Текст книги "Год Дракона"

– Я догадываюсь, – вы всем этим просто наслаждаетесь, – ворчливо заметила Елена, борясь с желанием свернуться калачиком и замурлыкать, и сильно негодуя на себя за такое желание. Сказал бы мне кто вчера, будто я могу съесть три десятка пельменей в один присест, не поверила бы, подумала Елена. Но ведь вкусно-то как! – Несомненно, они очень милые – и Беата с Иштваном, и мальчишки, – ничего не скажешь. Но где гарантия, что те, кто придёт следом за ними, окажутся, по крайней мере, не хуже?

– Закон о престоле, – пожал плечами Майзель. – Какие же ещё гарантии тебе нужны?

– Но где гарантия соблюдения этого закона – вне общественного контроля?! – начала заводиться Елена. – Почему, например, имена так называемых «претендентов» держатся в секрете?!

– То есть ты предлагаешь примерно то же самое, что и с разведкой в какой-нибудь разлюбезной твоему сердцу республике. Толпы депутатишек, ничего никогда в жизни не сделавших и никогда ничего тяжелее ложки в руках не державших, не имеющих никакого руководящего опыта, чей единственный талант – пудрить избирателям мозги за чужие деньги, – и ты хочешь, чтобы эти ничтожные, жалкие, бесславные существа, пожираемые комплексами, посмели судить, кто достоин быть претендентом согласно Закону о престоле, а кто нет?! Да ты издеваешься!

– Вы демагог.

– Я?! – изумился Майзель. – Святые головастики, ты явно принимаешь меня за кого-то другого! Пойми же, – механизм представительной демократии не работает в полисе, где живёт более пятидесяти тысяч граждан! Об этом писали ещё сами древние. Никакая электроника, никакой тотальный учёт и контроль никогда ничего не смогут с этим поделать. Невозможно в сколько-нибудь значительном сообществе сделать всем сладенько и мягонько. Должен быть кто-то, кто берёт на себя ответственность – в том числе за непопулярные меры. Отплясывая эти ваши ритуальные танцы вокруг священной коровы представительной демократии, вы тем самым открываете настежь ворота для демагогов и манипуляторов. А командуют ими как раз те, кого ты и твои товарищи по «борьбе», по идее, с вашими честностью и свободомыслием должны ненавидеть, – финансовые олигархи. Твоя так называемая демократия ничего общего не имеет с народным представительством, да и никогда не имела. То, что ты считаешь демократией, на самом деле – её тяжелейший кризис. Кризис ответственности, кризис воли, кризис существования, наконец!

– О кризисе воли и существования очень любил распространяться Гитлер, – язвительно откликнулась Елена.

– А допустить, – именно потому, что это правда, он и вылупился, – слабо́? Он и ему подобные, – чуть ли не по всей Европе? Причём вовсе не как исцеление, а как раковая опухоль! Кроме того, один из любимых приёмчиков демократических демагогов таков: если к молотку прикасался Гитлер, Сталин или ещё кто-нибудь «неправильный», нужно запретить не только молоток, но и слово для его обозначения. А потом назвать его не «молоток», а «демократизатор», и начать разбивать им головы: мы устанавливаем «демократию», не мешайте! Какую такую «демократию» хотели учинить ваши «демократы» в Сербии, – и учинили бы, не вмешайся мы вовремя?!

– Ну, допустим, – пробормотала Елена, – с Балканской войной всё было очень и очень некрасиво, по крайней мере, со стороны Запада. Но и у вас рыльце в пушку. Вообще, деление войн на справедливые и несправедливые более чем условно.

– Кто бы с этим спорил, – скривился Майзель. – Иногда приходится выбирать, кто тебе свой, а кто нет. Мы выбрали – и выиграли, а с вашей демократией всё утонуло бы в болтовне!

– И что вы предлагаете вместо демократии?

– Как раз самую что ни на есть подлинную демократию – на том уровне, где она только и возможна: живое, деятельное самоуправление посёлков, общин, городов. А парламентской говорильни нет не потому, что мы её не допускаем, а потому, что она людям совершенно не нужна! За столько лет тебе пора бы уже это понять. Нам, к счастью, удалось сохранить традиционную технократическую школьную и университетскую систему, дающие системное, систематическое, комплексное образование, – именно поэтому наши граждане, особенно юные, не ведутся на демагогию продажных и беспринципных особей. Мы столько вкладываем в наших учителей – именно поэтому. И требуем с них – тоже поэтому. Мы, в отличие от некоторых других, понимаем – державу строят не генералы, а школьные учителя! Через двадцать лет, благодаря учителям, ты не узнаешь людей – и они выберут себе таких представителей, которым можно будет, наконец, доверить этот ваш вожделенный общественный контроль. Мы с Вацлавом ещё это увидим – мне будет чуть за шестьдесят, а ему – под восемьдесят, так что – непременно увидим!

