Текст книги "Избранные работы (сборник)"

Из всего сказанного выше о сущности системы уголовного преследования, на наш взгляд, следует, что обобщающим словесным критерием его качества служит обнаружение и выявление преступлений, законное и обоснованное обвинение лиц, совершивших эти преступления (выше мы обозначили этот показатель как К. уг. пр.).

Оценка качества этой системы, в свою очередь, осуществляется на основе оценки качества нескольких параметров (подсистем уголовного преследования). Напомним их: а) обнаружение и выявление преступлений; б) предварительное их расследования; в) возбуждение государственного обвинения; г) поддержание государственного обвинения.

Что касается первого из этих параметров, то количественно его, думается, можно вывести при соответствующей математической интерпретации таких показателей, как:

а) относительные данные о количестве ранее сокрытых, затем восстановленных на учет преступлений.

Этот показатель состоит из сведений об отказах в принятии заявлений и сообщений о преступлениях, а также данных о необоснованных отказах в возбуждении уголовных дел по заявлениям и сообщениям о деяниях, содержащих признаки преступлений. Попутно заметим, что весьма распространенными являются случаи отказов в возбуждении уголовного дела по основанию, предусмотренному п. 2 ч. 1 ст. 24 УПК (за отсутствием в деянии состава преступления), хотя в поступившем сообщении не указывалось лицо, учинившее преступное деяние, что прямо противоречит предписанию, содержащемуся ч. 1 ст. 148 УПУ;

б) количественных результатов анализа экспертных оценок по проблеме выявления и обнаружения преступлений правоохранительными органами.

При этом в качестве экспертов должны выступать представители различных слоев населения – от сотрудников самих правоохранительных органов до представителей СМИ (в них весьма часто приводятся сведения, требующие, естественно после их проверки, незамедлительного решения вопроса о возбуждении уголовных дел) и граждан, обращавшихся в них с заявлениями и сообщениями о преступлениях.

К примеру, результаты проведенного нами опроса профессиональных участников уголовного судопроизводства показали, что ни один из всех параметров, характеризующих качество уголовного преследования, не оценивается экспертами столь низко, как именно раскрытие преступлений – в 3, 68 балла по десятибалльной шкале. А такая градация этого показателя «по Харрингтону» свидетельствует, что это свойство находится в граничной зоне, нахождение в которой свидетельствует, что «часть продукта уже не будет соответствовать техническим условиям (в нашем случае – потребностям общества ожиданиям к качеству этого «продукта)».

Количественный показатель качества предварительного расследования преступлений, на наш взгляд, слагается из следующих параметров:

а) относительного показателя необоснованно прекращенных и приостановленных уголовных дел.

Он может быть выведен при анализе постановлений об отмене решений о прекращении или необоснованном (в том числе, преждевременно) приостановлении дел; Также заметим, что определенные тревожные тенденции в части необоснованного прекращения уголовных дел по нерабилитирующим основаниям в 2003 г. повлекла отмену ст. 26 УПК, предоставлявшей право органам уголовного преследования на прекращении уголовных дел в связи с изменением обстановки (в настоящее время такая возможность, как известно, является исключительной прерогативой суда).

б) такого же показателя уголовных дел, возвращенных прокурором для производства дополнительного расследования.

Думается, что этот показатель имеет некое двойное значение. С одной стороны, он, как сказано, свидетельствует об ущербности проведенного первоначального расследования, с другой – о более взвешенном и тщательном подходе прокуроров к решению вопроса о возбуждении государственного обвинения;

в) показателя по фактам нарушения законности при производстве предварительного расследования.

Заметим, что вывести объективно такой показатель весьма сложно. Не секрет, что факты применения и психологического, и физического насилия для получения, а более точно – выбивания, «явок с повинной», «признательных» показаний достаточно распространены в практике работы сотрудников органов дознания. Кроме того, не менее распространены факты ложных заявлений о применении к ним незаконных методов со стороны подозреваемых, обвиняемых, подсудимых, отказывающихся от ранее данного своего признания в совершении преступлений.

