Текст книги "Год Дракона"
Автор книги: Вадим Давыдов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 41 (всего у книги 48 страниц)
– С удовольствием развею туман вокруг этого вопроса, Калерия Игоревна, – кивнул Суриков. – Вы, вероятно, в курсе, – целый ряд наших решений, особенно в экономической области, стал неприятным сюрпризом для, как его тут не без иронии называют, «батьки». Например, поставки нефти сверх необходимых потребностям Республики объёмов будут теперь облагаться стопроцентным налогом. Сотрудники Федеральной Службы безопасности провели ряд специальных мероприятий, отследили и нейтрализовали лоббистов союзника, – последнее слово Суриков произнёс, отчётливо поморщившись. – Активисты и организаторы движения «За Батьку!» официально уведомлены о том, что их деятельность частично подпадает под статью двести восьмидесятую уголовного кодекса России – призывы к насильственному свержению конституционного строя, поскольку ненасильственным способом добиться выполнения программы движения не представляется возможным. Предприняты и другие шаги, распространяться о которых я в формате передачи не считаю возможным, опять же по соображениям государственной безопасности. Надеюсь, всё перечисленное будет правильно и своевременно интерпретировано теми, кто принимает решения. Необратимые, прошу заметить, решения, господа.
– Это всё даже не полумеры, а какая-то смехотворная – ввиду разворачивающегося противостояния – мышиная возня, – всплеснула руками Новгородская. – Не понимаю, какие могут быть у руководства России сантименты к этому огородному пугалу!
– Почему же обязательно сантименты? – пожал плечами Суриков. – Нам без конца пеняют, дескать, он – наша креатура, наш ставленник, чуть ли не агент на зарплате! Это же чепуха, и любой здравомыслящий человек это понимает. Я даже доказательств никаких приводить не намерен – невозможно без конца опровергать всякие глупости и гнусности, в которых нас постоянно обвиняют. Нам приходится работать с тем руководством Республики, которое имеется, – а с кем, спрашивается, ещё? Даже странно слышать, так сказать, альтернативные варианты. Не с митингующими же на площади нам вести переговоры и заключать государственные соглашения?! Что имеем, с тем и работаем, знаете ли!
– Я его слепила из того, что было, а потом – что было, то и полюбила! – продекламировала Новгородская своим неповторимым голосом. – Так у вас получается?
– Если уж говорить о сантиментах, – проигнорировал её подначку Суриков, – то сантименты у нас к народу Республики. Братскому, между прочим, народу. Как бы нас не делили и не растаскивали – границы, случается, проходят совсем не там, где их рисуют в угоду политической конъюнктуре.
– Вот именно, – плотоядно потёрла руки Новгородская. – Могу, как историк, по секрету сообщить вам, Владислав Петрович, – границы Великого Княжества Литовского, которым собирается порулить Вацлав Пятый, и уже, по его собственному любимому выражению, не «если», а «когда», пролегали недалеко от Твери, и московские князья у него в вассалах хаживали! И княжество это звалось – русское, литовское и жемойтское, – русское, прошу обратить на это самое пристальное внимание! Вам, может быть, в школе не рассказывали, – но конституция у княжества имелась ещё за сто лет до того, как царь Иванушка Васильевич ноженьками топотать изволили, – мол, я в своих холопях волен. На русском языке, прошу заметить, конституция! И как бы смоляне да тверичи не вспомнили, что в княжестве они в своих городах по Магдебургскому праву жили и во Флоренцию беспошлинно торговать ездили!
– Если ваше ненаглядное княжество было таким идеальным – отчего ж оно сгинуло без следа? – удивился Суриков.
– А вы бы поинтересовались – как вам самим без следа не сгинуть!
– Я полагаю, моё присутствие здесь сделалось совершенно излишним, – Суриков медленно повернул голову в сторону Махалова, и тот непроизвольно поёжился. – Кажется, позиции сторон более чем ясны.
