Текст книги "Романовы. Последние дни Великой династии"

Глава VII
Первая ссылка

Особый поезд

Рано утром 1 августа 1917 г. в обстановке большой секретности и таинственности от вокзала Царского Села отошел сначала один, а вслед за ним другой поезд. Те, кто отправлял поезда, знали: их маршрут идет на восток. Тем более что на одном из вагонов была надпись «Японская миссия Красного Креста». Именно в этом вагоне и располагалась царская семья и небольшая часть свиты. В общей сложности в обоих составах кроме Романовых расположились 45 человек приближенных царской семьи, 330 солдат и 6 офицеров.

Поездка по Северной дороге до Тюмени шла более двух суток без приключений, лишь на станции Званка толпа рабочих подходила к поезду и расспрашивала, кто едет. Получив разъяснение, толпа отошла.

Вся операция по перевозке находилась под личным контролем А.Ф. Керенского, разработавшего инструкцию из 16 пунктов. Здесь утверждалось, что «бывшие император и императрица, а также их семья и лица, добровольно с ними едущие, подлежат содержанию, как арестованные», «у входов вагона с обеих сторон должны быть поставлены часовые (не менее четырех) при офицере. Двери по коридору внутри вагона не должны закрываться, дабы находящиеся на концах вагона часовые могли видеть друг друга. Каждые полчаса дежурный офицер в сопровождении одного из часовых проходит по коридору вагона, удостоверяясь в наличии всех в нем помещенных…»⁴⁹¹.

Ежедневно утром и вечером комендант поезда должен был сообщать о следовании поезда военными телеграммами…

С дороги на имя председателя-министра Временного правительства шли телеграфные сообщения: «Следует благополучно, но без всякого расписания по жезловому соглашению. Кобылинский. Макаров. Вершинин»⁴⁹².

4 августа Николай II записал в дневнике: «Перевалив Урал, почувствовали значительную прохладу. Екатеринбург проехали рано утром»⁴⁹³. Но спокойно проходило все это только для экс-императора…

Сигнал тревоги после Званки подал Екатеринбург. Этот момент следует выделить особо. Именно здесь, в столице горнозаводского Урала, сразу же возник центр, который взял на себя в дальнейшем особую обязанность контроля за все последующие события, связанные с судьбой царской семьи. Здесь у власти были люди хорошо известные Свердлову, он на них надеялся, он на них рассчитывал… При этом здесь же с ходу была разработана особая программа, ее началом послужил следующий документ:

«Екатеринбургский Совдеп – ВЦИКу:

4 августа с. г. через Екатеринбург на Тюмень проехал особый поезд, в котором едет бывший царь и его семья. По газетным сведениям, бывший царь переводится в Тобольск. По линии железной дороги и в городе циркулирует слух, что поезд имеет наряд на Ново-Николаевск и Харбин. Слух этот вызывает брожение в населении. Окружным Исполнительным комитетом посланы телеграммы в Красноярск, Ново-Николаевск, Иркутск Советам депутатов, которым предложено проверить слух и, в случае надобности, принять меры.

Просим сообщить нам, известны или нет Центральному комитету обстоятельства отправки Временным правительством бывшего царя в ссылку в Тобольск и какое участие в разрешении этого вопроса принимали Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

[За] председателя Исполнительного комитета [Екатеринбургского] Совета рабочих и солдатских депутатов М. Медведев. Секретарь С. Державин»⁴⁹⁴.

Обеспокоенность Екатеринбургского Совета (да и не только его) объяснялась многими причинами, в том числе появлением в печати противоречивых сведений о мотивах и новом месте ссылки бывшего царя. Поэтому в официальном сообщении Временное правительство объявляло:

«По соображениям государственной необходимости правительство постановило: находящихся под стражей бывшего императора и императрицу перевести в место нового пребывания. Таковым местом назначен город Тобольск, куда и направлен бывший император и императрица с соблюдением всех мер надлежащей охраны».

Вместе с бывшим императором и императрицей на тех же условиях отправились в г. Тобольск по собственному желанию их дети и некоторые приближенные к ним лица.

