Текст книги "Год Дракона"

Елена читала Сонечке «Карлсона» по-русски, когда вошёл Майзель. Он присел у изголовья кровати и улыбнулся:

– Был у Дракона один ангел, а стало два. Как вы, любимые мои девочки? Я соскучился.

– Мы тоже, – улыбнулась в ответ Елена. – Где ты пропадал?

– Квамбингу встречал. И Падре. А через два часа прилетает спадарыня Мазур.

– Случилось что-нибудь?! – насторожилась Елена.

– Ну, к тому, что у нас постоянно всякое случается, тебе следует как можно скорее привыкнуть, – усмехнулся Майзель. – Падре привёз что-то такое, о чём не говорит ни мне, ни величеству, и вид у него хитрый, довольный и торжественно-возвышенный одновременно. Он желает вручить свой подарок непременно в присутствии монаршей четы, отцов православной церкви и всех вышеупомянутых персон, а также меню, тебю и Софьи Андревны.

– Надеюсь, это подарок не мне?! – свирепо покосилась на него Елена.

– Н-не думаю, – слегка опешил Майзель. – А в чём дело?

– Сейчас расскажу, – не предвещавшим ничего хорошего голосом пообещала Елена.

– Что опять?! – перепугался Майзель. – Силикон? Протез? Невозможно, ангел мой. Я все равно не поверю.

Сонечка, глядя на Майзеля, тихонечко засмеялась, а Елена нахмурилась:

– Прекрати юродствовать. Я серьёзно!

– Ну, валяй. Я тебя внимательно.

– Я вышла в город, хотела кое-что купить, и…

– Сама? – перебил её Майзель.

– Представь себе! Что, мне и на улицу теперь нельзя?! Я не инвалид и не сумасшедшая!

– Сумасшедшая. Но я тебя именно такой и люблю. Вообще-то я не случайно оставил тебе телефон администратора хозяйственного управления Службы, – ну, да ладно. Дальше. Сгораю от любопытства.

– Ты, птеродактиль! Я ничего не смогла купить!

– Надо же, – притворно удивился Майзель.

– Тебе смешно?! Мне пытались всё подарить! – Елена вдруг всхлипнула и закончила жалобно: – Ну, это же ужас, что такое, чёрт подери вас всех совсем! Ты должен это прекратить! Я прошу тебя, – нет, я требую! В этом огромном супермаркете на вокзале, – я подхожу к кассе, а там уже вся администрация в полном составе выстроилась! С цветами! А в кондитерской что творилось?! Ты только взгляни на это! – Елена ткнула пальцем в два огромных подноса с разной выпечкой и пирожными. – И не откажешься ведь! Какие-то люди, – бегут за мной, детей мне протягивают! Здороваются все! Полицейские честь отдают! Меня до сих пор трясёт! Что это такое?!

– Всенародная слава, – пожал плечами Майзель. – Я же говорю: привыкай, Ёлочка. Понимаешь теперь, каково мне?

Елена стукнула его кулаком по плечу:

– Бедняжка, – и примирительно добавила: – Можно было предупредить!

– Следовало, – покаянно вздохнул Майзель.

– Что там за шум? – услышав грохот в «гостиной», навострила уши Елена. – Там кто-то опять что-нибудь приволок?

– Приволок, – кивнул Майзель. – Квамбинга. Себя самого.

– Мама, – прошептала Елена, широко раскрывая глаза.

– Леночка, а кто это – Квамбинга?

Ответить Елена не успела – ввалился Квамбинга, и в помещении сразу сделалось тесно. Контраст между ослепительно белым костюмом, сорочкой и туфлями haute couture, расцарапанной физиономией, пластырем на носу и наполовину съеденным огромным куском копчёного мяса в салатном листе, зажатым в правой руке императора, вызвал приступ неподдельного веселья у всех, кроме самого Квамбинги.

