Текст книги "Избранные работы (сборник)"

Правовой основой для этого выступают ряд международных и национальных нормативных актов[913]913
  См. об этом: Макеева Н. В. О правовых основах обеспечения безопасности участников уголовного судопроизводства // Ученые криминалисты и их роль в совершенствовании научных основ уголовного судопроизводства. Часть 2. М., 2007.


[Закрыть]. Напомним также, что с 2005 г. в стране существует государственная программа защиты свидетелей и потерпевших. В настоящее время принята и надлежащим образом профинансирована такая же программа на 2009–2013 гг.

Постановлением правительства РФ от 3 марта 2007 года утверждены Правила защиты сведения об осуществлении государственной защиты потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства, в соответствии с которой в МВД, ФСБ и Федеральной службе по контролю за оборот наркотических средств созданы специальные подразделения.

По отдельным опубликованным в открытой печати данным за время действия этой Программы была обеспечена защита более 3 тысяч человек. Сейчас под государственной защитой находится около 700 свидетелей и потерпевших[914]914
  См. Росс. Газета, 22 октября 2009.


[Закрыть], в том числе более 100 лиц, отбывающих наказание в местах лишения свободы[915]915
  См. Росс. Газета, 25 ноября 2009 г.


[Закрыть].

Думаем мы, что в связи с формированием института досудебных соглашений о сотрудничестве число лиц, в отношении которых будет осуществляться государственная защиту, существенно возрастет.

В другую группу Уголовно-процессуальных мер, направленных на предупреждение посягательств на доказательства, входят правовые нормы, целенаправленные на предотвращение разглашения данных предварительного расследования, корреспондирующиеся с выше приведенными уголовно-правовыми положениями, этим деяниям посвященными.

Именно с этой целью следователь в порядке ст. 161 УПК имеет право предупреждать таких участников этого процесса и лиц, к нему привлекаемых, как потерпевший, свидетель, эксперт, специалист, переводчик, понятой, защитник о неразглашении данных предварительного расследования, ставших ему известными в связи с участием в производстве по уголовному делу.

Названная же статья УПК гласит:

1. Данные предварительного расследования не подлежат разглашению, за исключением случаев, предусмотренных частью третьей настоящей статьи.

2. Следователь или дознаватель предупреждает участников уголовного судопроизводства о недопустимости разглашения без соответствующего разрешения ставших им известными данных предварительного расследования, о чем у них берется подписка с предупреждением об ответственности в соответствии со статьей 310 Уголовного кодекса Российской Федерации.

3. Данные предварительного расследования могут быть преданы гласности лишь с разрешения следователя, дознавателя и только в том объеме, в каком ими будет признано это допустимым, если разглашение не противоречит интересам предварительного расследования и не связано с нарушением прав и законных интересов участников уголовного судопроизводства. Разглашение данных о частной жизни участников уголовного судопроизводства без их согласия не допускается.

Из числа проблем, связанных с механизмом реализации института обеспечения тайны следствия, которым в Уголовно-процессуальной и криминалистической литературе посвящены многочисленные исследования[916]916
  Из известных нам монографических работ последних лет по этим проблемам особо выделим исследование А. Е. Маслова. – См. Маслов А. Е. Тайна предварительного расследования: правовые и криминалистические средства обеспечения. Воронеж, 2003.


[Закрыть], в контексте этой нашей работы хотелось бы остановиться лишь на следующих.

Как то отмечено выше, в число лиц, которых следователь имеет право предупреждать о неразглашении данных предварительного расследования, входит и защитник. Более того, обязанность не разглашать данные предварительного расследования при оговоренных законом условиях, по существу является единственным запретом, сформулированным в статье, посвященной полномочиям защитника.

Защитник, – указано в ч. 3 ст. 53 УПК, – не вправе разглашать данные предварительного расследования, ставшие ему известными в связи с осуществлением защиты, если он был об этом заранее предупрежден в порядке, установленном статьей 161 настоящего Кодекса. За разглашение данных предварительного расследования защитник несет ответственность в соответствии со статьей 310 Уголовного кодекса Российской Федерации.