Да он же слово в слово повторяет папины мысли, поразилась Елена. Что же это такое?!

– А мне всегда казалось, наша средняя и высшая школа безнадёжно отстала от западноевропейской, – всё-таки возразила она. – Там гораздо больше игровых элементов, больше самостоятельности, и детям, и юношеству остаётся значительно больше простора для воображения, для творчества. Скажете, нет?

– Сколько же мусора у тебя в голове, – расстроенно вздохнул Майзель. – Это всё пресловутый «гуманитарный склад мышления». Да не может мышление быть «гуманитарным» – оно либо есть, либо его нет! Человек мыслит образами, оперирует нелинейной, в отличие от машины, логикой, но чёткости, последовательности суждений никто не отменял! Нельзя игрой подменять образование, нельзя надеяться, будто творчество расцветёт пышным цветком на пустом месте, каковым является мозг без системного знания. Творчество, каким бы гуманитарно-направленным оно не было, не может работать, не опираясь на мышление, а последнее как раз обязано быть «математическим», системным: вот данные – вот выводы, вот анализ – вот синтез!

– Вы поэтому мучаете детей математикой и в школе, и в университетах? – нахмурилась Елена.

– А как иначе?! Без математического аппарата, без владения численными методами хотя бы на самом общем уровне невозможно стать никем, кроме богослова, с умным видом рассуждающего о том, сколько чертей умещается на кончике иглы. Дурацкие «игры в творчество» вместо передачи системного, структурированного знания, делают из детей идиотов, неспособных разобраться в устройстве окружающего мира, после чего они превращаются в подобных флюсу, однобоких, узких специалистов, типичных рабов консюмеризма, с которым вы – на словах – боретесь! «Развитие творческих способностей» вместо образования закрывает дорогу к дальнейшему образованию для миллионов, миллиардов детей! Отдельные таланты вроде бы процветают, а общий уровень знаний, культуры, цивилизации на Западе падает, несмотря на технологические кунштюки, которые всё ещё производятся на той самой базе, заложенной как раз «палочным», а не «творческим», образованием. Честное-прелестное, да это же очевидно – только истинный гуманитарий может это отрицать! Откуда, по-твоему, вообще взялось общество потребления? Каковы предпосылки и цели его создания? Молчишь? А наши дети – ночью их разбуди, они вам расскажут!

– Да-да, отбарабанят заученные определения, – хмыкнула Елена. – Какое же это системное знание?!

– Таблицу умножения нужно выучить, пани Елена. Наши дети не начинают судорожно искать по карманам телефон с калькулятором, чтобы умножить двадцать пять на двадцать шесть. Они считают в уме! Это относится ко всему – ко всему абсолютно. А с твоими «игрушечками» дети даже стихи не учат, – а потом их не понимают, не слышат ни ритма, ни мелодии речи, не могут простейший палиндром вспомнить или сообразить! Математику они не в состоянии усвоить, химия и физика им непонятны и неинтересны, над классикой они зевают, – на что они способны?! Рекламные слоганы для продавцов мыльного порошка сочинять? Писать длинные опусы о героях пьес Ионеску, такие же абсурдные, как сами пьесы? Или ты хочешь, чтобы наши дети походили на обитателей берлинских, лондонских трущоб – злых, туповатых подростков, уже попробовавших наркотики, грязный секс в подвале безо всякого намёка на нежность, без капли раздумья подрезавших прохожих ради двадцатки на дозу, в жизни которых авторитет и насилие суть тождества? Я посмотрю, как ты запоёшь, когда они станут, сопя, насиловать тебя скопом, дня два, а потом, когда им это наскучит, примутся гасить о тебя свои окурки и «косячки», радуясь при этом, как самые настоящие дети! А когда им наскучит и это, когда твои стоны и хрипы перестанут их развлекать, они примутся пинать тебя ногами и бить по голове обрезком водопроводной трубы, до тех пор, пока ты не перестанешь дышать. А твои коллеги будут гневно обличать беспомощность полиции и пространно сетовать на несовершенство методов воспитания. О такой свободе и демократии ты грезишь?!

