Текст книги "Номады Великой Степи"

Не намного спокойней была ситуация в европейских степях. Здесь за жизненное пространство непрестанно сражались различные казацкие и ногайские отряды, а, начиная примерно с 1625 года, еще и калмыки Хо-Урлюка. Причем значительную роль в этом противостоянии играли непростые русско-польско-крымско-османские отношения. Соответственно не менее запутаны были отношения между самими европейскими номадами, которые большей частью находились на чьей-то службе и сражались в интересах того или иного государя. При этом нередко православные казаки выступали на стороне османских и крымских мусульман, а мусульмане-ногайцы защищали интересы христианских правителей Москвы и Варшавы.

Европейские казаки будь то в Русском царстве, или в Османской империи, или в Речи Посполитой – везде старались сохранять максимальную автономию. При этом сами они были организованны в три крупных объединения: Яицкое, Донское и Днепровское казачьи войска. Последнее более известно как Запорожская сечь (Запорожский кош). Все три войска имели признаки самоуправляемого государства, пусть и вассального. Помимо них в Степи были и более мелкие казачьи общины, но они самостоятельной политической роли не играли. Вообще, на том этапе, структурное деление казачества шло преимущественно по территориальному признаку, было мало связано с этническими особенностями общества и совершенно не препятствовало свободному перемещению, как отдельных людей, так и целых казачьих полков из одного войска в другое, а также созданию межвойсковых объединений. Как впрочем, не мешало казакам воевать за противоборствующие стороны или просто друг с другом.

Не менее раздробленными были и ногайские рода. Помимо прежнего деления на Большую и Малую орду из их состава выделились Буджакская, Едисанская, Джамбайлукская и Едишкульская орды, а так же полуоседлые Юртовские или Астраханские ногайцы (татары). Как и казаки, ногайцы активно использовались в качестве вспомогательной военной силы противоборствующими сторонами русско-польско-крымско-османских конфликтов. Они участвовали в набегах и на Русь, и на Польшу, и на Крым. Кроме того, они и без посторонней помощи серьезно враждовали как между собой, так и с соседями-казаками. И так же, как казаки, они стремились сохранить свое самоуправление, свою государственность, пусть и в рамках шертного договора.

Я думаю нет смысла детально разбираться во всех перипетиях непростых взаимоотношений между потомками некогда единого народа кыпчаков, имевших место во второй четверти XVII века на территории бывшего Дикого поля. Я остановлюсь только на некоторых моментах, которые, на мой взгляд, наиболее ярко характеризуют богатую и изменчивую политическую палитру той эпохи.

В середине 20-х годов XVII века Крымским юртом правил Мехмет-Гирей – сторонник независимости от Османского трона, на котором в те годы сидел малолетний Мурад – марионетка в руках матери и придворных евнухов. Мехмет-Гирей сумел объединить вокруг себя многие ногайские рода и часть днепровских казаков. По приказу Порты он несколько раз ходил с войной в Польские земли, но не особо удачно. А когда в 1628 году он отказался уступить трон назначенному Портой Джанибек-Гирею, то вместе с османами под стены Бахчисарая пришла Буджакская (Белгородская) орда под командованием Кан-Темир-мурзы. В тот раз свержению хана помешал запорожский гетман Михаил Дорошенко, который прибыл с казацким войском на помощь крымскому хану. Правда, трон Мехмет-Гирей удержать все же не смог и бежал в Запорожье, откуда на следующий год организовал два неудачных похода на Крым. Во время второго похода он попытался сдаться на милость Джанибек-Гирея, но был убит союзными ему казаками.

В 1631 году тысячный отряд донских казаков и черкас перешел с Дона на Волгу и соединился с большим отрядом яицкого казачества. Совместными усилиями казаки разгромили рыбные ловли в низовьях Волги, совершили ряд нападений на торговые суда и караваны, разграбили ногайские улусы. Все бы ничего, но те ногайцы были верноподданными российской короны, суда и караваны находились в русских землях законно, а промыслы и вовсе были русскими. Царицынский воевода князь Волконский устроил облавы на «заворовавших» казаков, так что «Царицын им воровским казакам стал пуще Азова, нигде де им от царицынских служилых людей з Дону на Волгу, а с Волги на Дон переходов нет» [История Царицина].

