.

Очевидно, что после завершения предварительного расследования, факты учинения заинтересованными в исходе уголовного дела лицами рассматриваемых видов посягательства на доказательства (не говоря уже о продолжение ранее начатых мероприятий по обеспечению безопасности потерпевших и свидетелей) могут быть выявлены преимущественно (если не сказать более, только) оперативно-розыскным путем.

Это совершенно отчетливо представляет себе большинство специалистов в теории оперативно розыскной деятельности. «В настоящее время, – пишут например, В. Ф. Луговик, С. И. Давыдов и О. Н. Пономаренко, – приоритетным направлением использования оперативно-розыскных сил, средств и методов должно стать оперативно-розыскное обеспечение государственного обвинения»[957]957
  Луговик В. Ф., Давыдов С. И., Пономаренко О. Н. Оперативно-розыскное обеспечение государственного обвинения, Барнаул, 2007, с. 7.


[Закрыть].

Сущность его, по их мнению, представляет «комплекс оперативно-розыскных мер, осуществляемых субъектами оперативно-розыскной деятельности во взаимодействии с должностными лицами прокуратуры, направленных на создание оптимальных условий для осуществления уголовно-процессуальной функции обвинения путем выявления и фиксации фактических данных, которые могут быть использованы при доказывании в суде; обнаружения сведений, которые позволят усилить систему аргументов, подтверждающих позицию обвинения в процессе осуществления досудебного производства и судебного разбирательства; осуществления оперативно-розыскного контроля за поведением обвиняемых, подозреваемых и иных лиц, а так же исполнения функции защиты участников уголовного судопроизводства»[958]958
  Там же, с. 11–12.


[Закрыть].

Учитывая открытый характер публикации данной работы, здесь мы остановимся лишь на одном следующем аспекте этой части тактической комбинации по защите доказательств.

Как известно, ст. 186 УПК предусматривает, что производство контроля и записи телефонных и иных переговоров может продолжаться не более шести месяцев, и прекращается «не позднее окончания предварительного расследования по данному уголовному делу».

Попутно заметим, что данная статья УПК, и это нам представляется неверным, вообще не предусматривает возможности контроля и записи переговоров на стадии возбуждения уголовного дела, в частности заявителя и пострадавшего от преступного посягательства, которые на этой стадии, очевидно, еще не могут считаться потерпевшими в процессуальном смысле этого понятия.

Мы же (по изложенным выше причинам) полагаем возможным осуществление контроля и записи переговоров и после окончания расследования уголовного дела в тех случаях, когда есть реальная угроза преступного воздействия на носителей доказательственной информации (потерпевших, свидетелей, подсудимых) с целью изменения ими в судебном заседании ранее данных показаний по делу.

Нам думается, что фонограммы и другие материальные источники, свидетельствующие о фактах такого воздействия на указанных выше лиц, полученные в результате контроля и записи переговоров после завершения расследования уголовного дела, должны предоставляться на рассмотрение суда прокурором, поддерживающим в нем государственное обвинение. Само же это оперативное мероприятие должно осуществляться, естественно, по санкции суда, по инициативе органа дознания, располагающего достаточными фактическими данными о реальной угрозе такого воздействия[959]959
  См. об этом: Александров А. С., Кухта А. А., Абдуллаев Я. Д. Оперативное сопровождение судебного уголовного преследования // Практическое законоискусство, 2007, № 1; Тесников А.И Оперативно-розыскное обеспечение уголовного судопроизводства о преступлениях, совершенных организованными группами. Диссертация …к. ю. н., Воронеж, 2002; Чуркин А. Оперативно-розыскные мероприятия в судебном следствии // Росс. Юстиция, 1999, № 4.


[Закрыть]. Совершенно очевидно, что данное оперативное мероприятие должно быть ограничено рамками судебного рассмотрения дела по существу и прекращаться незамедлительно после провозглашения по нему приговора.

А потому мы предлагаем изложить части 2–8 ст. 186 УПК в следующей редакции (предлагаемые изменения выделены):

2. При наличии угрозы совершения насилия, вымогательства и других преступных действий в отношении заявителя, пострадавшего, потерпевшего, свидетеля или их близких родственников, родственников, близких лиц контроль и запись телефонных и иных переговоров допускаются по письменному заявлению указанных лиц, а при отсутствии такого заявления – на основании судебного решения.

3. В ходатайстве следователя, государственного обвинителя по данному уголовному делу о производстве контроля и записи телефонных и иных переговоров указываются:

1) уголовное дело, при производстве которого необходимо применение данной меры;