Текст книги "Избранные работы (сборник)"

Закон специально оговаривает, что если содействие подозреваемого или обвиняемого следствию заключалось лишь в сообщении о его собственном участии в преступной деятельности, это не может быть расценено как основание для заключения соглашения о сотрудничестве (часть 4 ст. 317. 6 УПК). А потому в этих случаях речь может идти не о досудебном соглашении, а о применении к обвиняемому по его желанию и при согласии на то государственного обвинителя и потерпевшего особого порядка судебного разбирательства, регламентированного главой 40 УПК.

Из ряда публикаций известно, что в последние годы около 40 % уголовных дел рассматриваются в особом порядке. В частности, председатель Верховного Суда РФ В. М. Лебедев сообщил СМИ, что за первую половину 2009 г. из рассмотренных судами уголовным делам в отношении почти шестисот тысяч человек, почти триста тысяч обвиняемых ходатайствовали о рассмотрении их дел в особом порядке[969]969
  См.: Росс. Газета, 2 декабря 2009 г. Это, отнюдь, не исключает весьма скептическое отношение отдельных ученых к самому факту существования института особого порядка судебного разбирательства. – См., напр.: Белкин А. Р. Особый порядок как профанация судебного разбирательства // Воронежские криминалистические чтения. Вып. 7, Воронеж, 2006.


[Закрыть].

В этой связи при анализе правового института о досудебных соглашениях отдельного углубленного осмысления требует вопрос, что именно должно понимать под содействием в изобличении и уголовном преследовании других соучастников преступления?

Достаточно ли того лишь назвать неких лиц в качестве своих соучастников и, может быть, подтвердить свои показания на очных ставках с ними? Кстати, возможность проведения их в данной ситуации весьма проблематична (в связи с входящим в этот институт механизме обеспечения мер безопасности в отношении лица, с которым заключается соглашение о сотрудничестве).

С одной стороны, нет сомнений в том, что, если лицо, заявившее ходатайство о заключении соглашения, может «материально» подтвердить свои слова, тем самым, предоставив следствию возможность сформировать и другие весомые доказательства виновности лиц, называемых им в качестве своих соучастников, все основания для заключения такового соглашения, но нашему мнению, имеются.

Например, объяснит, у кого из этих лиц хранится оружие, использованное при совершении преступления, добытые в результате преступления материальные ценности, убедительно изложит схему преступных связей в организованной группе, назовет, в каких документах содержатся сведения о противоправных действиях соучастников совершения экономического преступления, и т. п.

С другой стороны, зачастую, это лицо при всем своем желании не может оказать большего содействия в изобличении и уголовном преследовании своих соучастников, чем назвать их и указать роль и действия каждого при совершении преступления (особенно такая ситуация характерна применительно к насильственным преступлениям, совершаемых группой лиц).

Нет сомнений, что и в этом случае показания лица, изъявившего желание заключить соглашение, о своих соучастниках, существенно оптимизирует работу следствия, предоставит ему возможность целенаправленной их проверки, в том числе и обнаружения следов и создания на их основе доказательств объективно позволяющих установить причастность названных им лиц к совершению расследуемого преступления.

Однако достаточно ли, повторим, этого для заключения досудебного соглашения о сотрудничестве?

Признаемся, что в настоящее время, пока практика заключения досудебных соглашений о сотрудничестве еще не сложилась, мы не считаем себя вправе предложить сколь либо обоснованный ответ на этот вопрос. …

И, наконец, третий миф, формирующийся, как мы понимаем, под влияниями мнений законодателей и ряда ученых, о том, что досудебные соглашения о сотрудничестве явятся некой панацеей в борьбе с групповой, в том числе, организованной преступностью, и будут широко и активно применяться на практике.

Мы же глубоко убеждены, в том, что случаи заключения таких соглашений могут быть (и должны быть) исключением, а не правилом, обусловливаться лишь условиями, так сказать, крайней необходимости, когда без того, и с учетом возможных на то правовых оснований (об этом скажем чуть позже), нет практической возможности изобличить других соучастников преступления.

Опять же, надо и здесь оставаться реалистами: речь в таких ситуациях идет о заключении соглашения с лицами, обоснованно подозреваемыми или обвиняемыми в совершении тяжких или особо тяжких преступлениях, и в том, как сказано, признающим свою вину.

