Текст книги "Год Дракона"
Автор книги: Вадим Давыдов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 16 (всего у книги 48 страниц)
– Безусловно, – наклонил голову Майзель.
* * *
– Ты просто скотина, Дракон, – набросилась на Майзеля Татьяна, едва они вышли из королевского кабинета. – Ты почему нас не предупредил, что он такой… Такой!
– Какой? – улыбаясь, поинтересовался Майзель.
– Настоящий Император Вселенной, – пробурчал Андрей. – Бог ты мой, я опомниться не могу! А как он по-русски так научился?!
– От одного взгляда забеременеть можно! – Татьяна ткнула Майзеля кулаком в плечо.
– Они встретились в лагере для перемещённых лиц, в сорок пятом, – глядя куда-то вдаль, заговорил Майзель. – Дочь русского князя, казнённого гитлеровцами за помощь макизарам[28]28
Партизаны – участники французского Сопротивления в годы Второй мировой войны 1939–1945 гг.
[Закрыть], и чехословацкий лётчик, сбитый над Курском и попавший в плен. Он воевал в советской форме, в составе советской эскадрильи, и документы у него были советские, – это спасло его от пыток и немедленной гибели. Немцы ведь тех чехов и словаков, что сражались против них, не брали в плен, а разрывали на куски. Так, благодаря «русской легенде», ему удалось выжить. Его товарищ по лётной школе воевал в британских королевских ВВС, вместе с Яном Смитом, будущим родезийским премьером. Благодаря этому знакомству Ян Грозны с Анной и оказались в сорок седьмом в Африке. Ферма у них была там образцовая, – после отставки Грозны занимался сельским хозяйством. Разумеется, потом «революционеры», вооружённые единственно верным учением – отнять и поделить – всё по ветру пустили. А в офицерской книжке у отца Вацлава так и было записано: Иван Грозный. Немцы очень веселились. Но, как теперь очевидно, напрасно.
– Ничего так имечко для будущего императора, – изумлённо покачала головой Татьяна. – Прямо Пикуль какой-то. А Ягеллоны-то каким боком сюда затесались? Неужто через княжну-партизанку?!
– В дырочку, Танюша, – ухмыльнулся Майзель. – Не столько Ягеллоны, сколько Гедиминовичи, – Несвицкие ведь из Гедиминовичей.
– А это не какая-нибудь секретная информация, из-за которой нас нужно будет убить? – насторожилась Татьяна.
– Нет, – рассмеялся Майзель. – Официальная биография монарха от истинной не отличается. Наша с ним встреча – перст судьбы, если хотите. Мы даже не выше – мы круче любого вранья. Прозвище у Вацлава ещё с тех, родезийских, времён – Джаг, сокращение от Джаганатхи, или Джаггернаута. Это означает – «Владыка Вселенной». «Колесница Джага», которую остановить невозможно.
– Так вот откуда «Император Вселенной». Понятно. А на российский трон вы случайно не претендуете? – хмыкнул Корабельщиков.
– Претендуем, друзья мои, – спокойно подтвердил Майзель, – но пока это рано ещё обсуждать, и совершенно точно – не с вами.
– Ты только посмотри на него, – простонал Андрей, хватаясь за Татьяну. – Как?! Это невозможно!
– Все эти бывшие, – с нескрываемой брезгливостью произнёс Майзель, – все эти ольденбурги, хольштайны, кирилловичи, дмитриевичи, владимировичи и прочие, не имеют на этот престол и вовсе никаких прав. Право рождается силой, Дюхон. Силой и волей к победе. У нас они есть! А регалии они уступят нам за миску чечевичной похлёбки. Ведь это предел их фантазий, дружище. Их даже не придётся сильно пугать.
– Ты псих.
– Я Дракон и проголодался. Идёмте-ка завтракать, ребята. У меня уже революция в животе.
– А Сонька?
– Соньку я вечером заберу. А вы после завтрака отправитесь любоваться пейзажами и музеями. Лизе я уже позвонил, – он подмигнул Андрею.
