Текст книги "Год Дракона"

Ночью Елена не спала. По-настоящему не спала. Сначала всплакнула, – как она сама это называла, развела сырость на подушке, – потом вертелась, пробовала читать. Ей очень хотелось снова посмотреть на рисунок, но всё же она так и не отважилась его вытащить. Наконец, Елена решила отполировать выдающееся состояние духа и тела абсентом. И уже почти преуспела, но вспомнила: вставать-то – в пять утра!

Утром она долго и придирчиво рассматривала своё отражение в зеркале. И, как ни странно, осталась почти довольна. Конечно, не Марта, подумала Елена, и старше, и, вообще, – форм-фактор не тот. Но ведь всё на месте, – вот только пиллинг не помешал бы. Ну, погоди у меня, усмехнулась Елена, мы ещё посмотрим, кто, кого, когда и где! Она долго рисовала лицо и перебирала гардероб. Это её всегда успокаивало.

* * *

Лифт привёз Елену в кабинет. Ещё на пороге она проворчала:

– По какому случаю состоялась смена декораций?

– По важному, – Майзель посмотрел на Елену и протянул: – У-у.

– Что? – буркнула Елена. – Что-то не так?

– Здравствуй, во-первых, – он покачал головой. – Что случилось?

– А тебе не доложили? – усмехнулась Елена.

– Я не велел докладывать о каждом твоём шаге, – прищурился Майзель. – Расскажешь сама или поднять сводку?

– Послушай, по какому праву…

– Елена, – оборвал её Майзель. – Елена. Ты выглядишь просто жутко. Что случилось?!

В его голосе Елена услышала то, чего не ожидала – но очень хотела услышать: тревогу. За неё. Она шагнула к дивану, на ходу открывая сумку. Достав рисунок, она положила его на столик и хлопнулась с размаху на подушки, закрыв лицо руками.

Майзель присел рядом, осторожно взял лист в руки.

– Марта, – он вздохнул. – Что за ребячество, а? Зачем тебе это понадобилось?

– Я же не знала, – еле слышно проговорила Елена. – Я не знала, понимаешь? Ну, откуда я могла знать?! Боже правый. Где ты находишь таких людей?!

– Нет никакого секрета, – он поджал губы. – Все люди ходят по этой самой земле, Елена. Нужно только научиться сдувать с них мусор.

– Но это же и есть самое трудное.

– Возможно. Даже наверняка. Немедленно в душ.

– Что?!

– Горячий, потом контрастный, потом опять горячий душ. Минут пятнадцать, в общей сложности. Туда, пожалуйста, – Майзель вытянул руку, и в стене образовался проём.

– Дракон…

– Разговорчики, – Майзель так на неё посмотрел, – Елена невольно подалась в указанном направлении, и страшно на себя разозлилась. – Махровая простыня сейчас будет. И не вздумай брыкаться – голову откушу.

– Забери это. Пока я не передумала.

– Это подарок тебе. Причём тут я?!

– А из-за кого мне этот подарок, чёрт тебя подери всего совсем?! Сделай мне копию. А оригинал… спрячь. И пообещай мне: ты устроишь выставку её работ.

– Да у неё нет ещё работ – на целую выставку!

– Мне наплевать. Пообещай.

– Обещаю. Даю слово. А теперь – в душ. Бегом!

– Не нужно так вопить, – Елена поморщилась, встала и направилась в ванную.

* * *

Отделанная тем же базальтом, что и кабинет, ванная совсем не выглядела пещерой, – здесь было много яркого света. Елена пробыла в душе не четверть часа, а минут, наверное, сорок.

Она выключила воду и секунду спустя услышала голос Майзеля из невидимого динамика:

– Можно?

– Это ещё зачем?!

– Сейчас узнаешь.

Елена завернулась в обещанную простыню, – в висящем рядом халате она бы наверняка утонула:

– Ну, входи.