На следующий год Джанибек-Гирей, воспользовавшись ослаблением гарнизонов русской засечной черты, вызванной началом Смоленской войны между Московским царством и Речью Посполитой, по трем направлениям прорвал оборону и вторгся в русские земли. Это было первое крупное вторжение крымчаков в Московскую Русь со времен Газы-Гирея. Построенная засечная черта вдоль границы со Степью обеспечила центральным регионам Руси сорок лет относительно мирной жизни. Несмотря на успешное преодоление пограничной стражи, поход оказался для крымчаков не удачным. Под Рыльском они были разбиты и потеряв большую часть обоза и полона вынуждены были уйти восвояси.

Победы русского оружия как в борьбе с крымским набегом, так и на начальном этапе Смоленской войны не остались не замеченными. И 28 сентября того же года в Корсуне, под предводительством черкасского гетмана Андрея Деденка, состоялась рада Днепровских казаков и черкас, которая постановила: «бить челом государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Русии, чтоб государь их пожаловал, велел принять под свою государскую руку, а они, белорусцы и черкасы, учнут за свою веру стоять по Днепр» [Из отписки…]. Правда, в тот раз исполнить их просьбу русский царь так и не смог, потерпев ряд поражений от поляков, он вынужден был заключить мир на условиях возврата к довоенным границам.

На следующий год русские рубежи вновь подверглись нападению со стороны крымских татар и Малых ногаев. Тридцатитысячная орда под командованием ханского сына Мубарак-Гирея по Изюмскому шляху вторглась в южнорусские владения. В этот раз крымчаки дошли до Серпухова и Тулы. Свыше пяти тысяч человек были угнаны в рабство.

По приказу царя царицынский воевода князь Лев Волконский организовал ответный набег на кочевья Малой ногайской орды. Вместе со стрельцами в походе участвовало свыше восьми тысяч ногайцев из Большой и Едисановской орд, а вот донские казаки присоединились к походу только в самом конце, как раз поспев к дележу добычи. В итоге московским стрельцам достались 878 освобожденных русских рабов, казакам – около 2000 пленных ногайцев и множество коней, а союзные им ногайцы за время похода потеряли свои кочевья на левобережье Волги. Пока по приказу Москвы они громили своих единоверцев, их кочевья разорили торгуты Хо-Урлюка. Это спровоцировало переход многих ногайских родов на Крымскую сторону.

Интересно, что пока Малые ногаи участвовали в набеге на Русь, а Большие и Едисанские – в ответном набеге на Приазовье, Буджакские ногайцы вместе с войсками османского Абаза-паши вторглись в южные районы Польши.

Весь 1934 год остатки Большой ногайской орды – верных вассалов Белого царя, спасаясь от калмыков, всеми правдами и неправдами пытались пробиться на правый берег Дона, в земли Крымского юрта. При переправе огромное их число было убито донскими казаками, взявшими в качестве добычи их скот, скарб, жен и детей. С одной стороны, восторжествовала справедливость: потомки тех, кто долгие годы поставлял на генуэзские и османские рынки русских рабов, сами стали рабами. Но, с другой стороны, на глазах монарха происходил открытый геноцид народа, которому в благодарность за верную службу было обещано держать их в «царском жаловании и призрении» и в обороне «многими ратными людьми». Но Михаил Федорович и его отец Филарет предпочли не вмешиваться.

Зато Инает-Гирей – новый хан Крымского юрта, радушно принял вчерашних противников и расселил около 12 тысяч ногайских семей по крымским деревням, пополнив таким образом число своих сторонников. Из новых подданных он сформировал хорошо вооруженный девятитысячный корпус под командованием своего сына Хусам-Гирея, который был расквартирован на границе с Донским казачьим войском.