– Что это ещё за Лиза такая?! – грозно подбоченилась Татьяна. – Ну-ка, ну-ка?!
– Не волнуйся, Танюша, – Майзель осторожно взял её под руку, увлекая за собой и Андрея. – Соблазнить твоего благоверного даже в твоё отсутствие не удалось, а уж в присутствии – совсем ничего не выйдет.
– Смотрите вы все у меня, – крепко сжатым кулаком погрозила им обоим Татьяна.
Прага, международный аэропорт. МайСонечка обняла Майзеля за шею, чмокнула в щёку и отстранилась:
– Дракон, а ты нас ещё к себе пригласишь?
– Обязательно, Софья Андревна. Тебе понравилось?
– Очень, – закивала девочка.
– А что больше всего?
– Принцессы, чешуя и пещера с саблей. И пони.
– Вот и отлично. Я рад. Принцессы велели тебя за них поцеловать. Можно?
– Можно. Только не люблю я эти телячьи нежности.
– Я тихонечко, – Майзель поцеловал Сонечку в лоб. – До свидания, Софья Андревна. Я буду по тебе скучать.
– Я тоже, – вздохнула Сонечка. И, снова обняв его, прошептала в самое ухо: – А сказка ещё будет, когда мы опять приедем?
– Обязательно, – тоже шёпотом ответил Майзель. – Эта сказка не кончится никогда, Софья Андревна. Обещаю.
– Честное-пречестное драконье?
– Честное-пречестное драконье, – он опустил девочку на землю и легонько подтолкнул к родителям: – Ну, беги, дружочек.
* * *
Майзель смотрел вслед лайнеру, пока тот не скрылся в ослепительном небе. И только после этого повернулся к Богушеку:
– Я люблю этих ребят, Гонта. Не спускай с них глаз.
Столица Республики. МайПодполковник КГБ Геннадий Юрьевич Смоленчик, уволенный в запас в связи с переходом на работу в ОАЦ – объединённый аналитический центр – недавно созданный указом Президента Республики для координации деятельности всех республиканских спецслужб, – запер и опечатал кабинет, размашисто расписался, передавая ключи дежурному, и спустился в гараж.
Устроившись на водительском кресле, Смоленчик вздохнул и поморщился: настроение было, как он сам это называл, «не важнец». Поступившее задание на фигурантов ни радости, ни даже охотничьего азарта, способного эту самую радость хоть в какой-то мере, худо-бедно, заменить, не вызывало: слишком всё предсказуемо. Да и фигуранты ни прятаться по конспиративным квартирам, ни петлять по городу, путая шпиков, ни раскладывать шифровки по тайникам не собирались. К тому же Смоленчик прекрасно понимал, откуда у этого задания ноги растут. Нет, недаром настоящие, старой закалки жандармы не любили с политическими работать: ни славы не сыщешь, ни благодарности от начальства, подумал, опять вздыхая, Смоленчик. Одно сплошное расстройство.
Повернув ключ зажигания и услышав спокойный рокот мгновенно отозвавшегося мотора, подполковник бросил рассеянный взгляд на часы посередине консоли – и ещё немного расстроился. Согласно заводской инструкции, часы должны были ловить сигнал точного времени с одной из специальных передающих станций. Увы, ближайшая такая станция находилась в Праге, и до границы Республики не «достреливала» самую малость – каких-то пару десятков километров. Казалось бы, мелочь, – но перфекционист и педант Смоленчик считал это чуть ли не личным выпадом. И пусть это была единственная деталь автомобиля, работавшая не безупречно, – Смоленчик вспоминал и лелеял обиду всякий раз, садясь за руль.
Буквально в квартале от дома Смоленчик, уже расслабившийся мыслями и телом в преддверии ужина и уюта, едва успел среагировать, ударив по тормозам, – наперерез ему выскочил, взревев сиреной и сверкая мигалками, ДПС.