Елена многое видела – и кровь, и смерть, и сама бывала на волосок от смерти. И сидела двое суток в подполе в чеченском ауле с автоматом, приставленным к её виску. И неслась на ржавой громыхающей «тойоте»-пикапе – такой ржавой, что сквозь дыры в полу кабины можно было разглядеть щебень дороги – под огнём пуштунов из Белуджистана в сторону пакистанской границы. И тонула в ледяной селевой жиже в Перу. Но так, – так бессмысленно и жестоко нельзя погибнуть. Это даже хуже смерти, – такая вот смерть. Она посмотрела на Майзеля, – он знал, о чём говорил. И не признать его правоту она не могла. От мгновенного нахлынувшего чувства отвращения и страха тошнота подкатила у Елены к горлу.

– И поэтому ваши «Соколы» нападают на студентов Нового университета? – сердито откашлявшись, спросила она. – Это вы называете воспитанием?! Власть, объявившая войну своим детям – обречена!

– Ой-ой, напугала! – притворно вжал голову в плечи Майзель. – Ах, Дракон, скотина такая – детей поедом ест! Как же вы все любите пафосными фразочками швыряться! Ты не на тот ли случай намекаешь, когда наши ребята отметелили ваших новоунских хлюздей, пытавшихся разрисовать своими «граффити» постамент памятника Святому Вацлаву? – уточнил он. – Так поделом вору и мука!

– Как вы их назвали?! Хлюзди?! – взъярилась Елена. – Да вы сами как ребёнок!

– Пятеро семиклассников – трое мальчишек и две девочки – обратили в позорное бегство дюжину великовозрастных двадцатилетних балбесов, накостыляв им по первое число и захватив кучу трофеев, по которым хулиганов, возжаждавших «украсить» памятник своим так называемым «творчеством», «альтернативным городским искусством», потом нашли и примерно наказали, – усмехнулся Майзель. – Да-да, я помню эту историю – она доставила нам с Вацлавом немало весёлых минут. Это наше будущее, наша единственная надежда, – наши соколята! Да, мы воспитываем их в строгости и в суровой простоте, они много времени проводят в коллективе, – совместные походы и экскурсии, занятия спортом, летние и зимние лагеря – у нас и рождественские каникулы поэтому растянулись на три недели. Они слушают гармоничную, мелодичную музыку, а не ритмичное дыдыканье, стихи, а не гнусные вопли негритянских бандитов. Они читают книги, а не разглядывают, пуская слюни, сиськи на обложках глянцевых журналов. Они смотрят кино, воспитывающее чувства, показывающее примеры самопожертвования, любви, уважения и достоинства, а не тупые комедии, напичканные «искромётным» анально-генитальным «юмором», пердежом в диафрагму и ржанием кретинов за кадром! Эпосы о Валленштейне, об исторической борьбе с Османским владычеством, о гранимарах[26]26
  Военная граница – пограничная с Турцией область в составе монархии Габсбургов; управлялась военной администрацией. Охватывала часть Хорватии и Южной Венгрии. Ее основное население составляли сербы и хорваты, называемые гранимарами. Они получали от казны участок земли и несли за это военную службу.


[Закрыть] и великих географических открытиях, а не тупые сериалы о потерявшихся на несуществующих островах и воюющих с вампирами вурдалаках! Им некогда дрыгаться и насасываться алкоголем в «молодёжных клубах» или обжиматься по подъездам – они для этого слишком заняты. Зато именно из них получатся прогрессоры, а не сопливые наркоманы. Воины, а не косопузые нытики. Учёные, а не шляющиеся по подворотням дебилы. Первопроходцы космоса, а не тупые, ничем, кроме потреблятства, не интересующиеся обыватели. А девочки – наши девочки станут их настоящими боевыми подругами, нежными, верными, терпеливыми и любящими. Мы хотим, чтобы они были такими – и сумели заставить их тоже этого захотеть.

– Вот-вот – сумели заставить!

– Да, чёрт возьми! Воспитание поощрениями и наказаниями – обязанность взрослых, разумных людей! Дети не рождаются с пониманием правил, общество слишком сложно для опоры на чистую интуицию! Необходимо объяснить и показать на примерах, где лежит граница между плохим и хорошим. Время для полутонов и оттенков наступит позже. И путь в увлекательный и интересный мир взрослых проходит не там, где думают плохо воспитанные недоросли. Совокупления без чувств, наркотики, алкоголь и насилие – не запретные и потому вожделенные яблоки этого мира, а его ядовитые змеи. И для того, чтобы не умереть от их яда, нужно выучить правила. Это требует времени и сил, не только физических, но и душевных. Кто не хочет учить правила, полагая, что он уже все умеет и знает, – будет наказан. По-настоящему сильно, больно и унизительно. Как ваши новоунские хлюзди.