Несколько лет засухи, и джута (твердый наст из-за которого скот не может добыть себе корм из-под снега) в начале шестидесятых; эпидемия чумы, постоянные кровопролитные междоусобицы сопутствовавшие ногайцам во второй половине XVI века; затем два неудачных похода на Москву с интервалом в 19 лет, в которых погиб весь цвет двух поколений мужского населения Кыпчакской степи; междоусобные стычки за наследство Иштерек-бия; наконец, калмыцкое нашествие и связанное с ним избиение ногайцев на Донской переправе, привели к тому, что огромные пространства восточно-европейских степей практически обезлюдили. Потомки кыпчаков, на протяжении веков составлявшие основную ударную силу Джучи улуса, способные когда-то выставить против врага до тридцати полновесных тумэнов отборных воинов, оказались бессильны перед пятью тумэнами торгутов – вынужденных переселенцев с далеких Алтайских гор. Большая ногайская орда прекратила свое существование. Те, кто остался под рукой Белого царя, постепенно были осажены на землю, пополнив ряды либо служилых татар – мусульмане (рис. 56а), либо казаков – христиане (рис. 56б). Остальные пополнили ряды тюркских народов от Карпат (румынские татары), до Алтая (казахские рода ногайского происхождения).

Такое небрежение со стороны Москвы к судьбе вассального народа и появлению у своих границ калмыцких переселенцев, самовольно захватывающих ногайские земли, было обусловлено двумя причинами. С одной стороны, древними обидами, причиненными ногайскими набегами на Русь. И, с другой стороны, прежним опытом русско-калмыцкого взаимодействия. До этого калмыки неоднократно присылали посольства и шертовали Белому царю на верность, просили военной помощи и свободной торговли, а в случае конфликта интересов обычно безропотно уступали требованиям Москвы. Таким было и последнее посольство от Батур-Далай-тайши347347
  Дербетский тайша в середине XVII века.


[Закрыть], прибывшее в столицу Руси в 1630 году. Послы Балта и Баучи «били челом, чтобы государь его, Талай-тайша з братьей и з детьми пожаловал, велел его приняти под свою царскую руку в холопство и велел бы им кочевать блиско Уфинского города» [Материалы по истории…]. Причем получив отказ на переселение в Башкирские земли, дербетские калмыки послушно откочевали обратно за Урал.

Ошибка Москвы была в том, что они принимали калмыков за единый народ, которого на самом деле не было. Торгутские тайши никогда не приносили шертных клятв Белому царю. Более того, их тайша Хо-Урлюк был ярым противником дербетского Батур-Далай-тайши, присягнувшего на верность России. Во многом именно под давлением дербетов торгуты были вынуждены уходить все дальше на запад. Вот и весной 1635 года дербетские отряды дважды нападали на подданных Хо-Урлюка, грабили его улусы и многих торгутов увели в плен. Свои потери новые соседи Русского царства пытались компенсировать, как за счет грабежа русских подданных, в первую очередь ногайцев, так и нападая на торговые караваны, следующие из Руси в Среднюю Азию и обратно. Так что, устранив руками калмыков ногайскую угрозу, Русское царство получило новую головную боль в лице пришлых номадов. Преимущество было одно – калмыки в отличие от тюркоговорящих мусульман-ногайцев были монголоязычными буддистами и, в этой связи, они априори являлись противниками Крымского юрта – главного соперника Москвы на крайнем юго-востоке Европы. Что, впрочем, никак не мешало им самим грабить русских подданных и даже осаждать приграничные города.

Но это уже другая история – история непростых русско-калмыцких отношений, которая не может рассматриваться в отрыве от истории Джунгарского ханства, составной частью которого «волжские» калмыки оставались на протяжении всего периода его более чем векового существования.

