Текст книги "Романовы. Последние дни Великой династии"

В сентябре 1917 г. в имении Ай-Тодор проживали: вдовствующая императрица Мария Федоровна, великий князь Александр Михайлович, его супруга великая княгиня Ксения Александровна и их дети: Андрей, Никита, Ростислав, Федор, Дмитрий и Василий. Здесь же была младшая сестра Николая II – великая княгиня Ольга Александровна со своим вторым мужем, подполковником в отставке Куликовским, а также графиня Менгден, фрейлина Евреинова и генерал Фогель. Всего 13 человек. В соседнем имении Чаир находились: великий князь Николай Николаевич (дядя Николая II), его супруга великая княгиня Анастасия Николаевна, князь Сергей Георгиевич Романовский, граф Стефан Владиславович Тышкевич и его супруга Елена Георгиевна, князь Владимир Николаевич Орлов, доктор Малама и генерал Болдырев. В имении Дюльбер обосновались: великий князь Петр Николаевич и его супруга великая княгиня Милица Николаевна, их дети Роман и Марина. Здесь же жили генерал Алексей Иванович Сталь с дочерьми Еленой и Марией. Все Романовы, за исключением Ольги Александровны и ее мужа Куликовского, находились на положении арестованных.

22 сентября 1917 г. комиссар В.М. Вершинин направляет А.Ф. Керенскому докладную записку, в которой сообщает:

«…Команда охраны состоит из 72-х чел. – большею частью матросы Черноморского флота и часть солдат из Ялтинской дружины, – под начальством прапорщика В.М. Жоржалиани, канцелярия которого находится в имении Чаир… Под наблюдением охраны состоят: Ай-Тодор, Чаир и Дюльбер, сообразно чему команда разделена на три группы, квартирующие в этих имениях, в особо отведенных помещениях. Караульные посты соединены между собой и с канцелярией начальника охраны полевыми телефонами. Канцелярия, она же и квартира, начальника охраны соединена телефоном со ст. Кореиз, благодаря чему представляется возможным иметь через Ялту телефонное сообщение с Севастополем…

В дни корниловщины Исполнительный] коми[тет] Севастопольского Совета Военн[ых] и Раб[очих] Депутатов решил было перевезти на миноносце из Кореиза в Севастополь всех членов б. императорской фамилии и там их изолировать, но так как начальник охраны пр[апорщик] Жоржалиани дал заверения, что в имениях будет все спокойно, то намеченная мера не была выполнена, а была лишь усилена изоляция охраняемых путем закрытия имений на три дня, а затем ограничением времени въезда и выезда из имений, разъединением телефонов. В настоящее время часть этих мер отменена, остальные постепенно отменяются.

Что касается цензирования корреспонденции охраняемых лиц, то на ст. Кореиз введена военная цензура, которая и присылает на просмотр начальника охраны корреспонденцию охраняемых.

При исполнении установленных правил охраны личный состав команды по отношению охраняемых неделикатности не проявлял… Так как охрана была учреждена такой сильной организацией, как Севастопольский Совет Воен. и Раб. Депутатов, организации иных ближайших мест к делу охраны никакого касательства не имели и на это не претендовали…

В продовольственном отношении охраняемые особенных лишений не претерпевают.

Относительно необходимых, по моему мнению, некоторых мер для урегулирования дела охраны сообщаю особым докладом.

Комиссар В. Вершинин»⁶⁶⁴.

Между тем дни Временного правительства были сочтены. Великий князь Александр Михайлович вспоминал: «Мы ожидали ежедневно падения Временного правительства и были в наших мыслях с нашими далекими родными. За исключением царя и его семьи, которых перевезли в Тобольск, вся остальная наша семья находилась в С.-Петербурге. Если бы мои братья Николай, Сергей и Георгий своевременно прибыли бы к нам в Ай-Тодор, они были бы живы до сегодняшнего дня.

Я не имел с октября 1917 года с севера никаких известий и о их трагической гибели узнал только в Париже в 1919 году.

Но наступил день, когда наш комиссар не явился. Это могло иметь только одно объяснение. Мы должны были готовиться к встрече с новыми правителями России»⁶⁶⁵.