– Вы элементарно боитесь, – насмешливо прищурилась Новгородская. – Корона – воплощение вашего ужаса перед вызовами грядущего, ответить на которые вы не хотите и не способны! Вооружённые её технологиями люди меньше, чем за год, без единого выстрела практически свернули шею «бацьке», а её спецназ, высадившись в Столице, всего лишь поставит свинцовую точку во всей этой истории. И если на несчастную Республику Дракону потребовался год, то с вами он, учитывая полученный опыт, справится ещё быстрее! Неужели вы думаете, будто он остановится в Республике?! Может быть, впервые в жизни я согласна с господином Тукановским. Только по-настоящему предприимчивый, деловой человек, свободный и полный идей, каким, без всякого сомнения, является «Дракон» Майзель, мог не только взяться за осуществление подобного проекта, но и довести его до воплощения. Только пример настоящей свободы может привести к свободе других! Не удивлюсь, узнав, что и за происходящим сейчас в Намболе стоят руководимые им деловые структуры, – да, по-моему, в этом уже никто не сомневается! И с этой мощью, с этой силой света вы собираетесь воевать, против неё интригуете и копошитесь?! Если да – вы ещё менее вменяемы и адекватны, нежели Тукановский со своим перформансом!
Если не по форме, то по существу, подумал Махалов, боюсь, Валькирия чертовски права. И утопить «бацьку» в его собственном гуано, – нет, как хотите, а в этом есть что-то от божьей кары!
– Благодарю вас за приглашение на передачу, Андрей, – Суриков встал и снял обруч с микрофоном. – К сожалению, вынужден откланяться, – я ведь даже не публичный политик, а чиновник, и мне пора вернуться к исполнению моих непосредственных обязанностей. Было любопытно. Всего хорошего, господа!
– Надеюсь, ваш диктофон исправен, Владислав Петрович, – ядовито улыбнулась «Валькирия», – и президент услышит всё в деталях, до последнего словечка. Хотелось бы, чтобы вы поняли – свобода, даже такая половинчатая, как у нас, чревата последствиями не только для политиков, но и для чиновников, злоупотребляющих доверием и терпением народа!
– Всё это замечательно, пафосно и необычайно благородно, госпожа Новгородская, – уже стоящий в дверях Суриков вдруг повернулся. – И всё же я советовал бы вам задаться двумя – пока только двумя – вопросами: кто так неистово жаждет столкнуть нас и Корону лбами где-нибудь на берегах Березины? Кто – и зачем? Да, у меня пока нет на них ответов. Нет их и у президента. Но мы уже задали их себе, а вам, судя по выражению вашего лица, это пока только предстоит. Искренне желаю вам не только озадачиться указанными вопросами, но и поисками ответов на них. Я же, с вашего позволения, займусь тем же самым. Желаю здравствовать, – Суриков пригладил рукой волосы – жест, напоминающий надевание несуществующей шляпы, и скрылся за дверью.
Посмотрев вслед Сурикову, Махалов перевёл недоумевающе-встревоженный взгляд на Новгородскую. И, кажется, впервые увидел на лице «Валькирии» нечто вроде замешательства.
Столица Республики. 25 марта, 22:06Елена села на скамейку под «грибком» во дворе, достала телефон и набрала номер. Мужской голос – с опаской – ответил после пятого или шестого гудка:
– Алло?
– Привет, Платон, – улыбнулась Елена. – Такая ночь. Не хочешь выйти и поболтать со мной?
Они встретились с Янковичем в Варшаве, в самом начале девяностых, на Форуме свободной прессы. И провели за беседой едва ли не всю ночь. Платон был очарован, а Елене хотелось выговориться. Ей всегда было скучновато с ровесниками, её тянуло к людям – и к мужчинам – постарше, к тому поколению, что застало весну. Платон умел слушать. При этом он, правда, довольно откровенно пытался её напоить. Не нужно, Платон, сказала ему Елена, если нам суждено оказаться в одной постели, мы окажемся в ней, и спиртное тут ни при чём. У неё как раз закончились отношения с Горалеком, она только что похоронила родителей, и ей было во всех смыслах не до развлечений. Он понял. Он многое понимал, Платон Янкович, тогда ещё, в общем-то, молодой, полный идей, желания сдвинуть что-то, немного смешной со своей трубкой и запорожскими усами, – редактор самой тиражной газеты страны, едва выползшей из-под обломков «горбостройки» и растерянно озиравшейся вокруг. Они так и не оказались в одной постели. Ни тогда, ни после, хотя держали друг друга в поле зрения и даже несколько раз виделись. Но чувство контакта, чувство, что их души где-то соприкоснулись, осталось. Может быть, в другой жизни, сказал тогда Янкович, прощаясь. Может быть, улыбнулась Елена и поцеловала его в щёку, едва коснувшись губами.
– Здравствуй, Елена, – хрипло сказал Янкович и кашлянул, – раз, другой. – Ты?!
– Я. Как славно, – ты меня узнал.
– Ты знаешь, где моя квартира? Поднимайся.