А потому оценивать их поведение, даже при том что оно способствует изобличению соучастников преступления, как «заслуги перед обвинительной властью и обществом» (о чем уже пишут отдельные авторы[970]970
  См., напр.: Александров А.С., Александрова И.А. Соглашение о досудебном сотрудничестве со следствием: правовая сущность и вопросы толкования норм, входящих в главу 40.1 УПК РФ // Уголовный процесс. 2009. № 8, с. 8.


[Закрыть]; выделено нами), по нашему убеждению, безнравственно, по крайней мере, неуместно.

Если до вести этот тезис о «заслугах перед обществом» до парадокса, то логически напрашивается в этой связи предложение о введении почетного звания «Заслуженный бандит РФ».

Кроме того, напомним, что в соответствии с законом, назначение наказания по правилам, предусмотренным ст. 62 УК для случаев заключения досудебного соглашения о сотрудничестве, возможно лишь при отсутствии отягчающих обстоятельств.

Вряд ли, по указанной выше причине (вплоть до логически напрашивающегося предложения о необходимости законодательного изменения этого положения) среди «претендентов» на заключение досудебных соглашений можно найти сколь-либо большое число лиц, к которым указание об отсутствии отягчающих обстоятельств будет всецело относиться.

На это условие назначения наказания по правилам ст. 62 УК мы особо обращаем внимание, так как предполагаем, что сотрудники органов уголовного преследования с целью получения от лица показаний об его соучастниках в преступлении, могут «забывать» разъяснять это положение подозреваемым/обвиняемым.

Нет сомнений, что адвокат лица, с которым обсуждаются условия заключения соглашения о сотрудничестве, должен подробно обсудить эти вопросы со своим подзащитным.

Совершенно очевидно, что возможность заключения досудебного соглашения о сотрудничестве будет активно использоваться оперативными сотрудниками и следователями для убеждения этого лица в целесообразности дачи «признательных» показаний (в это-то и состоит целевое назначение этого института).

И потому следующий принципиальный «риф», по сути, опосредующий применительно к теме данного исследования общенаучную дилемму, «что раньше, курица или яйцо?», такой.

Возможно ли заключение соглашения до того, как подозреваемый/обвиняемый не только даст «признательные» показания по существу инкриминируемого ему преступления, но уже совершит, или начнет совершать действия «в целях содействия следствию в раскрытии и расследовании преступления, изобличении и уголовном преследовании других соучастников преступления, розыске имущества, добытого в результате преступления»? Или для этого достаточно, как о том говорится в ч. 2 ст. 317 УПК, чтобы он, заявляя ходатайство о заключении соглашения, лишь указал, какие из этих действий он обязуется совершить?

К примеру: в своем ходатайстве о заключении досудебного соглашения о сотрудничестве подозреваемый/обвиняемый указывает, что в случае удовлетворения этого ходатайства он обязуется назвать своих соучастников, показать места, в которых сокрыто похищенное или орудия преступления, назвать укрывателей и очевидцев совершенного преступления и т. п.

Тем самым, он, по существу, прямо не только обозначает свою причастность к совершенному преступлению, но и свою осведомленность о названных обстоятельствах.

Однако, следователь, предварительно не получив показаний подозреваемого/обвиняемого об этих обстоятельствах, не может знать, окажут ли имеющиеся у этого лица сведения и какую именно помощь в раскрытии и расследовании преступления, изобличении и уголовном преследовании других соучастников; иными словами, у него нет никаких гарантий того, что подозреваемый/обвиняемый действительно обладает такими знаниями, а в последствие полно и объективно сообщит их следователю. В этой связи он в данный момент, думается нам, лишен реальной возможности принять по заявленному ходатайству сколь-либо обоснованное решение (о возбуждении ходатайства о заключении соглашения перед прокурором или об отказе в его удовлетворении).

Но с другой стороны, представим себе следующую ситуацию: подозреваемый/обвиняемый до того, как обратиться к прокурору с соответствующим ходатайством в надежде на его удовлетворение, дал такие показания, а затем … следователь или прокурор в том отказал. А «признательные» показания, в том числе о соучастниках преступления и других обстоятельствах, способствующих их изобличению и уголовному преследованию, от этого лица уже получены…

Опосредованный, несколько завуалированный ответ на данную проблему, на наш взгляд, содержится в законодательно очерченном интервале, в котором подозреваемый или обвиняемый может заявить ходатайство о заключении досудебного соглашения о сотрудничестве: от момента начала уголовного преследования до объявления об окончании предварительного расследования (часть и 2 ст. 317. 1 УПК; выделено нами – авт.).