Однако прокурорские проверки сообщений о таких случаях (инициативно ли или по определению суда) носят, как правило, весьма формальный характер и в большинстве своем заключаются в получении объяснений от лиц, которых заявитель называет в качестве сотрудников, применявших незаконные методы. Более того, до последнего времени и суды тем же, зачастую, ограничивали проверку по заявлениям подсудимых о применении к ним незаконным методов, явившихся причиной дачи ими «признательных» показаний.

Лишь после опубликования Определения Конституционного Суда РФ от 6 февраля 2004 г. (№ 44-О) ситуация стала несколько меняться. В этом Определении отмечено, что принципиальная возможность допроса в суде в качестве свидетелей дознавателя и следователя не дает оснований рассматривать ее как позволяющую «суду допрашивать дознавателя и следователя о содержании показаний, данных в ходе досудебного производства подозреваемым или обвиняемым». Нам представляется совершенно верной позиция судов, распространяющих, как показывает практика, это положение и на проверку заявлений подсудимых о применении к ним незаконных методов расследования.

Говоря об этом критерии показателя качества необходимо обратить внимание на следующую проблему: следует ли включать в его состав (как, кстати сказать, и в показатель качества возбуждения и поддержания государственного обвинения) факты применения принудительных мер (например, задержания), предъявления обвинения лицам, чья непричастность к совершению преступления в дальнейшем установлена? Мы бы ответили на этот вопрос отрицательно при условии, что на момент принятия следователем такого решения у него для того были все законные и достаточные основания.

К примеру. Основанием для задержания подозреваемого явилось указание очевидцев на данное лицо как на совершившее преступление, а в дальнейшем было установлено, что эти свидетельские показания были заведомо ложными или ошибочными. Потерпевшие и свидетели, показания которых составляли основную доказательственную базу обвинения, в суде отказались от них или существенно в пользу подсудимого их изменили, и т. п.

г) количественных результатов анализа экспертных оценок о качестве предварительного расследования преступлений.

В качестве экспертов по данной проблеме уместно привлекать судей, адвокатов, граждан, которые вовлекались в данный процесс в качестве потерпевших, подозреваемых, обвиняемых.

Заметим, что по нашим данным эксперты оценивают качество предварительного расследования преступлений в целом на 4, 62 балла, что, по той же методике Харрингтона, свидетельствует, что оно находится «на недостаточно хорошем, но все же приемлемом уровне».

Качество возбуждения и поддержания государственного обвинения, как представляется, количественно может быть оценено анализом следующих параметров:

а) относительного показателя возвращения судами уголовных дел прокурору для устранения препятствий к его рассмотрению. Он, думается, в свою очередь, должен слагаться из двух показателей: показателя возвращения дел прокурору как такового, и показателя сроков возвращения после этого уголовных дел вновь в суд. Дело в том, что достаточно большое число таких дел (15, 3 %) вновь в суд поступает в срок свыше месяца после направления прокурору (а 11 % из них не возвращалось в суд свыше трех месяцев) в течение которого по ним, по существу, производилось дополнительное расследование[499]499
  См.: Гаврилов Б. Я., Гаврилов Д. Б. Институт судебного доследования: пора расставить все точки // Российская юстиция, 2005, 3 12, с.32.


[Закрыть].

Как известно, ФЗ от 2.12.2008 г. в ст. 237 УПК внесены существенные изменения, значимость которых для обеспечения качества уголовного преследования будет проанализирована нами ниже.

б) такого же показателя о полном или частичном отказе прокурора от поддержания возбужденного в отношении подсудимого государственного обвинения (наше мнение о сущности этого института изложено выше);

в) показателя о соответствии приговора суда позиции государственного обвинителя относительно объема и квалификации вмененного подсудимому обвинения.

Известно, что, зачастую, даже, несмотря на очевидные ошибки, допущенные прокурором в этой части при возбуждении им государственного обвинения, либо изменения доказательственной базы в суде, очевидно, требующие изменения обвинения (переквалификации действий подсудимого, исключения отдельных эпизодов и т. п.), государственные обвинители продолжают настаивать на осуждение подсудимого в полном объеме этого обвинения.