– Нет, Платон. У тебя дома люди и уши. Выходи, мне нужно поговорить с тобой.
Он вышел на улицу, завертел головой. Елена достала маленький ксеноновый фонарик со световодом, включила его и помахала им в воздухе. Свет был таким ярким, – Янкович поёжился. И, помедлив, шагнул под «грибок». Елена поднялась ему навстречу:
– Ну, здравствуй, Платон.
Он изменился. И не в лучшую сторону: усы сделались совсем седыми, едва заметное когда-то брюшко выросло едва ли не втрое. Он обрюзг, появился второй подбородок, одышка. Он был лет на пятнадцать старше, – ровесник Вацлава, подумала Елена, а какой жуткий контраст, – как будто он старик. У неё сжалось сердце.
– Здравствуй, Елена, – тихо проговорил Янкович. – Глазам своим не верю. Это и в самом деле ты?!
– Я, Платон. Садись.
– У нас не говорят «садись», – усмехнулся Янкович. – Плохая примета, к посадке. Говорят, – присаживайся.
Он опустился на скамью рядом с ней, достал из кармана домашней куртки довольно увесистую фляжку и отхлебнул прямо из горлышка. Ну, конечно, это же Платон – ни шагу без бутылки, отметила про себя Елена.
Он посмотрел на неё и улыбнулся, – морщинки собрались у висков, усы встопорщились трогательно-комично:
– Я не люблю встречаться с женщинами, которых давно не видел. Всегда опасаюсь разочарования. Но ты – ты стала ещё красивее.
– Спасибо, Платон. На самом деле слишком темно, чтобы ты мог разглядеть что-нибудь существенное.
– Ты светишься, – вздохнул Янкович. – Это правда?
– О чём это ты?
– О тебе. И о нём.
– Да. Правда.
– Как же он тебя отпустил?!
– Я не спросила, Платон. И я не одна, – как ты можешь догадаться, мне помогают.
– Понятно, – он снова вздохнул. – Что же будет, Елена?
– Не знаю, Платон. Пока не знаю. Расскажи мне, что знаешь ты.
Его считали предателем, – и напрасно. Елена знала: это не так. Он любил свою газету, любил своих людей, любил своё умение жить красиво и интересно, любил тусовку, пьянящий воздух богемы, иногда похожий на настоящий творческий дух. Просто он устал. Устал воевать, ему хотелось стабильности и лёгкой, весёлой, свободной жизни, хотелось прикасаться к власти, – не властвовать, а именно прикасаться, быть причастным, посвящённым, и оставаться при этом ни в чём не виноватым. Но так не бывает, подумала Елена. К сожалению, так не бывает. Подлая власть втягивает людей в свою воронку, заставляет их подличать и предавать, сначала меленько, по чуть-чуть, потом всё больше. Всё размашистее. Всё безнадёжнее. Всё безвыходнее.
– Я не могу ничего рассказать.
– Можешь, Платон. Если знаешь, то можешь. Я – твой шанс.
– Шанс?
– Да. Остаться человеком. Одним из нас. Перестать жечь свою душу. Расскажи мне, Платон.
– Хорошо, – он опять поёжился, кивнул, отхлебнул ещё раз из фляжки и протянул её Елене: – Согрейся.
– Мне не холодно.
– Ты легко одета.
– Спасибо, Платон. Мне не может быть холодно. Я в порядке.
– А-а… Эта штука. «Чешуя», да? А почему ты в очках? Или это тоже – не совсем очки?
– Не совсем.
– Слышали мы про ваши чудеса. Слышать-то – слышали, да пока сам не увидишь, – разве поймёшь?! Почему же вы нас не размазали до сих пор? Так, кажется, любит выражаться Дракон? Размажем? Ну, да нам не привыкать. По нашей земле вечно носятся груды огня и железа, сметая всё на своём пути. То с запада на восток, то с востока на запад. Не те, так эти, – один чёрт, размажут.
– А какой с вас прок, Платон, – с размазанных? Только живые на что-нибудь годятся. От растоптанных – неважно, кем или чем – никакого ведь толку. Не хочешь это прекратить?
– Да что я могу?!
– Поверить в себя, Платон. Всего лишь.
Янкович молчал, пока не выкурил сигарету до самого фильтра. Елена не торопила его. И, лишь наступив на окурок подошвой, Платон посмотрел на Елену:
– Что ты хочешь знать?
– Где наши дети?