Вскоре Романовы были переведены в соседнее имение – Дюльбер. Причиной этого послужили противоречия между Ялтинским и Севастопольским Совдепами. В своих воспоминаниях великий князь Александр Михайлович писал, что, когда он обратился к новому комиссару Задорожному с вопросом о причинах перевода, тот ответил: «Нет, дело обстоит гораздо хуже, чем вы думаете. Ялтинские товарищи настаивают на вашем немедленном расстреле, но Севастопольский Совет велел мне защищать вас до получения особого приказа от товарища Ленина. Я не сомневаюсь, что Ялтинский Совет попробует захватить вас силой, и поэтому приходится ожидать нападения из Ялты. Дюльбер, с его стенами, легче защищать, чем Ай-Тодор. Здесь местность открыта со всех сторон»⁶⁶⁶. Поскольку ялтинцы настаивали на своем требовании, матросы под командованием Задорожного организовали оборону имения Дюльбер, консультируясь в вопросах фортификации со своим пленником – великим князем Александром Михайловичем, имевшим вице-адмиральский чин.

Странное сотрудничество Александра Михайловича с матросом Задорожным вызывало удивление великого князя Николая Николаевича. По этому поводу первый писал в своих воспоминаниях: «Великий князь Николай Николаевич не мог понять, почему я вступал с Задорожным в бесконечные разговоры.

– Ты, кажется, – говорил мне Николай Николаевич, – думаешь, что можешь переменить взгляды этого человека. Достаточно одного слова его начальства, чтобы он пристрелил тебя и нас всех с превеликим удовольствием.

Это я и сам прекрасно понимал… каждый вечер, перед тем, как идти ко сну, я полушутя задавал Задорожному один и тот же вопрос: «Ну что, пристрелите вы нас сегодня ночью?» Его обычное обещание не принимать никаких «решительных мер» до получения телеграммы с севера меня до известной степени успокаивало»⁶⁶⁷.

Опасения великих князей имели реальные предпосылки. Так, например, ВРК из Петрограда направил 21 ноября 1917 г. предписание в Севастополь, в котором указывалось:

«Военно-революционный комитет… предлагает вам оказать содействие тов. Ткачеву при аресте гражданина Николая Николаевича Романова, купца Рябушинского и других, проживающих в Крыму лиц, о коих Севастопольский ВРКомитет даст заключение, как о контрреволюционерах.

При этом Петроградский ВРКомитет выражает пожелание, чтобы дворцы и дачи богатой буржуазии в Крыму были использованы в интересах революционного народа, как-то: устройство лазаретов, санаторий и т. п.

Председатель Уншлихт.

Секретарь Гусев»⁶⁶⁸.

Вдовствующая императрица Мария Федоровна, несмотря на постоянно грозящие опасности, жила воспоминаниями о прошлом и заботами о благополучии своих детей. В ее письме, направленном в Тобольск в ноябре 1917 г., читаем: «Мой дорогой Ники, только что получила твое письмо от 9 ноября, исполнившее меня радостью. Не могу найти слов для выражения чувств и благодарю вас всех от души.

Ты знаешь, что в моих мыслях и молитвах ты всегда со мною, я день и ночь только и думаю, что о тебе, и по временам у меня так болит сердце, что становится невыносимо. Но Бог милостив, – Он даст нам силы для этого тягостного испытания. Хорошо уже то, что все вы здоровы и живете вместе и с удобствами.

Уже год прошел с того дня, когда ты с Алексеем приезжал повидать меня в Киев. Кто мог бы тогда предположить, что готовит нам судьба и что предстоит нам пережить? Я живу только воспоминаниями о счастливом прошлом и стараюсь, насколько возможно, забыть теперешний кошмар.

Миша тоже писал мне о вашей последней встрече в присутствии свидетелей и… о вашем мрачном, отвратительном отъезде.

Я получила твое первое письмо от 2 октября и должна извиниться, что не ответила на него ранее, но Ксения объяснит тебе причину.

Мне очень грустно, что вам не разрешают гулять. Я знаю, как это необходимо для тебя и для дорогих детей…»⁶⁶⁹.

Вот еще одно из последних писем Марии Федоровны, направленное сыну в Тобольск: «Я совершенно оправилась от долгой и мучительной болезни и теперь, после двух месяцев, снова стала выходить. Погода стоит прекрасная, в особенности в эти последние дни. Живем мы очень скромно и никого не видим, тем более что нам не разрешают выходить за ворота, что очень неприятно.

Счастье мое, что я с Ксенией, Ольгой и внуками, которые обедают со мной каждый день по очереди. Мой новый внук, Тихон, источник радости для всех нас. Приятно смотреть, как счастлива Ольга, и как она довольна, что имеет ребенка, о котором уже давно мечтала.

