Текст книги "Избранные работы (сборник)"

Повторим: уголовный закон не содержит исключений из круга субъектов заведомо ложного доноса, следовательно, заведомо ложный донос, учиненный подозреваемым/обвиняемым также наказуем, как те же действия, совершаемые иными лицами.

Во-вторых, и, думается, это более социально значимо (в конце концов, уголовный закон можно изменить) лицо, заведомо ложно оговариваемое подозреваемым, обвиняемым в совершении преступления ему инкриминируемого неукоснительно претерпевает многочисленные крайне негативные для себя последствия, его конституционные права и свободы вынуждено при этом, также неукоснительно, ограничиваются.

Диапазон таких последствий весьма широк – от необходимости участия заведомо ложно оговариваемого в производстве отдельных следственных действий и необходимости доказывать свою непричастность к преступлению до применения к нему различных мер принуждения (спектр которых, в свою очередь, также разнообразен) – от производства обыска до избрания меры пресечения в виде содержания под стражей.

А потому мы всецело разделяем мнение А.В. Федорова о том, что границей дозволенного использования заведомо ложного доноса как способа самозащиты лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, выступают границы прав и свобод другого человека[905]905
  Федоров А.В.Преступления против правосудия (вопросы истории, понятия и классификации). – Калуга, 2004, с. 151.


[Закрыть].

Мы убеждены: с учетом неумолимо следующих социально негативных последствий, заведомо ложный донос подозреваемого, обвиняемого о совершении инкриминируемого ему преступления иным называемым им лицом – допустимым средством защиты нельзя признать.

В тоже время, мы отдаем себе полный отчет в том, что заведомо ложный донос подозреваемого, обвиняемого о совершении преступления конкретным лицом, как и ложный самооговор в совершении преступления, в ряде случаев может явиться результатом ранее рассмотренного вида посягательств на доказательства – противоправного принуждения к тому со стороны сотрудников органов уголовного преследования; более того, отдельные разновидности заведомо ложного доноса нередко ими и инициируется.

В любом же случае заведомо ложный донос о совершении преступления служит «детонатором» начала уголовного преследования в отношении оговариваемого в нем лица.

Обобщая изложенное, мы предлагаем дополнить ст. 306 УК частью следующего содержания (либо сформулировать его в виде диспозиции отдельной уголовно-правовой нормы):

Заведомо ложный донос лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, о совершении инкриминируемого ему преступления называемым им лицом, – наказывается …

Примечание: подозреваемый, обвиняемый освобождается от уголовной ответственности, если заведомо ложный донос явился результатом принуждения его к тому со стороны органов и лиц, осуществляющих уголовное преследование.

Тут насущно необходима следующая оговорка. Очевидно, что заявления о принуждении к даче показаний, как о том ранее говорились, могут быть истинными и ложными.

Однако будем реалистами: до создания некого процессуального механизма объективной проверки заявлений о примененном противоправном принуждении к даче показаний (о необходимости чего мы писали выше) выявления этих причин заведомо ложного доноса со стороны подозреваемого, обвиняемого о совершении инкриминируемого ему преступления иным лицом, практически невозможно.

В этой связи, во всяком случае, в настоящее время, на наш взгляд, любое заявление подозреваемого, обвиняемого о примененном к нему противоправном принуждении к даче показаний со стороны сотрудников органов уголовного преследования следует расценивать как допустимое средство защиты, не влекущее потому за собой уголовной ответственности.

Заметим, что к заведомо ложному доносу как виду противоправных посягательств на доказательственную информацию по своему генетическому содержанию весьма близко такое преступление, объектом которого, по мнению законодателя, является не правосудие, а общественная безопасность, как заведомо ложное сообщение об акте терроризма. Очевидно, что, по сути, оно является ничем иным, как анонимным (как правило) доносом о подготавливаемом преступлении.

Практика правоохранительной деятельности убедительно свидетельствует, что в ряде случаев ложный донос инспирируется (такая возможность ранее оговаривалась) самими сотрудниками правоохранительных органов по коррупционным мотивам либо (как это обычно формулируется в фабуле обвинения) «из ложных понятых интересов службы».