– «Жираф большой, ему – видней», – доходчиво объяснил как-то автору такую свою позицию в суде помощник прокурора района, поддерживавший в суде государственное обвинение, возбужденное против подсудимого прокурором области.

Думается, совершенно верно один судья, после того как государственный обвинитель после судебного следствия, длившегося в общей сложности более года, в результате которого доказательственная база обвинения претерпела существенные изменения, несомненно, требовавшие существенного изменения объема и квалификации вмененных подсудимым деяний, в своей речи, по существу, вновь зачитал ранее утвержденное прокурором области обвинительное заключение, в достаточно резкой форме указал ему, что такое его поведение является неуважением к суду.

г) такого же показателя предложенного государственным обвинителем видом и сроком наказания для подсудимого и определенного ему судом.

Достаточно объективным источником таких сведений для формирования этого показателя, думается, могут служить данные о внесенных и удовлетворенных кассационной инстанцией протестах прокурора об отмене приговоров по мотиву мягкости или (что на практике встречается значительно реже) суровости определенного судом перовой инстанции наказания осужденному;

д) показателя постановления судом оправдательных приговоров в ситуации поддержания прокурором государственного обвинения (полного или частичного) в отношении затем оправданных подсудимых.

Как известно, и психологически это, где-то, объяснимо, большинство оправдательных приговоров прокурорами опротестовывается; более того, значительная часть таких приговоров (об этой проблеме подробнее речь будет идти ниже) отменяется. Поэтому формироваться такой показатель может на основе анализа практики в этой части судов кассационной и надзорной инстанций.

Напомним, что в соответствии с Постановлением Конституционного суда РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П. по жалобе потерпевшего (его представителя) и представлению прокурора, принесенных в порядке надзора в течение года по вступлению приговора (определения, постановления) в законную силу, возможен поворот к худшему, в том числе, и отмена оправдательного приговора.

Однако до внесения соответствующих изменений в ст. 405 УПК прошло чуть менее … 4 (!) лет[500]500
  См.: ФЗ-39 от 14 марта 2009 г. «О внесении изменений в статьи 404 и 405 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации». – Росс. Газета, 18 марта 2009 г.


[Закрыть], что вновь еще раз свидетельствует о крайне низком качестве работы компетентных инстанций над улучшением качества этого закона.

д) анализа результатов анализа мнений опрошенных по проблеме поддержания государственного обвинения респондентов.

Очевидно, что в качестве таковых должны выступать как прокуроры, так и профессиональные (государственные обвинители, адвокаты, естественно, судьи) и непрофессиональные участники судебного производства по уголовному делу (осужденные, потерпевшие).

Так, опрошенные нами судьи оценили качество участия государственных обвинителей в судебном следствии и при поддержании ими обвинения в прениях на 4, 7 балла; по мнению же адвокатов качество этих параметров уголовного преследования лишь чуть выше 4 баллов (4,1 и 4,2 балла соответственно).

Не менее очевидно, что при оценке качества уголовного преследования нельзя не учитывать качество деятельности противостоящей ей в состязательном уголовном судопроизводстве стороны – качество защиты от уголовного преследования, в первую очередь, качество деятельности адвоката – единственного ее профессионального представителя. Чем выше качество защиты, тем сложней и более трудоемок путь к законному и обоснованному обвинению.

Уголовное дело, изобилующее ошибками в системе всего уголовного преследования, упущениями, пробелами в системе доказательств обвинения – «больное», нежизнеспособное дело. Оно, по образному выражению Р. С. Белкина, обречено стать «добычей» адвоката – «санитара» судопроизводства»[501]501
  См.: Белкин Р. С. Криминалистика: проблемы сегодняшнего дня. Злободневные вопросы российской криминалистики. М., 2001, с. 196.


[Закрыть].

Это, несомненно, так.