В тоже время, думается, никаких сомнений, что «адвокат не может скрывать от подзащитного ставшие ему известными данные предварительного расследования, если они могут быть использованы в целях защиты»[917]917
  Маслов А. Е. Указ. соч., с. 71.


[Закрыть]. Это положение представляется аксиоматичным, и потому не требует каких-либо дополнительных обоснований.

Однако предложение этого же автора на законодательном уровне запретить следователю предупреждать адвоката о недопустимости разглашения данных предварительного следствия лишь подзащитному, как таковому[918]918
  Там же.


[Закрыть], думается, не учитывает и других реалий адвокатской практики.

Еще более радикальное предложение в этом отношении вносит Ю. П. Гармаев. Он полагает, что «В современных условиях, при нынешнем объеме прав и полномочий защитника уместным будет настоятельно рекомендовать всем субъектам расследования по всем без исключения уголовным делам брать у защитников соответствующую подписку (ч. 2 ст. 161 УПК РФ). Получение такой подписки должно стать столь же естественным ритуалом вступления в дело защитника, как и получение от него ордера»[919]919
  Гармаев Ю. П. Указ. соч., с.40.


[Закрыть].

Суть этой проблемы (о ней мы вкратце упоминали выше), видна из такой, отнюдь, не гипотетической ситуации, более того, в адвокатской практике весьма частой.

Адвокат, заключивший соглашение о защите лица, содержащегося под стражей, с его представителем (скажем, отцом или матерью), сразу же был предупрежден следователем о неразглашении данных предварительного следствия.

Маловероятно, а практически невероятно, что действие заключенного с адвокатом соглашения будет продолжено, если он в силу данной им подписки «о неразглашении» категорически откажется сообщить своему клиенту, какие показания дает по делу его подзащитный, какими доказательствами его вины располагает следователь, и т. п. …

Такое же поведение адвоката, осуществляющего защиту по назначению, как это показывают результаты нашего опроса, чаще всего воспринимается представителями подзащитного симптомом того, что «адвокат свой для следователя», что он не столько защищает близкого им человека, сколько сотрудничает со следствием, помогает следователю.

В этой связи, думается, ст. 161 УПК нуждается в соответствующей корректировке, учитывающей высказанные соображения, и более четко формулирующей ситуации противоправного разглашения данных предварительного расследования адвокатами, выступающими, добавим мы, по уголовным делам, не только как в качестве защитников, но и представителей (потерпевшего, гражданского истца, ответчика).

Весьма эффективным Уголовно-процессуальным средством обеспечения защиты доказательств, особенно на наиболее информативном и динамичном первоначальном этапе предварительного расследования, и, добавим мы, особенно преступлений, совершенных организованными преступными группами и сообществами, по очевидным на то причинам, является следующее положение, закрепленное в ч. 4 ст. 96 УПК.

При необходимости сохранения в интересах предварительного расследования в тайне факта задержания уведомление с согласия прокурора может не производиться, за исключением случаев, когда подозреваемый является несовершеннолетним.

Не ставя под какие-либо сомнения целесообразность введения в Уголовно-процессуальный закон этой возможности защиты доказательств от посягательств, если не исключающей в целом, то существенно уменьшающей вероятность уничтожения или сокрытия доказательственной информации и ее носителей[920]920
  От объектов, на которых она сохранилась, в частности для исключения возможности их обнаружения при обысках, до возможных потерпевших и свидетелей.


[Закрыть], мы не можем не обратить внимание на следующее.

Думается, что только небрежностью в законодательной технике можно объяснить то, что после принципиальных изменений статуса прокурора в досудебном производстве по уголовному делу, внесенных в УПК в 2008 г., в приведенной норме сохранилось положение о том, что данное решение принимается следователем с согласия прокурора.

Но, как известно, закон, написанный некорректно, содержащий в себе противоречия, чреват беззаконием при его применении.

А потому, убеждены мы, в самое ближайшее время, в данную норму должны быть внесены коррективы, указывающие, что решение о сохранении в тайне факта задержания подозреваемого принимается дознавателем с согласия прокурора, а следователем с согласия руководителя следственного органа.

Несомненно, особое и значительное место в системе Уголовно-процессуальных мер предупреждении посягательств на доказательства занимает институт процессуального принуждения, основным из которых посвящен Раздел 4 УПК.