Сотрудник органов БЭП через своего конфидента подстрекал знакомых последнему студенток педагогического вуза к подачи ложных доносов о том что директор школы, в которой они должны были проходить (и проходили) учебную практику, оформлял им необходимые для отчета документы за взятки. Девушкам при этом разъяснялось, что каких-либо негативных последствий для оговариваемого ими человека не последует, а их доносы нужны знакомому ему сотруднику милиции для улучшения показателей его работы.

Девушки, которые поддались на такие уговоры, не только писали ложные доносы, но и давали на имя данного сотрудника БЭП соответствующие объяснения об обстоятельствах, при которых они, якобы, давали директору школы взятки (при чем эти обстоятельства конструировались ими под диктовку конфидента, в свою очередь, получившего эти сведения от оперативного сотрудника).

В таких случаях действия сотрудника милиции не только представляют собой подстрекательство к ложному доносу, но и в сути своей представляют разновидность рассмотренной выше фальсификации доказательственной информации.

Продолжая изучать вопрос о заведомо ложном доносе как посягательстве на доказательства, нельзя не сказать о следующей его разновидности.

Как известно, ст. 304 УК криминализирует такое деяние, как провокация взятки или коммерческого подкупа. Напомним ее диспозицию:

– Статья 304. Провокация взятки либо коммерческого подкупа

Провокация взятки либо коммерческого подкупа, то есть попытка передачи должностному лицу либо лицу, выполняющему управленческие функции в коммерческих или иных организациях, без его согласия денег, ценных бумаг, иного имущества или оказания ему услуг имущественного характера в целях искусственного создания доказательств совершения преступления либо шантажа, —

По сути, отличие этого деяния с точки зрения проблемы посягательств на доказательства от ложного доноса, ответственность за который предусмотрена ч. 3 ст. 306 УК, заключается лишь в двух особенностях.

Во-первых, в нем опосредован заведомо ложный донос, совершенный в целях искусственного создания доказательств совершения преступления лишь совершенно определенного вида – взятки или коммерческого подкупа (представить себе ситуацию, когда достижению этой цели не предшествовал бы ложный донос в правоохранительные органы, вряд ли возможно).

Тут же заметим, что различия в этой формулировке и выше приведенной диспозиции ч. 3 ст. 306 УК (заведомо ложный донос, соединенный с искусственным созданием доказательств обвинения) носят, на наш взгляд, чисто терминологический характер. Как о том уже неоднократно говорилось, по нашему убеждению ни в том, ни в другом случае данное лицо не создает доказательства, оно лишь предоставляет правоохранительным органам доказательственную информацию, на основе которой их компетентные на то сотрудники формируют доказательства.

Причины криминализации посягательства на доказательства (в виде создания искусственной доказательственной информации и доказательств) применительно именно к данному виду преступлений можно, думается, объяснить различными факторами: и наиболее социальной опасностью этой разновидности заведомо ложного доноса, и распространенностью таких посягательства, и рядом других.

Не исключаем мы и роли (на наш взгляд, достаточно очевидной) субъективного фактора при принятии этого законодательного решения …

К этому, может быть, не совсем политически – корректному предположению, нас «подвигло», хотя бы, то, что законодатель, криминализировав провокацию взятки или коммерческого подкупа, в тоже время оставил без реагирования возможность возникновения противоположной ситуации.

Заключается же она в следующем: должностное лицо (лицо, выполняющее управленческие функции в коммерческих организациях) организует аналогичную провокацию в целях незаконного привлечения к уголовной ответственности за дачу взятки (коммерческий подкуп) либо шантажа.

В тоже время, именно ее, а не ту, которая «заложена» в действующем уголовном законе, криминализировал УК РСФСР 1926 года в статье 119:

«Провокация взятки, т. е. заведомое создание должностным лицом (подчеркнуто нами – авт.) обстановки и условий, вызывающих предложение или получение взятки, в целях последующего изобличения давшего или принявшего взятку…».

Нам думается, что столь кардинальная трансформация позиции законодателя в отношении субъекта провокации взятки требует себе специального социально-исторического анализа.