Отфыркавшись, Смоленчик опустил боковое стекло и уставился на бравого милиционера – вопросительно и сердито, краем глаза фиксируя автомобиль патруля – новёхонький внедорожник, обвешанный хромированными дугами и дополнительными фонарями.
– Капитан Чехов, – козырнул подтянутый усач. – Документики предъявите, пожалуйста. Права, техпаспорт, удостоверение личности.
Сам факт остановки машины с номерами ОАЦ уже являл собой, как теперь модно сделалось выражаться, «разрыв шаблона». Ощущая жгучее желание разобраться в недоразумении – а чем ещё это могло быть, кроме как недоразумением?! – Смоленчик протянул капитану требуемые права и техпаспорт, а потом, предвкушая реакцию «гусара», как он уже мысленно окрестил капитана, развернул перед ним служебное удостоверение.
Поведение дэпээсника определённо озадачило Смоленчика. Возможно, поэтому он не издал ни звука, когда гаишник, снова козырнув, кивнул, словно видел подобные удостоверения по сто раз на дню, и спокойно направился к патрульной машине.
Он вернулся за секунду до того, как раздражение Смоленчика переросло в беспокойство. В руках у капитана не было ничего, кроме диска с красным сигналом – основного «оружия» сотрудников дорожной инспекции. Подполковник снова опустил стекло водительской двери:
– В чём проблема, капитан?!
– Пройдёмте в машину ко мне, товарищ полковник, – небрежно касаясь пальцами козырька фуражки, предложил гаишник. Впрочем, уважительное «полковник» – принятое при обращении к подполковнику «повышение в звании» – заставило насторожившегося было Смоленчика перевести дух. – Вас ожидают.
Ещё сильнее недоумевающий Смоленчик без лишних возражений покинул водительское кресло и, не забыв запереть свою «Ауди», последовал за инспектором. Капитан Чехов оказался настолько любезен, что открыл заднюю дверь внедорожника и даже помог Смоленчику влезть на сиденье.
– Чем обя…
Так и не произнеся заготовленную фразу, Смоленчик поперхнулся и смолк, натолкнувшись на холодный, как мёртвая сталь, и острый, как тюремная заточка, взгляд подтянутого седеющего мужчины, одетого неброско, но дорого. «Дорого» оказалось всего только первым словом, пришедшим подполковнику на ум и, хотя и ограниченно, годным для описания охвативших Смоленчика ощущений. «Волкодав» – таким прозвищем тотчас наградил про себя Смоленчик своего визави – покачал в воздухе носком начищенного до зеркального блеска ботинка и чуть заметно усмехнулся:
– Полковник Марецкий. Будем знакомы, Геннадий Юрьевич.
«Волкодав» говорил по-русски без всякого акцента, но у Смоленчика возникло стойкое ощущение, что к российским «спецам» его собеседник отношения не имеет, – хотя внушаемое «Марецким» чувство опасности от этого только усиливалось. Проглотив комок вязкой слюны, подполковник кивнул.
– У вас в разработке находится Мазур Ирина Владимировна, – продолжил «волкодав». – Мы с вами в известной мере коллеги, так что дежурные вопросы предлагаю опустить. Нет возражений?
– Нет, – просипел Смоленчик и кашлянул, – раз и другой.
«Волкодав» тактично «не заметил» подполковничьего мандража:
– Ирина Владимировна – редкой души и отваги человек, – «Марецкий» открыто и весело улыбнулся, и взгляд его по неведомой Смоленчику причине ощутимо потеплел. – В связи с этим просьба к вам, Геннадий Юрьевич – берегите вашу Ирину Владимировну, как зеницу ока. Круглосуточное наблюдение, постоянный визуальный контроль, пошлите сотрудников – пусть по соседям пройдутся, и так далее. Ну, вы же профи, не мне вас учить.