Диапазон их весьма широк: от отобрания обязательства о явке, задержания, отстранения от должности до мер пресечения в отношении подозреваемого и обвиняемого.

Именно такая их направленность особо подчеркнута в перечислении оснований для избрания меры пресечения, применяемых к названным лицам:

1. Дознаватель, следователь, а также суд в пределах предоставленных им полномочий вправе избрать обвиняемому, подозреваемому одну из мер пресечения, предусмотренных настоящим Кодексом, при наличии достаточных оснований полагать, что обвиняемый, подозреваемый:…

3) может угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства либо иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу… (ст. 97 УПК).

Сразу скажем, что теоретическим проблемам института мер пресечения в современной процессуальной литературе посвящены многочисленные, в том числе монографические исследования[921]921
  См., напр.: Коврига З. Ф. Уголовно-процессуальное принуждение. Воронеж, 1975; Корнуков В. М. Меры процессуального принуждения в уголовном судопроизводстве. Саратов, 1978; Михайлов В. А. Уголовно-процессуальные меры пресечения в судопроизводстве Российской Федерации. М., 1997, и др.


[Закрыть], а практике их применения ряд Постановлений и Определений Конституционного и Верховного Судов РФ.

Однако до настоящего времени в правоприменительной в этом отношении деятельности нет, пожалуй, более дискуссионного вопроса как что именно следует под «наличием достаточных оснований полагать», в частности, того, что подозреваемый/обвиняемый может совершать указанные в приведенном пункте ст. 97 УПК посягательства на доказательственную информацию и доказательства.

Для подтверждения предельной дискуссионности этой проблемы приведем несколько различных высказанных по ней мнений.

Так, ответственные сотрудники Прокуратуры РФ А. П. Коротков и А. В. Тимофеев считают, что «в это понятие вкладывается наличие у лица, производящего расследования, соответствующей информации, показаний других участников процесса, результаты проведенных оперативно-розыскных мероприятий, анализ данных о личности подозреваемого, обвиняемого, круга его общения, предыдущее поведение, также сам характер совершенного преступления»[922]922
  Коротков А. П., Тимофеев А. В. 900 ответов на вопросы прокурорско-следственных работников по применению УПК РФ.М., 2004, с.175.


[Закрыть].

В. А. Михайлов при анализе этой проблемы пришел к противоположному убеждению, что такими основаниями являются лишь «наличие в уголовном деле достаточных достоверных доказательств, позволяющих полагать, что обвиняемый, если не применить к нему меру пресечения, … воспрепятствует производству по уголовному делу»[923]923
  Курс уголовного судопроизводства в т. 3 / под ред. В. А. Михайлова. Москва – Воронеж, 2006, т. 1, с. 651–652. Этой позиции придерживаются и многие другие процессуалисты. См., напр: Григорьев В. Н., Победкин А. В., Яшин В. Н. Уголовный процесс. М., 2008, с. 227–228; Еникеев З. Д. Проблемы эффективности мер Уголовно-процессуального пресечения. Казань, 1982, с. 8.


[Закрыть].

«Реальная будущая возможность обвиняемого воспрепятствовать производству по делу, – конкретизирует этот тезис К. Б. Калиновский, – может быть установлена с помощью доказательств об угрозах или ином незаконном воздействии с его стороны в отношении потерпевших или свидетелей; о служебной, финансовой или личной зависимости свидетелей или потерпевших от обвиняемого; о фактах уничтожения обвиняемым следов преступления и фальсификации доказательств или таких попыток и т. п.»[924]924
  Смирнов А., Калиновский К. Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации. СПб, 2004, с. 270–271.


[Закрыть].

На первый взгляд, действующая редакция ч. 1 ст. 108 УПК внесла достаточную определенность в решение этого вопроса применительно к такой мере пресечения, как заключение под стражу – а именно при ее избрании он стоит наиболее остро.

В соответствии с ней, «при избрании меры пресечения в виде заключения под стражу в постановлении судьи должны быть указаны конкретные, фактические обстоятельства, на основании которых судья принял такое решение. Такими обстоятельствами не могут являться данные, не проверенные в ходе судебного заседания, в частности результаты оперативно-розыскной деятельности, представленные в нарушение требований статьи 89 настоящего кодекса».