А потому мы всецело присоединяемся к мнению о необходимости установления паритета уголовной ответственности как за посягательства на доказательства, совершенного как в отношении должностного лица (лица, выполняющего управленческие функции в коммерческих или иных организациях), так и совершенного им[906]906
  См.: Губанова О. В. Провокация взятки либо коммерческого подкупа (уголовно-правовой и криминалистический анализ). Воронеж, 2006, с. 20–21.


[Закрыть].

Более того. Нам представляется вполне разумным и логичным установление уголовной ответственности за провокацию не только взятки или коммерческого подкупа, но в силу повышенной социальной опасности подобных деяний, и любого другого преступления, как минимум, тяжкого или особо тяжкого.

Во-вторых, законодатель предусмотрел самостоятельно еще одну цель данного посягательства на доказательства относительно «обычного» заведомо ложного доноса, соединенного с искусственным созданием доказательств обвинения, – шантаж.

Гипотетически (а может быть, не только гипотетически) провокатор взятки либо коммерческого подкупа вполне может достичь этой цели. Однако, думается нам, эти последствия в принципе остаются латентными; во всяком случае, нам и в опубликованной, и в неопубликованной следственной или судебной практики уголовные дела о данных преступлениях, совершенных с этой целью, не встречались.

Наиболее опасны все эти разновидности посягательств на доказательства тогда, когда в их совершении вовлекаются сотрудники оперативно-розыскных служб, что весьма характерно для ситуаций возбуждения и расследования уголовных дел о взяточничестве и незаконного оборота наркотиков, а также сбыта контрафактной продукции (от спиртных напитков до контрафактных аудио и видеозаписей) [907]907
  Во всяком случае, «штатная» позиция защитников лиц, обвиняемых в совершении таких преступлений, заключается как раз в том, что в отношении его клиента была совершена провокация. Эта проблема на примере «легендированного» оперативного эксперимента достаточно, как представляется, подробно рассмотрена нами выше.


[Закрыть].

В таких случаях, в первую очередь, речь идет от ответственности должностных лиц, вовлекших иных лиц в провокацию взятки, что еще раз подчеркивает генетически тесную связь между этим видом посягательств на доказательственную информацию и посягательствами на нее, совершаемыми профессиональными участниками уголовного судопроизводства.

К. признан виновным в том, что он работал старшим оперуполномоченным отдела по борьбе с экономическими преступлениями (ОБЭП) криминальной милиции УВД г. Костромы, являясь должностным лицом, постоянно осуществляющим функции представителя власти, злоупотребляя служебными полномочиями и используя их вопреки интересам службы, не располагая информацией, с целью провокации взятки в отношении декана экономического факультета Костромской Государственной сельскохозяйственной академии (КГСХА) К.С. склонил Г. к провокационным действиям в отношении К.С. – даче ему взятки за якобы поступление на экономический факультет КГСХА.

Оставляя данный приговор без изменения, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ указала: «…из показаний потерпевшего К.С. видно, что в конце июня 2000 года на его факультете был закрытый выпускной вечер. Однако пришли посторонние и стали распивать спиртное (работники ОБЭП), их выпроводили. Один из них сказал' „подожди, еще посмотрим“. Через несколько дней от одного студента узнал, что его дипломников С.К., Н.О., Г.Р. доставляли в ОБЭП, где добивались них показать, что он берет взятки, что это связано с тем, что он этих работников выпроводил с вечера. Он в тот же день написал об этом заявление в ОСБ и его проинструктировали как надо себя вести.

С. К., Н.О. и Г.Р. подтвердили эти показания декана К.С.

Свидетель Г. показал, что он использовал поддельный студенческий билет для проезда в общественном транспорте. Г.Б. в присутствии К. пугал его уголовной ответственностью и склонил его дать взятку К.С., чтобы его приняли, что он и пытался сделать. Он его учили, как он должен себя вести. Он не хотел поступать. Деньги на фотографии дал К. и пообещал сделать медицинскую справку.

Подтверждается вина К. показаниями Г.Б., Н., В., С, Г.Р., Б., К.О., Г.А, Я., Л., Р., содержание которых изложены в приговоре.