Если бы… не ошибки, в свою очередь, зачастую, совершаемые адвокатами при их участии в Уголовно-процессуальном исследовании преступлений, и в этой связи упускающими свою «добычу»[502]502
  В тоже время, объективности ради, заметим, что по результатам репрезентативного опроса населения именно адвокаты значительно лучше, чем прокуроры, судьи, следователи, справляются со своими обязанностями: оценивая их деятельность опрошенные поставили им самый высокий балл (3, 4 по пятибалльной системе). – см. Шабров О., Сащенко Н., Мизулин М. Для кого закон не писан // Российская газета, 4 апреля 2006.


[Закрыть].

Глава 4. Качество профессиональной защиты от уголовного преследования[503]503
  Глава написана в соавторстве с доктором юрид. наук, профессором М. О. Баевым.


[Закрыть]

Традиционно защита определяется как совокупность процессуальных действий, направленных на защиту основных прав и свобод граждан от преступных посягательств, на опровержение обвинения или смягчение ответственности обвиняемого (подсудимого)[504]504
  Энциклопедический словарь. М., 1999, с. 260.


[Закрыть].

Остается лишь сожалеть, что ст. 5 УПК, раскрывающая в числе других основных понятий, в нем используемых, значение терминов «обвинение» и «уголовное преследование», не дают трактовки содержания того, в чем же заключается, на взгляд законодателя, понятие и сущность защиты от обвинения в уголовном судопроизводстве.

Заметим, что УПК ряда стран, возникших на территории бывшего СССР, такое определение содержат. Так, в соответствии с ст. 6 п. 9 УПК Белоруссии «защита – процессуальная деятельность, осуществляемая стороной защиты в целях опровержения подозрения или обвинения либо смягчения обвинения, обеспечения прав и интересов подозреваемого, обвиняемого, лица, совершившего общественно опасное деяние»; п. 3 ст. 6 УПК Молдовы определяет защиту как процессуальную деятельность, осуществляемую «стороной защиты в целях полного или частичного опровержения обвинения либо смягчения наказания, защиты прав и интересов лиц, подозреваемых или обвиняемых в совершении преступления, а также реабилитации лиц, незаконно подвергнутых уголовному преследованию».

Нам представляется, что дополнение указанной статьи УПК положением, раскрывающим содержание понятия защиты, насущно необходимо, в частности, как «отправной точки», законодательно установленного стандарта для оценки качества профессиональной защиты по уголовным делам.

В любом случае, определяя ее содержание в реалиях современного Уголовно-процессуального законодательства, на наш взгляд, нужно исходить из следующих посылок:

1) нового для нашего уголовного процесса законодательного видения назначения уголовного судопроизводства (ст. 6 УПК) именно как защиты:

а) прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений;

б) личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения прав и свобод;

2) отсутствия подлежащих защите приоритетов.

«Уголовное преследование и назначение виновным справедливого наказания, – вновь напомним, – декларировано в ч. 2 ст. 6 УПК, – в той же мере отвечают назначению уголовного судопроизводства, что и отказ от уголовного преследования невиновных, освобождение их от наказания, реабилитация каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию».

В «установлении баланса между эффективным решением задач правосудия и реальным обеспечением законных интересов личности» видел Л.Д. Кокорев основу уголовного процесса[505]505
  Кокорев Л.Д. Общественные и личные интересы в уголовном судопроизводстве. Воронеж. 1984. с. 23.


[Закрыть].

Защита существует только там и тогда, когда есть реальное или потенциальное обвинение. Классической является сформулированная М.С. Строговичем концепция защиты как процессуальной функции, сутью которой являлась посылка, что защита – есть реакция на обвинение и возникает лишь там, где оно возникло.

«Непримиримый конфликт с обвинением – вот главное и единственное, ради чего защитник вступает в процесс».[506]506
  Юридическая конфликтология. М., 1995. с. 176.


[Закрыть]

Именно объективным результатом оценки тезиса и антитезиса, положения и возражения, утверждения и отрицания должна стать в идеале судебная деятельность. «Защитительный розыск и формирование защитительного антитезиса – задача и цель стороны защиты, особенно его профессионального участника» – справедливо писал в этой связи еще И. Я. Фойницкий. С выделением функций сторон из ведения суда, – отмечал он далее, – обеспечивается его более независимое положение[507]507
  Фойницкий И.Я. Защита в уголовном процессе как служение общественное. М., 1884. с. 58.


