Текст книги "Романовы. Последние дни Великой династии"

– Алексей Николаевич очень болен.

– Мне необходимо посмотреть его, – упорствовал комиссар.

– Хорошо, только разве, вы один, – согласился Романов. Тов. Яковлев и Николай ушли в комнату Алексея. Дочери с любопытством разглядывали во время разговора

представителя коммунистического правительства.

Алексей действительно оказался сильно больным от кровоподтека наследственной болезни рода Гессенов. Желтый испитой мальчик казался уходящим из жизни.

При осмотре комиссией других помещений лакеи униженно кланялись: отцветшие ясновельможные мужи приветствовали почтительным вставанием.

Бывшая царица на этот раз не была готова к посещению.

Тов. Яковлев посещал после один.

Александра, выступая по-царски, с величием, встретила его, любезно отвечая на вопросы и часто улыбаясь.

Алексея еще раз посетили»⁶⁰⁸.

Список лиц, живущих в доме № 1 («Свободы»)

Романовы: Николай, Александра, Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия, Алексей; Александр Долгоруков[11]11
  Правильно: Василий Александрович Долгоруков.


[Закрыть], Илья Татищев, Анастасия Гендрикова, Екатерина Шнейдер, Петр Жильяр, камердинеры – Терентий Чемодуров и Алексей Волков, слуга Алексея – Клим Нагорский[12]12
  Правильно: Нагорный.


[Закрыть], лакей – Алексей Трупп, лакеи – Иван Сиднев и Франц Журавский, лакей Жильяра – Сергей Иванов, лакей Татищева и Долгорукова – Петр Тютин, рабочий – Михаил Карпов, комнатные девушки – Мария Туттельберг и Александра Щеглова, Анна Демидова и Елизавета Ерсберг (правильно, Эрсберг. – В.Х.), повара – Иван Харитонов, Владимир Кокичев, Леоний Седнев, дворник – Александр Кирпичников, кухонные, буфетные рабочие – Яков Семенов, Василий Терехов и Франц Терехов, девушка Шнейдер – Мария Кулакова, девушка Гендриковой – Викторина Николаева, девушка Шнейдер – Екатерина Живая, кухонная прислуга – Евдокия Поумянова, Евдокия Клюсова, Мария Соболева, Анна Коскина, Людмила Вакулина, прислуга Гиббса – Анфиса Иванова.

Александра Федоровна кратко записала впечатление от визитера:

«10/23 апреля. Вторник… Утром новый комиссар Яковлев пришел посмотреть нас (впечатление интеллигентного работающего инженера)…»⁶⁰⁹.

Позднее А.Д. Авдеев писал: «По приезде в Тобольск Яковлев созвал совещание. Поскольку помнится, – присутствовали: Павел Хохряков, Семен Заславский, Гузаков, Зенцов, Авдеев и другие. На этом совещании Яковлев попросил Хохрякова сделать информацию о положении дела в Тобольске, после которой со своей стороны Яковлев изложил свой план действий, вернее сказать – план выполнения возложенной на него задачи и то, что он должен увезти бывш. царя из Тобольска, в чем должны ему все помочь, а куда он с ним поедет – об этом рассуждать не следует.

Несмотря на то, что на этом совещании было принято наше предложение о вывозе бывш. царя, все же мы, уральцы, решили в ту же ночь собраться отдельно, так как поведение Яковлева показалось нам подозрительным. На наше совещание в числе других товарищей уральцев был приглашен и тов. Бусяцкий – начальник отряда пехоты, прибывшего к нам в Тобольск из Екатеринбурга.

На этом совещании тов. Заславский предложил организовать по дороге в Тюмень близ села Ивлева засады вооруженных групп, которые, на всякий случай, могли бы служить подкреплением. Некоторые предложили еще, чтобы вблизи Яковлева и бывш. царя всегда были уральцы, чтобы вовремя принять решительные меры. Также было решено при увозе из Тобольска бывш. царя вместе с Яковлевым направить Заславского, Авдеева и отряд Бусяцкого, а Хохрякова оставить в Тобольске»⁶¹⁰.

Но Авдеев писал свои воспоминания в 1928 г. К этому времени Яковлев был скомпрометирован, находился в тюрьме. Поэтому весь подлый замысел екатеринбуржцев Авдеевым подан чуть ли не как подвиг. Между тем Яковлев знал о замыслах Заславского и его группы. Ибо один из бойцов отряда Бусяцкого рассказал ему следующее:

«Я рабочий Пермской губ. Усольского уезда Александровского завода. Неволин Александр Иванович.