Скромный какой, зло и опасливо подумал Смоленчик, но промолчал. Быстро прикинув дебет с кредитом, подполковник не без горечи восхитился разыгранной «волкодавом» комбинацией. Если «эскадрон» получит приказ на ликвидацию, перепрыгнуть или обойти команду Смоленчика они не смогут – придётся затребовать отзыв «наружки», а это – всё равно, что рекламу в прайм-тайм запустить. И «волкодав», и те, кто за ним, остаются при этом совершенно ни при чём – даже собственные ресурсы нет нужды подключать. Вот они на меня и вышли, усмехнулся Смоленчик. Сосняковский – тля. На кой хрен «бацька» с ним связался?!
«Волкодав» испытующе посмотрел на Смоленчика и со вздохом посетовал:
– Видите, Геннадий Юрьевич, какие времена на дворе – не в кабинете беседовать приходится, а чуть ли не на пеньке под ёлочкой. Неуютно. Что скажете?
– А что я должен сказать?! – почти огрызнулся Смоленчик. – Я ваши рекомендации принял к сведению. Но и Мазур эта ваша тоже хороша!
– Она не наша, Геннадий Юрьевич, – вкрадчиво возразил «волкодав». – Она – ваша. И чем отчётливей и скорее вы это поймёте, тем лучше – для вас же, в первую очередь. У нас, в отличие от вас, как раз всё очень даже прекрасно. Думаю, вам следует из этого факта исходить. И всегда о нём помнить.
Вот это я попал, тоскливо подумал Смоленчик. И вдруг – такая жгучая ненависть захлестнула его, что затряслись руки. Ненависть – жаркая, испепеляющая. К тому, из-за кого он – крепкий профессионал и совсем не дурак, подполковник в тридцать семь лет, сидит, как арестант, в милицейском «бобике», и не смеет возразить холёному и уверенному в своей правоте, своей стране, своей всесокрушающей мощи «волкодаву». Да и возражать Смоленчику вовсе не хочется – тем более, и нечего возражать!
Он отлично понимал, что именно происходит: здесь и сейчас ему предлагают – нет, не взятку. То, что дороже любых денег, – будущее. Реальное будущее для него, Смоленчика. Возможность без страха смотреть в глаза прохожим на улице и собственным детям. Открытый и безопасный мир для этих самых детей. Возможность работать, не опасаясь неудобных вопросов, на которые придётся отвечать – долго, подробно, под протокол, на привинченных к полу стульях – многим из его товарищей по «цеху». Очень многим. Какими деньгами такое измеришь?! Понимал он и другое: это и есть то самое предложение, от которого невозможно отказаться.
Поймав на себе понимающий и даже – вот же чёрт! – сочувственный взгляд «волкодава», Смоленчик со свистом втянул ноздрями воздух:
– С кем и как связь?
– Да зачем же?! – кажется, «волкодав» почти искренне удивился. – Мы не собираемся вас подставлять, Геннадий Юрьевич. Всё, что вы посчитаете нужным нам сообщить, мы отлично расслышим.
– Ясно, – отмахнулся Смоленчик. И, насупившись, резко спросил: – Скоро?
– Мы работаем, Геннадий Юрьевич, – в голосе «волкодава» звучала мягкая укоризна и вместе с тем – понимание. – Работаем – и от помощи не отказываемся, хотя, поверьте, практически в ней не нуждаемся. Но у нас принцип такой – всегда давать людям второй шанс. Один раз. Могу я на вас рассчитывать?
– Что за вопрос, – буркнул Смоленчик. – Капитан Чехов, надо же. И как я сразу не догадался?!
Прага. МайК окончанию второй недели Елена не столько втянулась, сколько акклиматизировалась. Она ходила, словно хвостик, за Майзелем, и добросовестно пыталась понять, – не столько, что именно происходит, сколько, как. И, кажется, поняла, – только сама боялась себе в этом признаться.
Он поскромничал, как обычно, уверяя её, будто он ничего особенного не делает. Дракон соображал со скоростью, изумлявшей не только её, но и всех участвующих в процессе, – Елена читала это в глазах людей.