Министр-председатель А. Керенский».

В связи со сказанным представляет также интерес интервью министра внутренних дел Временного правительства А.М. Никитина корреспонденту «Известий ЦИК», опубликованное 20 сентября 1917 г. На вопрос о том, каковы были причины отправки Романовых из Царского Села в Тобольск, Никитин ответил: «Временное правительство сочло необходимым удалить их из Петрограда для того, чтобы ослабить, или, вернее, в корне пресечь мысль о попытке восстановления их власти. Дальнейшие события показали, что Временное правительство было совершенно право. Представьте себе, что в корниловские дни семья Романовых находилась бы в Царском Селе. Как известно, около Петрограда группировалось немало частей, сочувствовавших Корнилову. Пребывание Николая Романова под самым Петроградом могло бы послужить для некоторых военных кругов, вернее, для маленьких групп сугубым соблазном…».

Поздно вечером 4 августа оба поезда с интервалом в 30 минут подошли к станции Тюмень. Здесь, у причала, их ждало судно «Русь».

Из Тюмени же в адрес А.Ф. Керенского 5 августа ушло сообщение: «Посадка на пароход совершена вполне благополучно при содействии встретивших помощника командующего воинскими частями и чинов по передвижению войск. Шестого вечером прибываем [в] Тобольск. Кобылинский, Вершинин, Макаров»⁴⁹⁵.

Император по-прежнему методично фиксировал события:

«6-го августа. Плавание по Тоболу. Встал поздно, так как спал плохо вследствие шума вообще, свистков, остановок и пр. Ночью вышли из Туры в Тобол. Река шире и берега выше. Утро было свежее, а днем стало совсем тепло, когда солнце показалось. Забыл упомянуть, что вчера перед обедом проходили мимо села Покровского – родина Григория Распутина. Целый [день] ходили и сидели на палубе. В 6 ¹/₂ час. пришли в Тобольск, хотя увидели его за час с ¹/₄.

На берегу стало много народу, – значит, знали о нашем прибытии. Вспоминал вид на собор и дома на горе. Как только пароход пристал, начали выгружать наш багаж. Валя [Долгоруков], комиссар и комендант отправились осматривать дома, назначенные для нас и свиты. По возвращении первого узнали, что помещения пустые, без всякой мебели, грязны и переезжать в них нельзя. Поэтому остались на пароходе и стали ожидать обратного привоза необходимого багажа для спанья.

Поужинали, пошутили насчет удивительной неспособности людей устраивать даже помещение и легли спать рано»⁴⁹⁶.

Не забыл упомянуть о селе Покровском также и П. Жильяр: «Мы проходили мимо деревни, – отметил он, – где родился Распутин, и царская семья, стоявшая на палубе, видела дом “старца”, ясно выделявшийся среди прочих изб. В этом событии не было ничего такого, что могло бы удивить своей неожиданностью: Распутин предсказал, что так будет, – и вот теперь случайное стечение обстоятельств подтвердило его слова»⁴⁹⁷.

И уж конечно отметила этот факт и сама Александра Федоровна: «Здесь жил Григорий Ефимович, – сказала она со слезами на глазах камердинеру Волкову. – В этой реке он ловил рыбу и привозил в Царское Село»⁴⁹⁸.

В момент подхода к пристани парохода с царской семьей над Тобольском поплыл колокольный звон. Встревоженным властям духовенство объяснило, что звонят ко всенощной, так как на следующий день праздник Спаса-Преображения…

Но высадки Романовых на берег не последовало: действительно губернаторский дом, где их собирались поселить, оказался в полуразрушенном состоянии: во всяком случае, пока в нем жить было нельзя. Пришлось еще семь дней жить на пароходе.

Помимо «сидения» на пароходе капитан устраивал Романовым прогулки на берег. Царь писал в дневнике:

«8-го августа. Вторник. Спал отлично и встал в 9 ¹/₄ ч. Утро было ясное, позже поднялся тот же ветер, и опять налетало несколько шквалов. После завтрака пошли вверх по Иртышу верст за 10. Пристали к правому берегу и вышли погулять. Прошли кустами и, перейдя через ручеек, поднялись на высокий берег, оттуда открывался красивый вид. Пароход подошел к нам, и мы пошли обратно в Тобольск. Подошли в 6 час. к другой пристани…»⁴⁹⁹. Наконец переселение Романовых в губернаторский дом, словно в насмешку прежде названный «Домом Свободы», состоялось.