Состоял в Екатеринбурге членом Красной Армии, в 4-й сотне.

Ровно в 4 часа вечера 16 апреля приходит к нам в сотню помощник начальника штаба Бусяцкий и заявляет, чтоб мы через полчаса были готовы в поход. В шесть часов мы пришли на станцию. Начальник штаба нам говорит – вам предстоит такая задача: живым или мертвым привезти в Екатеринбург одного человека. И больше ничего. Доехали до Тюмени. Бусяцкий говорит: сейчас поедем на конях. Когда проехали мы приблизительно половину дороги на конях – Бусяцкий нас остановил в деревне.

Говорит, что едет с московским отрядом комиссар Яковлев, нам нужно его обождать. И действительно скоро отряд проехал. За ним поехали и мы. Приехали в Тобольск и ночевали там две ночи. Приходит к нам Бусяцкий и говорит: вот сюда приехал комиссар Яковлев и хочет увезти Романова в Москву, а потом у них, кажется, решено отправить его в заграницу. А нам предстоит такая задача: во что бы то ни стало предоставить его в Екатеринбург. Для этого мы предложили сделать так.

У Яковлева девять пулеметов, а пулеметчиков двое. Я рекомендую ему пулеметчиками своих, к его пулеметам, и поедем вместе.

По известному сигналу вы должны напасть на них, отобрать у них все оружие и Романова.

И все кончено, из моих товарищей никто на его слова не возражает.

Я тогда один запротестовал, разговорил товарищей, и эта выдумка их не удалась и они ушли.

Через два или три часа слышу опять делают собрание. Я, конечно, пришел. Слышу, помощник инструктора Пономарев и инструктор Богданов начинают.

– Мы уж этот план бросили, теперь решили так: по дороге к Тюмени сделать засаду. Когда Яковлев последует с Романовым, как только сравняются с нами, вы должны из пулеметов и винтовок весь отряд Яковлева ссечь до основания.

И никому ничего не говорить.

Если кто станет спрашивать, какого вы отряда, то говорите, что московского и не сказывайте, кто у вас начальник, потому что нужно это сделать помимо областного и вообще всех советов.

Я тогда ему задал вопрос.

Разбойничками, значит, быть.

Я, мол, лично с вашими планами не согласен. Если вам

нужно, чтоб Романова убить, так пущай единолично кто-нибудь решается, а такой мысли я и в голову не допускаю, имея в виду, что вся наша вооруженная сила стоит на страже защиты Советской власти, а не для единоличных выгод и людей, если комиссар Яковлев командирован за ним от Совета Народных Комиссаров, так он и должен его представить туда, куда ему велено, а мы разбойничками не были и быть не можем, чтоб из-за одного Романова расстрелять таких же товарищей красноармейцев, как и мы. Они, конечно, заспорили, что ты Неволин всегда суешься везде и расстраиваешь всех, ну всетаки я товарищей убедил, что мы не можем так поступать, и некоторые стали тоже спорить и все ихние планы ни к каким результатам не привели.

После собрания Бусяцкий, Богданов, Пономарев сделали мне серьезное замечание и все время пуще и пуще меня стали притеснять. Когда мы доехали до реки Тоболу, тут в деревне остановились, стали дожидать, когда проедет Яковлев с Романовым. Когда Яковлев приехал в деревню, то нам Бусяцкий сказал, если вы ничего не можете сделать, то никто ничего не говорите.

Что сделаешь. Ну, если в Екатеринбурге пятая и шестая роты его не задержат, то, значит, Романов ушел. Я и тогда ему сказал, для нас хоть где, это не наше дело, они знают куда его девать»⁶¹¹.

Владея информацией о замысле Заславского, Яковлев решил сделать главное. А оно заключалось в том, чтобы его поддержал отряд охраны царской семьи. Вопрос этот был улажен им просто: Яковлев привез деньги и раздал их отряду, кроме того, он предложил демобилизоваться тем, кто хотел бы сделать это. Сохранился следующий протокол собрания, где решались данные вопросы.

Общее собрание особой охраны бывшего царя

22 апреля 1918 г.

Тобольск

На собрании присутствуют: чрезвычайный комиссар Яковлев и комиссар Заславский. Председательствует: т. Матвеев.