Между ними возникли отношения, которые Елена находила странными. Майзель не мог удержаться от опеки над нею, – но Елену это почему-то внезапно перестало волновать. Они практически постоянно находились вместе – похоже, даже люди Дракона стали к этому привыкать. Но рабочий день сотрудников длился всего шесть часов в смену, в то время как Елена торчала в Замке с рассвета до темноты, а нередко и за полночь. Ей ведь требовалось его обо всём расспросить! Удивительно, но он и на это находил время. Их короткие, как японские дуэли, пикировки иногда приводили Елену в бешенство. А потом – она улыбалась.
Всегда.
* * *
– Вы вообще когда-нибудь задумываетесь?! – спросила она, в очередной раз став свидетелем его реакции на затруднения подчинённых. – Или у вас всегда на всё готов ответ?!
– Зачем мне задумываться? – удивился Майзель. – Я думаю всё время! Увы, я не могу посадить тебя к себе в голову с осциллографом – проверять и отслеживать сигналы, идущие по синапсам, да и тебе это вряд ли понравилось бы. Ну, такой вот я уникум и урод, – он развёл руками. – Что мне теперь делать – утопиться?
– Утопиться?! А кстати, бассейн тут есть?
– Есть. Божена! Купальник для пани Елены!
– Вы невыносимы!
– Зато интересен. Или нет?!
– Я вас сама утоплю!
– Рискни, – и, сграбастав Елену за руку, не больно, не грубо, но до ужаса бесцеремонно, Майзель опять куда-то её поволок.
* * *
Бассейн находился под крышей одного из сегментов Замка и походил на залив, – парочка эсминцев могла бы спокойно расположиться в его акватории. Так, по крайней мере, показалось Елене. Когда она вышла из душевой, Майзель уже стоял на верхнем уровне вышки – метров пять, а то и больше. Кроме неё и Майзеля, в бассейне находились и другие люди, – правда, совсем немного. Майзель помахал ей рукой.
У Елены, довольно скептически – и спокойно – относящейся к мужским прелестям, даже шевельнулось нечто вроде восхищения: Майзель выглядел ожившей бронзовой статуей, огромной, совершенной и гладкой. Даже цветом похож! Елена посмотрела на себя и вздохнула: сметанка! Ну, некогда мне по соляриям разлёживаться, рассердилась она на себя за это смущение, настигшее её так некстати.
Он ещё раз помахал Елене и прыгнул. Елена слегка позавидовала: так красиво и мягко, почти без брызг, вошёл он в воду.
Короткими сильными гребками он подплыл к бортику и, отфыркиваясь, будто морской лев, поманил Елену:
– Ну, чего ты ждёшь? Смелее!
Елена подошла к лестнице, наклонилась и дотронулась рукой до воды – тёплой, прозрачной. Через стеклянную крышу солнечные лучи проходили беспрепятственно, дробясь и превращаясь на мелкой волне в мириады солнечных зайчиков. Елена поднесла мокрую руку к лицу – вода пахла самым настоящим морем, и оказалась солёной на вкус.
– Точно, – кивнул Майзель. – Только морская вода по-настоящему расслабляет и тонизирует в то же время. Ныряй уже!
В голосе Майзеля прозвучало какое-то необычное нетерпение, и Елена внимательно заглянула ему в глаза.
Она была именно такая, – такая. Впервые увидев Елену, испытав мгновенный прилив жаркой волны желания, – вот такой Майзель себе её и вообразил. Мягкие и в то же время отчётливые линии сильного, узкого в кости, с тонкой жировой прослойкой, тела, с длинными, безупречной формы ногами, с мраморно-прозрачной кожей. Порода, с восхищением подумал он. И едва ли не физически ощутил, как ляжет ему в ладонь её грудь. Мой размер, подумал Майзель, чувствуя, как стучит пульс в висках. Святые головастики, да что это со мной?!
– Опять пялитесь!?
– У тебя потрясающая фигура, пани Елена.
– У вас тоже.
– Я, между прочим, серьёзно, – Майзель, как показалось Елене, даже обиделся.
– Спасибо. Мы, кажется, кое о чём договаривались.
– Напомни.