[Закрыть].

Таким образом, в широком смысле слова защита в уголовном процессе – это "сознательная, целеустремленная деятельность как самого обвиняемого (подозреваемого), так и защитника, законного представителя, общественного защитника, гражданского ответчика и его представителя, направленная на выявление обстоятельств, оправдывающих обвиняемого исключающих или смягчающих его ответственность, а также на охрану его личных имущественных прав»[508]508
  Стецовский Ю. И. Уголовно-процессуальная деятельность защитника. М., 1980. с.3.


[Закрыть].

Однако, на наш взгляд, вряд ли полностью прав Ю. Ф. Лубшев, который считает, что возникновение права у обвиняемого на привлечение к своей защите профессионального юриста «вытекает из существующей, как правило, некомпетентности и невооруженности юридическими знаниями обвиняемого; … задачей адвоката, участвующего в производстве по делу на ранних этапах, во многом является оказание консультативной, экспертной помощи лицу, столкнувшемуся с таким сложным явлением, как юриспруденция, с одним из ее главных элементов – «обвинение»[509]509
  Лубшев Ю.Ф. Адвокатура в России. М., 2001. с. 684.


[Закрыть].

Дело, на наш взгляд, не только, а, скорее всего, не столько в этом.

Эффективной защита может быть только тогда, когда лицо, ее осуществляющее, несколько отстранено от самого участия в конфликте, в данном случае, конфликте уголовно-правовом и Уголовно-процессуальном, а потому может «посмотреть» на все происходящее (и участвовать в их разрешении) в определенной степени со стороны. А таким лицом в условиях уголовного судопроизводства может быть только профессионал-адвокат.

В этой связи напомним давно сформулированное и широко известное в адвокатской среде выражение: «У того, кто сам себе адвокат, клиент – дурак».

Нет сомнений, что из всех лиц, перечисленных Ю.И. Стецовским, лишь одно выполняет обязанности по защите как свой постоянный профессиональный долг, как свою процессуальную функцию. Это – адвокат-защитник обвиняемого (подозреваемого), для которого осуществление защиты по уголовным делам есть единственная цель и смысл его участия в судопроизводстве. Даже, «когда следователь изменяет обвинение в благоприятную для обвиняемого сторону, то он не выполняет при этом противоположную по своей направленности функцию защиты, а выполняет ту же самую функцию обвинения, которая должна осуществляться в соответствии с реально существующими (а мы добавим, – и безупречно доказанными – авт.) фактами. Опровергаются (оспариваются) только чужие выводы, а не собственные»[510]510
  Лубшев Ю.Ф. Указ. соч., с.669.


[Закрыть].

Повторим: профессионально деятельность по защите от уголовного преследования в уголовном судопроизводстве осуществляет лишь адвокат-защитник. Таким образом, лишь об его, априори квалифицированной (см. ст. 1 ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ») и целенаправленной деятельности, можно говорить как о выполнении Уголовно-процессуальной функции защиты по статусу, по профессии.

Деятельность же любого профессионального участника уголовного судопроизводства в рамках названной стратегии уголовного судопроизводства предопределяется его процессуальной функцией в нем. По сути, именно Уголовно-процессуальная функция является стратегией, структурообразующей основой деятельности профессионала – ее носителя.

Если говорить в этой связи о защитнике, то основа, стратегия его деятельности была достаточно четко изложена в ч. 1 ст. 51 УПК РСФСР (1960 г.): "Защитник обязан (выделено нами – авт.) использовать все указанные в законе средства и способы защиты в целях выявления обстоятельств, оправдывающих подозреваемого или обвиняемого, смягчающих их ответственность оказывать им необходимую юридическую помощь".