Т. Яковлев. – Товарищи, ваш делегат Лукин был в Москве и сделал доклад о материальном положении, после чего было постановление Совнаркома, о котором я потом буду говорить, а сейчас прошу заслушать мандаты [Секретарь зачитывает документы]. Как видите, тт., мне даны широкие полномочия, поэтому все должны быть под моим ведением и без меня не должно делаться ничего. Материальный вопрос с суточными деньгами, я уже говорил с вашим комитетом, разрешится завтра или послезавтра, как канцелярия сготовит списки. Касаясь демобилизации отряда, т. Яковлев сказал: вы остались и служите как осколок старой армии. Я имею предложение: кто желает остаться служить – останется. Всякий, кто не желает, тот уйдет. Каждый в этом волен. Конечно, это надо проводить организованно, не сразу все бросить и уйти.

Недоразумение, возникшее в связи с нашествием отрядов и Комиссаров с требованиями, улажено, т. к. все отряды Тобольска подчиняются всецело лишь мне. Для того чтобы было для вас яснее, что эта путаница – плод недоразумения, я пригласил т. Заславского и членов Тобольского Исполкома»⁶¹².

Комиссару Яковлеву удалось быстро уладить конфликтную ситуацию между красногвардейскими отрядами и охраной царской семьи. Главный «возмутитель спокойствия» Заславский спешно покинул Тобольск, потерпев полное фиаско. Однако многие уральцы имели подозрение об «истинном задании» комиссара Яковлева, т. е. о доставке Николая II в Москву для последующего перевода царской семьи за границу. Это подозрение подкреплялось тем, что по конспиративным соображениям им не был известен конечный маршрут. Кроме того, всем еще был памятен и болезнен недавно подписанный Брест-Литовский мирный договор. Жизнь Николая II оказалась под угрозой самосуда.

Перед чрезвычайным комиссаром В.В. Яковлевым неожиданно встала еще одна задача: поскольку цесаревич Алексей Николаевич был очень болен, везти его было нельзя. Он срочно вызывает Москву и спрашивает ее:

«Народному комиссару Свердлову.

Москву.

…А, что, Свердлов у аппарата? Передайте от моего имени следующее. Мой сын опасно болен. Точка. Распутица мешает взять весь ваш багаж. Точка. Хочу взять одну главную часть багажа, а остальную с пароходом. Точка. Вы меня понимаете? Точка. Если понимаете, то отвечайте, правильно ли поступаю, если не дожидаясь хорошей дороги пущусь в путь только с одной частью вашего багажа. Точка. Дайте распоряжение Комиссару почт и телеграфов, чтобы мне разрешили говорить по аппарату, а то приходится брать революционным путем.

Пусть Невский даст телеграмму на ст. Тюмень, чтобы мой поезд [немедленно] не задерживали экстренным без стоянок и дали в состав вагон первого или второго класса.

Яковлев»⁶¹³.

Но к телеграфу подходит Теодорович и по поручению Свердлова дает следующее указание:

«Секретарь Теодорович

по поручению Свердлова отвечаю:

Возможно, что придется везти только одну главную часть. Предвиделось вами и товарищем Свердловым еще и раньше. Он вполне одобряет ваше намерение. Вывозите главную часть. Комиссару почт и телеграфов т. Невскому дадим соответствующее распоряжение. Что вы еще скажете?»⁶¹⁴.

Полковник Е.С. Кобылинский был свидетелем, когда комиссар Яковлев объявил о решении правительства вывезти царскую семью из Тобольска:

«В 2 часа мы вошли с Яковлевым в зал. Посредине зала рядом стояли Государь и Государыня. Остановившись на некотором отдалении и поклонившись им, Яковлев сказал: “Я должен сказать Вам (он говорил, собственно, по адресу одного Государя), что я чрезвычайный уполномоченный из Москвы от Центрального Исполнительного Комитета, и мои полномочия заключаются в том, что я должен увезти отсюда всю семью, но так как Алексей Николаевич болен, то я получил вторичный приказ выехать с одним Вами”. Государь ответил Яковлеву: “Я никуда не поеду”. Тогда Яковлев продолжал: “Прошу этого не делать. Я должен исполнить приказание. Если Вы отказываетесь ехать, я должен или воспользоваться силой, или отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда могут прислать вместо меня другого, менее гуманного человека. Вы можете быть спокойны. За Вашу жизнь я отвечаю головой. Если Вы не хотите ехать один, можете ехать с кем хотите. Будьте готовы.