Майзель шагнул внутрь, и Елена едва удержалась от изумлённого возгласа: он снял сюртук и остался в одной сорочке с короткими рукавами. Ну и здоровый же он, в который раз подумала Елена.

Майзель громко произнёс:

– Божена! Массажный стол, – и взял с полки у зеркала какой-то флакончик, видимо, с маслом.

– Послушай, а есть на свете хоть что-нибудь, чего ты не умеешь?! – рассвирепела Елена, глядя, как разворачивается прямо из напольных плит вызванная конструкция. – От твоего совершенства меня уже тошнит!

Он ничего не ответил и демонстративно отвернулся, и Елена, ворча, краснея и путаясь в простыне, улеглась на кушетку лицом вниз:

– Чем обязана такой заботой и вниманием?

– На невнимание с моей стороны ты не можешь пожаловаться, – отпарировал Майзель. – А сейчас сделай одолжение, – помолчи и закрой глаза. И постарайся расслабиться.

Как ни странно, Елене это довольно быстро удалось. И её развезло так, как никогда не развозило от массажа и даже от занятий любовью – нечасто.

– Ну, как? Полегче? – спросил Майзель, вытирая ладони бумажной салфеткой.

– Это восхитительно. Спасибо, – прошептала Елена, все ещё лёжа с закрытыми глазами и не желая шевелиться, боясь растерять хотя бы капельку волшебного тепла и дрожащей радости в каждой клеточке своего тела. Какие руки, подумала Елена. Зачем я всё время говорю ему колкости? Может, хватит?

Он осторожно укрыл её простынёй, подоткнул со всех сторон и уселся на низенькую скамеечку прямо перед её лицом:

– Рассказывай, Елена.

– Что?

– Всё. Я почти три месяца болтал без продыху. Теперь я хочу послушать.

– И чего ты обо мне ещё не знаешь?

– Я ничего о тебе не знаю. Мне известны лишь факты твоей биографии. Я читал твои статьи, книгу, – но это так опосредованно. Кто они, – твои подруги, друзья?

– Мужчины, – закончила она его фразу.

– Это как раз меня не интересует, – он отрицательно качнул головой.

– Ну, отчего же. Это ведь тоже обо мне.

– Нет. Это не о тебе. О них. Они мне неинтересны. Если нужно, я их сотру, чтобы они не мешали мне видеть тебя.

Вот о чем говорила Марта, поняла Елена. Все мужчины всегда чем-нибудь обижают женщин, а он – не может это перенести. И реагирует так, как только и может реагировать персонаж его масштаба, – берёт и вытирает, будто след от кофейной чашки на столе. А сам!? Ну, да что же это такое!

– Мне совестно, честное слово. У тебя столько дел, а ты возишься со мной уже часа два, не меньше.

– Я всё успею, Елена. Вечером мы вылетаем в Намболу. Тебе следует быть в форме.

– В Намболу?! – приподняла голову Елена. – Сегодня?! Но я не готова!

– Вот я тебя и готовлю, – хмыкнул Майзель. – Всё, оставим это. Я не хочу говорить – я хочу слушать. Пожалуйста.

То ли он окончательно загипнотизировал Елену всем этим, – вниманием, массажем, тихим низким голосом, – то ли по какой-то другой причине, объяснить которую она была не в состоянии, хоть убей, – но Елена подчинилась. И, по-прежнему лёжа и ощущая умиротворяющее тепло во всём теле, она принялась рассказывать Дракону о Ботеже, о Полине; о глупой премиленькой болтушке Бьянке, умудряющейся свёрстывать в принципе не верстаемые блоки журнальных страниц; о том, что перестала понимать, что же творится вокруг неё и с ней, – особенно с той поры, как она встретилась с ним; о том, как чудовищно она устала, как хочется ей просто поваляться на песке у тёплого моря и ни о чём, ни о ком не думать, – только о песке и о море. А он слушал её, улыбался, кивал, где нужно – вздыхал и соглашался, где нужно – хмурился и качал головой или грозно прищуривался. Елена вдруг умолкла и подозрительно посмотрела на Майзеля:

– Ты опять меня принялся клеить, да?