С приходом нового кочевого народа закончилась многовековая история Западного Дешт-и-Кыпчак – Земли половецкой или просто Дикого поля русских былин и православных летописей. Отдаленные потомки киммерийцев и скифов, многократно менявшие свое название в угоду пришлым правителям, но сохранявшие при этом относительное этническое постоянство, язык и номадный образ жизни; древние скотоводы растворившие безвозвратно в своей крови немало пришлых этносов, и, в то же время, внесшие существенный вклад в этногенез многих современных народов, причем не только тюркских, но и европейских; великие кочевники европейских степей, наводившие ужас на оседлые народы Европы и Азии, сажавшие своих императоров на троны величайших «оседлых» империй, перестали существовать. Канули в Лету сарматы-гуны-печенеги-половцы-кыпчаки-ордынцы-ногайцы. Исчезло Дикое поле – источник извечного беспокойства Руси, и даже имя его забылось, пропав со страниц летописей и документов.

Конечно потомки коренных европейских номадов не были поголовно истреблены или изгнаны с отчих земель. Многие из них и по сей день живут на тех же местах, где на протяжении тысячелетий кочевали их предки. Просто большинство из них к середине XVII века перестало быть номадами, осев по городам и весям. А те немногие, кто сохранил верность традиционному жизненному укладу, либо ушли на восток, либо растворились среди калмыков, утратив свой язык, веру и культуру. На новой политической карте Восточной Европы почти не осталось мест для свободной перекочевки: крымчаки и османы, поляки и русские поделили между собой все пространство Половецкой степи, застраивая и распахивая его. Ибо начавшееся в 20-х годах XVII века похолодание (третий этап Малого ледникового периода), когда даже пролив Босфор перемерзал, делало крайне неэффективным земледелие в давно распаханных северных районах Европы и вынуждало крестьян искать новых земель на юге. А на оставшихся нетронутыми степных просторах нижнего Поволжья паслись калмыцкие кони. Разве, что в Восточном Приазовье еще некоторое время сохранялся крохотный осколок Дикого поля – кочевья Малых ногаев, зажатые между реками Кубань и Маныч. Но назвать их номадами можно лишь с огромной натяжкой. Да и где кочевать, если все их владения пешком за неделю из конца в конец пройти можно?

Возвышение Маньчжу Гурунь

В середине XVI века Восточная Маньчжурия, прародина бохайцев, киданей и чжурчжэней, находилась в определенной зависимости от императора Мин. Назвать эту зависимость вассалитетом было бы не правильно, поскольку ни налогов, ни дани правителю Поднебесной жители этих мест не платили, воинской повинности не несли, кандидатуры своих старейшин с императором не согласовывали. Хотя в экономических и политических вопросах они, конечно, вынуждены были считаться с интересами мощного южного соседа.

Чжурчжэньские племена, живущие в приграничных с Минским Китаем районах, по хозяйственному укладу не сильно отличались от своих соседей и отдаленных родственников корейцев: выращивали рис, бобовые и просо; разводили свиней и рогатый скот; держали лошадей. Но в отличие от своих восточных соседей, объединенных в то время под рукой короля Сонджо Чосона, они не знали политического единства. По древней номадной традиции чжурчжэни делились по родовому признаку, и старейшина рода – бэйлэ управлял подвластными ему землями, на которых располагался единственный укрепленный городок – административный, торговый и военный центр. Как и везде в условиях феодальной раздробленности между соседями часто вспыхивали ссоры, а то и полномасштабные локальные войны за ограниченные ресурсы. Иногда в этих междоусобных стычках на стороне одного из «князьков» участвовали и войска ближайшего китайского пограничного гарнизона, расположенного на Ляодунском полуострове. Во время одной из таких стычек между приграничными бэйлэ Никан Вайланом и Гиочанги Туном солдаты ляодунского наместника Ли Чэнляна убили бэйлэ Гиочанги и его сына Такши. Владения Тунов отошли бэйлэ Никану, а оставшийся в живых шестнадцатилетний Нурхаци, сын Такши, был вынужден искать убежища на чужбине.