Завтра в 4 часа мы выезжаем”»⁶¹⁵.

После такого ультиматума в тяжелом душевном состоянии находилась царская семья. В этот же день Николай II записал в своем дневнике:

«12 (25) апреля. Четверг. После завтрака Яковлев пришел с Кобылинским и объявил, что получил приказание увезти меня, не говоря, куда? Аликс решила ехать со мной и взять Марию, протестовать не стоило. Оставлять остальных детей и Алексея больного да при нынешних обстоятельствах – было более чем тяжело! Сейчас же начали укладывать самое необходимое. Потом Яковлев сказал, что он вернется обратно за О[льгой], Т[атьяной], Ан[астасией] и А[лексеем] и что, вероятно, мы их увидим недели через три. Грустно провели вечер; ночью, конечно, никто не спал»⁶¹⁶.

Еще в более тяжелом душевном состоянии находилась Александра Федоровна, которая разрывалась между опасно больным сыном Алексеем и смертельной угрозой, нависшей над ее супругом.

Александра Федоровна записала в своем дневнике:

«Тобольск. 12 (25) апреля. Четверг… После ленча пришел комиссар Яковлев и я хотела попросить об устройстве походной церкви на Страстную неделю. Вместо этого он объявил приказ своего правительства (большевики), что он должен забрать нас отсюда (куда?). Увидев Беби тяжело больным, выразил пожелание взять Н[иколая] одного (если не по собственной воле, придется применить силу). Я должна решить: остаться с больным Беби или сопровождать Н[иколая]. Решила сопровождать его, так как могу быть более полезной, и это при риске незнания, куда и для чего (мы воображаем [в] Москву). Ужасное страдание. Мария поедет с нами, Ольга будет присматривать за Беби, Татьяна с семьей и Анастасия будут прибирать в доме. Возьмем Валю [Долгорукова], Нюту [Демидову], Евг[ения] Сергеевича] Боткина, приказали ехать Чемод[урову] и Седневу. Взяли еду для Беби, сложили несколько вещей вместе, составили маленький багаж. После вечернего чая попрощались со всеми нашими слугами. Просидели всю ночь вместе с детьми. Беби спал и в 3 [часа] ночи пошла к нему перед отъездом. Отъехали в 4 ¹/₂ утра. Ужасно оставлять дорогих детей. 3 наших винтовки поехали с нами (имеются в виду трое гвардейцев караула, на которых можно было положиться в преданности царской семье. – В.Х.)»⁶¹⁷.

П. Жильяр в своем дневнике подробно дал описание последних часов пребывания царской семьи в Тобольске:

«Царская семья прошла к Алексею Николаевичу и до вечера не отходила от его кровати. Вечером в 10 ¹/₂ часов мы поднимаемся пить чай. Императрица сидит на диване между двумя дочерьми. Они так много плакали, что их лица распухли от слез. Каждый из нас старается скрыть свое горе и силится казаться спокойным. Император и императрица спокойны и сосредоточены.

…Около 4 часов утра во двор въезжают экипажи. Это ужасные местные тарантасы – крестьянские повозки, состоящие из большой плетеной корзины на двух длинных жердях, заменяющих рессоры. Только одна из повозок – крытая. Мы находим на дворе немного соломы и постилаем ее на дно повозок, чтобы устроить сиденье. Кладем тюфяк в экипаж, предназначенный для императрицы. В четыре часа мы поднимаемся к их величествам, которые в эту минуту выходят из комнаты Алексея Николаевича. Император, императрица и Мария Николаевна прощаются с нами. Императрица и великие княжны плачут, Государь кажется совершенно спокойным и для каждого из нас находит бодрящее слово. Он нас обнимает и целует, а императрица, прощаясь со мной, просит не спускаться с ними во двор, а остаться около Алексея Николаевича. Я иду к ребенку, который горько плачет в своей постели. Немного погодя мы слышим шум отъезжающих экипажей. Великие княжны проходят, рыдая, мимо комнаты брата»⁶¹⁸.

Несмотря на секретность отправления царской семьи и столь ранний час несколько десятков тобольчан вышли проводить «царский поезд», но по чьей-то команде были рассеяны.