– Да. А что делать?! – он пожал плечами. – Ты мне ужасно нравишься.

– Что?!

– Извини. Я должен был это сказать.

– Я, кажется, тебя предупреждала!

– Я не клею тебя, Елена, – мягко укорил-поправил её Майзель. – Я даже не ухаживаю толком за тобой, – ты же не позволяешь. Но, несмотря на это, ты мне нравишься. Я дорожу твоим мнением – и тобой вообще. Ты удивительная женщина, мне ужасно интересно и весело с тобой, а без тебя – пусто и скучно. Мне приятно доставлять тебе удовольствие и видеть, как ты радуешься и оживаешь. И трогать тебя приятно, я это тоже вовсе не собираюсь скрывать. И я торжественно обещаю: после Намболы – не сразу, может быть, на следующей неделе, – но я обязательно отвезу тебя в Словению, в Порторож, попрошу Александра сдать нам летнюю виллу и устрою тебе дней десять настоящего курорта, которого у тебя в жизни никогда не было – солевые ванны, грязь, море, массаж, минеральный комплекс.

– Я не могу тебе возражать. Это гормональный террор.

– Договорились? – вот теперь он улыбнулся.

– Я должна сказать «нет».

– Не должна.

– Должна. Обязана.

– Нет.

– Да.

– Так да или нет?

– Ты провокатор. Окончательно меня заморочил. Во всех смыслах, понимаешь ты это или нет?!

– Одевайся, пудри свой носик, и – пойдём, перекусим. Всё равно ты ещё не завтракала.

– Всё-то тебе известно, – пробормотала Елена. – Отвернись!

– Доктор, я понимаю женщин.

– Что?!

– Это анекдот. Пациент делится с врачом всякими бреднями, пытаясь убедить того в своей невменяемости, и добивается успеха, лишь заявив, что понимает женщин.

– Мило. Ты сумасшедший, но совершенно по другому ведомству. Если тебя это утешит. Да выйди же ты отсюда, наконец!

* * *

За едой Майзель шутил и подтрунивал над Еленой, как обычно, – словно ничего не произошло. А она не возражала и только ласково улыбалась в ответ – волшебное настроение после массажа не проходило, и Елена сама удивлялась охватившему её спокойствию.

– Может быть, попробуешь подготовить меня к тому, что мне предстоит увидеть в Намболе? – поинтересовалась Елена.

– Ты увидишь взнузданную, вздыбленную страну, – немного помолчав, откликнулся Майзель. – Гигантскую стройку. Наверное, это немного похоже на Россию начала тридцатых и конца пятидесятых одновременно. Квамбинге катастрофически не хватает людей, да и те, которые есть, оставляют желать лучшего. Добавь сюда климат – и ты поймёшь, с какими трудностями ему приходится иметь дело.

– Ну, других людей, как я понимаю, у вас нет, и взять их неоткуда, – хмыкнула Елена.

– Почему же неоткуда, – спокойно возразил Майзель. – Качество, конечно, не радует, – ни образования, ни навыков. Зато – количество. Африканский рог, Эфиопия. Там население на неконтролируемых никем территориях увеличилось за тридцать лет втрое, и весь этот ресурс слоняется по пустыне, питаясь колючками, вырезая друг другу гениталии и совокупляясь в очереди за каменно-чёрствой лепёшкой и парой глотков протухшей воды. А виновата в этом проклятая благотворительность, к которой взывают твои безмозглые дружки, – и нам придётся расхлёбывать её последствия.

– Вот как? – Елена отложила вилку. – Я вся – внимание.

– Мы перебросим примерно тридцать миллионов в Намболу и пристроим их к делу.

– Перебросите?! – прошипела Елена. Всё её умиротворение как рукой сняло. – Как можно «перебросить» – сколько?! Тридцать?! Миллионов?! Да вы рехнулись!

– А послушать ты не хочешь? – Майзель улыбался, разглядывая Елену, и явно наслаждался произведённым эффектом.