– Этого я не знаю. Никто, кроме «бацьки», не знает. Это целиком его собственная операция. Он понял, что Садыков играет в какую-то свою игру, и решил прикрыться вот так. Ох, – Янкович поморщился. – Извини. Ты вообще-то знаешь, кто такой Садыков?
– Меня тошнит, не переставая, Платон. Думаю, это от того, что я знаю и о чём едва догадываюсь. Конечно. Если я чего-то не знаю, мне есть, кого расспросить. А ты откуда знаешь, что именно «сам» занимается этим?
– Он же болен, Елена. У него недержание речи, – он похож на фюрера перед крахом. По-моему, он вообще обезумел от ужаса. Честное слово, Елена, – на него страшно и больно смотреть. У него ничего не осталось, – ну, почти ничего.
– Беда, – нахмурилась Елена. – Величество меня предупреждал, но, всё равно – очень плохо. И что, по-твоему, замышляет Садыков? Что у него за игра?
– Боюсь, ты мне не поверишь, Елена, – испытующе посмотрел на неё Платон. – Я не обижусь, – в такое и правда поверить немыслимо. Я ни с кем не могу поделиться этими сведениями. Мне никто не поверит. Только если ты, – по старой, что называется, дружбе. Ну, и, ясное дело, – как только я открою рот, я – труп.
– Ты меня пугаешь, Платон, – Елена чуть отстранилась. – Что с тобой?
– Ты думаешь, отчего я не просыхаю уже неделю? – кривясь и усмехаясь, спросил Янкович. – С тех пор, как я узнал, я всё время – всё время! – пью. А что делать?! Ничего уже сделать нельзя.
– Да прекрати же ты ныть! – рассвирепела Елена. – Быстро говори, что знаешь!
– Ты не успеешь, – затряс головой Янкович. – Пока такая информация пройдёт от тебя по цепи, пока начнут устанавливать, проверять, – они это засекут, и – конец! У них везде свои люди, Елена. Везде! А «бацьке» – ему и так кранты. Когда Садыков даст отмашку, всем станет быстро и решительно не до «бацьки». Его свои же гориллы прихлопнут, чтоб не возиться. Вот так.
– Ну, во-первых, ты неправильно представляешь себе нашу систему. У нас нет никакой бюрократии, никаких «цепей», по которым что-то будет «идти» часами или днями. Я прямо сейчас свяжусь с Вацлавом. Могу вообще передать тебе трубку, если захочешь.
– Ты шутишь, – отпрянул Янкович. – Надо же, – Вацлав! Ты можешь отсюда позвонить… самому кайзеру?! Не боясь ни прослушки, ничего?!
– Не называй его кайзером, – усмехнулась Елена. – Он этого не любит, – обижается, как ребёнок. Конечно, могу. Я для этого здесь, неужели не ясно?!
– Вот это да, – прошептал Янкович. – Получается, у меня есть кое-какие шансы? У нас, то есть, – есть?
– Звонить?
Янкович опять достал фляжку и сделал несколько глотков.
– Платон, – Елена сердито ткнула его локтём в мягкий бок. – Не смей напиваться! Ты нужен мне трезвым!
– Да не напьюсь я, не бойся, – хмыкнул Янкович. – Я тренированный и тяжёлый. Это ты ничего не весишь, – он посмотрел на Елену. – Вот я и пригодился тебе. Через столько лет.
– Разве что-то было?
– Конечно, – Янкович кивнул, оставаясь серьёзным. – Не было ничего, и было что-то. Разве я согласился бы, если бы ничего не было?
– А ты согласился?
– Звони давай, – одними губами произнёс Янкович. – Я… попробую объяснить.
Пражский Град, 25 марта. 21:49Когда Янкович заговорил, – тихо, сбивчиво, задыхаясь, – Вацлав включил громкую связь на пульте.
По мере того, как прояснялась под говорок Платона смутная доселе картина, становилось всё чётче ощущение стремительно раскручивающегося маховика. В кабинете сделалось тесно от офицеров, ставящих пометки в оперативных картах своих планшетов, и ровный гул отдаваемых вполголоса через прячущиеся в ушах гарнитуры приказов раскачивал воздух, как ветер перед тяжёлой июльской грозой.
Платон закончил свой монолог. Вацлав кивнул:
– Благодарю вас, Платон Северинович. Ваши сведения представляют для нас исключительную важность. Думаю, вы и сами отдаёте себе в этом отчёт. Передайте, пожалуйста, трубку пани Елене.