Ничем не примечательная для того времени история обрекла Поднебесную империю на 267 лет маньчжурского ига.

Девять лет юный изгнанник, скрываясь от преследователей, совершенствовал воинское искусство и обрастал сторонниками. Пока, наконец, в 1584 году с отрядом из 30 (по другим сведениям – из 13) опытных воинов не осадил своего кровника Никана Вайлана в крепости Тулунь. Среди людей Никана оказалось немало сторонников молодого бэйлэ, и, несмотря на незначительные силы нападающих, старый бэйлэ бежал из города. Усилившись за счет Тулуньского гарнизона, Нурхацы в погоне за беглецом захватил еще две крепости: Изябань и Фушунь. А после того как Никан укрылся во владениях Ляодунского наместника, молодой бэйлэ решительно потребовал от минцев выдачи своего врага.

Поднебесная империя после смерти в 1582 году фактического правителя Чжань Чжоучжень, занимавшего должность статс-секретарь при императоре-наркомане Чжу Ицзюне, пребывала в условиях жесточайшего кризиса центральной власти. В этих условиях наместник предпочел не сориться с быстро набирающим популярность чжурчжэньским бэйлэ и не только выдал беглеца на расправу, но и направил к нему послов со щедрыми дарами: восемьсот лян (около 30 кг) серебра и пятнадцать кусков (150—200 м) шелка.

С этого момента начинается стремительное превращение бэйлэ-изгнанника в Богдой-хана. К 1589 году он уже объединил под своей властью все приграничные чжурчжэньские «княжества», объявил себя ваном и приступил к покорению соседних чжурчжэньских, монгольских и солонских (тунгусских) аймаков. Причем в ход шло не только оружие. Умелый дипломат Нурхаци не скупился на подарки и пиры для вождей соседних племен.

Невольно помог объединению окрестных племен вокруг молодого лидера знаменитый японский полководец Като Киёмаса, который в 1592 году, пройдя ускоренным маршем от Сеула до гор Чанбайшаня в поисках пути на Минский Китай, вторгся в исконные земли чжурчжэней. Победоносная японская армия не однократно до этого побеждавшая многократно превосходившие по численности войска королевства Чосон, не смогла продвинуться дальше приграничных чжурчжэньских крепостей. Для противостояния заморскому агрессору Нурхаци собрал большое войско и «легально» присовокупил к своим владениям бассейны рек Амноккана и Тумангана вместе с их жителями.

Правда на следующий год девять чжурчжэньских и монгольских амбаней, собрав войска, попытались приструнить «выскочку», но были разбиты благодаря военному опыту и таланту Нурхаци. А «выскочка» продолжил созидать свое государство, причем, как и в Московском царстве, многие аспекты были заимствованы у монголов, но переработаны применительно к местным условиям. Например, в основу нового чжурчжэньского государства была положено деление на воинские подразделения – «знамена». И хотя по количеству воинов «знамя» равнялось тумэну, но десятичный принцип, так любимый монголами, при их формировании не соблюдался: в каждом «знамени» («гуса») было пять полков (джала, чжала), в каждом из которых было по пять рот (ниру). Создал Нурхаци и новую письменность. Причем, в отличие от забытого за время монгольского владычества «чжурчжэньского большого письма», имевшего в основе ханьскую иероглифическую письменность, новое письмо было буквенным, основанным на древнеуйгурском варианте согдийской письменности. Последнее нововведение была весьма актуально в условиях формирования нового независимого государства, противопоставляющего себя Минскому Китаю, так как до этого весь документооборот чжурчжэней велся на ханьском языке.