Именно эти процессуальные обязанности защитника всецело предопределяют место и роль защитника в уголовном процессе, его процессуальную стратегию. Даже отсутствие, как сказано, в действующем Уголовно-процессуальном законодательстве определения Уголовно-процессуальной функции защитника сути ее не меняет, ибо вытекает она в настоящее время, если не из буквы, то из основополагающих принципов уголовного процесса любого цивилизованного общества.

Таким образом, цель профессиональной защиты – именно и только защита, помощь правосудию путем выполнения очерченной в законе специфически односторонней функции, защиты от осуществляемого против клиента уголовного преследования и обвинения в совершении преступления защиты его и законных интересов.

На этом положении представляется необходимым остановиться значительно подробнее. Дело в том, что определенная часть интересов подзащитных опосредована в субъективных правах подозреваемого и обвиняемого. Обязанность адвоката принимать все не противоречащие закону меры по обеспечению возможности реализации таких прав обвиняемого никем под сомнение не ставится.

К субъективным правам обвиняемого (подозреваемого), в первую очередь, следует отнести те из них, которые дают возможность:

1) знать сущность возникшего в отношении его подозрения и содержание обвинения;

2) не свидетельствовать против себя и своих близких родственников в рамках положений ст. 51 Конституции РФ.

3) знать основания задержания и избрания меры пресечения;

4) требовать объективного расследования и такого же рассмотрения своего уголовного дела в разумный срок[511]511
  Напомним, что Европейский суд по правам человека 15 июля 2002 г. удовлетворил иск Калашникова против РФ, предъявленный им в связи с многолетним рассмотрением его уголовного дела в судебных инстанциях России. – Российская Газета. 2002. 17 октября.


[Закрыть];

5) законными средствами участвовать в доказывании и разрешении своего дела на всех стадиях процесса;

6) осуществлять свою защиту как лично, так и с помощью защитника;

7) требовать от правоохранительных органов принятия мер по охране своих личных и имущественных интересов;

8) добиваться отмены или изменения незаконных и (или) необоснованных процессуальных решений органов предварительного расследования, прокурора, суда[512]512
  См.: Охрана прав и законных интересов личности в уголовном судопроизводстве. Кишинев, 1987. С. 24–25.


[Закрыть].

Значительно сложнее обстоит дело с вопросом о защите адвокатом тех интересов обвиняемого, которые законом не опосредованы, не закреплены в его субъективных правах.

Все ли интересы обвиняемого должен отстаивать его защитник? Если не все, то какие именно подлежат защите со стороны адвоката, а какие нет?

По данной проблеме высказаны различные мнения и предложены разные решения.

«Защитник обязан… защищать лишь законные интересы обвиняемого», – считает Л.Д. Кокорев, – понимая под ними «интересы, которые, хотя и не предусмотрены конкретной правовой нормой, но вытекают из закона, соответствуют ему»[513]513
  Общественные и личные интересы в уголовном судопроизводстве / под ред. Л. Д. Кокорева. Воронеж, 1984. С. 21–23.


[Закрыть].

Не менее категорична М.П. Некрасова: «Нет сомнений, что защите со стороны профессионального адвоката-защитника подлежат только законные интересы обвиняемого»[514]514
  Некрасова М.П. Формирование позиции защитника // Вопросы уголовного права и процесса в условиях правовой реформы. Калининград, 1983. С.146.


[Закрыть].

Эта позиция разделяется многими исследователями, которые в то же время зачастую резко расходятся между собой во мнениях, как о содержании таких интересов, так и о критериях оценки интересов обвиняемого как законных либо незаконных[515]515
  См.: Адаменко В. Д. Указ. соч. С. 146.


[Закрыть].

«Какой, – задает риторический вопрос В.Д. Гольдинер, – существует критерий для разграничения законных и незаконных интересов обвиняемого?»[516]516
  Гольдинер В. Д. Защитительная речь. М., 1970. С. 4.


[Закрыть]. «Критерии в данном случае, – отвечает ему Л.Д. Кокорев, – очевидны – это закон и материалы дела»[517]517
  Общественные и личные интересы…. С. 23.


[Закрыть].