Она и Ксения приходят навещать меня каждое утро, и мы пьем вместе какао, так как мы всегда голодные. Как трудно доставать провизию. Мне больше всего не хватает масла и белого хлеба, но иногда какая-нибудь добрая душа присылает их мне: папа Феликс присылает крабов и масло.

Я была очень рада, получив письма от Аликс и внучек, которые пишут так мило. Благодарю и целую их всех. Так грустно находиться в разлуке, не видеть друг друга и не иметь возможности перекинуться хоть несколькими словами.

Получила также письма от тети Аликс и Вольдемара (брата императрицы, принца Датского. – В.Х.), но письма так медленно приходят сюда, а я жажду новостей.

Вполне понимаю, какое для вас наслаждение перечитывать старые письма и дневники, хотя эти воспоминания о счастливом прошлом должны отзываться печально в сердце. У меня нет даже этого утешения, так как у меня все отобрали, когда весной был обыск в доме, – все ваши письма, все, которые я получала из Киева, письма детей, три дневника и т. д., и ничего до сих пор не возвращено, что просто возмутительно… и на каком основании, осмелюсь спросить?

Все мои мысли с тобою, мой дорогой, ненаглядный Ники. Да благословит тебя Бог и да пошлет Он тебе силы и душевный мир и да не даст Он погибнуть России. Нежно целую тебя. Христос с тобою. Твоя глубоко любящая тебя старая мама»⁶⁷⁰

Бедственное положение Романовых в Крыму подтверждается и другими документами. 17 февраля 1918 г. на имя Председателя Совнаркома из Кореиза была послана следующая телеграмма:

«С 25 марта прошедшего года вдовствующая императрица Мария Федоровна проживает в имении Ай-Тодор вместе с дочерью своей Ксенией Александровной. Все эти 11 месяцев вдовствующая императрица проживала на свои средства, имевшиеся в наличных деньгах. Сравнительно незначительные ныне средства эти подходят к концу. Ввиду вызванной необходимости мы, состоящие при вдовствующей императрице, считаем нашим долгом довести об этом до сведения Совета Народных Комиссаров. На тот конец не признает [ли] Совет целесообразным обеспечить дальнейшее ее существование. Благоволите не отказать ответом по содержанию. Шервашидзе. Долгоруков»⁶⁷¹.

Однако все осталось по-прежнему. В письме великой княгини Ольги Александровны от 23 февраля 1918 г., направленном в Тобольск племяннице Марии Николаевне, имеются такие строки: «Тихон (новорожденный сын Ольги Александровны. – В.Х.) совсем не гуляет. Очень редко, когда тихо, выносим и он сперва очень радуется и рассматривает все вокруг, но очень быстро его шляпа оказывается на одном боку или над самыми глазами и он делается сонным. Жаль, что нет колясочки; на руках таскать его по горам утомительно, да и ему не очень удобно. Давно обещали дать нам колясочку маленькой Ирины (у них две), но, вероятно, со всеми неприятностями и волнениями просто позабыли, а мне стыдно напомнить… Дождемся тепла и тогда спрошу опять. С трудом получаем свои деньги из банка. Дают не более трехсот в месяц – это при ужасной здешней дороговизне – не хватает. Итак, на этой неделе пришлось продать две пары сапог Ник. Ал. Смешно? Не правда ли? К счастью, добрая милая Наталия Ивановна Орж. прислала нам своего масла и окорока (нам и Бабушке) и мы блаженствуем… Посылка после 2-х месяцев приехала благополучно»⁶⁷².

В середине апреля 1918 г. кайзеровские войска заняли Симферополь и продолжали оккупировать Крым. Ялтинский Совдеп намеревался казнить Романовых, чтобы те не оказались у немцев. Охрана Дюльбера готовилась оказать сопротивление ялтинцам, спешно запросив помощь Севастополя. Однако столкновения не произошло, т. к. Ялту заняли немцы. Вскоре в Дюльбер явился немецкий офицер. По некоторым сведениям, вдовствующая императрица отказалась его принять, поскольку Россия и Германия «находились, в состоянии войны». Великий князь Александр Михайлович просил оставить прежнюю охрану. Итак, Романовы в Крыму оказались вне власти Советов, тем самым сохранив свою жизнь.