Вообще всю свою объединительную политику Нурхацы строил на противодействии империи Мин, которую считал виновником всех бед. Он даже сформулировал и опубликовал «Семь причин ненависти к Срединному царству», которая заканчивалась словами: «…Я не в силах более переносить кровные обиды. Иду мстить империи оружием!». Но, прежде чем перейти к прямому конфликту с могучим южным соседом, нужно было собрать достаточно много войска. Однако, даже «поставив под ружье» все боеспособное население чжурчжэньских земель, он получил в свое распоряжение только четыре «знамени» – 40 тысяч воинов. И тогда в Приамурье, Приморье, в Северную и Восточную Маньчжурию были устроены массированные набеги, единственной целью которых был набор войска для армии нового чжурчжэньского вана. Отряды вербовщиков насильно угоняли на юг все трудоспособное мужское население тунгусо-маньчжурских племен. Огромные пространства на север от реки Туманган обезлюдили, экономика и культурный уклад народов были разрушены. Оставшееся население, опасаясь новых набегов, ушло в леса, где занималось преимущественно охотой и рыболовством. Потомки Приамурских племен хурха – земледельцев и скотоводов, ставших со временем нанайцами, ульчами и хэджэни, до сих пор хранят легенды о тех временах, когда рода уходили глубоко в тайгу и обрывали все связи с внешним миром, ибо страх опять потерять всех кормильцев был сильнее нужды в покупной продукции. В этих условиях нехватку мужского населения, а так же проблему близкородственных браков многие решали за счет северных соседей эвенков, нивхов, айнов. Так например нанайские роды Киле, Самар, Дигор, Гаер, Хайтанин имеют эвенкийское (тунгусское) происхождение, а род Бельды имеет айнские корни.

За счет потомков «непокорных чжурчжэней» Нурхаци удалось собрать еще порядка двадцати тысяч воинов, но и этого было мало, что бы тягаться с силами с Поднебесной империей. И тогда чжурчжэньский ван обратил свой взор на запад, на бывшие киданьские земли. Правда, к тому времени, в результате политики интенсивного смешения кочевых народов внутри тумэнов, проводившейся в Монгольской империи, родственные чжурчжэням кидани перестали существовать как отдельный этнос. Что, впрочем, не помешало амбициозному вану положить начало новым родственным связям. В 1612 году Нурхаци женился на дочери амбаня Хорчинского улуса, еще один монгольский аристократ стал тестем его сына Абахая. Еще через год он женил сразу троих своих сыновей (Дэкэлея, Дашана и Мангуртая) на знатных монголках из улуса Джаруд. Это позволило пополнить чжурчжэньские войска хорчинскими, джарудскими и южно-халхаскими монголами, чьи амбани признали старшинство чжурчжэньского вана. В итоге, к 1615 году войско Нухаци стало «восьмизнаменным», то есть за полтора десятилетия увеличилось вдвое.

В 1616 году окрыленный успехами Нурхаци провозгласил себя ханом возрожденной чжурчжэньской империи Маньчжу Гурунь (Поздняя Цзинь китайских источников). И, как подобает императору, установил в своих владениях новое летоисчисление, провозгласив девизом своего правления «Abkai fulingga» (кит. Тяньмин) – «назначенный Небом». Столицей нового государства стал город Хэту-ала.

Два года ушло на подготовку войны с Мин. В конце 1618 года двадцатитысячная армия Нурхаци вторглась на Ляодунский полуостров, захватила и разрушила три пограничные крепости и пять городов, более полумиллиона человек были угнаны в Маньчжу Гурунь. Вызов был брошен. В ответ на это империя Мин собрала в Ляодуне двухсоттысячную хорошо вооружённую армию, которая в 1619 году выступила на север по четырем направлениям, дабы разом покончить с «зарвавшимся вассалом». Одновременно с ними против Нурхаци выступил корейский корпус Кан Хоннипа. Кроме того, минские власти богатыми подарками и щедрыми посулами подбили своего давнего противника чохарского Лигдэн-хана348348
  Он же Линдан Багатур-тайджи, формально Великий хан Монгольской империи в 1603 – 1634 годах.


[Закрыть] одновременно с ними напасть на чжурчжэньские земли.