В официальном сообщении «Известий Тобольского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов» говорилось: «В ночь с 25-го на 26-е из «Дома свободы» был увезен комиссаром тов. Яковлевым бывший царь Николай Романов, с ним пожелала ехать бывшая царица и дочь Мария, а также добровольно последовавшие за ними в ссылку граждане Татищев[13]13
  Татищев остался в Тобольске вместе с царскими детьми.


[Закрыть] и Долгоруков. Отъезд был обставлен хорошо, и все обошлось без лишнего шума. Комиссар тов. Яковлев имел самые широкие полномочия из Москвы от Совнаркома…».

Другое поручение комиссара В.В. Яковлева, которое он дал местным властям, обернулось большим скандалом. Дело в том, что Яковлев поручил местному Тобольскому исполкому в связи с происходящими событиями выяснить «причастность епископа Гермогена к политическому движению против Советской власти путем осмотра его бумаг и переписки». С этой целью представители Исполкома вместе с отрядом красногвардейцев явились в ночь с 26 на 27 апреля в Архиерейский дом и устроили обыск. Однако епископу Гермогену удалось скрыться. Все это вызвало массовый протест прихожан и местному Совдепу пришлось оправдываться перед населением. По этому случаю была выпущена листовка-воззвание «К гражданам г. Тобольска и Тобольской губернии»⁶¹⁹ от 29 апреля 1918 г. за подписью председателя Исполкома Хохрякова и секретаря Дуцмана. Однако большевики этого дела не забыли. Некоторое время спустя все-таки Гермоген был арестован и доставлен под конвоем в Екатеринбург, а затем посажен в местную тюрьму. Как известно, его участь оказалась трагичной.

Путь на Тюмень

Отряд Яковлева, сопровождающий Николая II, Александру Федоровну, их дочь Марию и часть приближенных, 26 апреля рано утром покинул Тобольск. Опережая всех, шла впереди кавалерийская разведка. Комиссар Яковлев гнал колонну вперед безостановочно, не давая передышки. От Тобольска до Тюмени, где ожидал поезд, отряду предстояло пройти в весеннюю распутицу на лошадях около 300 километров. Путь был чрезвычайно сложен. Д.М. Чудинов (Касьян) позднее вспоминал об этом переходе:

«Не успели доехать до первой небольшой деревушки, как у моего тарантаса вдребезги разлетелись колеса. Пришлось отстать. Я свернул в деревушку, чтобы сменить тарантас, но его не оказалось. Поневоле пришлось удовлетвориться простой телегой, к счастью, на железном ходу.

Пока перепрягали лошадей, вокруг меня собралась вся деревня: и стар, и млад. Лавина вопросов: куда повезут Николая? Запомнился старик с длинной седой бородой.

– Паря, ты уж будь добр, скажи, Бога ради, куда это царябатюшку везут? В Москву, што ль?

– В Москву, дедушка, в Москву. Лошади готовы. Сажусь. Отъезжая, слышу слова старика:

– Ну слава-те, Господи, теперь будет порядок»⁶²⁰.

В один день отряд, конвоирующий Николая II, прошел около 130 верст и добрался до села Иевлево, где все остановились на ночлег.

Тяжело переносила дорогу Александра Федоровна, которая записала в дневнике: «13/26 апреля. Пятница. Мария и я в тарантасе. Н[иколай] с Ком[иссаром] Яковлевым. Холодно, пасмурно и ветрено, переехали Иртыш. После перемены лошадей в 8 и в 12 останавливались в деревне, и пили чай с нашей холодной провизией. Дорога совершенно отвратительная, сплошная замерзшая земля, грязь, снег; вода лошадям по брюхо, страшная тряска, боль все время. После 4 перемен [лошадей], пересадка, чека соскочила и мы должны были пересесть в другую повозку (корзину). Переменили лошадей в 5.00 и пересели в другую корзину. Другие меняли экипажи постоянно. В 8.00 достигли Ивлево, где мы переночевали в доме, где был сельский магазин раньше. Мы втроем спали в одной комнате, на наших кроватях, Мария на полу – на ее матрасе. Нюта в гостиной, где мы обедали нашей провизией и где стоял наш багаж. Валя [Долгоруков] и Е.С. [Боткин] в одной комнате, наши мужчины – в другой – все на полу легли в 10.00, смертельная усталость, боль во всем теле. Никто не говорит нам, куда мы собираемся от Тюмени – некоторые воображают Москву. Маленький последует за нами, как только освободится река и Беби станет лучше. С каждым поворотом каждый экипаж теряет колесо или еще что-то разбивается. Душевная боль растет – написать письмо детям с первым встречным ямщиком»⁶²¹.