Вскоре, 9 мая 1918 г., газета «Новые Ведомости» сообщала своим читателям: «Из Киева сообщают, что туда прибыла бывшая императрица Мария Федоровна. Для нее отведены покои в помещении немецкой комендатуры в дворянском институте. Ее прибытие в Киев объясняется тем фактом, что гетман Скоропадский был в свое время при ней камер-пажем». В этом же номере имеется и такая информация: «Газете “Жизнь” из Киева сообщают, что в Ялте, Ливадии, Алупке и в др. пунктах, в которых проживают Романовы, австро-германцы установили вокруг дворцов собственную охрану во избежание каких-либо эксцессов».

Однако, несмотря на то, что Романовы оказались на свободе, они оставались какое-то время «политическими заложниками» в большой дипломатической игре. В частности, об этом можно судить по следующей публикации, помещенной «Новой Петроградской газетой» 25 мая 1918 г. В ней говорилось:

«Бывшая императрица Мария Федоровна, а с ней и ряд других членов семьи Романовых, возбудили ходатайство перед германскими властями о разрешении им выехать из пределов России. Германским правительством в выдаче общего разрешения на выезд Романовым отказано, но бывшей императрице Марии Федоровне предоставлено право проехать в Данию.

Когда об этом стало известно советской власти, то посол Совета Народных Комиссаров в Берлине Иоффе заявил германскому правительству, что разрешение выехать бывшей императрице Марии Федоровне в Данию для советской власти нежелательно. Иоффе указал, что Совет Народных Комиссаров вообще находит невозможным выезд Романовых в Западную Европу, ибо в этом случае члены династии Романовых получат возможность руководить контрреволюционными действиями своих приверженцев.

Германское правительство отнеслось к заявлению Иоффе весьма внимательно и отменило свое прежнее распоряжение о разрешении Марии Федоровне проехать в Данию».

Как говорят, комментарии излишни.

Романовы остались в Крыму. Вдовствующая императрица Мария Федоровна беспокоилась за участь своих сыновей. Газеты приносили тревожные сообщения. В своем дневнике она записала: «16/29 июня [1918 г.]. Суббота. Были Ксения с Андр[еем], Фед[ором] и Ольга со своим беби, пробыли у меня довольно долго. Затем приехала м-м Гужон, много рассказывала о моем Мише, который, как она слышала, находится в Омске! Страшно, что я не имею никаких известий ни от него, ни от Ники. До завтрака погуляла немного в саду…»⁶⁷³. Через несколько дней, 28 июня / 11 июля еще тревожные строки: «Взят Екатеринбург, и Н[ики] будто бы находится теперь у союзников»⁶⁷⁴. В дневниковой записи от 2/15 июля имеются сведения: «К чаю была у Ксении, где встретила Веру Орбе[лиани]. Она только что видела немецкого оф[ицера], который получил телегр[амму] от Цецилии с обнадеживающими изв[естиями] от Ники – и это все!»⁶⁷⁵. Более подробная запись от 17/30 июля: «Ненадолго заезжала Ксения, привезла ко мне человека, прибывшего от Н[ики] и, стало быть, передавшего письмо от г-жи Толстой из Одессы. Он такой трогательный, рассказывал обо всем, возмущался, как с ними, бедняжками, обращаются. И никто не в силах помочь им или освободить – только Господь Бог! Дом с двух сторон окружен высокими стенами, из-за которых ничего не видно. У них почти совсем нет еды. Правда, им помогают монашки, приносят пять бутылок молока и другие продукты. Доктор Д[еревенко], б[едный] Долг[оруков] и Ил[ья Татищев], Настенька Г[ендрикова] и Ш[нейдер] в тюрьме, как и многие слуги. Величайшая подлость!… Боже, спаси моего бед[ного], несч[астного] Н[ики], помоги ему в его тяжких испытаниях!»⁶⁷⁶. В конце концов, до вдовствующей императрицы доходит страшная весть, о чем имеется запись в дневнике от 21 июля / 3 августа 1918 г.: «Распространяются страшные слухи о судьбе нашего любимого Ники. Не могу и не хочу верить им, но просто не представляю, как я смогу вынести такое напряжение! К чаю были Ксения с Ириной. В 4 часа пополудни встретилась с Орловым. На его взгляд, все это ложные известия распространяются специально. Дай-то Бог! Он остался пить с нами чай»⁶⁷⁷. Истерзанное сердце матери обращается к Богу, что видно из записи в дневнике от 29 июля / 11 августа: «Господи, внемли же моим молитвам за моего несчастного любимого Ники, за его семью и за Мишу, о котором я не знаю вообще ничего. Даже где он находится, неизвестно!»⁶⁷⁸. И на следующий день еще подобные строки: «Ксения приехала с Василием, рассказывала о другой статье в той же газете, где некий Д. описывает, как он с несколькими помощниками освободил моего Н[ики] и всю семью и препроводил их в безопасное место. Неужели это правда? Как мне хочется верить, что так оно и есть! Сегодня бед[няжке] маленькому Алексису исполняется 14 лет. Боже, спаси и сохрани его и даруй ему более светлые дни!»⁶⁷⁹. Мария Федоровна фиксирует 3/16 августа в дневнике еще одну весть: «По дороге домой повстречала также кн[ягиню] Вяземскую, мы подвезли ее, она по пути рассказала о письме Эллы (имеется в виду великая княгиня Елизавета Федоровна. – В.Х.) некоей даме из Кореиза, в котором Элла сообщает, что живет теперь в Екатеринбурге одна, так как семья ее уехала, и что все находятся в безопасности. Так, значит, их и вправду освободили – счастье мое неописуемо! Хвала и благодарение Господу! Впрочем, больше еще ничего неизвестно»⁶⁸⁰. Вдовствующая императрица Мария Федоровна напряженно следила за новостями и 7/20 августа записала в дневнике: «Спала до 8 ¹/₂ часа, снова сводило ноги. Ольга пила со мной кофе, затем приехала Ксения с Васей. Она читала мне напечатанные в газете дневники моего бедного Ники, которые эти негодяи украли у него, а теперь публикуют. Что ж, тем хуже для них, ведь записи свидетельствуют о том, как сильно крепок он духом, что произведет глубокое впечатление на людей и заставит их еще лучше понять, как гнусно с ним поступили и кого народ лишился»⁶⁸¹. В дневнике периодически появляются тревожные записи, как например, от 17/30 августа: «К обеду был Долг[орков], он зачитал мне письмо от Бетси из Киева, где она среди прочего пишет, что в Анг[лии] объявили траур по моему Ники – страшно слышать такое! – но потом отменили. Так мучительно жить при отсутствии достоверных сведений»⁶⁸². И далее в дневнике встречаются обнадеживающие слухи: «Долгоруков видел вчера Кривошеина, который, по его же словам, располагает достоверными сведениями, о том, что мой Миша находится под защитой у французов. Благодарение Господу!»;