– Вы не будете даже пытаться подбивать ко мне клинья, – у Елены предательски заалели мочки ушей. Надеюсь, он не заметит, подумал Елена, ещё больше краснея. Простенький комплимент Майзеля вызвал в ней такую бурю, какой Елена совсем не ожидала и которой вовсе не хотела. Или?! Да что такое со мной происходит?!
– Неужто я пообещал?!
– Сама удивляюсь.
– Чего хочет женщина, того хочет бог, – Майзель вздохнул и, откинувшись назад, нырнул спиной и поплыл.
Очень быстро.
Прага. МайСреди работавших в Замке оказалось не так много женщин, – может быть, четверть, а то и пятая часть. Как правило, молодые, моложе Елены или ровесницы. Ухоженные, подтянутые, иногда даже красивые и всегда – обаятельные и улыбчивые. Не с дежурными оскалами секретарш, а с улыбками – настоящими, человеческими. Майзель вовсе не игнорировал их женскую сущность: говорил комплименты и улыбался, заглядывая в глаза. А когда они вместе добивались чего-то, в тот самый момент осознания успеха – есть! получилось! – мог обнять и расцеловать, подбросить в воздух, словно ребёнка. Сила есть, ума не надо, узрев эту картину маслом впервые, подумала Елена, – и ошиблась. Тут не пахло никаким адюльтером и никакой фальшью, – они безумно любили его, а он любил их. Они не видят в нём мужчину, с которым у них может произойти что-то, поняла Елена. Он излучает силу, мужское начало, – чистая эманация Закона и Порядка, и только. Елена сначала увидела это именно так – и лишь потом поняла: за этим скрывается что-то ещё, очень важное. Но что? И как об этом спросить?
– Вы дамский угодник, – проворчала Елена, когда в очередной раз кому-то что-то такое сказал, от чего у неё самой глаза заблестели.
Кажется, он догадался, – и сам пришёл ей на помощь. Он так часто приходил Елене на помощь, а она так быстро привыкла, – это стало её сильно беспокоить.
– Ты ревнуешь?
– Ещё чего. Не дождётесь!
Елене вдруг ужасно захотелось, чтобы Майзель и её вот так же схватил, обнял, закружил, поцеловал и подбросил – и, пытаясь это желание в себе подавить, она начала неудержимо краснеть.
– Я люблю женщин. Очень, – Майзель пожал плечами и улыбнулся. – Не вижу в этом ничего странного.
– Вы с ними обращаетесь, как… как… – Елена запнулась, и так и не сумела подобрать подходящего слова. – Я представляю себе такую картинку в кабинете какой-нибудь корпорации – да руководитель, учинивший подобное, в тюрьму бы, наверное, угодил! Конечно, с вами этот фокус не пройдёт, – но что вы всё-таки себе позволяете?!
– Да, конечно. Если не смотрит – значит, игнорирует, а смотрит – значит, домогается. Вот корпорации и не работают, – хмыкнул Майзель. – По-моему, ты единственная, кому приходит в голову возражать. Или ты думаешь, я всех до смерти запугал? Я ведь уже объяснял, пани Елена: человек – существо двуполое, и чем отчётливее разница между полами, тем лучше для людей. В повседневной рутине так тяжело оставаться человеком, тем более – женщиной, ощущать себя ею. Когда – столько работы. Такой работы! Я помогаю им пребывать в тонусе и не искать приключений, не думать о постороннем, об интрижке с коллегой – кто сравнится с Драконом?
– Я знала, вы редкий циник, – пробормотала Елена, с ужасом глядя на Майзеля, – но такой?!
– Разве это цинизм?
– Это даже не обыкновенный цинизм. Это цинизм в квадрате, в кубе. В превосходной степени!
– Это не более, чем неплохое знание человеческих слабостей. А как подпрыгивают мои мужчины, чтобы понравиться моим женщинам! Да я, когда это вижу, и сам подпрыгиваю.
Дорого бы я заплатила, чтобы увидеть тебя в такой момент, мысленно усмехнулась Елена.