– Что смешного?! Я голоден, – с набитым ртом пробормотал Квамбинга по-английски, проглотил еду и, расплывшись в ослепительной улыбке, сияя, словно надраенный гуталином десантный сапог, добавил по-русски: – Здравствуй, Елена. Здравствуй, ребёнок Соня.

– Вот, Сонечка. Это и есть Квамбинга, император Намболы, – вздохнула Елена. – Слышала ты про такую страну?

Сонечка кивнула, во все глаза рассматривая огромного, как дом, африканского вождя.

– Но то, что он говорит по-русски, даже для меня новость. Как это мило, ваше императорское величество!

– Университет Лумумба. Москва, – опять улыбнулся император. – Говорю плохо. Забыл. Понимаю хорошо. Величество не говори, Елена. «Ты» говори, – он стукнул себя кулачищем в грудь. – Я Квамбинга.

Он уселся на стул перед девочкой и вытащил из кармана небольшую, чуть длиннее ладони, фигурку сидящей пантеры, потрясающе детально и любовно вырезанную из какого-то редкого, прочного, как железо, тёмного дерева. На месте глаз статуэтки сияли изумруды, а оскаленную в улыбке пасть усеивали зубы из настоящей слоновой кости. Он положил пантеру Сонечке на одеяло и зачем-то пояснил:

– Подарок. Из Африки.

– Ой, – девочка осторожно взяла статуэтку в руки. – Какая красотища! Спасибо!

– Разве можно дарить маленькой девочке драгоценности, – проворчала Елена.

– Я хотел живую, – горько вздохнул Квамбинга. – Дракон сказал: нельзя.

Елена так и застыла с открытым ртом. Потом, громко поставив челюсть на место, посмотрела на Майзеля преисполненным признательности взглядом.

– Ну, – Майзель поднялся и сделал Квамбинге знак: «уходим», – мы в большой комнате, скоро народ подтянется. А вы тут попудрите носики – и к нам.

Квамбинга кивнул и вдруг, жестом заправского престидижитатора достав откуда-то из-за спины огромный, как фолиант, чёрный бархатный футляр, протянул его Елене:

– Мой народ дарит тебе, Елена.

– Опять?! – она сердито сдвинула брови.

– Нет. Это не я, – помотал головой Квамбинга, сделавшись при этом похожим на настоящего слона. – Это мой народ. Правда. На свадьбу надень. Я всем обещал.

– Квамбинга, – проворчал Майзель. – Друг мой, я же просил.

– Я… коварный, – император явно был счастлив, вспомнив нужное слово.

– Открой, Леночка, – тихо попросила Сонечка и привстала на локте.

Елена, помедлив, взяла футляр и открыла его. И зажмурилась: столько лучших друзей девушек она никогда не держала в руках. Крупные, с горошину, бриллианты в тонких, причудливо переплетённых платиновых нитях, – колье и диадема. И пара серёг в комплект.

Недавно выстроенные с помощью израильтян завод по обработке драгоценных камней и фабрика ювелирных изделий уже работали на полную мощность, но подарок Квамбинги а серийной продукции не относился, – да сам Фаберже удавился бы от зависти, подумал Майзель.

В общем-то, Елена готовила себя к очередной выходке собирателя земель от Нила до Оранжевой, но такого, – такого не ожидала.

– Боже правый, – вырвалось у неё.

– Чудо какое, – прошептала Сонечка и прижалась головой к плечу Елены.

Майзель взялся рукой за горло и, дёрнув кадыком вверх-вниз, глухо сказал по-английски:

– Квамбинга. Ты засранец.

Император засиял, как будто Майзель его орденом наградил.

– Спасибо, Квамбинга, – Елена подняла глаза на императора и улыбнулась. – Я надену. Но только один раз. А потом отдам в музей. Человеку нельзя в одиночку любоваться таким чудом. И такой эмоциональный заряд может просто испепелить. Договорились?