Таким образом, законодатель четко указал, что основания для избрания меры пресечения могут быть установлены не только доказательствами как таковыми, но и «легализованными» в порядке названной статьи УПК для использования в уголовном процессе оперативно-розыскными данными.

Указанная позиция подтверждена и в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 29 октября 2009 г. «О практике применения судами мер пресечения в виде заключения под стражу, залога и домашнего ареста»: «указанные обстоятельства должны быть реальными, обоснованными, то есть подтверждаться достоверными сведениями»[925]925
  Росс. Газета, 11 ноября 2009 г.


[Закрыть] (как видим, указания, что они должны подтверждаться сведениям, предоставленными лишь в форме доказательств, нет).

Тут необходимо сделать следующее отступление. Названное Постановление Пленума Верховного Суда в силу заложенного в нем, можно сказать, революционного подхода к требованиям о применении названных в нем мер пресечения, одновременно привела к возникновению одной весьма существенной в контексте излагаемых в данном месте нашей работы вопросов проблемы.

Мы имеем в виду то, что, если ранее рассматривая ходатайство следователя об избрании меры пресечения, суд решал вопросы лишь об установлении для того должных и достоверных сведений, то сейчас от него требуется «в каждом конкретном случае проверять обоснованность подозрения в причастности к совершенному преступлению. При этом следует иметь в виду, что обоснованное подозрение предполагает наличие достаточных данных о том, что соответствующее лицо могло совершить это преступление» (п. 2), для чего к ходатайству следователя надо прилагать «копии допросов подозреваемого, обвиняемого, иные материалы о причастности лица к преступлению» (п. 10).

Такой подход к решению столь ответственного вопроса, как избрание меры пресечения, в частности, о заключении под стражей, представляется вполне цивилизованным.

Но, однако, очевидно, что с материалами, подтверждающими причастность подозреваемого, обвиняемого к совершению преступления, в суде будет знакомиться как само это лицо, так и его защитник. И потому есть достаточно большая вероятность того, что полученные ими о том сведения в ряде случаев будут активно использоваться для совершения посягательств на доказательства в различных рассмотренных нами выше их видах на самых первоначальных этапах расследования, именно когда, чаще всего, и решается вопрос об избрании меры пресечения.

Думается, правоохранительная практика ближайшего времени должна выработать некие правовые и тактические рекомендации предупреждения предоставленной дополнительной возможности для совершения этих посягательств и своевременной нейтрализации их последствий.

Нет сомнений, что наличие таких сведений – однозначное основание для избрания меры пресечения, в том числе и наиболее строгой из них – заключения под стражу (естественно, с учетом обстоятельств, перечисленных в ст. 99 УПК).

Но будем реалистами: далеко не во всех случаях (можно сказать, в большинстве их) следователь к моменту, когда у него возникает необходимость принятия решения об избрании меры пресечения в отношении подозреваемого или обвиняемого даже по уголовным делам о тяжких или особо тяжких преступлениях, такими сведениями располагает.

Именно поэтому в формулировании самого этого основания заложена вероятность перечисленных в нем действий подозреваемого/обвиняемого, подчеркивающая сугубо прогностическую функцию меры пресечения: «… достаточные основания полагать, что обвиняемый, подозреваемый … может угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства, иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу». Иными словами, предполагается, что данное лицо может таковые посягательства на доказательства предпринять, однако, может таких попыток и не предпринимать.

Однако нам неизвестно ни одного рассмотренного судом с постановлением приговора уголовного дела, по которому бы, во-первых, на стадии предварительного расследования обвиняемому не избиралась та или иная мера пресечения, и, во-вторых, в котором в качестве одного из оснований к ее избранию, не указывалось бы, что обвиняемый «может угрожать свидетелю, … воспрепятствовать производству по уголовному делу».

А потому, при всем своем глубочайшем петите перед правами человека и гражданина, необходимостью неукоснительного их уважения и соблюдения, мы учитываем реалии современной криминальной и правоприменительной практики в области уголовной юстиции, а потому позволим себе высказать несколько еретическую мысль.