Стоит отметить, что генерал граф Ф.А. Келлер, ушедший после Февральской революции с поста командующего III конного корпуса, узнал из газет о ссылке царя в Тобольск. Он направил 8 августа 1917 г. телеграмму из Харькова на имя министра-председателя А.Ф. Керенского с просьбой разрешить ему следовать за Государем в Сибирь: «Ввиду того, что моя служба Отечеству в армии, очевидно, более не нужна, ходатайствую перед Временным правительством о разрешении мне состоять при особе Его Величества, оставаясь, по вашему усмотрению, в резерве чинов или будучи уволен с причитающейся мне пенсиею в отставку. Согласие Их Величеств иметь меня при себе сочту для себя за особую милость, о которой ввиду невозможности для меня лично о ней ходатайствовать, очень прошу вас запросить Государя императора, и, в случае его на это согласие, не отказать в приказании спешно выслать мне в Харьков пропуск на беспрепятственный проезд и проживание в месте местопребывания Их Величеств. Генерал от кавалерии граф Келлер»⁵⁰⁰. Керенский даже не стал согласовывать поступившее на его имя ходатайство. В просьбе генералу было отказано. Еще раньше, 1 августа, в такой же просьбе было отказано флигель-адъютанту императора, бывшему командиру Кавалергардского полка князю А.Н. Эристову⁵⁰¹.

Житие в «Доме свободы»

13 августа царь фиксировал начало великого «сидения» в Тобольске: «Воскресенье. Встали пораньше, и последние вещи были немедленно уложены. В 10 ¹/₂ я с детьми сошел с комендантом и офицерами на берег и пошел к нашему новому жилищу. Осмотрели весь дом снизу до чердаков. Заняли второй этаж, столовая внизу. В 12 час. был отслужен молебен, и священник окропил все комнаты св[ятой] водой. Завтракали и обедали с нашими. Пошли осматривать дом, в котором помещается свита. Многие комнаты еще не отделаны и имеют непривлекательный вид. Затем пошли в так называемый садик, скверный огород, осмотрели кухню и караульное помещение. Все имеет старый заброшенный вид. Разложил свои вещи в кабинете и в уборной, которая наполовину моя, наполовину Алексея. Вечер провели вместе, поиграл в безик с Настенькой [Гендриковой]»⁵⁰².

Обстановку и условия жизни царской семьи в Тобольске подробно и довольно объективно излагал в своих воспоминаниях П. Жильяр:

«Вначале условия нашего заключения в достаточной мере походили на царскосельские, и нам представлялось все необходимое. Чувствовалась только теснота. В самом деле, для прогулок император и дети располагали только очень небольшим огородом и двором, под который отвели часть примыкающей к дому с юго-востока, очень широкой и безлюдной улицы, обнеся ее дощатым забором. Конечно, это было немного, да к тому же здесь приходилось быть все время на глазах солдат, казарма которых высилась над всей отведенной для нас площадью.

Приближенные лица и прислуга пользовались, напротив, гораздо больше свободой, чем в Царском Селе, по крайней мере вначале, и могли бывать не только в городе, но и в окрестностях»⁵⁰³.

После отъезда из Тобольска комиссара П.М. Макарова и члена Государственной думы В.М. Вершинина, сюда постановлением Временного правительства были направлены новый комиссар В.С. Панкратов и его заместитель А.В. Никольский.

Бывшему народовольцу Василию Семеновичу Панкратову перед отъездом в Сибирь была вручена «Инструкция комиссару по охране бывшего царя Николая Александровича Романова, его супруги и его семейства, находящихся в г. Тобольске». В соответствии с ней ему предоставлялось, в числе прочего, право просмотра переписки с царской семьей. Один из 11 пунктов инструкции, кроме того, обязывал: «Комиссар два раза в неделю телеграммами посылает министру-председателю срочные донесения, а также извещает о всех экстренных обстоятельствах»⁵⁰⁴.