Он, думается нам, не только прямо предполагает, что к моменту объявления об окончании расследования лицо, ходатайствующее о заключении такого соглашения, уже активно сотрудничает со следствием в уголовном преследовании соучастников инкриминируемого ему преступления, но и содержит в себе следующий «риф», на которой можно наткнуться практика реализации института досудебных соглашений. Потому это установление представляется далеко не столь безобидным, как то это может показаться не первый взгляд.

Будем реалистами: какова цель возможности заключения такого соглашения за день или в тот же день, когда обвиняемому будет объявлено об окончании расследования по делу? Расследование в этом случае, по существу, завершено, оказать дальнейшее содействие следствию в раскрытии и расследовании преступлений, изобличении и уголовном преследовании других соучастников и розыске имущества, добытого в результате преступления, обвиняемый уже не может.

На этот, отнюдь не риторический вопрос, напрашивается единственный ответ. Данное положение представляет собой некий «крючок», на который в ходе следствия «насаживается» подозреваемый/обвиняемый: будешь «помогать» следствию на всем его протяжении, то тогда может быть, с тобой, в конце концов, и будет заключено такое соглашение. А, может быть, ты окажешься его недостойным…

Это установление имеет ярко выраженный тактический характер, является некой правовой основой для защиты доказательств, в частности, от изменения лицом, которым заключено соглашение, своих показаний, в суде, в котором будет рассматриваться дело по обвинению изобличенных при его содействии соучастников совершенного им преступления.

А такие попытки могут быть им предприняты по различным причинам, в частности, явиться следствием стрессовой ситуации, связанной с сущностью данных им показаний, субъективных психологических особенностей его личности, либо, что чаще, воздействия со стороны заинтересованных в исходе дела лиц (эти проблемы достаточно подробно, как нам представляется, были рассмотрены нами ранее).

Для предупреждения такой возможности, а, следовательно, для защиты доказательств, в институт досудебного соглашения о сотрудничестве «заложен» целый комплекс правовых мер обеспечения безопасности лиц, с которыми такое соглашение заключается, их родственников и близких.

В частности, в соответствии с изменениями, внесенными в ч. 1 ст. 154 УПК, следователю предоставлено не только право на выделение в отдельное производство уголовного дела в отношении лица, с которым прокурором заключено досудебное соглашение о сотрудничестве, но и на засекречивание данных о его личности: «В случае возникновения угрозы безопасности подозреваемого или обвиняемого материалы уголовного дела, идентифицирующие его личность, изымаются из возбужденного уголовного дела и приобщаются к уголовному делу в отношении подозреваемого или обвиняемого, выделенному в отдельное производство».

С этой же целью и в выделенном в отдельное производство в отношении этого лица уголовном деле, «в случае возникновения угрозы безопасности подозреваемого или обвиняемого, с которым заключено досудебное соглашение о сотрудничестве, его близких родственников, родственников и близких лиц» на основании постановления следователя «ходатайство о заключении досудебного соглашения о сотрудничестве, постановление следователя о возбуждении перед прокурором ходатайства о заключении с подозреваемым или обвиняемым досудебного соглашения о сотрудничестве, постановление прокурора об удовлетворении ходатайства о заключении досудебного соглашения о сотрудничестве, досудебное соглашение о сотрудничестве», хранятся в опечатанном конверте (ст. 317.4).

Более того, с этой же целью часть первая статьи 216 УПК дополнена положением, что с названными выше документами потерпевший (и другие указанные в ней лица) при предъявлении им материалов уголовного дела по окончанию предварительного расследования знакомиться права не имеют.

Судопроизводственная практика ближайших лет покажет, насколько эти меры безопасности адекватны требованиям обеспечения защиты доказательств и соблюдению при этом прав и законных интересов личности.

Однако самая острая проблема института досудебных соглашений, особенно в контексте его влияния на посягательства на доказательства – это, несомненно, повышенная опасность проявления феномена ложных доносов со стороны лиц, с которыми обсуждается возможность их заключения, – как инициативных, так и инспирируемых по различным мотивам сотрудниками органов уголовного преследования.

«То, что принято называть «сделкой с правосудием», было известно еще в средние века в Британии… Правда, в конце концов, эта практика прекратилась – слишком многие оговаривали других безосновательно» [971]971
  Козлова Н. Сделка с правосудием. – Росс. Газета, 8 июля 2009 г.