Вряд ли с «материалами дела» как критерием оценки законности или незаконности интереса обвиняемого можно согласиться:

Во-первых, приступая к защите подозреваемого, адвокат далеко не всегда и далеко не в достаточном объеме их, материалы дела, знает.

Во-вторых, на определенных стадиях и этапах процесса материалы дела могут претерпевать весьма серьезные изменения.

В-третьих, наконец, не всегда, увы, субъектами уголовного преследования соблюдаются требования законности и обоснованности обвинения, а судом – его обязанности обеспечения паритета сторон при отправлении правосудия и объективной оценке предоставляемых ими доказательств (об этой проблеме будет подробнее говориться далее). Значит, если использовать этот критерий, то возможна ситуация, когда адвокат один и тот же интерес подзащитного должен будет оценивать различно: то – как законный, то – как незаконный, то вновь как законный. А это – очевидный нонсенс.

Другие ученые считают несостоятельной саму постановку вопроса о законности или незаконности интереса обвиняемого до вступления приговора в отношении этого лица в законную силу, «…пока истина не установлена и не закреплена в приговоре, нельзя определить, законен интерес обвиняемого или нет. До этого момента защитник должен руководствоваться презумпцией законности интереса подзащитного»[518]518
  Варфоломеева Т.В. Указ. соч. С. 24–25.


[Закрыть].

И с этим критерием, связывающим оценку законности интереса подзащитного с постановленным в отношении него приговором, нельзя, на наш взгляд, согласиться. Хотя бы потому, что такая позиция вступает в противоречие с деятельностью адвоката в надзорной инстанции, когда им ставится вопрос о незаконности или необоснованности уже вступившего в законную силу обвинительного приговора либо о необходимости возобновления дела по вновь открывшимся обстоятельствам.

В.Д. Адаменко предлагал разрубить гордиев узел проблемы оценки законности или незаконности интересов обвиняемого путем дополнения соответствующей статьи УПК следующим положением: «Обвиняемый имеет право требовать защиты своих законных интересов. Законными следует признавать любые, направленные на защиту от имеющегося обвинения интересы, если они не имеют явно выраженного антиобщественного характера и реализуются предусмотренными законодательством средствами и способами»[519]519
  Адаменко В. Д. Указ. соч. С. 152.


[Закрыть].

Вряд ли можно согласиться с тем, чтобы оценка законности интереса обвиняемого осуществлялась с позиций такого оценочного критерия, как "ярко выраженный антиобщественный характер" интереса. К сожалению, трагическая история нашей страны ряда послеоктябрьских десятилетий показала возможности манипуляций понятием "антиобщественные интересы", даже когда речь шла не о политических, а общеуголовных преступлениях. И сказанное касается, увы, не только тридцатых годов прошлого века.

Многим юристам и в настоящее время памятно дело Яна Рокотова, Владислава Файбышенко и Дмитрия Яковлева. Они осенью 1960 г. были привлечены к уголовной ответственности за преступные валютные операции, а затем на основании закона, вступившего в силу с 1 июля 1961 г. (т. е. после совершения инкриминированных им преступлений, иными словами закону была придана обратная сила), приговорены судом к смертной казни (приговор приведен в исполнение).

В практике, увы, известны и другие не менее вопиющие факты оперирования категорией «антиобщественные интересы» при решении уголовно-правовой ответственности конкретных лиц, обвиняемых в совершении тяжких преступлений.

20 декабря 1968 г. Президиум Верховного Совета СССР по представлению Прокуратуры СССР, последовавшего после многочисленных «гневных» писем общественности и публикаций в СМИ, принял Постановление «О неприменении в виде исключения частей 2 и 3статьи 23 и статьи 45 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик к Добросоцкому Ю. И.».

Им разрешалось суду применить к несовершеннолетнему подсудимому, обвинявшемуся в совершении убийства при отягчающих обстоятельствах, наказания в виде лишения свободы в полном масштабе, предусмотренном ст. 102 УК РСФСР, с отбыванием части или всего срока наказания в тюрьме, и не применять к нему в период отбывания наказания условно-досрочного освобождения и замену наказания более мягким[520]520
  В силу (надеемся мы) своей уникальности, данное Постановление полностью воспроизводится в приложении 2.