Несколько слов короткой записки императрицы и Марии Николаевны были переданы с ямщиком в Тобольск. На этот счет П. Жильяр записал в дневнике 27 апреля 1918 г.: «Кучер, который вез Государыню до первой почтовой станции, привез записку от Марии Николаевны: дороги испорчены, условия путешествия ужасны. Как императрица будет в состоянии перенести дорогу? Какую жгучую тревогу испытываешь за них!»⁶²².

С дороги из Ивлева Александра Федоровна по почте посылает еще письмо. На конверте адресат: Евгению Степановичу Кобылинскому – Дом Корнилова, улица Свободы. Тобольск. На обороте конверта пометка: «Для передачи О[льге] Н[иколаевне]». Штамп отправления в Ивлеве 27 апреля 1917 г. В Тобольске письмо проштамповано 29 апреля.

«Ивлево 14/27. 1918 г.

Дорогие, нежно любимые наши душки! Горячо ото всех благодарим за милые письма (Трина[14]14
  Трина: Е.А. Шнейдер. Очевидно, имеются в виду известия, полученные Александрой Федоровной по телеграфу в Ивлеве.


[Закрыть] тоже). Ужасно грустно без вас. Как маленький спал и себя чувствует? Дай Бог, скорее поправиться. Дорога была отвратительная, замерзшая грязь, большие глубокие лужи, ямы – просто невероятно; у всего этого по очереди слетали колеса и т. п. – приятно было в это время отдыхать от тряски. Каждые 4 ч. в селах перепряжки. В 12 ч. пили чай (с нашей закуской) в избе; вспоминали подробности поездки! Мы 3-е спали вместе на наших койках [с] 10–4 ч. Сама почти не спала, сердце и все болит – капли и все есть. Все идет хорошо. Настенька не перенесла бы [с] своим аппендицитом такую тряску. У Мишеля даже (начались колики…)[15]15
  Два слова неразборчивы, возможно, другое прочтение.


[Закрыть] и туго поправляется. Здесь переправа (Тобол). Был чудный закат [солнца] и сегодня ясно светит. Мысленно горячо, горячо целуем и благословляем нежно любимых наших. Христос с Вами Всем сердечный от нас всех привет. Над[еемся] Вл[адимир] Николаевич] доволен здоровьем.

Мама, Папа, Мария.

Будем сегодня особенно по дороге вас вспоминать. Надеюсь, пох[одную] церковь устроите. Так скучаю. Надеюсь, успеем через нового ком[енданта] посылать теперь письмецо. М[ария] и я ехали все время в кибитке, только в 6 ч. (?) сломалась ось и пересели в коробки. Ехали в том же порядке»⁶²³.

Волнения Александры Федоровны за благополучие детей имели основания. Камердинер А.А. Волков, оставшись в Тобольске, позднее вспоминал:

«Тотчас же по отъезде, на смену стрелкам и Кобылинскому, явилась большевистская охрана под предводительством комиссара Родионова и Хохрякова, людей грубых. Охрана состояла почти всецело из нерусских. Родионов целыми днями сидел в дежурной комнате, с ног до головы вооруженный. Никого из живущих в доме никуда не выпускали, введя совершенно тюремный режим»⁶²⁴.

В воскресенье 28 апреля. П. Жильяр записал в дневнике: «Полковник Кобылинский получил телеграмму с сообщением, что все благополучно приехали в Тюмень в субботу, в половине девятого вечера.

В большом зале поставили походную церковь; и священник будет иметь возможность служить обедню, так как есть антиминс.

Вечером пришла вторая телеграмма, отправленная после отъезда из Тюмени: “Едем в хороших условиях. Как здоровье маленького? Господь с вами!”»⁶²⁵.

Понедельник, 29 апреля. Дети получили из Тюмени письмо императрицы. Путешествие было тяжелое. На переправах через реки вода лошадям по грудь. Беспрестанно ломались колеса. А.Д. Авдеев позднее писал: «Александра всю дорогу была мрачна и ни с кем не разговаривала; в противоположность ей, Николай всю дорогу разговаривал с Яковлевым и окружающими его. Обратился и ко мне с вопросом, сколько лет я служу в кавалерии, я ему сказал, что не служил ни одного дня, после чего он посмотрел недоверчиво на меня, и я ему объяснил, что с детства научился ездить верхом в киргизских степях»⁶²⁶.