[Закрыть].

Осознавая ее, законодатель оговорил возможность пересмотра постановленного приговора в отношении лица, с которым было заключено досудебное соглашение о сотрудничестве в порядке надзора, «если после назначения подсудимому наказания (с учетом условий соглашения – авт.) … будет обнаружено, что он умышленно сообщил ложные сведения …» (ст. 317.8.).

Иными словами, подозреваемый/обвиняемый, учинивший в порядке «сделки» ложный донос о причастности к совершению инкриминируемого ему преступления иных лиц, по большому счету, ничем не рискует («а вдруг – прокатит», – цинично, но единодушно объяснили свое отношение к этим новеллам несколько рецидивистов, с которыми их обсуждал автор).

Однако даже содержавшееся в одном из Проектов этого закона предложение о дополнении ст. 63 УК таким отягчающем обстоятельством, как «сообщение ложных сведений по сути деятельного раскаяния или умышленное сокрытие от следствия существенных сведений при заключении со стороной обвинения соглашения о сотрудничестве» [972]972
  Вносился депутатами Госдумы В. А. Васильевым, А. Е. Лебедевым, В. Н. Плигиным.


[Закрыть], поддержки у законодателя не нашло…

В самом худшем случае при пересмотре его дела по названным обстоятельствам в порядке надзора, он «получит» то наказание, которое, видимо, и ранее заслуживал (правда, при этом к нему нельзя будет применить положения ст. 62 и 64 УК – ст. 63.1 УК).

А на «кон» в этой «игре с правосудием» для доносчика ставятся исключительно значимые для него ценности, характер которых ясно изложен в следующих изменениях ст. 62 УК, являющихся составной частью института досудебного соглашения о сотрудничестве:

Часть 2. В случае заключения досудебного соглашения о сотрудничестве при наличии смягчающих обстоятельств, предусмотренных пунктом "и" части первой статьи 61 настоящего Кодекса, и отсутствии отягчающих обстоятельств срок или размер наказания не могут превышать половины максимального срока или размера наиболее строгого вида наказания, предусмотренного соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса.

Часть 4. В случае заключения досудебного соглашения о сотрудничестве, если соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса предусмотрены пожизненное лишение свободы или смертная казнь, эти виды наказания не применяются. При этом срок или размер наказания не могут превышать двух третей максимального срока или размера наиболее строгого вида наказания в виде лишения свободы, предусмотренного соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса (выделено нами – авт.).

Как видим, искус учинения в этих ситуациях заведомо ложного доноса о «других соучастниках» крайне велик…

За сам же факт учинения ложного доноса и в этом случае он, повторим, ответственности, как это трактуется в приведенных выше определениях Верховного Суда РФ, и полагают авторы, считающие ложный донос допустимым способом защиты (об этой проблеме также говорилось выше), нести не должен…

Для введения в следующую, непосредственно, генетически связанную предыдущей, по сути, представляющую ее развитие, проблему, используем гипотетический пример:

В отношении Н. было собранно достаточные доказательства для обвинения его в разбое, совершенном с незаконным проникновением в помещение, т. е. в преступлении, предусмотренном ч. 3 ст. 162 УК, предполагающей максимальное наказание в виде 12 лет лишения свободы.

Н. виновным себя признал, показав, что преступление он совершил один, каких-либо соучастников у него не было, однако вышеуказанная санкция статьи, по которой ему было предъявлено обвинение, исключала для него возможность ходатайствовать о рассмотрении дела в особом порядке.

В тоже время, некоторые оперативно-розыскные данные давали основания для выдвижения версии, что это преступление Н. совершил в составе организованной группы. Ее руководитель «навел» Н. на помещение, в котором путем разбоя следовало завладеть находящемся в нем имуществом; другой соучастник подвез Н. на автомашине к месту преступления, и на ней же помог ему оттуда скрыться после совершения преступления. В случае установления этих обстоятельств действия Н. и соучастников подлежат квалификации по ч. 4 ст. 162 УК, максимальное наказание по которой предусматривает 15 лет лишения свободы.

Н. было разъяснено, что дерзость совершенного им преступления, данные об его личности, всецело обеспечивают очень высокую вероятность его осуждения к названному выше максимальному наказанию, предусмотренному ч. 3 ст. 162 УК, т. е. к лишению свободы сроком на 12 лет.