Прибытие комиссаров Временного правительства в Тобольск зафиксировал в своем дневнике Николай II: «1 сентября. Пятница. Прибыл новый комиссар от Врем[енного] прав[ительства] Панкратов и поселился в свитском доме с помощником своим, каким-то растрепанным прапорщиком. На вид – рабочий или бедный учитель. Он будет цензором нашей переписки…»⁵⁰⁵.

Назначение В.С. Панкратова не отразилось сколько-нибудь существенно на режиме, установленном для Романовых в Тобольске комендантом и командиром отряда охраны полковником Кобылинским. Однако небольшие инциденты время от времени все же случались. В воспоминаниях П. Жильяра отмечался один из них: «В сентябре в Тобольск приехал комиссар Панкратов, присланный Керенским. Его сопровождал в качестве помощника Никольский, бывший политический ссыльный… Едва успев прибыть, он (Никольский. – В.Х.) потребовал от полковника Кобылинского, чтобы нас всех заставили сняться. На возражение же полковника, что такие фотографические снимки совершенно излишни, так как все солдаты хорошо нас знают еще с Царского Села, – Никольский заявил: “Нас заставляли исполнять это прежде, а теперь их очередь проделать то же”. Пришлось пройти через эту процедуру, и с тех пор каждого из нас снабдили свидетельством личности с фотографической карточкой[6]6
  В ГА РФ (ЦГАОР СССР), в частности, сохранилось удостоверение А. Демидовой.


[Закрыть] и с номером по списку»⁵⁰⁶.

Доктор Е.С. Боткин обратился к Временному правительству с ходатайством о разрешении бывшему царю и его семье посещения церкви, а также устройства загородных прогулок.

15 сентября 1917 г. из Петрограда пришел ответ:

«Евгений Сергеевич.

По поручению мин[истра]-председателя сообщаю Вам, что изложенная в письме Вашем от 26 авг[уста] просьба о разрешении б[ывшему] царю и его семье прогулок за городом и посещении церковных служб, министром-председателем удовлетворена.

Нач[альник] канцелярии министра-председателя В. Сомов»⁵⁰⁷.

Повышенный интерес к царской семье, а он был постоянным, угнетал Николая II, который записал в своем дневнике:

«8-го сентября. Пятница. Первый раз побывали в церкви Благовещения, в кот[орой] служит уже давно наш священник (имеется в виду духовный наставник царской семьи в Тобольске о. Алексей. – В.Х.). Но удовольствие было испорчено для меня той дурацкой обстановкой, при которой совершалось наше шествие туда. Вдоль дорожки городского сада, где никого не было, стояли стрелки, а у самой церкви была большая толпа! Это меня глубоко извело»⁵⁰⁸.

Комиссар В.С. Панкратов красочно описывает в своих воспоминаниях первое посещение царской семьей Благовещенской церкви, расположенной рядом с губернаторским домом:

«Николаю Александровичу было сообщено, что завтра обедня будет совершена в церкви, что необходимо к восьми часам утра быть готовыми. Пленники настолько были довольны этой новостью, что поднялись очень рано и были готовы даже к 7 часам. Когда я пришел в 7 ¹/₂ часов утра, они уже ожидали. Минут через 20 дежурный офицер сообщил мне, что все приготовлено. Я передаю через князя Долгорукова Николаю Александровичу. Оказалось, что Александра Федоровна… решила не идти пешком, а ехать в кресле, так как у нее болят ноги. Ее личный камердинер быстро вывез кресло к крыльцу. Вся семья вышла в сопровождении Свиты и служащих, и мы двинулись в церковь. Александра Федоровна уселась в кресло, которое сзади подталкивал ее камердинер. Николай II и дети, идя по саду, озирались во все стороны и разговаривали пофранцузски о погоде, о саде, как будто они никогда его не видели. На самом же деле этот сад находился как раз против их балкона, откуда они могли наблюдать его каждый день. Но одно дело видеть предмет издали и как бы из-за решетки, а другое – почти на свободе. Всякое дерево, всякая веточка, кустик, скамеечка приобретают свою прелесть […]. По выражению лиц, по движениям можно было предполагать, что они переживали какое-то особенное состояние. Анастасия даже упала, идя по саду и озираясь по сторонам. Ее сестры рассмеялись, даже самому Николаю доставила удовольствие эта неловкость дочери. Одна только Александра Федоровна сохраняла неподвижность лица. Она величественно сидела в кресле и молчала. При выходе из сада и она встала с кресла. Оставалось перейти улицу, чтобы попасть в церковь, здесь стояла двойная цепь солдат, а за этими цепями – любопытные тоболяки и тоболячки […]. Наконец мы в церкви. Николай и его семья заняли место справа, выстроившись в обычную шеренгу, Свита ближе к середине. Все начали креститься, а Александра Федоровна встала на колени, ее примеру последовали дочери и сам Николай. […] После службы вся семья получает по просфоре, которые они всегда почему-то передавали своим служащим. Перед уходом из церкви Николай II стал осматривать живопись на стенах.

– Этот храм не самый старый здесь? – спросил он.

– Старинные церкви находятся в нагорной части города, – отвечаю ему. – Самая старинная, кажется Ильинская церковь. – Наш разговор в церкви на этом должен был прерваться: надо было освободить церковь для прихожан. Обедня для них служилась после нашей»⁵⁰⁹.

Комендант Губернаторского дома полковник Е.С. Кобылинский позднее в свидетельских показаниях белогвардейскому следователю Н.А. Соколову отмечал: «Все лица свиты и вся прислуга свободно выходили из дома, когда и куда хотели. Никакого стеснения никому в этом отношении не было. Августейшая семья, конечно, в этом праве передвижения была, как и в Царском, ограничена. Она выходила лишь в церковь. Богослужения отправлялись так. Всенощная всегда служилась на дому, причем причт был от Благовещенской церкви. Служил священник о. Васильев. К обедне семья ходила только к ранней. Для того чтобы пройти в церковь, нужно было пройти садом и через улицу. Вдоль пути следования всегда ставился караул. Караул был и около самой церкви, причем в церковь посторонние не допускались»⁵¹⁰.

Жизнь в Тобольске была однообразно, что можно судить по дневнику Николая II:

«9-го сентября. Суббота. Ночью и утром шел дождь, и дул холодный ветер. Около 3 ч. выглянуло солнце. Усиленно ходил взад и вперед по двору. По вечерам во время игры в домино и безик Татищев и Боткин читают вслух “Девятый вал”»⁵¹¹.

Комиссар В.С. Панкратов позднее делился своими наблюдениями о времяпрепровождении царской семьи:

«До наступления холодов любопытство тоболян находило себе удовлетворение в том, что они могли видеть бывшую царскую семью на балконе. Обыкновенно в ясные дни вся семья, чаще после обеда, выходила на балкон, откуда открывался вид на городской сад, на нагорную часть города и вдоль улицы Свободы. Проходящие по улице вначале с большим любопытством засматривались на семью Николая Александровича. Вполне понятное и естественное любопытство. Больше всего обывательниц поражала прическа княжон: почему это они подстрижены, как мальчики?.. Александра Федоровна чаще всего выходила на балкон с вязаньем или шитьем. Усевшись в кресло, она принималась за работу. Она лишь временами любовалась видом города, которого никогда бы не увидала, если бы не “судьба”. Реже всех появлялся на балконе Николай Александрович. С того дня, как только были привезены кругляки и дана поперечная пила, он большую часть дня проводил за распилкой кругляков на дрова. Это было одно из любимых его времяпрепровождения. Приходилось поражаться его физической выносливости и даже силе. Обыкновенными его сотрудниками в этой работе были княжны, Алексей, граф Татищев, князь Долгоруков, но все они быстро уставали и сменялись один за другим, тогда как Николай II продолжал действовать. То же самое наблюдалось и во время игры в городки: все быстро уставали, тогда как он оставался неутомимым. Вообще физически бывший царь был очень здоров, любил движение. Иногда он целыми часами ходил по двору один или в сопровождении своих дочерей. В этом отношении Александра Федоровна представляла ему полную противоположность. Она проявляла весьма малую подвижность. В смысле общительности также замечалась значительная разница между нею и Николаем II. Дети гуляли чаще с отцом, чем с нею. Замкнутость Александры Федоровны и склонность к уединению бросались в глаза. Быть может, это объяснялось тем, что она вообще острее переживала положение и новую обстановку, но, во всяком случае, насколько мне удалось заметить, и по своей натуре она представляла полную противоположность Николаю II. Она сохранила в себе все качества германки – и германки с манией величия и превосходства. Все ее движения, ее отношение к окружающим проявлялись на каждом шагу. В то время когда Николай II охотно, просто и непринужденно разговаривал с каждым из служащих, в отношениях Александры Федоровны замечалась черствость и высокомерие. В игре в городки и в пилке кругляков она никогда не принимала участия. Иногда лишь она интересовалась курами и утками, которых завел повар на заднем дворе-садике. Здесь она чувствовала себя как-то свободнее. Здесь не раз заговаривал я с ней, но темами всегда были куры и утки. По вечерам бывшая царская семья собиралась в зале, куда приходили доктор Боткин, Долгоруков, Татищев и Гендрикова со Шнейдер, и проводили время в разговорах. Иногда кто-либо читал вслух. Но это чтение не всегда удавалось, ибо слушателям надоедало молчать, и они затевали разговор, а некоторые даже засыпали под звуки монотонного чтения»⁵¹².

Ходить в церковь царской семье дозволено было недолго. Камердинер императрицы А.А. Волков писал об этом: «Каждое воскресенье и праздник императорская семья ходила в церковь. Для этого надо было перейти через улицу и городской сад. Вблизи церкви стояли кучки простонародья, плакавшего и часто становившегося на колена при переходе царской семьи. В самую церковь во время обедни, служившейся с 8 до 9 часов, никто посторонний не допускался. Однажды (это было 25 декабря 1917. – В.Х.) за молебном провозглашено было многолетие царскому дому. Поднялся шум… После этого нас перестали пускать в церковь и службы совершались в переносной церкви в губернском доме»⁵¹³.

Первые посещения церкви возродили также надежды Романовых, что им разрешат, как и было обещано, загородные прогулки.

Однако В.С. Панкратов, несмотря на полученное из центра разрешение Романовым на прогулки, их все же отменил. В донесении № 3 на имя А.Ф. Керенского от 30 сентября 1917 г. он сообщал: «В присланной мне бумаге… предлагается разрешать б[ывшему] царю и его семье загородные прогулки и посещение церкви. Последнее уже делается. Что же касается прогулок, то в настоящее тревожное время… пока я отказал в этих загородных прогулках… Но как только все успокоится и представится возможность устроить загородную прогулку безопасно, – я это сделаю. Бумага, присланная В. Сомовым, не подписана Вами, Александр Федорович. Я просил бы прислать мне таковую с Вашей подписью»⁵¹⁴.

В своем дневнике Николай II так откликнулся на эту ситуацию:

«29-го сентября. Пятница. На днях Е.С. Боткин получил от Керенского бумагу, из которой мы узнали, что прогулки за городом нам разрешены. На вопрос Боткина, когда они могут начаться, Панкратов, поганец, ответил, что теперь о них не может быть и речи из-за какой-то непонятной боязни за нашу безопасность. Все были этим ответом до крайности возмущены…

2-го октября. Понедельник…Теперь все наши, желающие погулять, обязаны ходить по городу в сопровождении стрелков»⁵¹⁵.

Тем не менее отношения царской семьи с комиссаром В.С. Панкратовым складывались достаточно нормально. Николай Александрович несколько позднее даже предлагал ему преподавать географию Алексею.