Против шести союзных армий Нурхаци смог выставить только пятьдесят тысяч бойцов, остальные были разбросаны по пограничным крепостям или поддерживали порядок в недавно присоединенных землях. Тем не менее, чжурчжэньский хан смог не просто остановить вторжение в свои земли, но и полностью разгромил силы союзников. На корпус под командованием Дун Суна чжурчжэни напали во время его переправы через пограничную реку Хуньхэ. Большинство минских воинов погибло, не достигнув чжурчжэньского берега. Погиб и сам командующий Дун Сун. Командующий северной группой войск генерал Ма Лин, услышав о гибели Дун Суна, остановился и построил укреплённый лагерь у горы Сарху. Лагерь был обнесён тройным валом, за которым были установлены пушки, но и это не спасло минского генерала от разгрома. Пытаясь предотвратить разгром одного из своих засадных полков, он вывел основное войско за пределы укреплений и был наголову разбит маньчжурской конницей. За это время третья армия под командованием Лю Тина сумела подойти почти к самому Хэту-ала, но благодаря подкинутой Нурхаци дезинформации, о том, что столицу Манжу Гурунь уже якобы захватил корпус Дун Суна, до города они так и не дошли и были уничтожены неожиданным фланговым ударом. Узнав о поражении своих соратников, генерал Ли Жубо не вступая в сражения развернул четвертую армию и увел ее в пределы Мин. Не удивительно, что после этого, шедший на помощь чосонский корпус Кан Хоннипа, был встречен чжурчжэнями на р. Шэньхэ и после непродолжительного сопротивления капитулировал.

Еще более провальной была вылазка объединенных монгольских войск. Прямой потомок Даян-хана и формальный император Северной Юань Лигдэн-хан оказался довольно практичным человеком. Даже не пытаясь вторгаться в хорошо укрепленные внутренние районы Маньчжу Гурунь, он сосредоточил всю мощь монгольских войск на одной приграничной чжурчжэньской крепости Телин, которая контролировала район богатых серебряных копей. Но чжурчжэньский гарнизон, состоявший всего из двух тысяч воинов, смог не только отразить натиск монгольских тумэнов, но и захватил в ходе ответной вылазки немало знатных монголов, в том числе халхаского бэйлэ Дзасая с двумя сыновьями, джарутского Сэбэн-тайчжи, а так же хорчинского вельможу Сарансая, который приходился Нурхаци шурином. Узнав о подходе основных сил чжурчжэней, Лигдэн-хан поспешил отвести свои войска от Телина, а халхаские амбани прислали свои извинения за «самовольные действия отдельных вельмож» и заявили о готовности принести вассальную присягу. Принесшие шертную клятву получили из рук Нурхаци щедрые подарки и высокие титулы, а их соплеменники были отпущены из плена, дабы влиться в ряды победоносной Восьмизнаменной армии.

В 1620 году в Мин скончался император-наркоман Чжу Ицзюнь и императором стал его пятнадцатилетний внук Чжу Юцзяо – безграмотный неуч, ищущий удовольствий. Вся государственная власть оказалась в руках евнуха Вэй Чжунсяня. Империя скатывалась в хаос, по всей стране вспыхивали крестьянские бунты и восстания. Причем самым крупным было восстание, организованное в Шаньдуне сектой «Белый лотос» той самой, что когда-то возвела на престол основателя Минской династии. Теперь же для его подавления Минскому двору пришлось на четыре года перебросить значительную часть войска с чжурчжэньского фронта.