Однако если он поможет в изобличении и уголовном преследовании своих соучастников из числа членов организованной группы, в которую (как то предполагается следствием, он входил), это позволит заключить с ним досудебное соглашение о сотрудничестве.

В этом случае ему в соответствии с ч. 2 ст. 62 УК судом не может быть назначено наказание, превышающее половину максимального наказания, предусмотренного ч. 4 этой же статьи УК. Иными словами, его осудят не более чем на 7, 5 лет лишения свободы.

Таким образом, возникающая перед Н. альтернатива, широко известная в теории игр[973]973
  «Теория игр – это математическая дисциплина, которая устанавливает правила поведения в конфликтных ситуациях, обеспечивающие достижение лучших (в некотором заранее заданном смысле) результатов». – Ляпунов А. А. Предисловие к русскому изданию работы: Льюс Р. Д., Райфа Х. Игры и решения, Введение и критический обзор. М., 1961, с. 5.


[Закрыть], создается целенаправленными действиями следователя (оперативного сотрудника) по убеждению подозреваемого/обвиняемого в рациональности для него оказать содействие в изобличении своих соучастников по логическим на то причинам – для возможности заключения с ним досудебного соглашения о сотрудничестве. А оно будет гарантировать данному лицу существенное сокращение грозящего ему в противном случае наказания.

Применение этого приема логического убеждения сомнений в своей допустимости, думается, вызвать не может; сам по себе он не может привести к искажению искомой следователем информации (также как и обращение следователя с этой же целью к другим смягчающим наказание обстоятельствам, предусмотренным ст. 61 УК).

Однако в данной ситуации он практически неукоснительно сочетается с использованием следователем (прямо или завуалировано) другого широко известного в криминалистической тактике приема, именуемого «разжиганием конфликта».

Сущность этого приема заключается в использовании так называемых «слабых мест» в психике допрашиваемого: повышенной вспыльчивости, тщеславия, жадности, беспринципности, чувства мести, ревности и подобных нежелательных в психологической структуре личности состояний.

Приведем самый «безобидный» пример из следственной практики.

Мещерякова, как предполагалось следствием, пыталась скрыть руководящую и организаторскую роль своего мужа в преступлениях, в совершении которых они оба обвинялись (кражи, поджоги). У Мещерякова было изъято письмо, написанное им в следственном изоляторе своей любовнице: «Я выберусь скоро, Людку посадят надолго. Думаю, нам с тобой до старости хватит блаженствовать – пить чай и смотреть телевизор, пока она дождется амнистии. Обработал я ее" крепко. Она мне, как кошка, преданна».

Это письмо следователь предъявил Мещеряковой. Дальнейшее он описывает следующим образом: «Мещерякова несколько раз прочитала письмо мужа, адресованное Маше – товароведу, потом пристально посмотрела в глаза следователю и, ни слова не говоря, взяла со стола авторучку, несколько листов бумаги и стала неторопливо писать – дала полные, объективные, изобличающие действительную роль мужу показания»[974]974
  Черняев А. Неудавшийся «сценарий»// Сов. Милиция, 1981, № 4, с. 57.


[Закрыть].

Допустимо ли применение указанного и аналогичных ему приемов «разжигания конфликта» с позиций известных критериев допустимости тактических средств в целом[975]975
  См. об этом: Баев О. Я. Тактика следственных действий. Воронеж, 1995;он же. Тактика уголовного преследования и профессиональной защиты от него. М., 2008.


[Закрыть]?

Цель их применения ясна и нравственна – получение от подозреваемого/обвиняемого правдивых, соответствующих истине объяснений об его соучастниках.

Имеет ли данное лицо в создаваемой в результате действий следователя ситуации свободу выбора линии своего поведения (что как известно, принципиально важно при оценке допустимости любого тактического приема)? Безусловно, имеет: он может под воздействием этого приема свободно и осознанно не изменить своего отношения к выясняемым обстоятельствам или также свободно и осознанно его изменить в желательном для следователя направлении.

Далее. Содержит ли этот прием элементы обмана, насилия и других, однозначно запрещенных законом и этикой, методов воздействия? Нет, если сообщаемая следователем информация – и это непременное условие допустимости всех тактических приемов – основана на имеющихся в распоряжении следователя данных.

С этих позиций допустимость «разжигания конфликта» сомнений не вызывает. Но есть еще один и, на наш взгляд, главный вопрос, обоснованный ответ на который всецело обусловливает решение проблемы допустимости использования «слабых мест» в психике в рассматриваемом контексте.