Подтверждается вина К. и другими доказательствами, рассмотренными и приведенными в приговоре судом»[908]908
  См. Определение Верховного Суда РФ от 9 октября 2002 г. № 87-002-1.


[Закрыть].

Таким образом, как видим, уголовный закон значительно более детально, чем это сделано в отношении профессиональных участников уголовного судопроизводства, опосредовал виды посягательств на доказательственную информацию, субъектами которых являются непрофессиональные участники этого процесса и иные, заинтересованные в исходе дела лица. Более того, отдельные из криминализированных в нем деяний, о которых будет говориться чуть позже, в сути своей, направлены именно на предупреждение возможности совершения таких посягательств этими лицами.

И в действующем Уголовно-процессуальном законе, с учетом реалий криминальной и криминалистической практики, также достаточно детально «прописаны», регламентированы возможности следователя по защите доказательственной информации и доказательств от посягательств, совершаемых этими лицами. Одни из них носят общий превентивный характер, другие – касаются защиты этих объектов на отдельных стадиях и этапах судопроизводства, главным образом, при производстве отдельных следственных действий и действий судебных следственного характера.

А, как известно, любые криминалистические средства, безотносительно, на решение какой именно задачи они направляются, могут быть реализованы лишь на основе закона и в рамках, предписанных для их использования законом. Скажем больше: многие из них представляют собой ничто иное как криминалистически грамотное и рациональное маневрирование правовыми средствами как таковыми.

Все это позволяет, более того, обусловливает необходимость, рассматривать правовые и криминалистические средства предупреждения посягательств на доказательственную информацию со стороны непрофессиональных участников уголовного судопроизводства и иных заинтересованных в исходе дела лиц как единой на то целенаправленной системы, проблемам которой и возможным решениям которых, и посвящена заключительная глава нашей работы.

Тут же скажем, что генетически связаны (по очевидным на то причинам) с этими проблемами рассмотренные выше системные вопросы предупреждения посягательств на доказательства и доказательственную информацию, совершаемые профессиональными участниками уголовного судопроизводства, и нейтрализации их последствий.

Глава 4. Правовые и криминалистические средства предупреждения посягательств на доказательственную информацию со стороны непрофессиональных участников уголовного судопроизводства и иных лиц, и нейтрализации их последствий

Из числа ранее не рассматриваемых уголовно-правовых норм, целенаправленных на предупреждение возможностей «соучастия после факта, в контексте всего нашего исследования, мы считаем целесообразным прокомментировать следующие:

– Статья 310 УК. Разглашение данных предварительного расследования

Разглашение данных предварительного расследования лицом, предупрежденным в установленном законом порядке о недопустимости их разглашения, если оно совершено без согласия следователя или лица, производящего дознание …

Как видим, в этой норме законодатель в качестве возможных субъектов данного преступления имеет в виду лиц, не осуществляющих уголовное преследование, а привлекаемых или участвующих в этой деятельности. К числу таковых следует отнести понятых, специалистов, переводчиков, возможно, представителей средств массовой информации, и, конечно же, адвокатов (защитников и представителей).

И здесь, при анализе этого вида посягательства на доказательства проявляются, как минимум, два проблемы.

Во-первых, не исключены ситуации, когда данные предварительного расследования могут быть умышленно или по неосторожности разглашены не только названными, но и другими лицами, в том числе непосредственно причастными к осуществлению уголовного преследования.

К примеру, автору известны случаи, когда сведения о предстоящем обыске становились известными заинтересованному лицу от руководителя следственного органа, давшему согласие следователю на возбуждении перед судом ходатайства о его проведении; когда о начале прослушивания его телефонных переговоров лицо уведомлялось судьей, санкционировавшим производство этого действия, и т. п.

Нет сомнений, что при доказанности такого поведения должностных лиц они подлежат строжайшей дисциплинарной ответственности, вплоть до увольнения или дисквалификации. Однако нет ли необходимости ввести и уголовную их ответственность, хотя бы для случаев, когда разглашение данных предварительного расследования повлекло тяжкие последствия?