Кроме устройства повседневного быта царской семьи необходимо было продолжить обучение младших Романовых. В дневнике от 28 сентября 1917 г. Николай Александрович записал: «С начала недели по утрам занятия; продолжаю уроки истории и географии с Алексеем»⁵¹⁶. Вот еще одна запись от 10 октября: «Приехавшая сюда два дня тому назад Клавдия Михайловна Битнер передала мне письмо от Ксении (сестры Николая II. – В.Х.). Она сегодня начала заниматься с детьми, кроме Ольги, по разным предметам»⁵¹⁷.

Обучение детей по основным предметам взяли на себя: Николай Александрович (русская и военная история), Александра Федоровна (богословие), князь Татищев (русский язык), П. Жильяр и С. Гиббс (французский и английский языки), Боткин (биология), графиня Гендрикова (древняя история), Битнер (география и литература), учитель гимназии Батурин (математика). Приступив к занятиям, К.М. Битнер делилась с

B.C. Панкратовым своими огорчениями: «Я совершенно не ожидала того, что нашла: такие взрослые дети и так мало знают русскую литературу, так мало развиты. Они мало читали Пушкина, Лермонтова еще меньше, а о Некрасове и не слышали… Алексей не проходил еще именованных чисел, у него смутное представление о русской географии»⁵¹⁸. По совету Панкратова Битнер отвела урок чтению поэмы Некрасова «Русские женщины». «Впечатление, – рассказывала она, – было потрясающим. Княжны мне сказали: как это нам никогда не говорили, что у нас такой чудный поэт». К.М. Битнер заметила, что ее ученики интересуются положительно всем. Они очень любят, когда им читаешь вслух. Любопытны ее наблюдения за цесаревичем. «Он был способный от природы, – вспоминает она, – но немного с ленцой. Если он хотел выучить что-либо, он говорил “погодите, я выучу”. И если действительно выучивал, то это уже у него сидело крепко. Он не переносил лжи и не терпел бы ее около себя, если бы взял власть когда-либо.

Я не знаю, думал ли он о власти. У меня был с ним разговор об этом. Я ему сказала:

– А если Вы будете царствовать?

Он мне ответил:

– Нет, это кончено навсегда.

Я ему сказала:

– Ну а если опять будет, если Вы будете царствовать?

Он сказал мне:

– Тогда надо устроить так, чтобы я знал больше, что делается кругом»⁵¹⁹.

К.М. Битнер позднее указывала: «Он был добрый, как и отец, в смысле отсутствия у него возможности причинить напрасно зло. В то же время он был скуповат: он любил свои вещи, берег их, не любил тратить свои деньги и любил собирать всякие старые вещи: гвозди, веревки, бумагу и т. п. Перегорит электрическая лампочка, несут к нему, и он ее спрячет. Как-то однажды, когда он был болен, ему подали кушанье, общее со всей семьей, которого он не стал есть, потому что не любил этого блюда. Я возмутилась: как это не могут приготовить ребенку отдельного кушанья, когда он болен. Я что-то сказала. Он мне ответил: “Ну, вот еще. Из-за меня одного не надо тратиться”»⁵²⁰.

Преподаватель Томского университета Э. Диль, летом 1918 г. побывавший в доме Ипатьева в Екатеринбурге, позднее писал:

«В зале на столе еще лежали тетради и учебные книги наследника – обыкновенные, трепанные, затасканные и исчерканные книги, ничем не отличавшиеся от имущества среднего, порядком неряшливого школьника. В одной из тетрадей – письменное упражнение наследника по французскому языку, со многими ошибками, отмеченными синим карандашом. Как человеку, причастному к педагогическому делу, мне особенно бросилось в глаза, что учебники далеко не принадлежали к признанным образцовым руководством, составленным передовыми педагогами, а являлись скромными учебниками скромного среднего достоинства».

7 января 1918 г. Алексей отправляет в Царское Село письмо своему старому учителю:

«Дорогой Петр Васильевич.

Пишу Вам уже третье письмо. Надеюсь, что Вы их получаете. Мама и другие Вам шлют поклон. Завтра начнутся уроки. У меня и у сестер была краснуха, а Анастасия одна была здорова и гуляла с Папой. Странно, что никаких известий от Вас не получаем. Сегодня 20 гр[адусов] морозу, а до сих пор было тепло. Пока я Вам пишу, Желик читает газету, а Коля [Деревенко] рисует его портрет. Коля беснуется и поэтому он мешает писать Вам. Скоро обед. Нагорный Вам очень кланяется. Поклон Маше и Ирине. Храни Вас Господь Бог!

