Текст книги "Год Дракона"

Елена Прекрасная, подумал Майзель. И почувствовал, как защипало в носу. Ничего – никого! – восхитительнее он в жизни своей не видел.

Елена – в длинном кремовом платье и палантине из драгоценных хорватских кружев, присланных югославской королевой, с диадемой в волосах и колье на шее – всё время кусала губы, то и дело бросая на Майзеля взгляды украдкой.

– Ты ослепительна, жизнь моя, – произнёс Майзель театральным шёпотом. – Я тебя люблю.

Елена торжествующе улыбнулась и – сияющая – притихла.

Они стояли, взявшись за руки, перед возвышением, на котором находился ребе со своими учениками. Позади них расположились полукругом гости – королевская чета, понтифик и митрополит, Гонта с женой и дочерьми, Сонечка на руках у Квамбинги.

В полной тишине, установившейся в зале синагоги, прозвучал голос Ребе:

– Подойди ко мне, Елена. Я хочу поговорить с тобой.

Пожав тихонько ладонь Майзелю и, высвободив руку из его руки, Елена шагнула к возвышению:

– Да, ребе.

– Скажи мне, Елена. Что значат для тебя евреи?

– Евреи – это те, кто первыми выходят на площадь, вместе с лучшими из народа, среди которого живут, вместе с которым страдают и радуются. Мой любимый – из них. Он еврей, ребе. Его недруги часто говорят, – он еврей, желая оскорбить его, отторгнуть от нас. Они не понимают главного: он часть народа, – как я, как все остальные. Он другой – и он наш. В этом его сила и наша удача. Ведь будучи другим, он сумел разглядеть в нас то, чего мы сами увидеть в себе не могли, как не может человек взглянуть на себя глазами другого человека. Он – та самая приправа, которая придаёт нашему блюду такой восхитительный вкус.

Майзель увидел, как переглянулись раввины: слова Елены расшевелили их, настороженное внимание пропало из глаз, сменившись удивлением.

– И что же значит в твоей жизни этот еврей? – Ребе указал посохом в сторону Майзеля.

– Он – моя жизнь, Ребе.

– Что сделал этот еврей, чтобы стать твоей жизнью, Елена?

– Он столько раз спасал меня, – я давно сбилась со счёта, Ребе. Своей любовью он вымолил у Всевышнего моё счастье, – счастье носить под сердцем его ребёнка. Я верю ему и в него. Я могу говорить долго, Ребе. Я знаю силу слов, я умею нанизывать их одно на другое так, чтобы они завораживали людей. Но я не стану, ребе, – в этом нет нужды. Я просто его люблю. Хотя это ещё не всё. Далеко не всё.

– Что же ещё? – Ребе подался вперёд, словно зная, какие слова произнесёт Елена сейчас, и не желая упустить ни единого звука.

– Я – это всего лишь я, ребе. А есть кое-что поважнее. Это – мой народ и народы, живущие рядом, бок о бок с нами. Все они разные, у каждого – свой язык, и каждый молится по-своему. Ещё буквально вчера всё было отвратительно, скверно: мы маршировали прямо во тьму, туда, где высшая доблесть – убить и выгнать соседа, а высшая ценность – убогая, провинциальная и фальшивая самостийность. Но пришёл Дракон и привёл с собой Императора Вселенной, и произошло настоящее чудо: мы начали думать, и, задумавшись, научились понимать и прощать. И сегодня – всё по-иному: вот, мы пришли и встали рядом – плечо к плечу, чтобы сражаться и победить. Они готовы умереть за нас, а мы – за них. Мы больше не боимся быть великой державой, понимая: держава – это честность. И честь. Один за всех, и все за одного. Мы – держава, наполненная смыслом, нерушимый союз свободных наций. Союз народов, скреплённый Словом и Делом, прочный струящейся под ним кровью, союз, заключённый ради будущего всего человечества, – у нас не было и не могло быть иного выхода. Дракон взял и сдул с нас – со всех! – мусор, и мы – поняли. Осознали. И теперь мы знаем о нашем предназначении, мы верим в него, мы сами творим нашу судьбу, и рок больше не довлеет над нами: Дракон – за нас, а мы – за него. Возможно, это случилось бы когда-нибудь и без Дракона, но тогда значит – и без меня. А так – я жива и сумею ему помочь. Сделать всё и больше, чем всё, чтобы эта симфония звучала вечно. И вместе – мы победим. Обязательно победим, потому что я его люблю.

Вацлав почувствовал, как дрогнула рука Марины в его ладони. И не узнал голоса ребе, когда старик заговорил:

– Что значит для тебя любовь к этому еврею, Елена?

– Значит, больше нет «я» и «он», ребе. Есть только «мы». Он – половина меня. А я – половина его. – И Елена гордо вскинула голову: – И нет такой силы – ни на земле, ни на небе, ни в этом мире, ни в горнем, – способной нас разлучить.

Ребе улыбнулся и взглянул на своих учеников, которые смотрели на Елену, словно видели перед собой не женщину, – ангела. Никто никогда не смел так смотреть на Ребе и так говорить с ним. Такое говорить! Это было абсолютно, решительно невозможно. Да кто же она такая?!

– Скажите мне, рабойним, – негромко, но так, чтобы слышали все, проговорил Ребе по-чешски. – Кто из вас осмелится возразить этой женщине, – не буквой Торы, но душой Торы? Ну? Говорите, рабойним.

Стало тихо. Так невероятно тихо, как не было ещё, наверное, никогда в этом зале. И вдруг тишина раскололась:

– Не я, Ребе, – сказал сидящий слева раввин. И встал.

– Нет, Ребе, – повторил за ним тот, что был в центре. И тоже поднялся.

– И я не могу, Ребе, – сказал третий, расположившийся справа. И выпрямился во весь рост.

Ребе повернулся лицом к залу и снова показал посохом на Майзеля:

– Подойди и встань рядом со своей Еленой, Даниэль.

Майзель бросил на него удивлённый взгляд: впервые ребе назвал его по имени. Он повиновался. И взял Елену за руку. А ребе указал посохом на понтифика:

– Поднимись сюда, ко мне, Падре, – и, когда Урбан встал рядом с ним, произнёс, опираясь одной рукой на свой посох, а другой – на плечо понтифика, и обращаясь к Майзелю и Елене: – Вашу любовь открыл вам Всевышний, Даниэль и Елена. И свою Любовь к вам открыл он для нас. Да свершится все по Воле Его. Амен[94]94
  Амен (Аминь) – «Истинно» (иврит).


[Закрыть], – и когда вновь установилась звенящая тишина, улыбнулся: – Надень ей кольцо, Даниэль.

Майзель вынул футляр, открыл и, достав кольцо и произнеся заветные слова на иврите и повторив их для Елены по-чешски, надел ей кольцо на безымянный палец правой руки. Елена затаила дыхание: платиновый ободок и три ромбовидных алмаза, скреплённых вместе и образующих идеальный шестигранник. Конечно же, из Намболы. Не слишком крупные, завораживающе прозрачные, они нестерпимо искрились и переливались, тысячекратно отражая пламя десятков свечей в старинных канделябрах. В зале даже стало светлее. Голубой, как её глаза. Золотистый, как волосы. И розовый, как губы.

– Это тебе придётся носить, мой ангел, – наклонился к уху Елены Майзель. И, выпрямившись, медленно, чеканя каждое слово, произнёс по-русски: – Гляделась ли ты в зеркало и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, – а душу твою, Елена, люблю я ещё много более твоего лица![95]95
  Цитата из личной переписки А. С. Пушкина


[Закрыть]