Во-вторых, рассмотрим противоположную ситуацию на следующем, отнюдь, не гипотетическом казусе: адвокат, заключивший соглашение о защите лица, содержащегося под стражей, с его представителем (скажем, отцом или матерью), сразу же был предупрежден следователем о неразглашении данных предварительного следствия. Маловероятно, а практически невероятно, что действие заключенного с адвокатом соглашения будет продолжено, если он в силу данной им подписки «о неразглашении» категорически откажется сообщить своему клиенту, какие показания дает по делу его подзащитный, какими доказательствами его вины располагает следователь, и т. п. … (об этой проблеме более подробно будет говориться далее).

В этой связи, нам думается, что в целом уголовная ответственность за разглашение данных предварительного расследования должна быть предусмотрена лишь для этого деяния, повлекшего тяжкие последствия (примерный перечень которых должен быть дан в примечании к этой статье либо определен Пленумом Верховного Суда РФ).

– Статья 311. Разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении судьи и участников уголовного процесса

1. Разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении судьи, присяжного заседателя или иного лица, участвующего в отправлении правосудия, судебного пристава, судебного исполнителя, потерпевшего, свидетеля, других участников уголовного процесса, а равно в отношении их близких, если это деяние совершено лицом, которому эти сведения были доверены или стали известны в связи с его служебной деятельностью …

Мы относим это деяние к числу посягающих на доказательства, в той части, в которой они касаются «источников доказательств» – свидетелей, потерпевших, других участников уголовного процесса (например, специалиста или эксперта) и их близких. Иными словами – когда «утечка информации», разглашение сведений о мерах безопасности, влекут воздействие на них для достижения одной из ранее нами определенных целей такового (вплоть, увы, до физической ликвидации охраняемого лица).

Субъектами названного преступления (в противоположность подразумеваемых в предыдущей статье УК), являются лишь лица, которым «эти сведения были доверены или стали известными в связи с [его] служебной деятельностью». Ими же могут быть и сотрудники правоохранительных и иных органов, которые непосредственно в производстве по данному конкретному уголовному делу не участвуют (что и позволяет отнести их в данном контексте к категории «иных лиц»). Кроме того обратим внимание на то, что совершаться данные деяния, как нам представляется, могут как умышленно, так и по неосторожности.

И здесь нам представляется необходимым высказать в контексте изучаемых в данном месте работы правовых проблем посягательств на доказательства свое мнение по следующему вопросу.

В 2003 году УПК был дополнен нормой, регламентирующей порядок восстановления утраченных уголовных дел либо их материалов (ст. 158-1).

1. Восстановление утраченного уголовного дела либо его материалов производится по постановлению руководителя следственного органа, начальника органа дознания, а в случае утраты уголовного дела или материалов в ходе судебного производства – по решению суда, направляемому руководителю следственного органа или начальнику органа дознания для исполнения.

2. Восстановление уголовного дела производится по сохранившимся копиям материалов уголовного дела, которые могут быть признаны доказательствами в порядке, установленном настоящим Кодексом, и путем проведения процессуальных действий …

Необходимость ее принятия, несомненно, отражает реалии следственной и судебной практики. В частности, возможности утраты уголовных дел в результате различных стихийных бедствий, техногенных происшествий, осуществления уголовного судопроизводства на территории и в условиях локальных вооруженных конфликтов, и т. п.

Более того, нам представляется, что данный механизм восстановления уголовного дела в соответствующей, естественно, интерпретации должен распространяться и на случаи утраты по тем или иным причинам материалов доследственной проверки сообщений (заявлений) о преступлениях.

Однако не так уж редко уголовные дела (их материалы) «утрачиваются» в результате целенаправленных действий заинтересованных в их уничтожении или сокрытии лиц; в таких случаях их последствия представляют собой один из наиболее опасных видов посягательств на доказательства (в этих случаях – в прямом Уголовно-процессуальном значении этого понятия).

Автору и самому в своей следственной практике приходилось сталкиваться со случаями, когда обвиняемые предпринимали попытки уничтожения материалов уголовных дел при их ознакомлении с ними; известны ему факты умышленной утери вещественных доказательств, как в процессе предварительного расследования, так и при поступлении уголовных дел в суд, нападений на следователей и проникновение в их кабинеты с целью уничтожения уголовного дела и, наконец, полной утери в суде поступившего в него для рассмотрения уголовного дела.