Стоп, решила Елена. Больше ни одной реплики. Пока он не договорит.

– Хорошо, – голос её звучал преувеличенно кротко, хотя это показное смирение далось ей немалым трудом. – Обещаю не перебивать.

– Попробую поверить, – кивнул Майзель. – Ты совершенно права: никакими обычными средствами переместить такую массу людей, пусть и за несколько лет, невозможно. Расстояние, рельеф и природные условия не позволят отправить их пешком, да они и не пойдут – даже под пулемётным огнём. Поэтому нам требуется чудо. И оно у нас есть. Помнишь, я говорил о свёртывании пространства?

– Этого не может быть, – безапелляционно заявила Елена. – Ой. Нет. Да. Ты что, – серьёзно?!

– Серьёзно. Установка работает. Люди проходят сквозь портал без всяких последствий. Но чтобы они захотели, решились туда войти, им придётся поверить в чудо.

– О, господи, – Елена сжала ладонями щёки и умоляюще посмотрела на Майзеля. – Ватикан?!

– Тридцать миллионов стоят мессы, Елена.

– Я понимаю, – прошептала она.

– Для удержания канала требуется невероятное количество энергии, – продолжил Майзель. – Поэтому сейчас в точке входа войска Квамбинги под руководством наших офицеров ведут расчистку плацдарма, где будут установлены реакторы, дающие электричество, необходимое для работы портала. Думаю, ты догадываешься, – на другой стороне, в Намболе, всё уже готово. Идёт развёртывание инфраструктуры под приём огромных масс людей.

– Вы действительно собираетесь это осуществить? – в голосе Елены послышалась отчётливая хрипотца.

– Да.

– Это гуманитарная катастрофа.

– Гуманитарная катастрофа происходит в эту минуту на Африканском роге – двести миллионов людей вгрызаются друг другу в глотки, чтобы выжить и наплодить ещё двести миллионов несчастных, обречённых размножаться и умирать, как насекомые. Они даже на людей похожи сейчас весьма приблизительно, Елена. Ты видела снимки, ты была в Нигерии и в Камеруне, – так вот: то, что ты видела там и на фото – детский лепет по сравнению с тем, что видел я. И мы не намерены это терпеть. Мы это прекратим. Ведь это люди, Елена! Они достойны человеческой, а не скотской, судьбы. И мы дадим им возможность эту судьбу осуществить. И не сухая лепёшка, размоченная в гнилой воде, станет их долей, а совсем другая, яркая жизнь, полная событий, испытаний, побед и захватывающих прорывов духа.

– Ты уверен? – Майзель услышал, как дрогнул голос Елены. – А они хотят другой жизни?

– Уверен – нет, не хотят. Они и не знают, что другая жизнь существует и её можно хотеть. Что её нужно хотеть, – ведь они люди, а не насекомые. Поэтому мы и взялись за дело.

– Так вот почему Квамбинга.

– Верно. Никто другой не способен взвалить на себя такое и вытянуть. Пройти до конца. Он не ангел. Далеко не ангел. Но надо же было сделать хоть что-то, чтобы этот проклятый трайбализм перестал быть основой всего! Цивилизация обходится дорого, и без Квамбинги мы бы ничего не смогли сделать. Его жестокость совсем не радует меня, но другого выхода нет!

– Вы создали крысиного короля.

– Не короля. Императора.

– И вы готовы к такому количеству жертв?!