Чем не преминул воспользоваться Нурхаци. В 1621 году войска Маньчжу Гурунь вновь вторглись в минскую провинцию Ляодун, но на сей раз это был не грабительский набег, а полномасштабная аннексия территории. В ходе этой операции чжурчжэни захватили большое количество огнестрельного оружия, что позволило им начать модернизацию войск. На следующий год Нурхаци продолжил аннексию минских земель и захватил провинцию Жэхэ (Ляоси), распространив границы своей империи вплоть до Великой стены. Здесь уже начитались исконные китайские земли, защищенные надежными укреплениями, построенными в период расцвета Поднебесной. Кроме того, крепости были оснащены новейшей для того времени голландской артиллерией. Наступление чжурчжэней захлебнулось. Все попытки переломить ситуацию так и не увенчались успехом. Не помог даже перенос столицы, а, следовательно, и основных сил ближе к минской границе, в Мукден (кит. Шэньян). В феврале 1626 года при безуспешном штурме крепости Нинъюань, где артиллерией командовал иезуит Адам Шаль фон Белль, Нурхаци получил тяжелое ранение и вскоре умер.

Новым ханом был выбран Абахай – восьмой сын покойного. Еще при жизни отца он успешно командовал одним из знамен и проявил себя как талантливый военачальник. В период с 1619 по 1625 год он совершил четыре успешных похода по расширению северо-западных пределов Маньчжу Гурунь. После занятия ханского престола он предпочел оставить на время бесплодные попытки преодолеть Великую стену, которые сильно деморализовали чжурчжэньских солдат. Вместо этого он решил напасть на вассала и верного союзника Минского престола – королевство Чосон. В феврале 1627 года войска Абахая перешли реку Амноккан и разгромили корейскую армию. Война продолжалась менее двух месяцев, после чего королевство капитулировало. Подняв боевой дух своих войск и пополнив их ряды корейскими отрядами, новый хан приступил к их перевооружению, делая особый упор на собственную артиллерию. Все новшества он тут же опробовал во время вылазок через проходы в Великой стене в Срединное царство. Во время одной из таких вылазок чжурчжэни неожиданно подошли к стенам Пекина, вызвав сильнейшую панику среди минских придворных, но штурм не состоялся.

Пока чжурчжэни грабили окрестности столицы Мин, им в тыл ударил Лигдэн-хан, который напал на оставшиеся без серьезной защиты западные районы Маньчжу Гурунь. В этот раз ему сопутствовала удача, и чохарцы вернулись в родные степи, груженные богатой добычей. Пришлось чжурчжэням поворачивать коней на запад. В 1632 году Абахай вторгся в Чохарский улус, разгромил войско, захватил в плен и увел с собой большое число подданных Лигдэн-хана. После чего многие монголы добровольно стали переходить в его подданство. А еще через два года последний хан династии Северная Юань умер от оспы, а его жены и дети оказались в плену у чжурчжэней. Но самым главным трофеем Абахая в Монгольском походе стала печать Чингисхана, обладание которой существенно упрочило его позиции среди номадов.

В 1636 году в Чифыне прошел курултай, на котором присутствовали правители следующих хошунов и аймаков: Хорчин, Чжалайт, Горлос, Тумэт, Аохан, Найман, Баарин, Оннют, Чжарут. Абахай был провозглашен хаканом с титулом «Богдыхан» (от монгольского Богд хаан – Священный хакан). Это означало, что он стал признанным правителем не только чжурчжэней, но и восточных монголов. Название Маньчжу Гурунь стало тесным для нового государственного образования, и новоиспеченный Богдыхан переименовал его в Империю Цин (Чистая). Заодно новое имя получил и этнический конгломерат, вошедший в состав империи, который с этого момента стал именоваться «маньчжуры». Девизом правления Абахай избрал Wesihun erdemungge (кит. Чундэ) – «Благородное и моральное». На всей территории империи была установлена администрация по китайскому образцу. Была введена китайская экзаменационная система для будущих чиновников и военачальников, организован Секретариат, ведущий государственное делопроизводство, система «шести ведомств», аналогичная существующей в то время в Поднебесной. На ряд должностей были назначены китайские чиновники-перебежчики. Но все делопроизводство велось на маньчжурском языке и записывалось знаками маньчжурского алфавита. Благо и письменность и сам язык в то время были понятны многим монголам, которые также пользовались древнеуйгурским письмом, да и языковое различие между монгольским и маньчжурским было не таким существенным, как между ними и ханьским.