Майзель бросил на Вацлава короткий взгляд, продолжая инструктировать Богушека и руководителей отделов.
– Ты как там, пёрышко?
В голосе короля звучали тревога и неподдельная нежность, и Елена едва не разревелась в голос.
– Держусь, величество, – прошептала она в ответ. – Величество, мы успеем?!
– Конечно, успеем, пёрышко, – бодро заверил её Вацлав. – Ты же знаешь – мы всегда успеваем.
– Почти всегда, – возразила Елена. – Знаю, знаю. Есть прекратить нытьё, ваше величество.
– Вот и умница. Что собираешься делать?
– Имеются кое-какие планы. Сейчас закончу тут с Платоном и снова перезвоню.
– Ты даже не представляешь, что ты сейчас сделала, пёрышко. Я твой должник.
– С тебя пять крон и пять геллеров, величество. Возьми у Марины, у неё всегда в кошельке звенит немного мелочи.
– Что?!
– Ах, да, – ты, вероятно, не слышал этот бородатый анекдот про сантехника? Пять геллеров за гаечку – и пять крон за то, что я знаю, где крутить.
– Замётано, – улыбнулся Вацлав. – Эй, пёрышко. Береги себя, ладно? Мы тут все молимся за тебя. И на тебя, разумеется.
– Попробую, величество. Честное-прелестное.
– Ёлка, – Майзель посмотрел на Вацлава. Тот прищурился – метнулись желваки по щекам.
У вас даже мимика, как у братьев, сказала однажды Елена. Беленького и чёрненького. И засмеялась. Он чуть не застонал сейчас от этого воспоминания.
– Что?
– Ты как?
– Ужасно. Но это потом, Драконище. Потом. Когда я вернусь.
– Смотри, – ты обещала!
Мелодия орлоя известила о прекращении связи. Майзель сжал кулаки и зажмурился. Вацлав подошёл к нему, дотронулся до плеча, – и тут же отдёрнул руку: Майзель был весь, словно натянутая струна.
– Слав, – хрипло проговорил Майзель. – Слав, если с ней…
– Молчи. Не кличь беду, Дракон, – Вацлав крепко взял Майзеля за плечо, сжал, сильно встряхнул. – Мы их вытащим. Клянусь моими детьми. Мы их достанем оттуда. Мы всё успеем. Не смей распускаться, Дракон!
Столица Республики. 25 марта, 22:53Елена с состраданием посмотрела на Янковича: Платон походил сейчас на воздушный шарик, завалившийся за диван в самый разгар фестиваля и пролежавший там пару недель. Её и саму трясло, – после того, что она услышала. И наверняка это ещё не всё! Елена прикоснулась к модулю переговорного устройства:
– Ротмистр? Слышите меня?
– Так точно, – немедленно отозвался Дольны. – Жду приказаний, пани Елена.
– Вы мне нужны прямо здесь.
– Шесть секунд, пани Елена.
Ротмистр появился действительно ровно через шесть секунд, – Елена даже представить себе не могла, как у военных такое получается: хронометры в них встроены, что ли?!
Дольны окинул взглядом трясущегося Платона и козырнул:
– Пани Елена.
– Сейчас мы с паном Янковичем сделаем ещё пару звонков, а потом вы переправите его вместе с семьёй в Прагу. Немедленно. Вызовите дополнительные силы, – в общем, организуйте эвакуацию.
– Есть организовать, – рука унтер-офицера снова взлетела к поднятому забралу шлема. – Разрешите выполнять?
Елена кивнула в ответ – козырять ей показалось ужасно глупым. Она даже улыбнулась.
– Платон, – Елена потрясла Янковича за рыхлое, как студень, плечо. – Платон, очнись.
– А?! – вскинулся Янкович и, как будто спохватившись, тотчас полез за флягой.
Елена выхватила у него ёмкость со спиртным и швырнула в кусты:
– Ну, всё! Хватит! Слушай меня, Платон!
– Господи, тише, Елена, – взмолился, озираясь, Янкович. – Это твой солдат был, что ли?!
– Нет, это являлся к тебе ангел небесный, Платон. Я не шучу.
– Не понимаю, – Янкович затряс головой, словно ужаленная слепнем лошадь. – Я не…
– Платон, – прошипела Елена, – успокойся. Сейчас ты сделаешь ещё один звонок и пойдёшь собирать свою семью в дорогу. Очень тихо и быстро. Не отключай телефоны, это может их насторожить. Понял меня или врезать тебе по физиономии?