И подобные факты, увы, не единичны.

Так, в феврале 1998 г. из районного суда г. Ярославля было похищено 78 уголовных дел, назначенных к слушанию, по которым содержались под стражей более 50 подсудимых; через несколько месяцев были похищены дела из другого районного суда»[909]909
  Лобанов С. Похищено уголовное дело. Что делать? // Российская юстиция. – 1998. – № 8.,с… 24.


[Закрыть].

По скандально известному уголовному делу о рейдерском захвате тверского пивоваренного завода, расследование которого продолжается более 7 (!) лет, как сообщают СМИ, пропало 124 тома (в основном с материалами защиты). По мнению обвиняемого по этому делу М. Ларина, «материалы забирало следствие, однако они попали к рейдерам»[910]910
  Росс. Газета, 25 ноября 2009 года, с. 5.


[Закрыть].

Однако уголовный закон никоим образом на них до настоящего времени не прореагировал, хотя в литературе неоднократно высказывались предложения о необходимости установления серьезной уголовной ответственности за данный вид противоправных посягательств на доказательства[911]911
  См. об этом: Баев О. Я. Беспредел в ожидании Фемиды // Президент, Парламент, Правительство. 1997, № 2.; Гармаев Ю. П. Незаконная деятельность адвокатов …, с. 120; Трухачев В. В. Указ. соч., с. 38–39, и др.


[Закрыть].

В настоящее время хищение и/или уничтожение уголовного дела, материалов уголовного дела в принципе подпадают под действие диспозиции части 1 статьи 325 УК «Похищение, уничтожение, повреждение или сокрытие официальных документов, штампов или печатей, совершенные из корыстной или иной личной заинтересованности», максимальная санкция которой установлена до … одного года лишения свободы.

По существу, такие деяния представляют собой, ничто иное, как способ фальсификации доказательств, однако совершаются они, как правило, непрофессиональными участниками уголовного процесса, а также иными лицами, заинтересованными в его исходе (случаи, умышленного уничтожения уголовного дела или отдельных его материалов, во – первых достаточно редки, во-вторых, представляют собой преступление, возможные субъекты которого перечислены в ст. 303 УК).

А потому, в силу повышенной общественной опасности таких действий мы полагаем целесообразным криминализировать его в виде самостоятельного противоправного деяния, для чего ввести в УК (в главу, посвященную преступлениям против правосудия) норму с диспозицией примерно следующего содержания[912]912
  Либо сформулировать ее в виде отдельной части ст. 303 УК.


[Закрыть]:

Хищение, сокрытие, уничтожение или повреждение уголовного дела либо его материалов, приложений к нему, либо вещественных доказательств по уголовному делу, а также материалов доследственной проверки по сообщениям (заявлениям) о преступлении -

наказывается….

Основу для реализации Уголовно-процессуальных средств, входящих в рассматриваемую систему, представляет, в первую очередь, такой принцип уголовного судопроизводства, как «Охрана прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве». В силу такой его значимости в контексте изучаемых здесь проблем напомним полностью его содержание.

Статья 11. Охрана прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве

1. Суд, прокурор, следователь, дознаватель обязаны разъяснять подозреваемому, обвиняемому, потерпевшему, гражданскому истцу, гражданскому ответчику, а также другим участникам уголовного судопроизводства их права, обязанности и ответственность и обеспечивать возможность осуществления этих прав.

2. В случае согласия лиц, обладающих свидетельским иммунитетом, дать показания дознаватель, следователь, прокурор и суд обязаны предупредить указанных лиц о том, что их показания могут использоваться в качестве доказательств в ходе дальнейшего производства по уголовному делу.