[Закрыть].

Воронежский областной суд в полном соответствии с этим, совершенно очевидно, незаконным Постановлением Президиума Верховного Совета СССР, приговорил шестнадцатилетнего Добросоцкого к 15 годам лишения свободы с отбыванием первых четырех лет в тюрьме с последующим отбыванием срока наказания в исправительно-трудовой колонии усиленного режима, без права на условно-досрочное освобождение и замену наказания на более мягкое[521]521
  Архив Воронежского областного суда, 1969 г., уголовное дело № 2–8.
  На 15 году отбывания Добросоцким наказания он был убит в колонии в результате конфликта, возникшего по гомосексуальным мотивам.
  Следователь, добросовестно (и в душе доброжелательно) приобщавший письма граждан и газетные статьи с требованиями сурово осудить убийцу, даже не задумывался о возможности вмешательства в судьбу обвиняемого столь высокой государственной инстанции, тем более, просто попрания ею самых элементарных принципов уголовного права и законодательства. Как будто, он не должен чувствовать своей ответственности за судьбу Добросоцкого. Но, как некогда писал А. Твардовский, «все же, все же, все же…» … Этим следователем был автор настоящей работы.


[Закрыть].

Об этом же, увы, на наш взгляд, свидетельствует и правоприменительная практика последних лет по ряду известных уголовных дел, имеющих явный, скажем прямо, заказной экономический и (или) политический подтекст.

С этих же позиций у нас вызывает резкое неприятие исключение ФЗ от 30 декабря 2008 г. «О внесении в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам противодействия терроризму» из подсудности суда присяжных рассмотрение уголовных дел о ряде государственных преступлений[522]522
  См.: Росс. Газета, 31 декабря 2008 г.


[Закрыть], обосновываемое, как мы понимает, также «общественными на то интересами», которые вошли в противоречие с «мягкосердечностью» многих вердиктов, постанавливаемых судами присяжных.

Напомним, что оправдательные вердикты ими постанавливается на порядки больше, чем выносится оправдательных приговоров профессиональными судьями по результатам рассмотрения ими уголовных дел, как в единоличном порядке, так и коллегиально (а в подсудность коллегии судей и передано рассмотрение уголовных дел по указанным выше видам преступлений).

Кроме того, совершенно неприемлемым является постановка знака равенства между законностью интереса и средствами и способами его реализации: могут иметь место попытки реализации законного интереса незаконными средствами и способами и, напротив, – отстаивание незаконного интереса ("ярко выраженного антиобщественного характера") вполне респектабельными законными средствами и способами.

Наконец, третья позиция в этой дискуссии – и мы с ней солидарны – заключается в том, что стремление обвиняемого защищаться от обвинения (его материальный интерес) всегда законно.

«В любом случае желание обвиняемого уйти от ответственности является его законным интересом»[523]523
  Лубшев Ю. Ф. Указ. соч. С.672.


[Закрыть]. Незаконными могут быть лишь те или иные средства защиты[524]524
  См.: Бойков А.Д. Этика профессиональной защиты по уголовным делам. М., 1978. С.62; Стецовский Ю.И. Указ. соч. С. 249–251.


[Закрыть].

По сути, признанием обоснованности именно такого подхода к рассматриваемой проблеме является аксиоматичное в настоящее время положение, что защитник не может признавать вину своего подзащитного в случае отрицания ее последним, за исключением случаев самооговора доверителя.

Таким образом, ограничения в защите интересов обвиняемого для адвоката, по нашему глубокому убеждению, должны быть лишь следующие:

– не подлежат защите интересы обвиняемого, если они противоречат действующему законодательству (например, нельзя защищать, оправдывать сам факт совершения преступления, если таковое имело место);

– не подлежат защите интересы обвиняемого, состоящие в уклонении от явки к следователю или в суд, нарушении избранной в отношении него меры пресечения; в ложном доносе о совершении преступления, в понуждении свидетеля или потерпевшего к даче ложных показаний и т. п.