Нет ли определенного правового ханжества в требовании доказанности оснований для избрания меры пресечения обвиняемому?

Тем более при избрании меры пресечения в отношении подозреваемого, решение о применении которой принимается, как правило, не только на первоначальном этапе предварительного расследования, но и в самом его начале. Иными словами – в условиях, когда доказывание их, скажем прямо, не основная задача следователя. Таковой задачей в это время, очевидно, является раскрытие преступления и изобличение лица, его совершившего.

Иное дело, реализация института мер пресечения должно быть процессом мобильным. Их избрание, изменение и отмена должны адекватно, динамично и своевременно реагировать на развитие следственной ситуации.

В частности, по многим уголовным делам, по которым в начале предварительного расследования были основания для заключения под стражу с учетом, повторим, ее прогностического характера, далее опасения, что данное лицо будет тем или иным образом посягать на доказательства или иным образом препятствовать следствию, ни чем не подтвердились. Есть ли необходимость в дальнейшем его содержании под стражей? Очевидно – нет.

Однако случаи изменения такой меры пресечения на более мягкую крайне редки (не говоря об отмене меры пресечения вообще). Более того, как показывают наши наблюдения, встречающиеся случаи изменения содержания под стражей на другую меру пресечения, чаще всего, объясняется истечением установленного судом срока ее действия.

Иными словами, как обобщил позицию следователя и прокурора один адвокат при рассмотрении вопроса о продлении срока содержания под стражей его подзащитного, «по их мнению, срок его содержания под стражей должен быть продлен лишь потому, что его некогда, много месяцев назад, арестовали». Суд с этой позицией лиц, осуществляющих уголовное преследование, тем не менее, согласился…

Тактически грамотное маневрирование следователем достаточно широким диапазоном мер пресечения, предусмотренных ст. 98 УПК (от подписки о невыезде до заключения под стражу) не только рационально скажется на формировании доказательств, но явится и действенным средством предупреждения посягательств на них и нейтрализации их последствий. Мы имеем в виду не только избрание одной из них, но и последующие ее изменения, учитывающие как личность обвиняемого/подозреваемого, так и его отношение к инкриминируемому ему деянию на определенном этапе расследования, в том числе сущность и характер даваемых им показаний.

Думается, такое маневрирование мерами пресечения может вплетаться и в систему таких широко известных в криминалистике тактических комбинаций, как «разжигание конфликта» и «демонстрация возможностей следствия»[926]926
  Об их сущности см.: Баев О. Я. Тактика следственных действий. Воронеж, 1995; он же. Тактика уголовного преследования и профессиональной защиты от него. М., 2008; Белкин Р. С. Курс криминалистики. Т. 3, М., 1997; Зорин Г. А. Руководство по тактике допроса. М., 2001; Порубов Н. И.Допрос в советском уголовном судопроизводстве, Минск, 1973.; Полстовалов О. В. Современные проблемы криминалистической тактики. М., 2009; Шепитько В. Ю. Теория криминалистической тактики. Харьков, 2002, и др..


[Закрыть].

В тоже время, очевидно, что такое тактическое маневрирование следователем мерами пресечения, не ущемляя его самостоятельность, должно находиться под постоянным ведомственным и процессуальным контролем.

И попутно хотелось бы обратить внимание на такую проблему, связанную с изменением ранее избранной меры пресечения, рассмотрев ее на примере ситуации, достаточно «штатной» для судебной практики.

Суд, приговаривая подсудимого, находящегося до того под подпиской о невыезде, к лишению свободы, как правило, изменяет осужденному меру пресечения на содержание под стражей. Основание для того понятно (хотя, зачастую, в самом приговоре прямо не отражается) – обеспечение исполнения назначенного наказания.

Однако кассационная инстанция постановленный приговор отменяет, возвращая дело по основаниям, перечисленным в ст. 386 УПК, на новое судебное разбирательство. При этом также как правило, избранная судом при постановлении приговора мера пресечения (арест) оставляется ее без изменения, без какого-либо тому отдельного обоснования.