3. При наличии достаточных данных о том, что потерпевшему, свидетелю или иным участникам уголовного судопроизводства, а также их близким родственникам, родственникам или близким лицам угрожают убийством, применением насилия, уничтожением или повреждением их имущества либо иными опасными противоправными деяниями, суд, прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель принимают в пределах своей компетенции в отношении указанных лиц меры безопасности, предусмотренные статьями 166 частью девятой, 186 частью второй, 193 частью восьмой, 241 пунктом 4 части второй и 278 частью пятой настоящего Кодекса, а также иные меры безопасности, предусмотренные законодательством Российской Федерации.

4. Вред, причиненный лицу в результате нарушения его прав и свобод судом, а также должностными лицами, осуществляющими уголовное преследование, подлежит возмещению по основаниям и в порядке, которые установлены настоящим Кодексом.

И, хотя в данной Уголовно-процессуальной норме текстуально не содержится указаний на цели, которые преследуют лица, угрожающие указанным в ней участникам уголовного судопроизводства перечисленными в ней же способами, нет сомнений, что они состоят в воздействии на них для сокрытия и/или искажения ими доказательственной информацией, которой они располагают.

Несколько, на наш взгляд, необходимых ремарок в этом отношении.

Во-первых, по нашему убеждению (и об этом в несколько ином отношении при изучении диспозиции ст. 309 УК говорилось выше), перечень лиц, в отношении которых могут осуществляться такие угрозы, следует дополнить фигурами подозреваемого, обвиняемого, их родственников и близких: отнесение их «к иным участникам уголовного судопроизводства», как это, видимо, понимается в приведенной выше редакции этого принципа, некорректно, ибо и подозреваемый, и обвиняемый не относятся к «иным участникам уголовного судопроизводства» в смысле, придаваемом им гл. 8 УПК; они – участники уголовного судопроизводства со стороны защиты.

Во-вторых, если бы данная статья содержала четкое определение целей противоправного воздействия на лиц, в ней указанных, это придало бы большую определенность практике в части самой необходимости применения мер безопасности и выбору конкретных из них, адекватных складывающейся/сложившейся следственной (судебной) ситуации.

Эти же возможные меры, к которым отсылает ч. 3 комментируемой статьи УПК такие (приведем тексты соответствующих уголовно – процессуальных положений):

1. «При необходимости обеспечить безопасность потерпевшего, его представителя, свидетеля, их близких родственников, родственников и близких лиц следователь вправе в протоколе следственного действия, в котором участвуют потерпевший, его представитель или свидетель, не приводить данные об их личности. В этом случае следователь с согласия руководителя следственного органа выносит постановление, в котором излагаются причины принятия решения о сохранении в тайне этих данных, указывается псевдоним участника следственного действия и приводится образец его подписи, которые он будет использовать в протоколах следственных действий, произведенных с его участием. Постановление помещается в конверт, который после этого опечатывается и приобщается к уголовному делу.» – ч. 9 ст. 166 УПК;

2. «При наличии угрозы совершения насилия, вымогательства и других преступных действий в отношении потерпевшего, свидетеля или их близких родственников, родственников, близких лиц контроль и запись телефонных и иных переговоров допускаются по письменному заявлению указанных лиц, а при отсутствии такого заявления – на основании судебного решения.» – ч. 2 ст. 186 УПК;

3. «В целях обеспечения безопасности опознающего предъявление лица для опознания по решению следователя может быть проведено в условиях, исключающих визуальное наблюдение опознающего опознаваемым.» – ч. 6 ст. 193 УПК;

4. «Закрытое судебное разбирательство допускается на основании определения или постановления суда в случаях, когда … этого требуют интересы обеспечения безопасности участников судебного разбирательства, их близких родственников, родственников или близких лиц.» – ч. 2 ст. 241 УПК;

5. «При необходимости обеспечения безопасности свидетеля, его близких родственников, родственников и близких лиц суд без оглашения подлинных данных о личности свидетеля вправе провести его допрос в условиях, исключающих визуальное наблюдение свидетеля другими участниками судебного разбирательства, о чем суд выносит определение или постановление.» – ч. 5 ст. 278 УПК;

6. «Иные меры безопасности, предусмотренные законодательством Российской Федерации» (положение введено в ч. 3 ст. 11 УПК ФЗ от 29 июня 2009 г. «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации»).