В дневнике Александра Федоровна писала: «14/27 апреля. Суббота. Лазарево Воскресение.

Встали в 4 [часа], пили чай, упаковывались, пересекли реку в 5 [часов] пешком по дощатому настилу, а затем – на пароме. Прошла вечность, прежде чем отъехали, 7 ¹/₄ [часа]. (Ком[иссар] нервно суетится, бегает вокруг, телеграфирует). Прекрасная погода, дорога жуткая. Снова меняем лошадей, около 6 раз, наши кавалеристы – чаще, оба дня – одни и те же люди. Около 12 [часов] приехали в [село] Покровское, сменили лошадей. Долго стояли перед домом нашего Друга. Видели его семью и друзей, выглядывающих из окна. В селе Борки пили чай и питались своими продуктами в хорошеньком крестьянском доме. Покидая деревню, вдруг увидели на улице Седова! Снова поменяли коляску. Снова всякого рода происшествия, но меньше, чем вчера. Остановились в деревенской школе, пили чай с нашими солдатами. Е.С. [Боткин] слег из-за ужасных колик в почках. Когда наступила темнота, колокольчики наших троек связали, прекрасный заход солнца и утро. Мчались с бешеной скоростью. При подходе к Тюмени эскадрон кавалеристов образовал вокруг нас цепь и сопровождал до станции, пересекли реку по передвижному мосту, 3 версты ехали по темному городу. В полночь сели в поезд. Написала 2[-е письмо] детям утром»⁶²⁷.

Естественно, в записи Александры Федоровны обращает на себя внимание знакомая фамилия штаб-ротмистра Николая Яковлевича Седова (эмиссара А. Вырубовой, связного между Петроградом и Тобольском). Достоверность этой встречи свидетельствовал и сам Седов: «В апреле сего года, на шестой неделе Великого поста, я отправился в Тобольск. На пути, в дер. Дубровно[16]16
  Так в документе.


[Закрыть] (верстах в 50–60 от Тобольска) я встретил “поезд” с Государем и Государыней и в[еликой] к[няжной] Марией Николаевной.

Поезд состоял из трех троек с пулеметами и пулеметчиками, на следующей тройке ехал Государь с комиссаром Яковлевым, за ними следовала тройка с Государыней и в. к. Марией Николаевной, далее – тройка с Боткиным и князем Долгоруковым. В конце поезда были тройки со служителями и затем – с красноармейцами. Поезд я видел в самой деревне и имел возможность близко увидеть Государыню и Государя. Государыня узнала меня и осенила меня крестом»⁶²⁸.

Подтверждение этой неожиданной встречи имеется и в воспоминаниях корнета С.В. Маркова: «Седов, узнав о приезде нового отряда в Тобольск, решил проехать туда, что и исполнил, выехав из Тюмени 26-го числа. По дороге в одной деревне, приблизительно посредине пути, он, к ужасу своему, встретился с Их Величествами, перевозимыми в Тюмень. Он присутствовал при перекладке лошадей Их Величеств и находился недалеко от них, так что Государыня узнала его»⁶²⁹.

Между тем Яковлева, прежде всего, беспокоило поведение сопровождающих его уральцев. Фактически он с конвоем находился между двумя отрядами. Впереди шел отряд Заславского, позади в радиусе видимости отряд Бусяцкого. Назревавший конфликт чуть было не произошел в с. Ивлево, когда, как писал позднее П. Быков (член Екатеринбургского облисполкома), у уральцев, подозревавших «ненадежность»

В. Яковлева, созрела, как мы уже отмечали выше, мысль отбить у него Романовых. Но Яковлев четко сориентировался в сложной обстановке, арестовал помощника Бусяцкого (вскоре, правда, отпустив его) и одновременно произвел некоторую перестановку в отряде. Командиром сводного отряда был назначен верный ему П. Гузаков, который с отрядом присоединился к колонне, а Д. Чудинов стал его заместителем. Обе стороны не решились на открытое столкновение…

В 35 верстах от города колонну встретил председатель Тюменского губисполкома Н.М. Немцов, который проводил ее до городского вокзала.