И здесь возникает вопрос, насколько верна такая позиция? Ведь основания для первоначального ее изменения (напомним, для обеспечения исполнения постановленного приговора) в таком случае отпали? А та, под которой подсудимый, возможно на протяжении не только многих месяцев, но иногда, и лет, находился до постановления в отношении него обвинительного приговора, всецело обеспечивала должное его поведение, в том числе (акцентируем это в контексте изучаемой темы) предупреждала какие-либо посягательства с его стороны на доказательства? При этом следует учитывать и то, что повторное разбирательство дела в такой ситуации будет не менее длительным, чем первоначальное.

С этих позиций нам представляется в высшей степени обоснованным решение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ, которая, отменяя обвинительный приговор в отношении С., осужденного по ч. 4 ст. 290 УК к 7 годам 6 месяцев лишения свободы, с направлением дела на новое судебное разбирательство, указала: «С учетом того, что С. был взят под стражу при постановлении приговора, а до этого не нарушал избранной в отношении него меры пресечения в виде подписки о невыезде, Судебная коллегия считает возможным освободить его из-под стражи, изменив ему меру пресечения на подписку о невыезде и надлежащем поведении»[927]927
  Кассационное Определение ВС РФ от 8 октября 2009 г., дело № 8-009-20.


[Закрыть].

Однако, как отмечено, такие решения представляют собой редкое исключение в практике кассационных рассмотрений уголовных дел.

Кроме того нельзя не учитывать, что оставление кассационной инстанцией при возвращении уголовного дела на новое судебное рассмотрение меры пресечения, избранной судом при постановлении в отношении осужденного приговора, без изменения, психологически ориентируют судей на результаты повторного рассмотрения дела[928]928
  Во всяком случае, об этом говорили некоторые судьи при обсуждении с ними автором данной проблемы.


[Закрыть].

В этой связи и целью предотвращения излишнего судейского усмотрения при решении данного вопроса, мы полагаем уместным дополнение названной статьи УПК следующим положением: при отмене приговора с направлением уголовного дела на новое судебное разбирательство мера пресечения, избранная судом при постановлении приговора с целью обеспечения его исполнения, изменяется на ранее избранную при назначении первоначального судебного заседания по данному уголовному делу.

Из числа предусмотренных главой 14 УПК иных мер процессуального принуждения нам представляется целесообразным особо остановиться на такой из них, как временное отстранение от должности (с учетом направленности данной работы).

Такая необходимость обусловливается тем, что основания для ее применения в Уголовно-процессуальном законе изложены, на наш взгляд, достаточно аморфно, в самом общем виде, едины для всех предусмотренных ст. 111 УПК иных мер процессуального принуждения – от обязательства о явке и наложения ареста на имущество до денежного взыскания.

«В целях обеспечения установленного настоящим Кодексом порядка уголовного судопроизводства, надлежащего исполнения приговора, – указано в ст. 111 УПК, – дознаватель, следователь или суд вправе применить к подозреваемому или обвиняемому следующие меры процессуального принуждения:

1) обязательство о явке;

2) привод;

3) временное отстранение от должности;

4) наложение ареста на имущество».

2. В случаях, предусмотренных настоящим Кодексом, дознаватель, следователь или суд вправе применить к потерпевшему, свидетелю, гражданскому истцу, гражданскому ответчику, эксперту, специалисту, переводчику и (или) понятому следующие меры процессуального принуждения:

(в ред. Федерального закона от 04.07.2003 N 92-ФЗ)

1) обязательство о явке;

2) привод;

3) денежное взыскание.

Однако нет сомнений в том, что целевая направленность применения такой меры принуждения как временное отстранение подозреваемого или обвиняемого от должности в принципе отлична от наложения ареста на имущество этих лиц.

Более того, предусмотренный ст. 114 УПК правовой механизм временного отстранения от должности вообще не указывает на цели применения этой меры процессуального принуждения.

В тоже время цели, например, наложения ареста на имущество и на ценные бумаги названы в законе совершенно четко и недвусмысленно:

«Для обеспечения исполнения приговора в части гражданского иска, других имущественных взысканий или возможной конфискации имущества, указанного в части первой статьи 104.1 Уголовного кодекса Российской Федерации, следователь…» (ч. 1 ст. 115 УПК);

«В целях обеспечения возможной конфискации имущества, указанного в части первой статьи 104.1 Уголовного кодекса Российской Федерации, либо в целях обеспечения возмещения вреда, причиненного преступлением, арест на ценные бумаги либо их сертификаты налагается…» (ч.1 ст. 116 УПК).