«Слушать его [Келлера] было необычайно интересно. Он беседовал с одним офицером, который виделся с к[нязем] Д[олгоруковым], и тот сообщил ему, как вместе со своими людьми освободил Н[ики] и перевез всех их в безопасное место на борт корабля. Неужели это правда? Дай-то Бог!»⁶⁸³.

В Германии произошла революция, что заставило немцев эвакуироваться из Крыма. По распоряжению генерала Деникина был сформирован отряд полковника Федотьева, который взял под охрану членов Императорского Дома. Численность отряда доходила до 200 офицеров, «не считая юнкеров и солдат». Отряд исправно нес свои обязанности с 24 октября 1918 г. до момента отбытия Романовых на английском броненосце «Мальборо» 11 апреля 1919 г. за границу.

В Крыму проживал великий князь Николай Николаевич, бывший Верховный главнокомандующий действующей царской армией на фронтах Первой мировой войны. Многие монархисты желали видеть его во главе Белого движения против большевиков. По этому поводу генерал А.И. Деникин, командующий Добровольческой армией на юге России, отмечал:

«В конце 1918 и в начале 1919 года на роль диктатора и верховного главнокомандующего выдвигался, как известно, определенными кругами, преимущественно правыми, вел. кн. Николай Николаевич. Живя в Крыму, в Дюльбере, он оставался центром внимания этих кругов, из которых к нему обращались не раз, первоначально с просьбой о возглавлении армий украинской, южной и астраханской. Все эти предложения великий князь отвергал, справедливо видя в этом явную авантюру. Другие группы правых, в том числе «Государственное объединение», признавая в принципе верховное возглавление вел. князя желательным, считали вступление его тогда на политическую арену несвоевременным и в местном масштабе не соответствующим. Его авторитет приберегался ими до того момента, когда все четыре фронта – Колчака, Деникина, Юденича и Миллера – приблизятся к Москве… Оттого подчинение мое адм. Колчаку в конце мая 1919 г., укреплявшее позицию всероссийского масшаба, занятую Верховным правителем, встречено было правыми кругами несочувственно»⁶⁸⁴.