Император посмотрел на Елену, потом на Майзеля и на девочку – и величаво, медленно кивнул:

– Великий Дракон. Великая женщина. Все правильно.

* * *

Елена осторожно выкатила кресло с девочкой в «гостиную», где уже находились названные Майзелем участники будущего действа. Из необозначенных присутствовали министр иностранных дел Короны, премьер, посланники Соединённых Штатов и Евросоюза и Кондрашов.

Когда закончился взаимный обмен приветствиями и подобающими неформальной встрече любезностями, понтифик поднялся во весь свой немалый рост:

– Друзья мои! Я постараюсь не отнять у вас много времени и не утомлять нашу дорогую маленькую принцессу, – он с улыбкой посмотрел на Сонечку. – Все вы, верующие и агностики, знаете: иногда во времена тяжких испытаний давно утраченные реликвии веры, в которых за долгие столетия молитв сосредотачивается народная душа, вдруг, словно по воле Божьей, – а я непоколебимо верю в то, что именно по воле Божьей такое только и может произойти, – снова являются нам, тем самым обретая ещё большую силу. Я счастлив и благодарен Всевышнему за то, что Он позволил мне вернуть народу Республики его, казалось, безвозвратно утраченную святыню.

Понтифик говорил по-русски, – за исключением американца и представлявшего Евросоюз француза, ни у кого проблем с пониманием не возникало. Блистательный полиглот Кондрашов не без удовольствия исполнял роль синхрониста. Американец явно нервничал, – ему не хотелось ничего упустить, и в то же время превосходство, по крайней мере – лингвистическое, русского коллеги задевало его не на шутку.

Наместник престола Святого Петра снял покрывало с небольшого сундучка и открыл его.

Майзель вытянул шею, чтобы увидеть содержимое, и, не удержавшись, присвистнул, – еле слышно. Но и этого хватило, чтобы заработать тычок под ребро, – острым локтём Елены.

– Это Крест Святой Евфросинии, – продолжил понтифик. – Он исчез в годы войны, когда полчища нацистов вторглись в пределы Советского Союза. После войны его долго и безуспешно разыскивали, – и те, кто искренне хотел обрести, вернуть святыню, и жадные до наживы дельцы. Возможно, не всем из вас ведомо, – в дни войны князья моей Церкви вступили в сговор с гитлеровцами, чтобы заполучить – или спасти, как многие искренне полагали – реликвии и ценности, отобранные у их прежних хозяев и хранителей. В те дни я ещё даже не был священником, и, конечно же, ничего об этом не знал. В подвалах Ватикана до сих пор стоят неразобранные, нераспечатанные ящики с этими сокровищами. Много документов, – описей, каталогов, – пропали бесследно, и мы до сих пор можем лишь гадать, какие тайны скрываются в этих ящиках. Разумеется, мы стараемся разобраться, что к чему, но до многого вообще не доходят руки. Крест – конечно же, совершенно случайно – обретён в тот самый день, когда народ Республики обрёл свободу от тирании. Синьора Мазур, – обратился понтифик к Ирине. – Это чудо принадлежит вам. Вашей стране, вашему народу. Прошу вас.

– Спасибо вам, – всем, – Ирина сжимала в руках платок. – Я не очень-то умею говорить речи – всегда выступала в ином жанре. Да и политикой не занималась. Я думаю, сейчас нашей стране не нужны политики, а нужны честные, искренние люди. Собственно, поэтому я здесь. А Крест, – Ирина посмотрела на реликвию, – что ж. Наверное, Всевышний надеется, что мы окажемся достойны чуда. Я тоже очень на это надеюсь.

– Какой материал, – прошептал Майзель, наклоняясь и почти касаясь губами уха Елены. – Не хочешь написать об этом?

– Эх, Дураконище, – тоже шёпотом отозвалась Елена, – я знаю теперь столько всего ужасного и чудесного, что вряд ли сумею об этом когда-нибудь написать!