– А люди знают, что вы про них понимаете?
– Вполне вероятно, но это не мешает – ни им, ни мне. Мы ладим.
– Я заметила. Неужели за всё это время – ни разу – вам никто не понравился чуть больше, чем следует для сохранения статус-кво?
– Я не обсуждаю эту тему ни с кем. Ни с женщинами, ни с мужчинами. Очень просто, не правда ли?
– А Величкова? – остро взглянула на него Елена.
– Что тебе хочется услышать? – улыбка Майзеля сделалась несколько напряжённой. – Все знают, что мы встретились – и расстались. Никаких подробностей нет и не будет. И о Габриэле Златничковой меня тоже не нужно спрашивать. Единственное, что тебе следует знать – с ней у меня ничего не было, да и не могло быть.
– Знаете, вы совсем не похожи на современных мужчин, – задумчиво произнесла Елена. – Ну, я просто не в состоянии поверить: вы, такой вот – и соблюдаете обет целомудрия.
– Не соблюдаю. Это противоестественно.
– К чёрту, прекратите меня перебивать. Вы как будто не замечаете: мира ланселотов, королей и драконов давно не существует. В современном мире нет места вашему рыцарскому кодексу. И мужчины теперь совсем другие! Вы динозавр, вот вы кто!
– Уж лучше быть динозавром, чем педиком или нытиком, разодетым в дизайнерское тряпьё, несущим всякую чушь и прыгающим из постели в постель, – рявкнул Майзель, и Елена едва совладала с собой, чтобы не отшатнуться. – Ты слишком много общалась с такими, пани Елена, и это дурно на тебя повлияло, – ты привыкла считать аномалию нормой. Так вот. Без мужчин некому лечить, некому учить и воспитывать детей, некому строить, некому биться со всякой нежитью, некому нести ответственность, защищать родину и любить женщин. Защищать и любить, а не трепать языком!
– Суровые воины, настоящие мужчины, по горло занятые войной и прочими мужскими трудами, совсем иначе относятся к женщинам, чем хочется вам, – горько усмехнулась Елена. – Доблестно победив врага, они насилуют женщин, – как правило, шумною толпою. Везде и всегда.
– Наши?! – Майзель сжал кулаки. – Неправда!
– Наши – нет, – согласилась Елена. – Похоже, заразились от вас. Как вам удалось? Личным примером?
– Не знаю, – проворчал он. – Я делал, что мог. Наверное, случилось, что должно.
Может быть, нам поэтому так страшно жить в его мире, где от каждого мужчины требуется прежде всего быть мужчиной, а от женщины – женщиной, подумала Елена. Может быть, это и есть то самое, чего мы не можем понять – и боимся? Все боятся того, чего не понимают. А ведь его совсем нетрудно понять. Он не играет. Разве можно такое сыграть?!
– Как звали вашу маму? – вдруг тихо спросила она.
Елене показалось – он вздрогнул. Затаив дыхание, она ждала ответа. Майзель, кажется, удивился – во всяком случае, посмотрел на Елену недоумённо:
– Рахель. Роза – так её называли в партизанском отряде. Так с тех пор и повелось.
– Роза. Ружена… Красивое имя.
– Ружена, – Майзель грустно усмехнулся. – Да. Мне тоже нравится.
Когда-нибудь я буду плакать оттого, что не могу поговорить с твоей мамой, подумала Елена. Кажется, прямо сейчас.
Наверное, Майзель что-то такое прочёл на её лице, – он вдруг поднялся и протянул Елене руку:
– Идём. Тебе нужно отдохнуть и получить немного положительных эмоций. Я тебя развлеку.
– Это чем же?! – опешила Елена.
– Едой, – улыбнулся Майзель. – Ручаюсь, ничего вкуснее ты не ела.
– И где это?
– В Праге, – Майзель смотрел на Елену серьёзно и строго. – Всё, что я люблю, находится в этом городе. И я позабочусь, чтобы так было всегда.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.