Жизнь представителей династии Романовых в Крыму и на юге России постоянно находилась под угрозой. 13 апреля 1919 г. вместе с вдовствующей императрицей Марией Федоровной на английском броненосце «Мальборо» эмигрировали из России великие князья Николай Николаевич и его брат Петр Николаевич. По свидетельству князя Ф.Ф. Юсупова, даже на борту «Мальборо» великий князь Николай Николаевич хотел выглядеть безупречно: каждое утро в полной парадной форме он приходил к императрице и отдавал ей честь. «У Принцевых островов, – продолжал делиться воспоминаниями князь Юсупов, – нас обогнали другие корабли с крымскими беженцами, соотечественниками нашими и друзьями. Все они знали, что на «Мальборо» – вдовствующая императрица, и, проплывая мимо нас, встали на палубе на колени и спели “Боже, Царя Храни!”»⁶⁸⁵. С 1922 г. великий князь Николай Николаевич поселился на юге Франции, с 1923 г. – в Шуаньи (под Парижем). Проживал под фамилией Борисов. Местоблюститель престола. С декабря 1924 г. принял от генерал-лейтенанта барона П.Н. Врангеля руководство жизнью всех русских военных зарубежных организаций, которые к этому времени оформились в «Русский общевоинский союз» (РОВС). Среди части белой эмиграции считался главным претендентом на Российский престол. Был признан «вождем эмиграции» на «Все зарубежном съезде» в 1926 г. Вел кампанию против притязаний на Российский престол великого князя Кирилла Владимировича, в чем его поддерживала вдовствующая императрица Мария Федоровна. Возглавлял «непредрешенческие круги» русской эмиграции.

Следует отметить, что великая княгиня Ольга Александровна со своим мужем Куликовским из Крыма переехала на Кавказ, где оказалась в большой нужде. По какому-то поводу Куликовские обратились к Деникину, но тот отказался принять их по политическим мотивам. После разгрома Деникина Куликовские бежали в Новороссийск, а в феврале 1919 г. на торговом судне покинули Россию и, в конце концов, добрались до Дании, где обосновалась вдовствующая императрица Мария Федоровна. С опасными приключениями эвакуировались с Кубани и Северного Кавказа другие члены императорской фамилии. Так, великие князья Борис и Андрей Владимировичи были выручены из Кисловодска полковником Шкуро. Некоторое время вместе со своей матерью, великой княгиней Марией Павловной, они жили в Анапе. После крушения «Белого движения» братья оказались во Франции (как, впрочем, многие Романовы), а великая княгиня Мария Павловна перебралась в Англию.

Барон П.Н. Врангель, в октябре 1919 г. бывший на Северном Кавказе, писал в своих воспоминаниях:

«В Кисловодске я нашел много старых знакомых. Здесь же проживала великая княгиня Мария Павловна с сыном, великим князем Андреем Владимировичем. Я завтракал у нее. Я нашел великую княгиню сильно постаревшей и осунувшейся. Она почти не вставала с кушетки. Она и великий князь горько жаловались мне на генерала Деникина, который отказывал великому князю в возможности служить в армии. Великому князю было чрезвычайно тягостно сидеть без дела, он считал, что его долг, как всякого честного русского человека, принять участие в борьбе за честь и свободу Родины и просил меня в этом помочь. Я посоветовал ему написать непосредственно Главнокомандующему.

Вечером он зашел ко мне показать составленное им письмо, которое и отправил в Екатеринодар с состоящим в его распоряжении полковником Кубе»⁶⁸⁶.

Очевидно, необходимо подчеркнуть еще одну характерную особенность, о которой говорил А.И. Деникин в «Очерках русской смуты»:

«Прочие лица императорской фамилии, находившиеся на юге, в политической жизни никакого участия не принимали. Великий князь Андрей Владимирович обращался ко мне в ноябре 1919 года, выражая желание “вступить в ряды войск, борющихся за освобождение России”. Я вынужден был ответить, что “политическая обстановка в данное время препятствует осуществлению его патриотического желания”. На службе состоял только герцог Лейхтенбергский (младший) в Черноморском флоте, в чине капитана 2 ранга…»⁶⁸⁷.

В России полыхало пламя гражданской войны, в которой каждый дрался за свои интересы, а не за интересы династии Романовых. Имена Романовых использовались в этой борьбе как разменная монета в политических притязаниях на власть. Но разговор об этом будет еще впереди.