– Мы не готовы к количеству жертв, сопровождающих уже два десятилетия засухи, при полном отсутствии какой бы то ни было инфраструктуры и принципиальной невозможности её создать в ближайшие полвека. Вот к этому мы точно не готовы, Елена. Или ты думаешь, – стоит открыть границы Коронного Союза, и всё решится само собой? К этому нас тоже твои дружки постоянно подталкивают. Пойми, Елена, – гуманитарная катастрофа сопровождает любой масштабный проект, плановый, стихийный, – неважно. Индустриализация никому и никогда не обходилась дёшево, всегда требуя серьёзных жертв. Увы, другого пути в будущее нет – только такой. Кто вспоминает сегодня о миллионах безвестных иммигрантов, высаживавшихся на американских берегах весь позапрошлый век и ставших углём в топке американской мощи – ведь это произошло едва ли не «полюбовно», они сами рвались туда! А уж до сотен тысяч, согнанных в английские работные дома, повешенных и обезглавленных за украденную булку, вообще речи нет. А миллионы русских крестьян, – о них говорят лишь затем, чтобы заклеймить большевизм, который был ужасным ответом на российскую отсталость от стремительно индустриализирующейся Европы.

– Зачем нужно такое будущее?!

– Затем, что другого – нет и не будет! Другое – это не будущее, а вечное вчера. С голодом, болезнями, дикостью. С девочками, которых убивают за то, что они не мальчики. Другое «будущее» – это Сахара от Кейптауна до Александрии и миллионы квадратных километров, усеянные людскими скелетами. Ад. Инферно. И от этого смрада невозможно будет ни спрятаться, ни смыть с себя вину за бездействие. Это с твоих дружков всё, как с гуся вода. Мы так не умеем.

– И лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном, – Елена прикрыла глаза рукой.

– Я тебе этого не говорил, – удивился Майзель.

– Не страшно, – Елена убрала ладонь. – Зато выдрессировал, – я уже снимаю трюизмы у тебя с языка. Но индустриализация – это девятнадцатый, двадцатый век. А сейчас – какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?!

– Гуманитарное мышление, – горько усмехнулся Майзель. – А какой век в Намболе, по-твоему?! Отвечу: пятнадцатый! Да, с компьютерами, – но сути и это не меняет! Неравномерность развития – бич цивилизации. Нельзя перескочить через обязательные этапы, а индустриализация – один из них. Все эти сказки об исключительно информационном обществе – для бухгалтеров с мозаичным интеллектом, сформированным музыкальными клипами. Спланировав, привнеся в неизбежное – разумное, организующее начало, мы совершим меньшее зло, избежав большего, – неизмеримого!

Добро получается лишь из одного-единственного доступного материала, усмехнулась Елена. Да, и это ты мне уже говорил.

– Я сейчас тебе всю мировую историю кроками набросаю, – воодушевлённо продолжил Майзель. – Это будет взгляд даже не с высоты, – из Космоса, с Альдебарана какого-нибудь. Толпа меньше, чем в миллион, незаметна, а миллион виден, словно перемещающийся атмосферный поток, не более. Трагедия маленького человека покажется не существующей в принципе, но нам сейчас важно не это. В общем-то, представление об истории как о строго линейном процессе неверно. Это пунктир. Первый штрих – Шумер. Почему именно он, почему там, кто, зачем – тоже сейчас неважно. Шумер – это ирригация, культурные злаки, домашние животные, наука – математика и астрономия, медицина, социальное устройство, законодательство и даже бюрократия. Потом – Египет, потом – Греция и почти сразу же Рим. А потом – Тёмные века, когда каждый копошился в своей песочнице и не происходило ровным счётом ничего, кроме каких-то перемещений в духе леммингов. А потом вдруг что-то случилось в одном-единственном месте – в Европе, и к концу «железного девятнадцатого» века у нас – я имею ввиду человечество – имелась пятёрка стран, собственно, сделавших девятнадцатый век «железным»: Франция со своими сателлитами Бельгией и Люксембургом, Великобритания, Германия с Австро-Венгрией, Штаты и Япония. К ним могли вот-вот присоединиться Россия и Италия. После первого акта Великой Войны Австро-Венгрия из игры выбыла, зато в клуб вошли Россия с Италией. Второй акт – Вторая мировая – окончательно сформировал список держав. Всем остальным после этого оставалось два пути: либо стать сырьевым придатком одной из держав, – тип сырья, нефть или рабочие руки, неважен, – либо стать державой самостоятельно.