– Давай, врежь, – согласился Янкович. – Зачем я вам нужен, Елена? Какой с меня толк? Я размазан.
– Мы все нужны друг другу, – Елена дотронулась до его руки. – Мы же люди, Платон!
– Думаешь, они успеют? – с надеждой спросил Янкович. Со своими усищами он походил на усталого, беспомощного тюленя – тюленя с глазами побитой собаки. – Елена! Пожалуйста, скажи мне, что вы успеете!
– Мы непременно успеем, Платон, – самым решительным тоном, на который оказалась способна, заявила Елена. – А теперь – набирай!
– Кого?!
– «Бацьку».
– Да ты рехнулась, – Янкович рухнул обратно на скамейку и выставил ладони перед собой, защищаясь. – Ты спятила! Что я ему скажу?!
– Скажешь – с ним хочет встретиться его последняя надежда выйти из этой передряги живым. Личный посланник Дракона.
– Вот прямо так и сказать?! – разглядывая Елену, как будто та сама превратилась в Дракона, переспросил Янкович. – Нет, ты спятила. Я не могу. Это самоубийство.
– Можешь, Платон, – Елена присела перед ним на корточки. – Платоша. Я очень тебя прошу. Очень-очень. Не бойся. Когда я войду к нему, ты будешь уже далеко. А я смогу его уговорить. Охмурить, если потребуется. Мне есть, ради кого – и ради чего – рисковать. Ну?!
– И ты сможешь?! – Янкович смотрел на Елену с благоговейным ужасом. – Он же никому не верит. И тебе не поверит. Он тебя убьёт!
– Меня невозможно убить, Платон, – снисходительно улыбнулась Елена. – И я могу то, что больше никому не под силу. Как и Дракон. А я – его женщина, и мы с ним оба об этом знаем. Даже лучше, чем нам обоим, наверное, хочется. А «бацьку» вашего я не боюсь, Платон, – ласково, как ребёнку, улыбнулась Елена.
– Почему?! – прошептал Янкович.
– Думаешь, я храбрая? – снова улыбнулась, теперь – печально, Елена. – Нет, Платоша, – я ужасная трясогузка. Но я знаю, с кем имею дело. Я умная, Платон. Это женщине, в общем, нередко мешает, – но мне сослужило хорошую службу. И поможет сейчас. Игрой природы вашему «бацьке» дано обострённое восприятие, весь комплекс звериного чутья и жизненной интуиции. У таких людей поступившие извне сигналы пробуждают сильные внутренние ощущения, и, запуская подсознание, позволяют им предпринимать действия, способствующие выживанию, в том числе политическому. Выживанию – любой ценой. Они обладают, как правило, отменным физическим здоровьем и прекрасными рефлексами. Такие, как ваш «бацька», – вампиры, высасывающие жизненную силу не только из отдельных людей. Из целого народа, из целой страны! Но их слабое место – необучаемость. У них уже есть мощная жизненная сила, столько раз их выручавшая, – всё ясно и понятно, не так ли? Не так, – Елена поправила выбившиеся из-под резинки волосы. – Ни ему, ни ему подобным нечего противопоставить преимуществам интеллектуалов. Наш мозг, наши органы чувств, реакция, интуиция и боевые навыки способны развиваться, многократно превосходя всех выживальщиков, столь же хитрых, сколь и тупых. Им отпущено от природы – но до известного предела. Дальше для них пути нет. Они все – уже в прошлом, Платон. А будущее – это мы. Я тоже – одна из наших. И знаешь, кто помог нам стать такими? Если бы не Дракон, разодравший небо над нашими головами и швырнувший нас в космос, – мы бы сейчас следовали примеру трусов и болтунов, рисующих планы умиротворения и приручения вашего «бацьки». Но мы – уже не такие. И если он хочет выжить – ему придётся не только выслушать, но и сделать, как я скажу.
– Ты сумасшедшая, – Янкович сжал ладонями лицо и содрогнулся. – А Садыков?
– Есть, кому заняться этой проблемой, Платон. Ну же, Платоша, – давай! На счету – каждая секунда!
Елена, раскрыв, протянула ему телефон. Платон взял его – осторожно, как бомбу, все ещё не слишком уверенно набрал номер. Но, когда услышал ответ, преобразился, и совсем другим голосом – голосом закадычного друга всех властей и диктаторов сразу – веско, по-барски бросил:
– Янкович. Давай мне батьку. Не рассуждать, – выполнять, твою мать!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