Ваш любящий Алексей»⁵²¹.

Комендант полковник Е.С. Кобылинский позднее так описывал белогвардейскому следователю Н.А. Соколову повседневную жизнь царской семьи:

«В дежурной комнате находился дежурный офицер. Никто не вмешивался во внутреннюю жизнь семьи. Ни один солдат не смел входить в покои. Вставали все в семье рано, кроме Государыни… После утреннего чая Государь обыкновенно гулял, занимаясь всегда физическим трудом. Гуляли и дети. Занимался каждый, кто чем хотел. После прогулки утром Государь читал, писал свой дневник. Дети занимались уроками. Государыня читала или вышивала, рисовала что-нибудь. В час был завтрак. После завтрака опять обыкновенно семья выходила на прогулку. Государь часто пилил дрова с Долгоруковым, Татищевым, Жильяром. В этом принимали участие княжны. В 4 часа был чай. В это время часто занимались чем-либо в стенах дома, например, фотографией, или просто сидели у окон дома, наблюдая внешнюю жизнь города. В 6 часов был обед. После обеда приходили Татищев, Долгоруков, Боткин, Деревенко. Иногда бывала игра в карты, причем из семьи играли Государь и Ольга Николаевна. Иногда по вечерам Государь читал чтонибудь вслух, все слушали. Иногда ставились домашние спектакли: французские и английские пьесы. В 8 часов был чай. За чаем велась домашняя беседа. Так засиживались часов до 11, не позднее 12, и расходились спать. Алексей Николаевич ложился спать в 9 часов или около этого времени. Государыня всегда обедала наверху. С ней иногда обедал Алексей Николаевич. Вся остальная семья обедала внизу в столовой»⁵²².

В долгие зимние вечера в губернском доме ставили домашние спектакли-пьесы на французском и английском языках под руководством П. Жильяра и С. Гиббса, которые проявили себя искусными режиссерами. Из русских пьес ставили водевиль А.П. Чехова «Медведь». Роль помещика Смирнова сыграл сам Николай Александрович. Чаще всего в этих спектаклях действующими лицами были Татьяна, Мария, Алексей, а реже – Ольга и Анастасия. Сцены доставляли много удовольствия их участникам и зрителям. Домашним уютом, семейным счастьем и покоем веяло от этих представлений.

Несмотря на тревожное время, жизнь в Тобольске царской семьи шла своим чередом, пока еще без больших перемен. Николай Александрович день за днем фиксирует в своем дневнике:

«6-го декабря. Среда, мои именины провели спокойно и не по примеру прежних лет. В 12 час. был отслужен молебен. Стрелки 4-го полка в саду, бывшие в карауле, все поздравили меня, а я их – с полковым праздником. Получил три именинных пирога и послал один из них караулу. Вечером Мария, Алексей и mr. Gilliard сыграли очень дружно маленькую пьесу “Le fluide de John”; много смеху было»⁵²³.

Накануне Рождества выпало еще больше снега. Неизвестно, кто первый подал мысль построить ледяную горку, но ее с восторгом подхватила молодежь. С большим нетерпением все дождались прогулки и под руководством П. Жильяра, затейника и выдумщика, приступили к работе. Об этом событии сообщал Алексей в своем письме к учителю в Царском Селе П.В. Петрову 19 декабря 1917 г.: «…пока у нас очень мало снегу и поэтому трудно выстроить гору. Джой (спаниель цесаревича. – В.Х.) толстеет с каждым днем, потому что он ест разные гадости из помойной ямы. Все его гонят палками. У него много знакомых в городе и поэтому он всегда убегает. Я Вам пишу во время французского урока, потому что у меня почти нет свободного времени… Поклон и поздравления учителям. Храни Вас Господь! Ваш пятый ученик Алексей»⁵²⁴.