– Как?!

– Путь один, Елена. Кровавый, тяжкий путь. Ломка традиций, привычных представлений. Индустриализация. Всеобщее среднее образование. А потом – всеобщее высшее. Создание собственной научной школы, академической науки. Но этот путь – единственный человеческий. Русские решили отдохнуть и расслабиться – уж и не знаю, кто им рассказал, будто такое возможно. Теперь, чтобы наверстать, им придётся начинать чуть ли не с самого начала. Нет, можно, конечно, не делать вообще ничего – и продолжать развлекать туристов ритуальными плясками под звуки тамтамов. Или кокошниками, – балалайками и куполами. Только я не верю в счастливые улыбки на фоне обмазанных навозом тростниковых корзин, называемых почему-то «жильём». И Квамбинга не верит. Если присмотреться – то улыбки эти вовсе не счастливые. И не гордые. Гордые улыбки – у студентов, у стажёров из Намболы. Да, к нам попадают лучшие из лучших, прошедшие страшный, тиранический просто, отбор. Но – посмотри на них! Неужели принесённые жертвы Квамбинги не стоят этих улыбок?!

– Но тамтамы всё же ужасно жаль, – вздохнула Елена.

– Да ты просто неисправима, – обиделся – кажется, по-настоящему – Майзель. – На самом деле ты ведь так не думаешь!

– Ну, хорошо. Допустим, – Елена зажмурилась, потрясла головой. – Немыслимо, непредставимо – но, допустим. Чем занять всех этих людей? Как их накормить? Подножным кормом?

– Там непочатый край работы, Елена. В том числе в аграрном секторе. Громадные плодородные пространства, где не ступала нога человека, с одной стороны, отсутствие инфраструктуры и страшная скученность в прибрежных районах – с другой, к тому же – суровый для европейца климат. Но так было всегда. И всегда люди стремились туда, – человек так устроен. Накормить стольких людей непросто, ты права. Но крупные фермерские хозяйства справятся с этой задачей – ещё и Европу накормят, попомни мои слова. Квамбинга предоставляет землю и гарантии неприкосновенности, которые только он и способен обеспечить, мы – инвестиции. Рабочая сила – многочисленная, в основном малоквалифицированная и по этой причине недорогая. Пройдут десятилетия, пока люди обзаведутся соответствующими знаниями и навыками.

– Вот так, взял – сел на самолёт, прилетел в Луамбу, и получи всё – бумаги, кредиты?

– Я похож на идиота?

– Не очень, – созналась Елена.

– Вацлав? Квамбинга?

– Это допрос?

– Вроде того. Конечно, мы проверяем желающих – в том числе и для этого существуют отделения «Коруны» по всей Европе, в Канаде, в Америке, в бывшем СССР. Все, кто хочет что-нибудь делать, могут прийти. После проверки на пригодность их отправляют в Африку, в специальные лагеря для подготовки. Им объясняют основы, экономику, язык, готовят к выживанию в экстремальных, в общем, условиях. Это не эмиграция, и это не для всех – только для желающих, способных хоть на что-то. Закончив обучение, они сдают экзамены, получают самое необходимое для начала, – особо подчёркиваю, именно самое необходимое, – с правом нанимать работников, и участок земли. Не в собственность – в вечную аренду при условии, что он будет обрабатываться, давать продукцию. Мы следим, разумеется, чтобы никто не пытался выращивать коноплю или опийный мак.

– А были попытки?

– Люди – очень интересные создания, – усмехнулся Майзель. – Всякое случалось. И ещё случится. Но мы не боимся, Елена. Мы работаем.

– Какая-то колонизация наизнанку.

– Почему – наизнанку? Нормальная колонизация. Она никогда не выглядела, да и не может выглядеть иначе. Правовые механизмы несколько отличаются, а методика, инструментарий – те же. Да я уже не раз повторял: инструменты одинаковые всегда и у всех. Вопрос в том, как и для чего их применяют.