Отряд подходил к Тюмени. Комиссар Яковлев нервничал (что заметила Александра Федоровна). Сохранился телеграфный запрос Яковлева к Свердлову, принятый 26 апреля в 20 ч. 50 мин. в Москве:

«Москва. Председателю Центр. Исп. ком. Из Тюмени.

Маршрут остается старый или ты его изменил. Сообщи немедленно [в] Тюмень. Еду по старому маршруту. Ответ необходим немедленный.

Чрезвычайный комиссар Яковлев»⁶³⁰.

На документе имеется пометка: «Передано по телефону. Фишер».

Из Москвы последовал незамедлительный ответ: «Маршрут старый, сообщи груз везешь или нет.

Свердлов»⁶³¹.

Яковлев позднее так описал переговоры: «Мы вызвали Кремль. У аппарата был сам Свердлов. Я подробно изложил ему создавшуюся обстановку и попросил дальнейших указаний. Свердлов обещал немедленно вступить в переговоры с Уральским Советом. В ожидании дальнейших инструкций от Свердлова я вызвал Екатеринбург. Но так как Голощекин, Белобородов и Дидковский в этот момент были заняты переговорами с Москвой, мне пришлось только ограничиться детальным сообщением на имя Голощекина о том, что произошло, и, кроме того, я просил их во избежание бессмысленного кровопролития обуздать екатеринбургские отряды. На телеграфе я пробыл около пяти часов, пока определенно не сговорился со Свердловым, который дал мне инструкцию немедленно ехать в сторону Омска»⁶³².

Все, что сказано Яковлевым в его воспоминаниях, подтверждается сохранившимися документами. Яковлев, вызвав Свердлова, дал ему полную информацию о положении дел и имеющейся угрозе не довезти «багаж» до Екатеринбурга. Он телеграфировал:

«Только что привез часть багажа. Маршрут хочу изменить по следующим чрезвычайно важным обстоятельствам. Из Екатеринбурга в Тобольск до меня прибыли специальные люди для уничтожения багажа. Отряд особого назначения дал отпор – едва не дошло до кровопролития.

Когда я приехал, екатеринбуржцы же дали мне намек, что багаж довозить до места не надо. У меня они также встретили отпор. Я принял ряд мер, и они там вырвать его у меня не решились. Они просили меня, чтобы я не сидел рядом с багажом (Петров). Это было прямым предупреждением, что меня могут тоже уничтожить. Я, конечно, преследуя цель свою, чтобы доставить все в целости, сел рядом с багажом.

Зная, что все екатеринбургские отряды добиваются одной лишь цели – уничтожить багаж, я вызывал Гузакова с отрядом. Вся дорога от Тобольска до Тюмени охранялась моими отрядами. Не добившись своей цели ни в Тобольске, ни в дороге, ни в Тюмени, екатеринбургские отряды решили устроить мне засаду под Екатеринбургом. Они решили, если я им не выдам без боя багажа, то решили перебить и нас. Все это я, а также Гузаков и весь мой отряд знаем из показаний арестованного нами одного из отряда екатеринбуржцев. А также по тем действиям и фактам, с которыми мне пришлось столкнуться.

У Екатеринбурга, за исключением Голощекина, одно желание: покончить во что бы то ни стало с багажом. Четвертая, пятая и шестая роты красноармейцев готовят нам засаду. Если это расходится с центральным мнением, то безумие – везти багаж в Екатеринбург. Гузаков, а также и я предлагаем перевести все это в Симский Горный округ, где мы его сохраним как от правого крыла, так и от левого. Предлагаю свои услуги в качестве постоянного комиссара по охране багажа вплоть до ликвидации. Заявляю от моего имени, а также от имени Гузакова, что за Екатеринбург мы не ручаемся ни в коем случае. Отправить туда под охрану тех отрядов, которые добивались одной цели и не могли добиться, ибо я принял достаточно суровые меры, – это будет безумие. Я Вас предупредил, и теперь решайте: или я сейчас же везу багаж в Симский Горный округ, где в горах есть хорошие места и точно нарочно для этого устроенные, или я отправляюсь в Екатеринбург! И за последствия я не ручаюсь. Если багаж попадет в руки [екатеринбуржцев], то он будет уничтожен. Раз они шли на то, что если придется для этого погубить меня и мой отряд, то, конечно, результат будет один. Итак, отвечай: ехать мне в Екатеринбург или через Омск в Симский Горный округ. Жду ответа. Стою на станции с багажом. Яковлев, Гузаков»⁶³³.