Может ли применение подобных приемов привести к оговору человеком, в отношении которого они применяются, невиновных лиц?

Будем реалистами – может. Оговор невиновных лиц возможен, например, из-за желания отомстить за ставшее подозреваемому/обвиняемому известным неожиданное и нежелательное поведение тех или иных лиц, как в приведенном примере, или из-за желания «разделить» с кем-либо причиненный преступлением материальный ущерб, если используется присущее данному лицу свойство жадности[976]976
  В следственной практике автора было дело, по которому лицо, обвиняемое в совершении корыстных преступлений, с целью уменьшить необходимость возмещения самому причиненного ими материального ущерба, в качества своих соучастников назвал 8 человек. Расследованием, в конечном счете, было установлено, что 5 из них к преступлениям причастны не были.


[Закрыть].

И, конечно же, с целью обеспечения для себя возможности заключить с прокурором досудебное соглашение о сотрудничестве.

Если, как пишут специалисты по теории игр, «донос не вызывает ни у одного из них угрызений совести или страха» (выделено нами – авт.)[977]977
  Льюс Р.Д., Райфа Х. Игры и решения. Введение и критический обзор. М., 1961, с. 133–134.


[Закрыть], он с праксеологических позиций вполне для игрока, которому сделано предложение о сотрудничестве (в нашем гипотетическом примере для Н.) рационален.

И, увы, и для того случая, … когда он – донос, оговор иных лиц не только ложен, но заведомо ложен.

Представим себе, что в приведенном выше, повторим, гипотетическом примере, версию о совершении преступления в составе организованной группы Н., будучи осведомленным о сущности досудебных соглашений о сотрудничестве, предложил следствию по собственной инициативе, тогда как в действительности соучастников у Н. не было …

Иными словами, донос, учиняемый подозреваемым/обвиняемым с целью возможности заключения досудебного соглашения о сотрудничестве, может быть как соответствующим действительно произошедшему криминальному событию, так и заведомо ложным.

Если сделать попытку дать сколь либо более развернутую классификацию содержания объяснений подозреваемого/обвиняемого, которые это лицо может давать с этой целью, то в настоящее время она нам представляется такой:

1. Объяснение всецело соответствует обстоятельствам совершения преступления; роли в нем каждого соучастника указаны объективно;

2. В объяснении доносчик, называя действительных своих соучастников, преуменьшает свою роль в совершении преступления за счет преувеличения степени их участия в преступлении;

3. Доносчик, называя действительных своих соучастников, большую степень участия в совершении преступления возлагает на себя, преуменьшая, тем самым, степень их участия и ответственности;

4. Доносчик в объяснении, называя своих соучастников, отдельных из них скрывает, не сообщая о них вообще или сообщая о них вымышленные сведения;

5. Донос всецело ложен; преступление не носило группового характера.

Думается, что эти гипотетические предположения о возможном содержании доноса составляют типовые версии, которые должны лежать в основе его проверке. Именно они обусловливают, формируют ее направления, а потому, тактику и методику всей связанной с показаниями лица, начавшего сотрудничать со следствием деятельности органов уголовного преследования, направленные на предупреждение и нейтрализацию последствий возможных посягательств на доказательства со стороны этого лица.

Для предупреждения вероятности как изменения лицом, с которым заключено соглашение, своих изобличающих соучастников показаний при рассмотрении в суде дела по их обвинению (о чем речь шла чуть ранее), так, и в первую очередь, обеспечения возможности его отказа от ранее учиненного ложного доноса, нам представляется рациональным предусмотреть в УПК такое положение: Выделенное уголовное дело в отношении лица, с которым заключено досудебное соглашение о сотрудничестве, подлежит рассмотрению в суде после вступления в законную силу приговора по уголовному делу, рассмотренному в отношении соучастников инкриминируемого ему преступления.

А для внесения предлагаемого дополнения в УПК, по нашему мнению, такой рекомендации должна придерживаться судебная практика.

В настоящее время известны лишь единичные случаи заключения досудебных соглашений о сотрудничестве и форма их составления еще не устоялась (само их содержание, естественно, индивидуально для каждого дела), а потому мы считаем здесь уместным привести пример из практики правоохранительных органов г. Санкт-Петербурга[978]978
  Автор искренне благодарит Е.В. Топильскую, предоставившей ему приводимый ниже материал; фамилии участников заключения соглашения по очевидным на то причинам не называются.


[Закрыть].