– И чем же они провинились перед вами, – тем, что не хотят быть десантниками? Тем, что их интересует душа, внутренний мир человека больше, чем ваши технократические закидоны?

– Да, именно этим – тем, что не хотят! Если не могут – это другое дело. Но вот не хотеть – да как же можно этого не хотеть?! Как можно не хотеть преодолевать себя, сцепив зубы, подтягиваться на турнике до полного изнеможения, пытаться решить кажущуюся не решаемой задачку, и ощутить невероятный, неописуемый словами восторг, всё-таки решив её?! Как можно не хотеть увидеть благодарный и восхищённый взгляд самой прекрасной и желанной – для тебя – девушки на свете?! А на что могут надеяться ваши худосочные, вялые, ленивые и болтливые «интеллектуально продвинутые» переростки-недоумки, презирающие «низкие истины», только и умеющие, что наматывать арафатки на свои цыплячьи шейки да кривить губки в псевдоиронической гримасе?! Естественно, они никому не нужны и не интересны. Из них только шахиды в результате и получаются!

– Но все не могут быть спасателями, солдатами, инженерами и физиками! Это невозможно, понимаете вы или нет, вы, чудовище?!

– Понимаю, – с горечью согласился Майзель. – А так хочется, чтобы все. Ну, ничего, – когда-нибудь так обязательно будет. Хотеть – значит мочь.

В его тоне гремела такая непоколебимая уверенность в собственной правоте – Елена даже не сразу нашлась, как ему возразить.

– Люди – не винтики, не гаечки, не пулемётные расчёты, наконец, – тихо проговорила она. – Вы не можете всех закрутить и построить. Всегда будет кто-то, кому вы с вашим неуёмным прогрессорством будете стоять поперёк горла.

– Только до тех пор, пока они по-настоящему не поймут: без нас они не выживут, их духовные свершения растворятся в хаосе без следа, и не будет ничего – совсем ничего, пани Елена. Возможно, тогда они всё же перестанут губки кривить.

– Вы требуете единомыслия.

– Единодушия.

– И поэтому вы ударными темпами возводите новую – а что, собственно? Дунайскую Империю? Священную Римскую?

– Мы строим цивилизацию, пани Елена. Создаём смысл – смысл, если хочешь, с прописной буквы! Везде, куда можем дотянуться. Цивилизацию, в которой у всех будет вдоволь еды, чистой воды, где все дети будут желанны, здоровы, любимы. Державу, эту цивилизацию охраняющую и продвигающую. Где транспорт и коммуникации доступны любому, а помощь в случае беды приходит мгновенно. У нас, разумеется, есть приоритетные направления. И нам нужно было на что-то опереться. Обуздав начинавшийся постсоветский хаос, мы заполнили и вакуум власти, и вакуум смысла, что гораздо, неизмеримо важнее. Гармоническое наднациональное государство без национального угнетения – конечно, всего лишь идеал, но почему бы не попробовать? Ну, так откройте же вы все глаза и посмотрите, как близко мы к нему подошли! И те, кто по-настоящему знает историю, не могут отрицать: к началу прошлого века Дунайская империя во многом уже переросла саму себя, и двигалась к тому, к чему и мы стремимся, – к многонациональной, свободной федерации, способной предложить своим народам экономические выгоды развитого внутреннего рынка, защищённое законом равенство в правах. Эта идея – называй её, угодно: хоть Междуморьем, хоть Вышеградской группой, да хоть Варшавским договором! – возникает у всякого думающего человека при взгляде на карту Центральной и Восточной Европы. Просто мы первые, кто в новой истории по-настоящему взялся за дело. И теперь – у людей есть безопасность, считавшаяся прежде традиционным благодеянием именно империй. Скажу больше: мы пытаемся в какой-то мере воспроизвести эту модель и в Африке. Разумеется, ещё ничего не закончено, есть масса трудностей и конфликтов – да ты сама видела это сегодня, в Будапеште, но наши достижения не могут не впечатлять. А ведь приходится иметь дело с последствиями стремительной реиндустриализации, урбанизации и миграции, их влиянием на сознание людей. Для этого приходится вовсе не ослаблять, а, напротив, укреплять государство, его стабилизирующую и формообразующую роль в социальной жизни общества. А это, в свою очередь, ведёт к борьбе за контроль над системой распределения общественных благ. И вот этого мы как раз допустить не можем! Предполагать, что одновременное развитие всех этих тенденций не вызовет больших осложнений, – значит, быть глупым мечтателем. А мы мечтаем по-умному. Без сильной и честной власти все наши мечтания остались бы пустой маниловщиной.