Такой подход относительно определения целей применения этих мер процессуального принуждения, несомненно, абсолютно верен, ибо если не исключает в целом, то во многом снижает возможности для проявления волюнтаризма при принятии подобных решений.

И потому нет сомнений в необходимости его распространения и на временное отстранение от должности, для чего, на наш взгляд, целесообразно часть 1 ст. 114 УПК предварить преамбулой примерно следующего содержания: При наличии достаточных оснований полагать, что, находясь в занимаемой должности, подозреваемый или обвиняемый может продолжать заниматься преступной деятельностью или уничтожить доказательства либо иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу следователь имеет право на принятие решение о временном отстранении подозреваемого обвиняемого от должности.

Наконец, еще одна проблема, связанная с обеспечением тайны следствия, а потому, следовательно, защиты доказательств от посягательств, в силу ее значимости в контексте изучаемых вопросов следует здесь остановиться, касается положений, закрепленных в ч. 4 ст. 220 и ч. 2 ст. 222 УПК[929]929
  Заметим, что нее также неоднократно обращалось внимание в литературе, в том числе и автором настоящей работы. – См.: Баев О. Я. Обвинительное заключение: структура и содержание //Уголовный процесс, 2007, № 4 (28).


[Закрыть].

В соответствии с названными нормами, «К обвинительному заключению прилагается список подлежащих вызову в судебное заседание лиц со стороны обвинения и защиты с указанием их места жительства и (или) места нахождения»; «Копия обвинительного заключения с приложениями вручается прокурором обвиняемому».

Нам совершенно непонятна (тем более с учетом современной криминальной ситуации) цель, с которой УПК сохранил эти, заимствованные из предыдущего Уголовно-процессуального законодательства, положения.

Вряд ли их можно объяснить желанием законодателя всемерно обеспечить гарантии прав и законных интересов обвиняемого или потерпевшего (а иной, даже гипотетически представляемой, цели, на достижение которой направлены эти положения, мы не видим; если, как говорится, всерьез, не считать таковой «рационализацию» вызова судом лиц в судебное заседание).

Как, в частности, отсутствие сведений о местожительстве потерпевшего, свидетелей со стороны обвинения в приложении к обвинительному заключению может сказаться на обеспечении права обвиняемого на свою защиту?

А вот облегчить ему возможность негативно воздействовать на этих лиц такие сведения вполне могут. Более того, как (и, добавим, зачем) выполнять данное предписание ст. 220 УПК, когда отдельные из этих лиц принимали участие в деле под псевдонимом (ч. 9 ст. 166 УПК; проблемы, связанные с участием лица в производстве следственных действий под псевдонимом, будут рассмотрены далее)?

Поэтому мы предлагаем ч. 4 ст. 220 УПК изложить в следующей редакции: К обвинительному заключению прилагается список подлежащих вызову в судебное заседание лиц со стороны обвинения и защиты.

Прежде чем перейти непосредственно к исследованию проблем, обозначенных в наименовании следующего параграфа нашей работы, вновь повторим:

Все криминалистические средства реализуются лишь – и исключительно – в рамках Уголовно-процессуального закона. Многие из них, в сути своей, представляют криминалистически (в первую очередь, тактически) рациональное маневрирование средствами процессуальными, что требует для их выбора и реализации следователем (иным ЛПР в условиях уголовного процесса) принятия соответствующего тактического решения.

Эти решения должны в максимальной мере учитывать особенности сложившейся для него ситуации, потенциальные или реальные посягательства на доказательственную информацию и доказательства со стороны лиц, заинтересованных в определенном исходе уголовного дела.

И последнее в этой связи: предупреждение таких посягательств, нейтрализация их последствий, как правило, не могут быть осуществлены в рамках лишь одного следственного действия и/ или применением лишь одного тактического приема осуществления того или иного следственного действия.

Эта деятельность представляет собой сложную «многоходовую» тактическую операцию, основу которой, в первую очередь, составляет реализация комплекса вопросов, обобщенных в наименовании следующего параграфа данной работы.