– Ну, хорошо. Я хотела ещё уточнить по поводу закона о престоле. Замену для себя ты тоже подобным образом готовишь? Ведь классик предупреждал: проблема не в том, что человек смертен, а в том, что он иногда внезапно смертен[39]39
  Вольная цитата из романа «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова.


[Закрыть].

– Тут ты меня поймала, – вздохнул Майзель. – Нет, таким образом – не готовлю. Заменить меня вообще довольно проблематично, а уж кем-то одним – и подавно. Придётся жить долго.

– Ну, и сколько же? Ужасно интересно.

– Ещё лет пятьдесят как минимум, – поджал губы Майзель. – За это время наш проект должен успеть набрать такую инерцию, чтобы его невозможно было остановить. Перевести его в фазу самоподдерживающегося горения.

Через пятьдесят лет я превращусь в старуху, подумала Елена. Настоящую развалину. А что станет с ним? Да ничего не станет. Вечный мальчишка!

– А нельзя просто взять – и всех оставить в покое? – Елена подняла на Майзеля взгляд. – Всех, – африканцев, арабов, индийцев, китайцев? Пусть все живут, как хотят!

– Ты можешь оставить кого-нибудь в покое? – смешно, словно птица, наклонил голову к левому плечу Майзель. – Ты, лично ты, Елена Томанова? Какого чёрта ты вечно лезешь туда, куда тебя никто не просит лезть, где тебя могут убить, а то и сделать с тобой кое-что пострашнее? Почему, возвращаясь оттуда, ты пишешь гневные очерки, топаешь ногами, кричишь и стучишь кулаком, требуешь вмешаться, остановить, вылечить, накормить, научить, вытащить из вонючего болота? Я тебе отвечу, Елена. Ты – точно такая же, как мы. В твоей крови – тот же ток, тот же код. И в каком-нибудь тысяча восемьсот лохматом году ты, отругав, на чём свет стоит, майора Хиггинса за его невыносимые манеры и солдафонство, и поправив шляпку с вуалью, встала бы рядом с ним, сжимая штуцер в руках, и повторила бы, глядя сквозь прорезь прицела в лицо беснующейся индийской толпе: ваш обычай – сжигать заживо вдов на ритуальных кострах, а наш – расстреливать вас за это и вешать!

Ах ты, ящерица проклятая, подумала Елена, улыбаясь и глотая слёзы. Как же ты прав, – ты даже сам этого не понимаешь!

– Ну, хватит разговоров. Пора заняться твоей экипировкой, – Майзель, как обычно, решительно сменил направление. – Божена! Вызови мне Лукаша.

На экране появился сотрудник, кивнул и улыбнулся Елене и повернулся к Майзелю:

– Слушаю, Дракон.

– Всё готово?

– Да, осталось только снять мерку.

– Отлично. Пани Елена будет у тебя через несколько минут. До связи.

Экран погас. Елена недоумённо посмотрела на Майзеля:

– Это о чём?

– Скафандр для тебя уже заказан. Отправляйся сейчас к Войтеху, его люди сделают манекен, и к двадцати двум часам «чешуя» должна быть готова. Елена, не тяни время, его нет!

* * *

В лаборатории, куда Елену доставил лифт, сотрудница проводила гостью в бокс, похожий на просторную душевую кабину, и выдала два контейнера, промаркированных какими-то индексами. Елена вопросительно посмотрела на девушку, представившуюся Кариной, в ожидании дальнейших указаний.

– Е-шесть – эпиляционный состав, – пояснила Карина. – Он соответствует вашему типу кожи и подействует в течение двух – трёх минут.

Карина вставила контейнер в устройство, похожее на пульт управления массажным душем:

– Когда контейнер опустеет, душ выключится. После этого примите обычный, водяной душ и вставьте контейнер эс-шесть – это для коллоидной ванны. Вот маска, – составы безвредны, но эпилятор удаляет все, даже микроскопические волоски, поэтому лучше избегать его попадания на кожу лица.

– Волосы на голове брить не надо? – осторожно осведомилась Елена.

– Нет, – засмеялась Карина, – необходимости такой нет, хотя сотрудники, которым приходится носить шлем ежедневно, с удовольствием бреют и голову. Но вам это не грозит. Да и в коллоидную ванну вы погрузитесь только до подбородка.

– И по завершении процедур я стану счастливой обладательницей «драконьей шкуры», – улыбнулась Елена. – Захватывающе. Это в самом деле такая чудодейственная штука, как рассказывают?

– О ней довольно мало рассказывают, поскольку это секретная информация. Но, в общем, да, – «чешуя», как мы её называем, отлично защищает своего владельца или, даже можно сказать, обитателя. Это и очень эффективный бронежилет, и система автономного жизнеобеспечения с микроклиматом, и элементы экзоскелета, полностью интегрированные в ткань. Во всяком случае, и военные, и спасатели очень довольны. Военным появление уже самых первых образцов позволило полностью пересмотреть тактику применения подразделений на поле боя. А спасатель в «чешуе» может поднять бетонную плиту весом в тонну или отогнуть железный прут диаметром в пару сантиметров, да и падения с многометровой высоты ему не страшны.

– Вы прямо влюблены в эту штуку, – покачала головой Елена. – Завидую вашему энтузиазму!

– Такая работа, пани Елена, – просияла Карина. – Конечно, мы её любим, – а как же иначе можно работать?

– Да, действительно, – пробормотала Елена. – Такая работа – я уже это слышала. А почему больше никто не умеет делать «чешую»? Как удаётся сохранять секретность, в наше-то время?

– Основа «чешуи» – мономолекулы полимера, то, что любят называть наноматериалом, хотя это и не совсем верно. Его уникальные свойства позволяют практически мгновенно перестраивать молекулярную конструкцию вещества и получать любые заданные свойства. А делать его научились пока только у нас потому, что этот материал – изобретение практически одного-единственного человека, русского инженера из советского оборонного комплекса. Он даже патент на него не мог в Советском Союзе получить, а в девяносто втором остался вообще без работы, когда его «ящик» закрыли якобы за ненадобностью. У нас же к его идее отнеслись со всем возможным вниманием. Результат вы увидите сегодня вечером. Безусловно, очень многое усовершенствовалось с тех пор, главное – удалось создать систему управления свойствами материала в реальном времени, и без миниатюризации компьютеров и датчиков это невозможно. Конечно, рано или поздно секрет будет раскрыт, но мы к тому времени уйдём в разработках ещё дальше.

– Да, правильная математика – основа всего, – хмыкнула Елена. – Даже мне, с моим, как заклеймил его Дракон, «гуманитарным мышлением», приходится это признавать. Ну, что ж, давайте попробуем ваши чудо-снадобья, – надеюсь, я всё-таки выживу!

* * *

«Чешую» принесли в чемодане, похожем на саркофаг, прямо в кабинет. Сам Майзель уже надел скафандр, и Елена, прежде не видевшая его в этом наряде, вынуждена была признать, – Дракон в нём великолепен. Когда дверь за посыльным закрылась, Майзель переставил саркофаг на столик у дивана:

– Надевать «чешую» нелегко, особенно с непривычки. Вызвать инструктора?

Елена испытующе посмотрела на Майзеля и язвительно поджала губы:

– Ты, разумеется, надеешься – я откажусь, и тебе придётся мне помогать. Не стану тебя разочаровывать. Приступим?

– Раздевайся, – вздохнул Майзель. – К новой коже надо привыкнуть – чувствительность у неё совершенно другая, чем у настоящей.

– А какие гипотетические опасности заставили тебя так основательно потратиться на мою защиту?

– Намбола, особенно некоторые её районы, довольно неспокойное местечко, и лучше…

– Перебдеть, – с усмешкой закончила его реплику Елена.

– Точно. Да ещё перегрузки при взлёте и посадке. Японская мудрость – меч, который понадобится один раз, нужно носить постоянно.